Чехов Антон Павлович - Архиерей

х дней декабря 1900 г. появилась возможность вернуться к работе над новыми произведениями. Вновь их названия Чеховым не упомянуты, но замысел "Архиерея", несомненно, уже не оставлял его. Работа шла медленно: мешали нездоровье, праздные посетители, появились творческие сомнения. "Я теперь пишу и буду писать, чтобы летом ничего не делать" (письмо к О. Л. Книппер от 2 января 1901 г.); "Я пишу, конечно, но без всякой охоты. Меня, кажется, утомили "Три сестры", или попросту надоело писать, устарел. Не знаю. Мне бы не писать лет пять, лет пять путешествовать, а потом вернуться бы и засесть" (ей же, 21 января).

   В феврале - марте 1901 г. в Ялте был Миролюбов. Очевидно, при встречах с Чеховым он снова просил дать рассказ для "Журнала для всех". 16 марта Чехов сообщал О. Л. Книппер о том, что он пишет "рассказ под названием "Архиерей"".

   Уезжая в Аксеново Уфимской губернии в мае, Чехов взял с собой начатый текст "Архиерея" - по возвращении Чехова в Ялту Книппер спрашивала его: "Вынул ли ты своего "Архиерея" из чемодана? Принялся ли за него?" (письмо от 27 августа - Переписка с Книппер, т. I, стр. 431). В эти месяцы Миролюбов настойчиво просил прислать рассказ. 27 июля он писал: "Жду от Вас рассказа, объявленного подписчикам" (ГБЛ). На это письмо Чехов ответил 3 августа: "Первое, что я напишу, это будет рассказ для "Журнала для всех". Я вышлю на Ваше имя, а Вы пришлете мне корректуру - это непременно",

   Вернуться к работе над рассказом состояние здоровья позволило Чехову только в конце августа 1901 г.; отвечая на письмо Книппер, Чехов писал ей 31 августа: ""Архиерея" вынул из чемодана". Но и на этот раз работе не суждено было завершиться. "Я нездоров", - сообщил он жене 5 сентября. Несмотря на нездоровье, 15 сентября Чехов выехал в Москву и пробыл там до 26 октября. Из Москвы он писал Миролюбову: "Простите, голубчик, я не выслал Вам до сих пор рассказа. Это оттого, что я прервал работу, а прерванное мне всегда было трудно оканчивать. Вот приеду домой, начну сначала и вышлю, будьте покойны!" (письмо от 19 октября).

   В письмах Чехова по возвращении в Ялту нет прямых упоминаний о продолжении работы над "Архиереем". Но 12 ноября, в ответ на просьбу Книппер прислать Вл. И. Немировичу-Данченко новый рассказ для исполнения в благотворительном концерте, Чехов писал: "Я бы с большим удовольствием прислал Немировичу рассказ, но ведь <...> то, что я сейчас пишу, едва ли цензурно, т. е. едва ли допустимо для публичного чтения". Слова о нецензурности того, что писал Чехов, есть основания отнести именно к "Архиерею": усилившаяся в это время цензура могла быть особенно подозрительной к произведениям, в которых изображались представители духовенства. К этому же времени относятся встречи Чехова с М. Горьким, после которых Горький сообщал: "А. П. Чехов пишет какую-то большую вещь и говорит мне: "Чувствую, что теперь нужно писать не так, не о том, а как-то иначе, о чем-то другом, для кого-то другого, строгого и честного"" (письмо к В. А. Поссе, написанное после 14 ноября 1901 г. - Горький, т. 28, стр. 199).

   С 7 декабря 1901 г. вновь наступил перерыв, вызванный новым обострением болезни. 17 декабря Чехов сообщал Миролюбову: "...я нездоров, или не совсем здоров - этак вернее, и писать не могу. У меня было кровохарканье, теперь слабость и злость, сижу с согревающим компрессом на боку, принимаю креозот и всякую чепуху. Как бы ни было, с "Архиеерем" не надую Вас, пришлю рано или поздно".

   И только не раньше 20-х чисел января 1902 г. Чехов смог снова взяться за работу над рассказом. 20 февраля 1902 г. он извещал Миролюбова: "...простите, что так долго тянул сию музыку. Рассказ давно кончил, но переписывать его было трудновато; всё нездоровится <...> Корректуру мне непременно пришлите. Я прибавлю еще фразочки две-три в конце. Цензуре не уступаю ни одного слова, имейте сие в виду. Если цензура выбросит хоть слово, то рассказ возвратите мне, а я пришлю Вам другой в мае".

   Таким образом, можно выделить по крайней мере семь отрезков времени, на которые приходится писание Чеховым рассказа "Архиерей": конец декабря 1899 г. - первая половина января 1900 г. в Ялте; середина ноября 1900 г. в Москве; конец декабря 1900 г. - январь 1901 г. в Ницце; конец февраля - апрель 1901 г. в Ялте; конец августа - первая половина сентября в Ялте; конец октября - начало декабря 1901 г. в Ялте; конец января - первая половина февраля 1902 г. в Ялте.

   Ни одно прозаическое произведение не создавалось Чеховым так долго, с таким количеством перерывов. Рассказ рождался в упорной борьбе с прогрессировавшей тяжелейшей болезнью, с неблагоприятными условиями для работы, в решении всё усложнявшихся творческих задач.

  

   8 марта 1902 г. Чехов писал Миролюбову: "...сегодня я получил корректуру и сегодня же хотел прочитать и отправить, но, во-1), Ваш корректор все точки превратил в восклицательные знаки и наставил кавычки там, где им не надлежит быть ("Синтаксис"), и, во-2), много пропусков, приходится вставлять: (наприм., "Демьян-Змеевидец"). И хочется кое-что вставить - это помимо всего прочего. Стало быть, корректуру получите на другой день после этого письма или в тот же день, если успею кончить к вечеру, к 7 час. Простите, мой милый, я еще раз прошу: если цензура зачеркнет хоть одно слово, то не печатайте. Я пришлю другой рассказ. И так уж для цензуры я много выкинул и сокращал, когда писал. Помните сию мою просьбу, прошу Вас". В тот же день он писал Книппер: "Получил от Миролюбова корректуру своего рассказа и теперь хлопочу, чтобы сей рассказ не печатался, так как цензура сильно его попортила".

   Из письма к Миролюбову видно, что Чехов получил текст корректуры, еще не прошедший журнальную цензуру. Говоря Книппер о том, что цензура "сильно попортила" рассказ, Чехов скорее всего имел в виду, что сам он "для цензуры <...> много выкинул и сокращал, когда писал". В годы, когда Чехов работал над "Архиереем", постоянно усиливался цензурный гнет. Об этом, в частности, регулярно сообщал в своих письмах Миролюбов. 17 октября 1900 г.: "Тяжело живется литературе: всё строже и строже становится цензура, из статьи вычеркивают 1/4, о рабочих не дают слова сказать даже и безобидного. <...> Циркуляры так и сыплются. Только что получен с воспрещением писать о миссионерском съезде..." (ГБЛ). Чехов, опасаясь цензурного вмешательства в окончательный текст рассказа, был вынужден пойти на неизвестные нам сокращения.

   Делались попытки угадать эти утраченные сокращения. Было высказано предположение, что главному герою - архиерею - должен был противостоять в рассказе представитель атеистической интеллигенции (см. W. Duwel. Anton Tschechov. Dichter der Morgendammerung. Halle, 1960, S. 132, 133). Действительно, в замысле рассказа планировался "разговор архиерея с матерью про племянника: а Степан в б<ога> верует?", - в тексте же рассказа такой вопрос не задается. В этом несостоявшемся разговоре, по мнению В. Дювеля, должна была содержаться основная антирелигиозная идея чеховского рассказа, а с дважды упоминаемым Николашей, который "не захотел по духовной части, пошел в университет в доктора", должно было быть связано идейное зерно рассказа.

   Подобная реконструкция замысла рассказа вызывает возражения. О Николаше, который "мертвецов режет", известно лишь, что он "ничего, добрый. Только водку пьет шибко", вряд ли Чехов позволил дать такую характеристику этому персонажу для того, чтобы рассказ пропустила цензура, и опубликовал рассказ, из которого было бы вырвано главное, решающее для понимания звено.

   Необоснованно считать, что писатель мог первоначально ставить какие-либо "разоблачительные" по отношению к религии задачи, а затем отказался от этого по цензурным соображениям. Наиболее вероятно предположить, что цензуры Чехов опасался, так как допускал, что та могла придраться к любому упоминанию о боге; писателю же было важно, чтобы в рассказе не было изменено ни одного слова.

   В начале апреля 1903 г., читая корректуру девяти рассказов, предназначенных для тома XII приложения к "Ниве", Чехов внес в текст "Архиерея" немногие изменения; в них можно видеть пример отделки Чеховым текста "с музыкальной стороны". Изменив хронологический порядок произведений, вошедших в том XII, Чехов оставил "Архиерея" на последнем месте, после рассказа "О любви".

  

   Вопрос о прототипе главного героя рассказа интересовал уже первых его читателей. "Когда рассказ был напечатан, - вспоминал Щукин, - в Ялте заговорили, что А<нтон> П<авлови>ч описал в рассказе" тогдашнего таврического епископа Николая (Чехов в воспоминаниях, стр. 466-467). Чехов, по словам того же мемуариста, решительно отверг это: "- Слушайте, говорят, что я описывал вашего архиерея; вздор, я не имел его ввиду..." (там же).

   Мемуаристы обычно ставили вопрос о том, какого именно архиерея Чехов описал в своем рассказе. Однако вопрос о прототипе чеховского архиерея к этому не сводится. В образ главного героя рассказа Чехов внес много автобиографического материала. И общая ситуация, изображенная в рассказе, и его подробности в сильной степени соотносятся с обстоятельствами жизни Чехова в годы создания "Архиерея".

   Чехов пишет о человеке, в положении которого он находился в это время сам. Предчувствие близкой смерти,

  

   [Рассказ был начат в 1899 г., когда, как Чехов писал позже, он "собирался умирать" (к О. Л. Книппер, 9 января 1903 г.).]

  

   одиночество, обилие мелочей, отрывавших от дела, множество посетителей и в то же время "хоть бы один человек, с которым можно было бы поговорить, отвести душу!" - такие мотивы наполняют ялтинские письма Чехова 1899-1902 гг. Порой можно говорить о прямом перенесении в рассказ реалий жизни Чехова этого времени. "Был болен и одинок", - писал он О. Л. Книппер 23 февраля 1901 г.; "Чувствую себя как в ссылке" (П. И. Вейнбергу, 28 апреля 1901 г.); "Без тебя мне так скучно, точно меня заточили в монастырь" (О. Л. Книппер, 31 августа 1901 г.); "Я сначала полагал, что у меня, пожалуй, брюшной тиф, теперь же вижу, что это не то" (ей же, 6 сентября 1901 г.). В одном из писем к ней же мелькает деталь, почти буквально повторяющаяся в рассказе: "...когда приходится накладывать этот громадный компресс <...> я кажусь себе одиноким и беспомощным" (18 декабря 1901 г.). Обилие посетителей вызывает у больного архиерея раздражение - чувство, о котором постоянно пишет Чехов в эти годы в письмах к О. Л. Книппер - 24 августа 1901 г., 6 сентября 1901 г. Чувство провинциальной тоски, стремление бежать от нее объединяет "Архиерея" с другими произведениями этого же периода - "Дама с собачкой" и "Три сестры"; в "Архиерее" есть дополнительные краски, рисующие тоскливую провинциальную жизнь: пустые бессмысленные разговоры, неизменное питье чая. Вот созвучные этому строки писем: "...гости просидели уже больше часа, попросили чаю. Пошли ставить самовар" (О. Л. Книппер, 30 октября 1899 г.); и снова о гостях: "Пришли, посидели в кабинете, а теперь пошли чай пить" (ей же, 17 августа 1900 г.); М. П. Чеховой он писал о матери: "Сегодня утром вхожу в столовую, а мать уже сидит и пьет кофе. "Ведь вам, говорю, запретили вставать!" А она: "Надо же мне кофию напиться!"" (21 января 1900 г.). В письмах этих лет Чехов признается, что его "томят воспоминания" (К.Д. Бальмонту, 1 января 1902 г.); архиерею, задыхающемуся в русской провинции, "захотелось вдруг за границу, нестерпимо захотелось" - "Всё думаю, не уехать ли мне за границу?" - писал Чехов О. Л. Книппер 19 ноября 1901 г.

   Особенно важным выглядит созвучие последнего видения архиерея (см. стр. 200) с размышлениями самого Чехова в эти годы. Книппер писала ему: "Я вспоминаю твои слова, помнишь, ты говорил, что хотел бы с котомочкой ходить по белу свету?" (2 сентября 1901 г. - Переписка с Книппер, т. 1, стр. 446). Видимо, Книппер вспоминала разговоры, которые они вели с Чеховым летом того же года, когда впервые были долгое время вместе. Чехов писал жене в ответ: "Конечно, бродить по миру с котомкой на спине, дышать свободно и не хотеть ничего - куда приятнее, чем сидеть в Ялте..." (6 сентября 1901 г.). Эти слова о ценности простой, свободной жизни не случайны, об этом Чехов - в шутливой и серьезной форме- говорит и в других письмах к Книппер. Аналогичные высказывания Чехова приведены в воспоминаниях И. А. Бунина (ЛН, т. 68, стр. 666).

   Эти элементы собственной биографии, введенные Чеховым в рассказ и художественно преображенные, придают рассказу и образу главного героя особую задушевность, лиричность, личный тон. Вместе с тем Чехов, создавая образ героя, принадлежащего к определенному общественному кругу, как обычно, точно обозначает социальные, психологические, бытовые приметы, характеризующие эту принадлежность. В связи с этим и поднимался не раз вопрос о представителе высшего духовенства, послужившем прототипом для образа архиерея в рассказе Чехова.

   И. А. Бунин, горячий поклонник "Архиерея", не раз, разумеется, говоривший о нем с Чеховым, сообщал Б. К. Зайцеву: "В "Архиерее" он слил черты одного таврического архиерея со своими собственными, а для матери взял Евгению Яковлевну" (Борис Зайцев. Чехов. Литературная биография. Нью-Йорк, 1954, стр. 257-258).

   Бунин имел в виду епископа таврического Михаила - известного в свое время церковного публициста М. Грибановского. Биография М. Грибановского, отчасти использованная Чеховым, не соответствует, однако, одной из определяющих черт образа Архиерея - "низкому" происхождению: сам он был сыном богатого настоятеля собора (биографический очерк о нем в кн.: Епископ Михаил (М. Грибановский). Над Евангелием. Полтава, 1911). Еще один возможный источник подробностей и деталей в "Архиерее" - дневники и автобиографические записки епископа Порфирия (Успенского) "Книга бытия моего". Ч. 1-4. СПб., 1894-1896 (см. подробнее: В. Б. Катаев. О прототипе чеховского архиерея. - "Проблемы теории и истории литературы. Сборник статей, посвященных памяти профессора А. Н. Соколова". М., 1971).

   Таким образом, моменты психологии Петра, связанные с архиерейским положением, были навеяны Чехову различными источниками. При этом образ архиерея у Чехова был во многом полемическим.

   Герой рассказа - архиерей, которому вся прошедшая деятельность и положение, достигнутое в результате ее, не дают окончательного удовлетворения и который сквозь этот "футляр" стремится прорваться к подлинному смыслу жизни. И епископ Сергий (С. А. Петров), и епископ Михаил, как их рисуют письма и мемуары, укладываются в тип людей, убежденных в разумности своей деятельности, в правильности регламента, который определяет их жизнь. Чехов же пишет о человеке, который неосознанно тяготится этой оболочкой, видит облегчение в избавлении от нее.

   Таким образом, едва ли можно говорить об использовании какого-то конкретного, единственного прототипа для образа главного героя. Внимательно изучив быт среды, к которой принадлежит его герой, наделив его многими из собственных чувств и раздумий, Чехов создал образ большой обобщающей силы.

   В качестве прототипа другого действующего лица - отца Сисоя М. П. Чехов назвал Ананию, монаха Давидовой пустыни, соседнего с Мелиховом монастыря. "Вот он именно и сказал фразу о том, что "японцы - всё одно, что черногорцы"" (Антон Чехов и его сюжеты, стр. 47). А. И. Куприн писал: "Свои чеховские словечки и эти изумительные по своей сжатости и меткости черточки он брал нередко прямо из жизни. Выражение "не ндравится мне это", перешедшее так быстро из "Архиерея" в обиход широкой публики, было им почерпнуто от одного мрачного бродяги полупьяницы, полупомешанного, полупророка" (А. И. Куприн. Памяти Чехова. - Сб. т-ва "Знание", кн. 3. СПб., 1905; Чехов в воспоминаниях, стр. 559).

  

   Рассказ был оценен лишь немногими читателями-современниками и остался почти не замеченным критикой. Бунин, сразу высоко оценивший рассказ, говорил об этом: "В них (своих последних вещах) он действительно достиг большого совершенства. "Архиерей" написан, например, изумительно. Только тот, кто занимается сам литературой и сам испытал эти адские мучении, может постигнуть всю красоту этого произведения. Критики, кстати сказать, обошли молчанием" (эти слова, сказанные Н. А. Пушешникову, приведены А. К. Бабореко в статье "Чехов и Бунин" - ЛН, т. 68, стр. 406). И позднее, в своих воспоминаниях, Бунин относил "Архиерея" к лучшим произведениям Чехова.

   Об оценке рассказа Л. Н. Толстым Чехову писал Миролюбов 14 октября 1902 г.: "Был в Ясн<ой> П<оляне>, старик бодр и благостен. Хвалил "Архиерея" и расспрашивал о Вас" (ГБЛ; ЛН, т. 68, стр. 874). О чтении "Архиерея" в Ясной Поляне вспоминал позднее Д. Н. Анучин ("Из встреч с Толстым". - "Русские ведомости", 1908, No 199, 28 августа). И. И. Горбунов-Посадов сообщал Чехову 15 марта 1903 г.: "Ваш "Архиерей" очень меня растрогал, хотя он и архиерей" (ГБЛ).

   Немногочисленные оценки рассказа в критике были положительными, но неглубокими. В рецензии А. Измайлова: "Небольшой, дышащий простотой старых мастеров, исполненный красивого лиризма, он производит впечатление красивое и цельное. В ряде последних новелл А. П. Чехова "Архиерей" - одна из наиболее красивых и изящных" ("Новый рассказ А. П. Чехова". - "Биржевые ведомости", 1902, No 129, 14 мая, подпись "А. И."). Другие отзывы: А. Эльф. Журнальные заметки. - "Восточное обозрение", 1902, No 125, 31 мая; Евг. Ляцкий. А. П. Чехов и его рассказы, - "Вестник Европы", 1904, No 1, стр. 158.

   При жизни Чехова рассказ был переведен на польский язык.

  

   Стр. 186-201. Под вербное воскресение ~ А на другой день была Пасха. - Чехов подчеркнуто точно обозначает дни, на которые приходится действие рассказа. Это страстная неделя, предшествующая пасхе. Об этом приеме Чехова см.: В.Б.Катаев, Чехов и мифология нового времени ("Филологические науки", 1976, No5, стр. 72).

   Стр. 189. ...betula kinderbalsamica secuta. - Фраза составлена из латинских и немецких слов: betula (лат.) - береза, kinder (нем.) - детская, balsamica (лат.) - исцеляющая, secuta (лат.) - секущая.

   Епархиальный архиерей - глава епархии, церковно-административного округа. Герой рассказа является викарным архиереем, то есть епископом одного из городов епархии и помощником епархиального архиерея.

   Стр. 192. У японцев теперь война. - Ближайшая ко времени написания рассказа японо-китайская война происходила в 1895 г. Эта фраза, конечно, не может служить основанием для отнесения действия рассказа к данному году, а лишь дополняет характеристику невежественности Сисоя.

   Стр. 195. ...слушая про жениха, грядущего в полунощи, и про чертог украшенный... - Евангелие от Матфея, гл. 25, ст. 1-13.

   Стр. 196. ...омовение ног - обряд, совершаемый архиереем в кафедральном соборе в четверг страстной недели в память об омовении ног ученикам, которое совершил Иисус Христос на тайной вечере (Евангелие от Иоанна, гл. 13, ст. 4).

   Стр. 198. ...пора к страстям господним ~ В продолжение всех двенадцати евангелий... - Во время богослужения, совершаемого под пятницу страстной недели, читаются отрывки из всех четырех книг Евангелия, рассказывающие о "страстях" - страданиях Иисуса Христа и разделенные на двенадцать частей.

   ..."Ныне прославися сын человеческий"... - Евангелие от Иоанна, гл. 13, ст. 31 и след.