Вилинский Дмитрий Александрович - Перед облавой

"званых", но, кроме приехавших вчера, прибыл лишь один стряпчий. Кое-как уселись мы в линейку, Григория посадили на козлы и двинулись. На месте я застал всех людей в отличном порядке; несколько сказанных мною слов перед отправлением их хорошо, подействовали, трубки даже никто не курил... Степан мой неусыпно ходил между народом, то того останавливая, то того уговаривая и урезонивая... Нужно немножко уменья, и можно поладить с какой угодно толпой...

   Я сел верхом и сопровождаемый Григорьем и другим егерем отправился в объезд: место, где лежал волчий выводок, в окружности было не более полуторы версты. Это был низменный, болотистый, поросший сосняком и тростниками отъем: с трех сторон его обхватывали яровые поля, четвертая примыкала к бору, отделяясь от него просекой шагов в 15 шириной. Просека густо поросла мелким низким ольшняком и осокою, и по ней-то я расставил стрелков в расстоянии не далее 40 шагов друг от друга, и то в них оказался излишек, так что человек 8 с ружьями я послал в тыл загонщикам на случай, не прорвались бы старики чрез облаву назад в яровое поле. Когда обхватили живой цепью отъем и заставили просеку 26 стрелками, волки у нас очутились как в кармане... "Если сегодня нам не удастся, то я и день этот, ей-богу, вычеркну из календаря",- проговорил шепотом Панков, проходя мимо меня по линии. Лучший лаз я предоставил Добрину, и он поместился за огромным вывороченным корнем, по правую сторону поставил Гришу, слева стал сам; дальше поместился Александр Андреич вместе с завитым заседателем - парочка надежная, и я оставил для подкрепления их Степана, так что и тревога заседателя успокоилась, и Александр Андреич принял вызывающий вид. Я обошел и поверил стрелков - Панков скрылся бог весть куда вместе с Григорьем...

   Подали сигнал. Цепь загонщиков стала покрикивать, сначала будто нехотя, несмело, но раздавшиеся на левом крыле несколько выстрелов словно электрической искрой толкнули в горло каждого из них: голоса слились в безустанный оглушительный гам, будто дружная стая по зрячему... За густою зарослью я не мог разглядеть, но ясно слышал, как что-то бросилось от выстрелов с линии назад на загонщиков, потом услыхал три выстрела за лесом в поле и думал, разумеется, что волки прорвали облаву и вышли в противоположную сторону. Заскребло на сердце, как вдруг шагах в 50-ти от меня, прямо против Добрина, немного наискось по направлению к Грише из густой заросли прянула на чистину волчица и за ней два волчонка... Вероятно, Добрин ждал ее, предуведомленный шорохом, потому что на втором прыжке волчица кувыркнулась, как русак, вниз головой: первая пуля Сергея Николаича пробила ей навылет голову, вторая немного ошиблась, искала сердца, а изломала обе передние лопатки заднему волчонку... Другой, озадаченный этой катастрофой, остановился, как ошалелый, и Гриша всадил в него оба заряда, бедняга и хвостом не шевельнул, а Добрин, как разъяренный зверь, бросился к ползающему изувеченному им волчонку, схватил его, как котенка, за задние лапы и со всего размаха ударил головой о сосну, так что мозг брызнул... Я наблюдал - он дик был в эти секунды... Потом швырнул зверя и, отвернувшись, как человек, сделавший бессознательно скверное дело, стал торопливо заряжать свой карабин... Облава еще не вышла... Вот еще выстрел на правом крыле, еще один, еще пять, один за другим, еще три, и все кончилось...

   Затрубили сбор, и мы стали сходиться. Поднялся Шумный говор в живом кружке, образовавшемся около убитого зверя: лежала лохматая, исхудалая, с отвисшими сосцами волчица и около нее пять волчонков-подростков в собаку средней величины. Одного волчонка убил Савелий, другого какой-то мужичок, а третьего мой Степан, хотя на последнего зверя заявляли претензии и стряпчий, и Александр Андреич, и даже завитой заседатель, хотя и не стрелял, но поддакивал Александру Андреевичу: и "мы стреляли-с"... Но большинство голосов признало победу за Степаном.

   Во время рассматривания, спросов, споров и решений из-за леса кучка людей в 16 человек приволокла громадного волка-самца, двух лисиц и беляка... Мы и рты разинули... Панков сиял и пустился рассказывать нам все обстоятельства... "Верьте, не верьте, а, ей-богу, самому впервые на веку случилась такая штука... Вот и не верь пословице, что на ловца зверь бежит... Пошел я давеча по линии местечка поискать: стрелков словно мак цветет; думаю, тут нашему брату не рука, ворона-то я пуганая, признаться, побоялся, чтобы самого-то по обшлагам либо Голенищам не заехали, я и ударился опушкой в поле, в тыл облаве... Иду, словно ощупью, бог весть, где стать, глядь, из овса человечья башка торчит, я туда - мужичонка с ружьишком стоит на коленях, будто у "святых кремля ворот", и шапку снял. "Что ты,- спрашиваю,- за человек есть?.." - "Я,- отвечает,- лесник тутошный...". - "Ступай,- говорю,- милый человек, в лес, я тут стану..." Встал он нехотя, пошел... "Береги,- говорит,- эфто место, беспременно береги..." И стал он у леса. Не успел я схорониться, облава крикнула, слышу на левом крыле выстрелы и опять, и опять так вот, словно ножом по сердцу. Думаю, прогорело мое дело... Глянул, а мужичонка мой целится... Целится и опять отведет, опять к плечу и опять прочь... У меня и дух захватило, сердце стучит, вон рвется; поверите, господа, два крючка у казакина лопнули... Заметь это, историк,- обратился он к Александру Андреичу.- Целил он, целил, измучил меня, будь он неладен. Пот с меня ручьем побежал, стою, и "рад и недвижим" - вдруг прыгнул из опушки вот этот самый богатырь (он толкнул волка ногой) прямо под ноги моему лилипуту (мужичонка был невеличек). Тут уж он выпалил и, словно сохой, взрыл землю кормилицу, а волк удирать. Взвизгнул я даже с досады и пустил ему вдогонку заряд картечи, шагов на 80. Что ж бы думали вы?.. Словно чудом каким, зверь быстрым аллюром обернул и, заложив уши, подкатил ко мне шагов на десять. Тут уж я его ублаготворил, даже жаль мне стало его, сердешного. Давай я его на все бока оборачивать и домекнулся: из первого заряда одна картечина ударила его в зад и повернула налево кругом, а он-то и не смекнул, что пустился не туда, куда ему надо было. Тут я к моему благодетелю: "Что ты,- говорю,- оплошал?.." - "Эх,- говорит,- барин, леший, видно, меня опутал. Верьте богу, зверь-то, почитай, добрую добу лежал около меня припамши, рукой достать. Что станешь делать, палец окаянный обшибся". А он, господа, что бы вы думали, мой сват-то, вместо собачки да попал на скобку, прочь ведь так и оторвал, ей-богу".

   Панков захохотал... "Эй, сват! Поди-ка сюда..." Он взял у сконфуженного лесника ружьишко и показал нам: незатейливая скобка действительно была совершенно оторвана от ложи. Мы все помирали со смеху, а Панков отдал мужичку ружьишко и дал ему 3 рубля на "починку скобочки".

   Так окончилась наша облава, продолжавшаяся 2 1/2 часа, дай бог, чтобы все облавы давали такие результаты. Зверя свалили на телеги и повезли, и все- господа отправились к Шведову, а я остался угостить людей, и началась тризна. Опорожнили соблазнительный бочонок с водкой, выпили пиво, съели несколько баранов. На тризну собралось народу вдвое - с песнями и говором кучками стал расходиться народ в разные стороны. Я сел верхом и поехал к дому. По дороге то и дело попадались чересчур угостившиеся, отсталые. Григория вели под руки двое дворовых (он убил-таки лисицу). Один из них, музыкант, семенил ногами с припевом:

  

   Ах, и где же эта правда была,

   Когда курочка бычка родила!

   Когда курочка бычка родила -

   Да поросеночек яичко снес!..

  

   "С красным полем вашу милость!" - промычал Григорий, снимая воображаемую шапку (он давно обронил ее), когда я пробежал мимо.

   Далее во рву, поросшем ковылью, лежало несколько человек ворохом: кто мычал, кто бранился, а один силился подняться и желал, кажется, добраться до дьячка, который сидел выше на насыпи и гнусливым голосом тянул: "Спаси, господи, люди твоя!.." Много подобных сцен обогнал я по дороге, пока доехал до дому князя. Шумно лилась наша беседа за полночь, и долго потом ходили преувеличенные толки про наши подвиги в день облавы, и день этот и до сих пор отрадным чувством отзывается в наших воспоминаниях...

  

   ВИЛИНСКИЙ ДМИТРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (1840-1911) - автор книги "Бытовые охотничьи рассказы" (Спб., 1892). Вилинский - брат Марко Вовчок, родственник Д. И. Писарева, в семье которого воспитывался. Служил помощником акцизного надзирателя. Помещал охотничьи рассказы в журналах "Охота и коннозаводство" (1870-1872), "Охота" (1877), "Книжки "Недели" (1890-е гг.), "Наша охота" (1900-е гг.), в последнем печатались также некоторые стихотворения Вилинского (1910. No 1), "Весенний венок на могилу Вербицкого" (1911. No 9). Частично произведения, печатавшиеся в журналах, вошли в его книгу. На рассказы Вилинского откликнулся "Журнал охоты" (1891-1892. Кн. 1, 3), положительно охарактеризовал произведения библиофил Н. Ю. Анофриев (Русская охотничья библиография. Брест-Литовск, 1905). В письме Марко Вовчок от 13 марта 1878 г. Твери. Т 7. Кн. 2. К., 1967. С. 183-377 упоминается статья Вилинского об акцизе, написанная для "Отечественных записок", но не появившаяся в журнале. В статье Вилинского "По поводу одного стихотворения Т. Г. Шевченки" Вилинский вспоминает о дружбе поэта с Марко Вовчок и А. В. Марковичем (Исторический вестник. 1893. No 6). Там же, в No 8 - полемический отклик А. Лишкевича. Рассказ "Перед облавой" печатается по кн.: Вилинский Д. А. Бытовые охотничьи рассказы. Спб., 1892.