Тассо Торквато - Из "Освобожденного Иерусалима", Страница 2 - Книги

sp;

"Вот, вот, - гласит царю, - отважнейший из всех!

В сей длани положен судьбиной битв успех;

Нет равного ему в искусстве ратных прений,

Соперник не рожден. Он, отрок, - бог сражений!

Когда бы франков рать сочесть в себе могла

Еще подобных шесть: о, море бед и зла!..

Во узах христиан владыки б восстенали,

И Полдня и Зари народы бы познали

Со трепетом его законов новый свет;

И хитрый Нил, в горах сокрывший свой хребет,

Склонился б влажною к снопам его главою. -

Его зовут Ренальд... одной своей рукою

Скорее мaхин всех, он стены потрясет.

А сей, которого отликой злачный цвет

На сребряной броне, - Дудон его названье.

И слава прадедов, и дел его сиянье

Со всеми первыми сравнять его могли;

Лета ему права начальства принесли.

Другой - окрест его... как черный дуб великий,

Жернанд, отважный брат норвежского владыки;

В нем сердце гордости тщетой напоено,

Блестящих дел его позорное пятно!

Сии два витязя - союз четы примерной!

Во сребряных бронях, супруг с супругой верной!

Гилдиппа! Одоард! влюбленных образец

И храбростью в боях и нежностью сердец!"

Рекла. - В сей страшный час свирепой буря брани

Расколыхалася! - стеснились с дланьми длани -

И льется кровь рекой. - Танкред с Ренальдом там,

Где ратники густей, где меч отпор мечам;

За ними вслед Дудон с дружиною громовой;

Кружится, сеет смерть на ниве он лавровой.

Аргант, и сам Аргант Ренальдовой рукой

Стеснен и поражен, смерть видит пред собой -

Едва подъемлется... погиб бы дерзновенный!

Но вдруг Ренальдов конь, в порывах закруженный,

На землю грянулся со всадником своим;

Стеснившись, рыцари приникли в помощь к ним.

Тогда язычники, смятенны ярым страхом,

Помчались, тыл закрыв позора дымным прахом.

Аргант с Клориндою стояли, как оплот,

Как гордая скала противу бурных вод.

Текут последние и бьются в отступленье,

Усилий христиан преграда и томленье! -

За ними, рояся, как пчелы за стеной,

Безбедно варвары побег скрывают свой.

Дудон обманчивым успехам предается,

По трупам, весь в крови, неистовый несется,

Всё рубит всех разит, как летнюю траву.

Единым взмахом снял Тигранову главу;

Алзара не спасли крепчайшей меди латы;

Расшибен сильного Корбана шлем пернатый;

Тот в выю поражен, другой в состав плеча;

Там вышла сквозь лицо, здесь в перси сталь меча.

И ты, о Амурат! пал мощною рукою;

Мегмед и Альманзор, с томительной борьбою,

Извергли злобный дух, дух, преданный мечтам!

Аргант, Аргант здесь был небезопасен сам.

Кружится великан, в движениях сомненный,

То близ свирепствует, то реет отдаленный;

Нетерпеливою волнуется душей,

И се, - летит, напал - нечаемый злодей -

И меч в ребро вождя открытое вонзают:

В кровавом паре жизнь из раны истекает;

И очи томные, объяты смертной тьмой,

Сковал железный сон и тягостный покой.

Трикраты он отверзть глаза свои стремится,

Чтоб милым светом дня в последний насладиться,

Трикраты, опершись на локоть, встать хотел,

Трикраты упадал... вдруг взор оцепенел,

Закрылись вежды... смерть оледенила члены;

Немеют, влагою холодной орошенны!

Неистовый Аргант, еще ненасытим,

Чрез бледный труп протек к убийствиям иным;

Свирепой радостью кипят кровавы взгляды;

Хохочет - и, склонясь на галльские отряды,

"Сей меч, - гласит, - мне дар от вашего царя;

Еще дымится он, весь кровию горя;

Поведайте ему, как я употребляю

Сей ратный дар его. - Он будет весел, знаю! -

Скажите, в сем мече дороже мне стократ

Доброта прочная, чем блещущий наряд! -

Скажите, что он сам то скоро испытает.

Что медлит? иль меня во стане ожидает?

Приду! недолго ждать! его недолог страх!" -

Изрек, героев сонм вскипел при сих словах;

Стеснились, гордостью безумной оскорбленны,

Летят против него, как вихрь воспламененный...

Летят... но где борец?.. С толпами увлечен,

Он спесь свою сокрыл в тени охранных стен.

Как буря с гор валит, дыша мертвящим хладом,

Посыпались со стен каменья грозным градом;

Как туча снежная в свистящей быстроте,

Секутся, реются тьмы стрел на высоте;

Убийственная мгла над ратью отягчилась.

Лиется смерть вокруг, и - храбрость изумилась;

Недвижны верные... и полчища срацин

Безбедно входят в град... Но се, Бертольдов сын!

Течет, вращая месть в губительной деснице

Дудона падшего свирепому убийце,

"Чего вы ждете здесь? - почто стоять? - вперед!

(Со громом бурных слов оружий гром ревет.)

Или не слышите к вам крови вопиющей? -

Иль отрицаетесь от чести, вас зовущей?

Как! - Мщенью нашему преграда может быть, -

Ваш гнев, ваш правый гнев твердыня преградит!

Нет! нет! будь сталь она, будь крепче адаманта,

Будь сложена из гор, не защитит Арганта!

Найдем его везде. - Смерть, смерть ему удел!..

На приступ, воины!" - и первый полетел,

И храбрые за ним кипящими волнами.

Уже осыпан шлем несчетными стрелами,

И камней облака упали на него.

Он, отрясая шлем, не видит ничего. -

Высокое чело, как небо пред грозою,

Нахмуряся, страшит решительной борьбою;

Ланиты гневные то бледны, то горят,

И сердца в глубине трепещет смутный град.

Мужают витязи... срацины цепенеют;

Их руки на мечах, бездейственны, хладеют.

Был час решительный!.. Но мудрый Сегиер

От имени вождя к героям речь простер;

Исполнен твердости решимой, непреложной,

Претит отваге он сердец неосторожной:

"Вспять, храбрые! - не здесь, не здесь для вас чреда! -

От вашей доблести не здесь мы ждем плода!" -

Вещает так Готфред. - Ренальд остановился,

Безмолвный, трепетал; покорный, он ярился.

Как бурная волна, стесненная средь скал,

Он уступил... но гнев в глазах его блистал.

Невольно вспять текут Христовах чад дружины -

И смотрят с ужасом на отступ их срацины...

Тогда последнюю приемлет, честь Дудон:

Шум, клики ратных бурь смешили плач и стон.

Унылые друзья, сложив щитами длани,

Почтенный, милый труп выносят с поля брани.

Готфред, на высоте горы уединен,

В то время озирал твердыни градских стен.

Сей град на двух холмах основан укрепленных,

Неравной высоты, друг к другу обращенных;

Меж ними посреде глубокий дол лежит,

Столицу древнюю он наполы делит.

С трех стран к ней тягостно и страшно приближенье;

От северной едва приметно возвышенье, -

Сия для чуждых сил открытая страна

Стеной высокою и рвом защищена.

Внутрь града хитрыми устроены руками

Хранилища для вод, даруемых дождями,

Каналы и пруды, и стоки струй живых;

Окрестность вся в песках безжизненных, пустых;

Вкруг наго, сухо всё; нет рек, ключей отрадных,

Не осеняет в зной деревьев тень прохладных;

Не улыбается ни злак, ни блеск цветов!

И странник, удалясь сто стадий от валов,

Сретает древний бор, духoв гееннских сени,

Обитель мрачную коварств и обольщений!

Блаженный Иордан с Ливановых высот

Катит струи своих священно-славных вод;

От запада валы Средьземной бездны воют,

Кипя, в песках брегов седую ярость кроют;

На севере Бетиль, склоненный пред тельцом,

И с бледным Самарит неверия челом;

Меж ними Вифлеем, туманом покровенный,

Смиренна колыбель зиждителя вселенной.

Так мудрый ратей вождь провидящим умом

Измеривал сей град и твердость стен кругом,

И выгоды страны, и местоположенья,

И перстом указал, где полю быть сраженья,

Где слабая страна, где приступа венец...

Эрминия его узрела наконец.

"Се он! - гласит, царю, - сей муж под багряницей,

С величием в очах, с простертою десницей,

Которой, кажется, уставы подает,

Осанист, благ лицом... сей дивный муж, Готфред,

Судьбами вышнего рожденный для короны.

Он знает и вождя, и ратника законы;

Меж всеми первый он в советах и в боях,

Везде герой велик, везде противным страх.

Единый лишь Раймонд с ним мудростию равный;

Один Танкред, Ренальд толико ж в битвах славны".

"Дух витязя сего мне с давних лет знаком, -

Ответствовал Султан. - Когда я был послом

Египта - при дворе галлийском знаменитом,

Тогда на зрелище игр доблестных открытом

Я видел, как копьем он тягостным владел.

Тогда он отрок был; пух легкий чуть одел

Ланиты светлые, но взор, слова, движенья

Являли выспренность его предназначенья.

Тогда я провещал, что будет, он герой...

Нерадостный пророк!" - Покрытые слезой

Здесь очи Аладин смущенный потупляет;

Но вскоре, укрепясь: "Вещай мне, - продолжает, -

Кто сей, столь дружный с ним, грядущий о стране,

В багряной мантии? - Черты лица одне;

Один и тот же взгляд... Он ниже токмо станом".

"То Бодуин, - рекла царевна пред тираном, -

Не образом одним, делами брат и друг". -

"А сей, которому внимает ратный круг,

По левую страну, советодатель сильный?" -

"Раймонд. - Уже хвалы я пред тобой обильны

Рекла его уму, хитрейшему в полках:

В нем опыт возмужал и поседел в боях!

Искусный соплетать врагу сокрыты ковы,

Творит он из засад леса себе лавровы". -

"А сей, на коем шлем во злате, как заря?" -

"Вильгельм! то, доблий сын британского царя.

С ним Гвелф, гроза врагов, сподвижник храбрым равный,

Породой, знатностью и саном достославный;

Высока, крепка грудь, широки рамена -

Вот признаки его. Он воинства стена.

Но злейшего не зрю меж нами супостата,

В ком трона моего и племени утрата!..

О рода моего убийца и укор!

Где ты, о Боемонт, скрываешь свой позор?.."

Так царь беседовал с Эрминией унылой.

Меж тем Готфред, ума зиждительного силой

Окрестность обозрев, нисходит в сонм друзей.

Он ведал: труден путь нагорною стезей -

Там: должно брань вести с природою угрюмой,

И к северным вратам склонился ратной думой.

В долине против них устроил стан он свой,

Простерши рати цепь до башни угловой.

Так, третью токмо часть укреп Святого града

Держала в трепетном борении осада;

Но весь объем его кривых, обширных стен

Не мог быть ратию Христовой обложен.

В замену вождь обрел пособия другие,

Дабы пресечь пути для помощи чужия:

Он занял все места, известные вратам;

Нет выхода из врат, нет входа ко вратам.

Окопы, рвы кругом одели стан священный -

Оплотом дерзости внезапно устремленной.

Свершив сии труды великие, Готфред

К герою, бранный путь скончавшему, течет.

В сумр_a_ке скромного величия глубоком

Поставлен на одре торжественно высоком

Дудона чтимый прах. - Друзей его собор

Стоял, склонив к нему от слез померкший взор.

Пришествием вождя и стон, и плач удвоен;

Явился к ним Готфред ни мрачен, ни спокоен;

Пыл горести в душе могущей подавлен;

Терзаемый тоской, но ею не сражен,

На тело устремив недвижимые очи,

Безмолвствовал герой, как призрак в мраке ночи.

"Не слезы и не плач, - вещает наконец, -

Ты должен восприять от преданных сердец,

Почивший для земли, для неба пробужденный,

От праха смертного к бессмертью воскриленный! -

Ты славой озарил победный путь креста;

Ты жил и умер ты, как избранный Христа!

Окончены труды и мужества, и веры;

Оставлены друзьям великие примеры.

Блаженная душа! спокой твой грозный взгляд!

Нет брани, нет врагов в обители отрад.

Блаженствуй и ликуй!.. Нам слезы, нам рыданья!

Не твой, но жребий наш достоин состраданья!

В тебе утратили мы часть себя самих!

В тебе лишились мы сил собственных своих!

Но если то, что мир здесь смертью называет,

Земныя помощи друзей твоих лишает,

Отныне, восклонясь перед отцем благим,

Ты помощь вышнюю испросишь в горе им!

Ты, смертный, следуя и долгу, и закону,

Орудья тленные нам ставил в оборону...

Бессмертный... ах! позволь надеждой льститься сей -

Пред нами потечешь незримой ты стезей;

Архистратиг небес, ты верных пред полками

Всегубящими днесь оденешься громами...

О горний дух! Внуши молитвенный обет,

Скажи, устрой наш путь, будь вестник нам побед!

И если, славою правдивою венчанны,

Мы подвиг совершим и клятвы, нами данны,

Тогда тебе, герой, мы жертвы принесем;

Тогда твои хвалы во храмах воспоем!"

Вещал - и се, спустясь, царица темнокрыла

Последний гасит луч небесного светила.

Сон сладкий усыпил скорбь томную в сердцах,

И не горит слеза страдальца на очах.

Но вождь не предвкушал сна сладостей отрадных;

Он ведал: трудно град пленить без мaхин ратных;

Искал окрест лесов, строеньем их опешил

И, всё распорядя, немного опочил.

Но с Фебом восстает для должности печальной,

За колесницею грядет он погребальной.

От стана невдали, утеса при стопах

Унылый кипарис вместил Дудона прах,

И пальма гордая вкруг ветви расширяет;

В тени ее герой по бурях почивает.

Спустили черный гроб, омытый током слез;

Синклит на небеса мольбы свои вознес;

На ветвях в памятник - трофеи вкруг богаты:

Повешены мечи, доспехи, шлемы, латы,

Которые Дудон, сириян, персов страх,

Доселе приобрел в счастливейших боях.

Близ древа щит его с геройским одеяньем;

И дска о нем гласит правдивым надписаньем:

"Здесь в мире спит Дудон... Пришлец, остановись,

Пред прахом сильного смиренно преклонись!"

Исполнив тако долг, печали посвященный,

Друг веры и любви стал паки вождь военный.

Под кровом избранной дружины из полков,

Он древосеков шлет в глубокий мрак лесов.

К дубраве страшной сей, сокрытой за горами,