Старостин Василий Григорьевич - Мой друг Вагон и его родители

  

  

  

  

  

   Ѣхалъ я по николаевской желѣзной дорогѣ и доѣхалъ до станц³и Бурги. Тутъ я вышелъ изъ вагона, постоялъ минуты двѣ на платформѣ, посмотрѣлъ кругомъ, да станц³я что-то не понравилась и я хотѣлъ было взять билетъ еще станц³и на двѣ; но поѣздъ въ это время двинулся и мнѣ поневолѣ пришлось остаться на мѣстѣ. Дѣлать нечего, я сталъ собирать свѣдѣн³я объ окрестныхъ деревняхъ и между прочимъ узналъ, что верстъ за десять въ сторонѣ протекаетъ рѣка Мста, что тамъ есть горы и лѣсъ, есть небольш³я деревни. A если такъ, то и прекрасно, думаю; рѣка, горы и лѣсъ, небольшая деревня,- въ такомъ мѣстѣ мнѣ давно хотѣлось прожить лѣто. Пойду, думаю, туда.

   Пошелъ я туда пѣшкомъ, закинувъ за плечи небольшой саквояжъ, въ которомъ заключалась моя дорожная поклажа. Погода стояла хорошая. Идти приходилось сначала полями, по гладкой песчаной дорогѣ, потомъ верстъ на шесть лѣсомъ. Солнце сильно припекало и я радъ былъ, косда попалъ подъ тѣнь деревьевъ. Длинныя ели, какъ солдаты въ шеренгахъ, ровно и плотно тянулись по ту и друтую сторону дороги, открывая вверху узенькую и кудреватую полоску сизаго неба; я чувствовалъ склонность ребячиться, поминутно загибалъ голову вверхъ, оглядывался и воображалъ себя въ чудесной искусственной аллеѣ, ведущей въ какой-нибудь сказочный замокъ. Ели скоро смѣнились ольхой и березой; здѣсь меньше было тѣни, за то проносился иногда свѣж³й, пр³ятный вѣтерокъ; въ иныхъ мѣстахъ березы и ольхи сплетались надъ дорогой своими вѣтвями и такимъ образомъ покрывали мой путь какимъ-то особаго рода затѣйливымъ круженнымъ чехломъ. Однажды перебѣжалъ черезъ дорогу заяцъ или, можетъ быть, другой какой звѣрекъ, я остановился и долго ждалъ,- не побѣжить ли, думаю, обратно; пролаяла собака и ея голосъ звонкимъ эхомъ разнесся въ лѣсу, и я опять остановился и ждалъ, когда она снова залаетъ; гдѣ-то очень близко послышалось хрюканье свиньи, между деревьями выглянула рогатая голова жующей коровы; потомъ раздался трескъ и чей-то говоръ, впереди блеснуло солнце, открылся широк³й лоскутъ свѣтлаго неба, показалось черное поле, а еще подальше - и я увидѣлъ деревню, стоявшую назади узкаго и длиннаго подя, какъ будто на обрывѣ, а свѣтлое небо накрывало сверху деревню.

   Я вошелъ въ поле. Тамъ на разныхъ концахъ топтались три-четыре мужика. Влѣво отъ дороги, недалеко отъ изгороди, ходила за сохой баба. Я сейчасъ пошелъ по межѣ къ ней и поздоровался, имѣя въ виду разспросить кое-что о деревнѣ. Баба поклонилась мнѣ, подтянула было вожжи, но снова опустила ихъ, понукнула лошадь и пошла дальше, Я пошелъ рядомъ съ ней и, запинаясь за мягк³я глыбы, старался объяснить, что мнѣ хотѣлось бы прожить лѣто въ деревнѣ, что нужна отдѣльная изба и пр. Баба, въ свою очередь, отвѣчала, что въ ихъ деревнѣ можно остановиться на лѣто, что свободныя избы найдутся и что, пожалуй, она сама можетъ отдать свою избу, а семья на это время перейдетъ въ горенку, которая хоть очень мала, но печка стоитъ въ ней большая и въ этой печкѣ можно хлѣбы печь. Вх продолжен³е разговора она постоянно дергала вожжами, махала рукой, ворочала соху то вправо, то влѣво, и по ея угловатому, загорѣлому лицу катился обильный потъ, оставляя по себѣ извилистыя грязныя полоски.

   Баба посовѣтовала мнѣ отдохнуть на межѣ, пока она кончитъ работу, чтобы вмѣстѣ идти въ деревню. Я съ удовольств³емъ растянулся на травѣ, полежалъ, подумалъ, а потомъ незамѣтно задремалъ и уснулъ. Долго ли я спалъ - не знаю, только слышу сквозь сонъ, какъ-будто кто кричитъ около меня:- Почтенный! эй, почтенный, вставай!- Что такое? - думаю про себя;- голосъ ровно дѣтск³й, а слова не дѣтск³я и интонац³я тоже не дѣтская... да и гдѣ я нахожусь? - Почтенный! эй, почтенный!.. Тутъ я раскрылъ глаза и мнѣ открылось широкое небо, широко по сторонамъ, подъ бокомъ земля, какой-то кустъ въ головахъ, а у куста стоитъ человѣкъ. Голова у человѣка была большая, круглая, волосы торчали врозь; одежда его состояла изъ одной рубашенки, которая не была подпоясана и цилиндромъ спускалась до колѣнъ; руки флегматично были заложены за спину, что дѣлало фигуру весьма карикатурной. Человѣкъ этотъ былъ мальчикъ лѣтъ семи или восьми.

   Я съ недоумѣн³емъ посмотрѣлъ на незнакомца, въ то же время соображая, какого рода обращен³е болѣе прилично съ нимъ.

   - A по какому праву ты называешь меня почтеннымъ? - наконецъ выговорилъ я.- Какой такой я почтенный?

   При этомъ человѣкъ пришелъ въ ужасное сопѣн³е и такъ строго посмотрѣлъ на меня исподлобья, что я невольно засмѣялся и взглянулъ на бабу, которая тутъ же стояла со своей сохой; баба, смѣясь, кивнула мнѣ подбородкомъ.

   - Сынишко?

   - Сынишко.

   - Поди сюда! - сказалъ я, дѣлая движен³е рукой

   Человѣкъ шагнулъ два раза и еще строже посмотрѣлъ на меня.

   - Какъ тебя зовутъ?

   - Вагонъ.

   - Ну, здравствуй, Вагонъ! - сказалъ я и протянулъ руку. Вагонъ сейчасъ началъ вытаскивать свою руку изъ-за спины, но это досталось ему не сразу, потому что рука, должно быть, крѣпко застряла между пальцами другой руки. Мы поздоровались, какъ прилично солиднымъ и еще мало знакомымъ людямъ.

   Затѣмъ мы всѣ трое отправились въ деревню. Дорогой баба объяснила мнѣ, что семья у нихъ четверо,- она, мужъ, старуха свекровь да вотъ этотъ Вагонъ; что Вагономъ прозвали его мальчишки на деревнѣ, а настоящее имя его Никонъ; что Никонъ - парень послушный и на всей деревнѣ нѣтъ лучше караульщика заборовъ. Вагонъ въ это время шелъ передъ лошадью, попрежнему заложивъ свои руки за спину и склонивъ впередъ свою ежовую голову, точно ее угнетали самыя тяжк³я думы. Между разговоромъ баба не разъ кивала на него, показывая мнѣ свои крупные зубы.

  

  

   Лишь только мы вступили въ деревню, къ намъ стали сбѣгаться мальчики и дѣвочки разныхъ возрастовъ и, вытянувъ свои шеи, эдакъ вкось бросали на меня любопытные глазенки, а нѣкоторые громко спрашивали Вагона:- кто это? откуда? а что въ рукахъ у него?.. Вагонъ на всѣ эти вопросы еще ниже склонялъ свою голову и измвнялъ поступь, дѣлая нѣсколько болѣе широкихъ, но медленныхъ шаговъ, причемъ сплетенные пальцы его рукъ, заложенныхъ за спиной, начинали усиленно рабатать и вплетали въ себя рубашенку.

   Деревня оказалась небольшой и самой обыкновенной православной деревней, какая мнѣ и была нужна. При самомъ входѣ въ нее, на правой рукѣ, стоялъ столбъ, облокотившись на чей-то амбаръ, такой же дряхлый, какъ и самый столбъ; на столбѣ была прибита доска, на которой я съ усил³емъ могѣ. разобрать слѣдующее: "дере: Мокры-Грачи душъ 43 дворовъ 21 одинъ". Всѣ дома построены на одинъ фасонъ съ крыльцомъ сбоку, съ четырьмя окнами въ шесть стеколъ, съ широкимъ дворомъ назади. Широкая и ровная улица была покрыта площадками муравы, на которыхъ кое-гдѣ сидѣли и махали рученками малые ребятишки со своими пѣстуньями.

   Мы остановились у одного не очень казистаго дома. Вдоль передней стѣны его была сдѣлана земляная насыпь, на которую, должно быть, часто садились, потому что она была очень гладко укатана. Въ то время, какъ мы подошли къ дому, на ней лежалъ мужикъ и по-кошачьи щурилъ на насъ глаза. Это былъ самъ хозяинъ, какъ я скоро узналъ. Сначала я подумалъ, что онъ чѣмъ-нибудь боленъ, но когда онъ всталъ съ землянки и зѣвнулъ, его широк³й и здоровый зѣвокъ сейчасъ же обличилъ ложность моего предположен³я. Мужикъ былъ такъ-себѣ,- средняго роста, порядочно сложенный, съ сонными и какъ-будто печальными глазами. Скоро онъ ушелъ отъ насъ въ огородъ, опять широко зѣвнулъ, почесался и легъ на траву. Въ это время я былъ уже на крыльцѣ и осматривалъ обстановку двора. Баба все еще возилась около лошади, а Вагонъ прибиралъ сбрую. Я вошелъ въ избу. Тамъ сидѣла за прялкой костлявая, сморщенная старушка, у которой рука видимо отказывалась владѣть веретеномъ.

   - Какъ можется, бабушка? спросилъ я послѣ перваго привѣтств³я.

   - Помирать хочу, отецъ, да Господь, видно, еще не пр³уготовилъ моего жилища, отвѣтила она дряхлымъ голосомъ.

   Я освѣдомился насчетъ этого жилища, которое Господь долженъ пр³уготовить для нея, и тутъ у насъ завязался божественный разговоръ, необладавш³й, впрочемъ, значительнымъ содержан³емъ; тѣмъ не менѣе изъ разговора я могъ заключить, что бабушка если не была старовѣркой, то во всякомъ случаѣ придерживалась своей собственной, какой-то особенной вѣры.

   Приходъ хозяйки съ маленькимъ Вагономъ прервалъ нашу бесѣду. Я обратился къ ней насчетъ моей квартиры. Хозяйка предложила мнѣ эту самую избу, но я сначала хотѣлъ посмотрѣть ту маленькую горенку, о которой она говорила.

   Горенка оказалась ничего. На улицу смотрѣло чистенькое окно; на окнѣ стояло нѣсколько горшковъ съ засохшими цвѣтами; къ верхнему оконному косяку было приколочено гвоздиками грубое домашнее кружево, указывавшее какъ бы присутств³е сторы. Въ одномъ углу цѣлую треть комнаты занимала бѣленая печь; въ другомъ углу стоялъ простѣйшаго устройства сосновый столъ, а no двумъ сторонамъ его широк³я скамьи. Подъ столомъ стоялъ большой грязный самоваръ - наиболѣе любезный предметъ для меня; когда я высказалъ это хозяйкѣ, она сейчасъ же вытащила самоваръ изъ-подъ стола и рекомендовала прежде всего испытанную крѣпость его; не преминула также объяснить, что этотъ самоваръ данъ былъ еще въ приданое ей, что она, хозяйка, брана изъ богатаго дома, отъ богатаго отца-матери и т. д.,- признаться сказать, дальнѣйшихъ словъ я не слышалъ, потому что въ это время разсматривалъ висѣвш³я на стѣнахъ лубочныя картинки, которыя мнѣ тоже очень понравились. Такъ какъ для моихъ хозяевъ удобнѣе было отдать эту комнату, чѣмъ большую избу, а отчасти и для меня было это лучше, то мнѣ оставалось только высказать услов³я и спросить о цѣнѣ. Впрочемъ, относительно цѣны у насъ вышло нѣкоторое не совсѣмъ обычное препирательство. Дѣло въ томъ, что хозяйка первоначально спросила съ меня за избушку двугривенный въ недѣлю; мнѣ показалось это слишкомъ дешево, тѣмъ болѣе, что требовались кое как³я и услуги для меня, которыя мнѣ было бы стѣснительно принимать за такую цѣну, а потому я, чтобы не было обидно ни той, ни другой сторонѣ, назначилъ цѣну въ два двугривенныхъ въ недѣлю.. Баба вскинула на меня глаза и стала приникать головой, подставивъ подъ свой подбородокъ кулакъ.- Родной, ты ужъ не обижай меня, положь два двугривенничка! болѣзненно выговорила она. Я усмѣхнулся, подумалъ и далъ полтинникъ въ недѣлю для круглаго счета. Тутъ моя хозяйка видимо собралась съ духомъ и рѣшительно заявила, что меньше шести гривенъ не отдастъ избу подъ постой. Я не зналъ, что и сказать, выходило и досадно, что самъ же завелъ такую канитель.- Ума не приложу, пожалъ я плечами,- сначала двугривенный спросила, а теперь и полтинника не хочешь. - Да вишь я деревенщина, сразу то не сообразила! чѣмъ бы рубликъ спросить, а я двугривенный,- ну, думаю, будетъ молочко забирать, яичка.- И молочко, и яичка буду забирать, а за избушку полтину - необидная цѣна! за такую конурку и въ Петербургѣ ей-право напросишься три рубля въ мѣсяцъ.- Три рубля? прервала меня баба,- сколько жъ это въ недѣлю?.. вотъ и ты мнѣ давай столько! Я посмотрѣлъ на нее - не шутитъ ли думаю - и взялъ со стола свой саквояжъ, а впрочемъ опять не могъ удержаться отъ улыбки.- Ну, прощай, тетка, съ тобой не сторгуешься.- Да ты торгуйся, можетъ уступлю.- Теперь и за полтину не останусь, сказалъ я, выходя въ сѣни.- Ну, такъ поди съ Богомъ... что жъ, я не держу... Давай что ли шесть то гривенокъ!- И за полтину не останусь!.. Я выходилъ уже за ворота.- Да живи, Богъ съ тобой... оставайся, почтенный... слышь, оставайся! я ужъ согласна на твою цѣну. - То есть на какую цѣну? два двугривенныхъ? - Живи за два двугривенныхъ! дешевенько по глупости отдала, да живи, Богъ съ тобой!

   Баба выказала неподдѣльную радость, когда я воротился. Начала прибирать мою избушку, разспрашивала меня о родныхъ и о всемъ прочемъ, о чемъ можно разспрашивать, разсказывала про свою жизнь, про мужа, про дѣтей, которыхъ схоронила; о деньгахъ больше не было и рѣчи. Вообще, если въ моей головѣ начинало закрадываться дурное мнѣн³е о моей хозяйкѣ, то ошибка эта скоро разсѣялась, и мы опять стали съ ней такими же друзьями, какъ тогда, когда шли вмѣстѣ въ деревню.

  

  

   Когда я во второй разъ проходилъ чрезъ сѣни въ свою горницу, то встрѣтилъ Вагона, который спускался съ маленькой лѣстницы, ведущей, должно быть, съ сѣновала, какъ я подумалъ. Я велѣлъ ему слѣдовать за мной и онъ послѣдовалъ.

   Въ избѣ, пока Наталья прибирала ее, мы съ Вагономъ раскрыли саквояжъ, вытащили отгуда мое добро и уложили его на столъ, причемъ я сейчасъ же подарилъ Вагону нумеръ "Биржевыхъ Вѣдомостей", купленный мною въ Петербургѣ и дорогой прочитанный уже; я развернулъ газету и шепнулъ Вагону на ушко: - выйдетъ знатный змѣй!.. Вагонъ началъ усиленно пыхтѣть и потомъ долго и бережно свертывалъ листъ. Досталъ я бумажный кошелекъ съ сахаромъ и, за неимѣн³емъ другого десерта, сталъ угощать имъ Вагона; но тутъ Вагонъ оказался очень упрямымъ и не хотѣлъ взять у меня сахару; когда же я спросилъ, будетъ ли онъ пить со мной чай, то онъ повернулся отъ меня въ полуоборотъ и расквасилъ губы, изъ чего я могъ заключить, что чай онъ будетъ пить со мной съ удовольств³емѣ. Вообще, мой молодой другъ былъ не разговорчивъ.

   Я попросилъ Наталью поставить самоваръ, желая всей семьей справить новоселье. Самоваръ оказался не менѣе упрямъ, чѣмъ Вагонъ, и намъ пришлось ждать его съ добрый часъ. Въ это время я успѣлъ увидѣться съ хозяиномъ и перекинуться съ нимъ небольшимъ разговоромъ. Меня отчасти удивляло то обстоятельство, почему хозяинъ не присутствовалъ при нашей рядѣ, а равно и Наталья ни разу при этомъ случаѣ не упоминала о немъ? и почему, думалъ я, Наталья ходить за сохой, а мужъ лежитъ на боку? Ничего этого я, конечно, не спросилъ у хозяина, но надѣялся узнать когда-нибудь современемъ.

   За чаемъ прошло время довольно благодушно, хотя въ разговорѣ, кромѣ Натальи, мало участвовали проч³е члены семьи. Костлявая старушка пила чай съ огромнымъ апетитомъ и послѣ шестой или седьмой чашки щеки ея подернулись тонкимъ малиновымъ румянцемъ; промежду чашекъ она просовывала изъ-подъ стола свою руку съ передникомъ и вытирала свое лицо, а также и лицо внука попути, но сейчасъ же у обоихъ лица снова покрывались крупными капельками пота. Вагонъ пилъ чаю такъ же много, какъ и друг³е, но при этомъ откусывалъ сахаръ такими малыми крупицами, что я счелъ нужнымъ положить ему въ одну чашку два куска, которые Наталья немедленно вытащила, обсосала и положила себѣ въ карманъ.

   Въ сторонѣ отъ стола, у окна, сидѣлъ самъ хозяйнъ. Что онъ думалъ и съ какими чувствами пилъ чай - по лицу его нельзя было разобрать, а разговоровъ никакихъ онъ не велъ. Накрылъ послѣднюю чашку, поблагодарилъ и ушелъ. По нѣкоторымъ едва уловимымъ признакамъ я замѣтилъ, что, несмотря на молчаливость и сонливость, написанную на лицѣ, онъ имѣлъ мятежный духъ; впрочемъ, какого рода мятежный духъ скрывался въ немъ, этого я не могу сказать; можетъ быть даже совсѣмъ и не было такого духа. Вскорѣ я увидѣлъ въ окно, что онъ опять лежитъ тамъ, на завалинкѣ.

   - Что, мужъ-то здоровъ у тебя? спросилъ я Наталью.

   - Здоровъ, Богъ храни!

   - Отчего онъ такой какъ-будто скучный?

   - Онъ не скучный, а такъ... такая лин³я.

   - Отчего онъ не пашетъ поле? это его дѣло.

   - A коли баба здорова, зачѣмъ ей не пахать? усмѣхнулась Наталья.

   Хозяйка скоро ушла по своимъ дѣламъ, а Вагонъ остался прибирать посуду. Тутъ мы вступили съ нимъ въ разговоръ о разныхъ интересныхъ вещахъ, которыя, впрочемъ, не могутъ быть особенно интересны для другихъ. Послѣ уборки посуды мы, не теряя времени, принялись за устройство змѣя изъ "Биржевыхъ Вѣдомостей", однако должны были скоро оставить это занят³е, потому что Наталья велѣла Вагону сводить лошадь на водопой. - Пойдемъ! буркнулъ онъ въ дверяхъ, приглашая меня тѣмъ идти вмѣстѣ съ нимъ, и такимъ любезнымъ приглашен³емъ, совершенно необычнымъ при его несообщительности, онъ ясно показалъ, что питаетъ ко мнѣ так³я же теплыя чувства, как³я и я питалъ къ нему. Я послѣдовалъ за нимъ.

   У крыльца щипала мураву наша лошадка. Такъ какъ эта лошадка скоро сдѣлалась моимъ близкимъ другомъ и много пр³ятныхъ минутъ я провелъ въ сообществѣ съ ней, то, безъ сомнѣн³я, на мнѣ лежитъ долгъ передать нѣкоторые отличительные признаки ея. Во-первыхъ, звали нашу лошадку Рыжкомъ. Съ виду она была совсѣмъ маленькая, неуклюжая лошадка, рыж³й цвѣть которой по мѣстамъ переходилъ въ русый, съ длинными ушами, которыя никогда не вихлялись изъ стороны въ сторону, какъ это бываетъ у другихъ лошадей; морда весьма длинная и костлявая, но съ добрыми, какими-то вдумчивыми глазами, которые точно говорили: "ужъ я тебѣ послужу, только ты не бей меня!" Ноги у Рыжка были коротк³я и лохматыя, а вмѣсто копытъ оканчивались волосяными метелками. Вообще, лошадка была простая, непородистая.

   Вагонъ, не говоря ни слова, взялся за поводъ и пошелъ по улицѣ къ рѣкѣ; я, съ своей стороны, тоже прихватилъ поводъ и пошелъ рядомъ съ нимъ. Лошадка шла за нами.

   - Не кусается она? спросилъ я Вагона.

   Вагонъ обернулся, раздвинулъ у лошади морду и сунулъ туда руку, проговоривъ:

   - Вотъ!

   - A если я такъ сдѣлаю?

   - Засунь!

   Однако, по непривычкѣ я не посмѣлъ этого сдѣлать.

   Впослѣдств³и мы съ Вагономъ почти каждый день вмѣстѣ водили Рыжка на водопой и это было самое большое наше удовольств³е. Когда я хорошо познакомился съ обывателями деревни и когда прошла та неловкость, какая всегда немножко чувсгвуется съ незнакомыми людьми, мы съ Вагономъ часто садились на Рыжка, я сзади, а онъ спереди, и такимъ образомъ съ истиннымъ наслажден³емъ и радост³ю катались до рѣки; у рѣки мы слѣзали долой, иногда вмѣстѣ съ Рыжкомъ купались, а потомъ опять садились на лошадь и ѣхали въ деревню; деревенск³я бабы смѣялись надъ нами, а бывало и такъ, что хватали лошадь за поводъ и тянули ее въ другую сторону, или же совсѣмъ останавливали; мы съ Вагономъ начинали войну. Понукали лошадь, стукали ее кулаками по сухимъ бокамъ, колотили ногами,- конечно, все это не шибко; бабы держатъ лощадь за шею, хохочутъ, тпрукаютъ да нукаютъ, такъ что намъ какъ будто ужъ и стыдно станетъ. - Держись крѣпче! шепну я Вагону и быстро соскочу съ лошади; бабы сейчасъ же, какъ дождь разсыпаются въ сторону, а Рыжко, понукаемый Вагономъ, прытко скачетъ домой, колыхаясь на подоб³е коровы.

  

  

   Вагонъ былъ не только другомъ моимъ, но и хозяйкой. Наталья обыкновенно весь день была занята работой, такъ какъ она одна справлялась съ полемъ, ухаживала за скотиной, смотрѣла .за домомъ и огородомъ; костлявая старушка ничего, кромѣ пряжи, не дѣлала, потому что съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе дряхлѣла и глазами была очень плоха; мужъ тоже ничего не дѣлалъ, хотя былъ здоровъ и глазами крѣпокъ.

   Утромъ Вагонъ потихоньку входилъ въ мою избу, вставалъ у изголовья и начиналъ будить меня.- Дядя Василей! (я велѣлъ ему звать меня дядемъ Васильемъ), дядя Василей, самоваръ-отъ кипитъ! а, дядя Василей, вставай!.. Я немножко раскрывалъ глаза и украдкой взглядывалъ на него; Вагонъ стоитъ, заложивши по своему обычаю руки за спину, носъ и щеки въ сажѣ, рубашенка безъ пояса. Дядя Василей, самоваръ-отъ кипитъ! монотонно растягиваетъ онъ.

   Тутъ я хватаю его рукой, если возможно, и притягиваю къ себѣ. Я выспрашиваю у него сегодняшн³я новости, а самъ разсказываю ему свои сны - или весьма страшные сны, съ волками и медвѣдями, или же весьма пр³ятные, обильные разными съѣдобными вещами. Вагонъ любилъ слушать мои сны и часто просилъ повторять ихъ за чаемъ, всегда притомъ удивляясь, что я такъ часто вижу сны, а онъ напротивъ очень рѣдко.

   Въ то время, какъ я шелъ въ сѣни за самоваромъ, Вагонъ ставилъ на столъ убог³й чайникъ и двѣ глиняныхъ чашки.

   Чай всегда Вагонъ разливалъ; современемъ онъ же и заваривалъ его, онъ же кололъ сахаръ, приносилъ изъ своей избы крынку горячаго молока съ красными пѣнками и т. д.; когда приходилось поставить на самоваръ чайникъ или снять его оттуда, онъ всегда долженъ былъ сначала встать на скамью, потому что и въ этихъ случаяхъ я не дѣлалъ услуги ему.

   Разговоры у насъ были весьма разнообразные, касавш³еся какъ ближайшихъ предметовъ, такъ и самыхъ отдаленныхъ, но часто и совсѣмъ ничего не говорили, а я читалъ книгу, Вагонъ наклеивалъ заплатки на змѣй, бумага котораго оказалась непрочной, или же клеилъ коробочки изъ сахарной бумаги, чему я научилъ его еще съ первыхъ дней.

   Послѣ чаю, который продолжался часа полтора, онъ прибиралъ со стола, вытиралъ очень крѣпко мокрыя мѣста и затѣмъ уходилъ къ матери помогать ей въ работахъ. Съ деревенскими мальчиками онъ мало водился, по причинѣ своего угрюмаго характера, а какъ былъ человѣкомъ дѣятельнымъ, то непремѣнно долженъ былъ чѣмъ-нибудь занятъ,- что-нибудь тамъ прилаживаетъ, изыскиваетъ, чиститъ, и въ этомъ отношен³и Наталья не могла желать себѣ болѣе вѣрнаго, постояннаго и молчаливаго помощника.

   Изрѣдка, когда Вагону было свободно, послѣ чаю мы ходили съ нимъ въ лѣсъ, и это было праздничнымъ удовольств³емъ для насъ обоихъ. При такомъ случаѣ я считалъ необходимымъ взять съ собой перочинный ножикъ, накладывалъ въ карманъ орѣховъ, которыми втайнѣ запасался иногда для моero друга, бралъ подъ мышку книгу и затѣмъ чрезъ огороды, по возможности избѣгая деревенскую улицу, мы отправлялись въ путь. Другъ мой всегда ходилъ по правую сторону, заложивъ руки за спину и выступая на подоб³е ожирѣвшаго гуся, а я ходилъ - это ясно уже само собой - по лѣвую сторону, запустивъ свои руки въ мелк³е карманы сѣренькаго лѣтняго пальтишка (которое мы съ Вагономъ собственными руками ушили и исправили); другъ ходилъ съ непокрытой головой, съ голыми ногами и безъ пояса. Сначала мы шли по берегу рѣки, рылись ногами въ желтомъ пескѣ и бросали въ воду камушки; потомъ сворачивали въ лѣсъ и тамъ шныряли по кустамъ, сламывали древесныя вѣтви и совершали проч³я забавы, но разговорами мало занимались, ибо оба мы не так³е люди, чтобы сопровождать свое удовольств³е шумной и многословной болтовней. Случайно мы нападали на землянику или другую какую-нибудь ягоду и собирали ее. Когда другъ набиралъ горсточку ягодъ, то подносилъ ее мнѣ и я, имѣя простой нравъ, охотно пересыпалъ ягоды на свою ладонь и опрокидывалъ ихъ въ ротъ, причемъ высказывалъ то мнѣн³е, что гораздо пр³ятнѣе заразъ съѣсть цѣлую горсть, нѣмъ выбирать ее по одной ягодкѣ; Вагонъ добродушно усмѣхался и проговаривалъ:- ишь ты! Впрочемъ, бывало и такъ, что мы оба сговаривались не ѣсть ягодъ, а собирать ихъ въ мой картузъ и потомъ уже распорядиться съ ними по дальнѣйшему нашему усмотрѣн³ю; время отъ времени Вагонъ бралъ у меня картузъ и встряхивалъ ягоды, но я, какъ человѣкъ уже довольно поживш³й и болѣе или менѣе равнодушный къ житейскимъ успѣхамъ, никогда не встряхивалъ картуза, а выбиралъ изъ него нѣсколько лучшихъ ягодокъ и поглощалъ ихъ безъ особенной радости. Когда картузъ достаточно наполнялся, мы отправлялись къ рѣкѣ и выискивали получше мѣстечко, чтобы сѣсть; однако, не тотчасъ принимались за ягоды, а сначала нѣсколько минутъ, такъ сказать благодушествовали, кидали опять камушки въ воду, иногда и сами бродили въ ней и уже насладившись этими удовольств³ями, начинали ѣсть ягоды, причемъ опять таки нужно признаться, я носилъ въ ротъ цѣлыми горстями, а мой другъ по одной ягодкѣ и выбиралъ ягодки зеленыя и плохеньк³я.

   - Дядя Василей, мы не всѣ ягоды съѣдимъ? спрашиваль Вагонъ, когда не стало половины ягодъ.

   - A какъ же мой картузъ?

   - Я въ подолъ высыплю.

   Хотя въ подолѣ дѣйствительно можно носить ягоды, какъ то я видѣлъ много разъ въ деревнѣ, но Вагонъ ходилъ безъ нѣкоторой существенной принадлежности костюма и потому это было бы какъ-будто не совсѣмъ прилично; бабы деревенск³я безъ того любили смѣяться надъ бѣднымъ Вагономъ; вслѣдств³е этихъ соображен³й я предпочиталъ оставлять картузъ подъ ягодами и ходить съ непокрытой головой. Забравъ къ себѣ ягоды, Вагонъ ревниво оберегалъ ихъ до самаго дома и тамъ, пересыпавъ въ красную деревянную чашку, скромно подносилъ ихъ Натальѣ, какъ нѣкую сыновнюю дань.

   Придя домой, мы съ другомъ тотчась начинали устраивать обѣдъ; впрочемъ, это нерѣдко случалось и въ друг³е дни, когда онъ обѣдалъ уже дома; другъ легко могъ скушать два обѣда въ день. Итакъ, прежде всего мы раскладывали на ошосткѣ огонь; приносили сковороду, чистили ее, потомъ били десятокъ яицъ и обливали ими приличное количество хлѣба, нарѣзаннаго мелкими кусками; перемѣшавъ все это весьма тщательно, мы сваливали на сковороду, раскладывали по разнымъ мѣстамъ кусочки масла и жарили на огнѣ. Носъ моего друга опять какимъ-то образомъ поддѣвалъ сажи, а щеки его дѣлались красными, какъ вечерняя заря; онъ весь, такъ сказать, уподоблялся маленькой машинѣ и, повертывая сковороду въ разныя стороны и ожигаясь, время отъ времени восклицалъ:- смотри, дядя Василей! а, такъ ли, дядя Василей!..

   Приготовивъ ничницу, мы садились за столъ и съѣдали ее, дружно похваливая. Потомъ Вагрнъ приносилъ еще изъ своей избы горшокъ ячной каши, тоже любимое наше кушанье, которое каждый день готовила Наталья; въ кашу мы клали изрядную порц³ю масла и съѣдали обыкновенно безъ остатка.

   Послѣ обѣда Вагонъ убѣгалъ разыскивать свою мать и оставался съ ней на работѣ иногда до поздней ночи; я же, по своей постыдной привычкѣ, уходилъ съ подушкой на сѣновалъ и въ этомъ прохладномъ, полумрачномъ апартаментѣ съ величайшимъ наслажден³емъ засыпалъ на жесткой соломѣ.

  

  

   Когда лѣто уже совсѣмъ разгулялось и въ лѣсу появились грибы, мы съ Вагономъ гораздо чаще стали ходить въ лѣсъ. Въ это время Наталья не удерживала его при себѣ и нерѣдко сама посылала насъ за грибами. Что касается меня, то грибовъ я совсѣмъ не люблю, чтобы ѣсть, но люблю, когда вдругъ встрѣтится въ лѣсу грибъ на корнѣ, особенно маленьк³й, съ красной, а то, все равно, и съ черной головкой, которая едва выглядываетъ изъ листвы или муравки.- А, грибъ! думаешь, и сейчасъ его бережно сломишь, очистишь корешокъ, полюбуешься и затѣмъ поставишь на тропинку, по которой люди ходятъ; вотъ, думаешь, кто-нибудь пойдетъ и увидитъ его,- ахъ, грибъ! на дорогѣ выросъ! подумаетъ онъ и сломитъ... Что же касается Вагона, то, надо признаться, онъ ходилъ за грибами съ самыми меркантильными чувствами, ибо въ это время наѣзжали изъ Петербурга торговцы и забирали грибы по хорошей цѣцѣ. Вотъ почему и Наталья охотно въ это время отпускала его въ лѣсъ.

   Однажды мы тоже ходили за грибами. Набравши полную пестерку, мы сѣли на опушкѣ лѣса и стали разбирать свою добычу. Вагонъ въ такихъ случаяхъ всегда старался покрасивѣе уложить грибы, дѣлая это такимъ образомъ: больш³е изъ нихъ всѣ складывалъ внизъ, а наверху разсовывалъ по.ъ дыркамъ самые маленьк³е, располагая ихъ головками вверхъ. Во время вотъ такого занят³я вдругъ мы увидѣли въ сторонѣ мужика, который медленно подвигался къ намъ и потомъ круто свернулъ въ лѣсъ. Получше всмотрѣвшись, мы признали въ немъ Ивана Петровича, нашего, такъ сказать, общаго хозяина. Въ рукахъ у него былъ топоръ. Мы оставили свое занят³е и съ удивлен³емъ стали слѣдить за нимъ.

   - Твой тятька, а?

   - Тятька.

   Между нами и Иваномъ Петровичемъ лежала гладкая поляна, которая съ одной стороны сливалась съ грачинскимъ полемъ, а съ другой - заканчивалась въ полукругѣ сосноваго лѣса. Лѣсъ, въ который вошелъ Иванъ Петровичъ, былъ довольно рѣдк³й, и мы хорошо видѣли, какъ Иванъ Петровичъ переходилъ отъ одного дерева къ другому, постукивалъ своимъ топоромъ, заглядывалъ на вершины и какъ-будто раздумывалъ что. Мы не безъ основан³я полагали, что онъ хочетъ дровъ порубить, такъ какъ въ послѣдн³е дни Наталья не разъ говорила, что на дворѣ нѣтъ ни полѣна и что она должна сбирать по улицѣ бачурки. Ходилъ-ходилъ нашъ Иванъ Петровичъ, почесался, бросилъ топоръ на землю и такъ преотлично зѣвнулъ, что зѣвокъ явственно былъ слышенъ намъ; потомъ онъ что-то посмотрѣлъ около себя и плашмя свалился на землю. Прошло нѣсколько минутъ, и мнѣ приходило на умъ, что онъ заснулъ; однако, нѣтъ,- приподнялся, досталъ изъ-за пазухи свою неизмѣнную трубочку и началъ накладывать ее табакомъ; ноложилъ туда щепотку, потомъ подумалъ немного, опустивши руки на колѣни, еще щепотку положилъ и еще подумалъ, потомъ потыкалъ въ трубку мизинцемъ и досталъ изъ кисета спичку,- надо полагать, что спичку, такъ какъ онъ поднесъ ее къ носу и потомъ шаркнулъ раза два о рубаху, да спичка, видно, не вспыхивала и потому онъ сталъ оглядываться по сторонамъ. Чрезъ минуту онъ снова растянулся на землѣ и тутъ ужъ сколько мы ни сидѣли, не могли дождаться, когда онъ снова поднимется съ нея.

   Когда мы съ Вагономъ отправились домой, то нарочно обошли поляну, чтобы посмотрѣть на Ивана Петровича,- Иванъ Петровичъ храпѣлъ на десять саженъ, даже съ маленькимъ присвистомъ; въ ладони его, обращенной кверху, лежала набитая трубочка. Пройдя немного подальше, я остановился, но Вагонъ, замѣтно осунувшись, поскорѣе прошелъ дальше и ни разу не оглянул³ся, пока я не нагналъ его уже на половинѣ нашего поля.

   Мой другъ былъ растревоженъ, это было очевидно, и я съ любопытствомъ заглядывалъ въ лицо его сбоку; неужели, думаю, этотъ маленьк³й и простеньк³й человѣкъ можетъ такъ серьезно относиться къ отцу?

   - Ты любишь тятьку? спросилъ я. Молчитъ.

   - Любишь или нѣтъ?

   Молчитъ. Усилившееся пыхтѣнье показало мнѣ, что самый вопросъ ему очень непр³ятенъ и я пересталъ допрашивать его.

   Уже къ самому ужину пришелъ Иванъ Петровичъ домой и, конечно, никакихъ дровъ не нарубилъ. Но мы съ Вагономъ никому не говорили о встрѣчѣ.

  

  

   Мнѣ любопытно было узнать что-нибудь изъ прежней жизни Ивана Петровича и я разспрашивалъ объ этомъ предметѣ Наталью, но она не любила много говорить о мужѣ. Однако, урывками я узналъ кое что о немъ.

   Въ свое время Иванъ Петровичъ былъ тоже работящ³й мужикъ, любилъ пр³умножить копѣйку, получше обстроиться, обзавестись животомъ и вообще все житейское любилъ. Однако, и въ то благополучное время, какъ можно судить по намекамъ, въ немъ замѣтны были нѣкоторыя странности и вотъ чуть ли даже не за эти самыя странности Наталья считала его мужикомъ съ головой. Назадъ тому три или четыре года вдругъ онъ бросилъ свое хозяйство, можно сказать ни съ чего, и сталъ лежать на боку - зимой на печкѣ, а лѣтомъ на той землянкѣ, что была насыпана у дома.

   - Какая притча доспѣлась съ нимъ - просто не возьмешь умомъ! говорила Наталья, разводя руками и растопыривая грязные, расщелявш³еся пальцы.

   Прежде у нихъ было довольно скота, но въ четыре года значительно убавилось его; была хорошая лошадь, о которой Наталья съ самыми нѣжными чувствами каждый разъ вспоминала, но пришла пора, что продали ее за малую цѣну; дѣло было къ зимѣ, заплатили подать, то да другое, а что осталось - Иванъ Петровичъ купилъ пару богатыхъ свиней, отъ которыхъ думалъ развести большое стадо, воображая, какъ хорошо тутъ можно понажиться; однако, къ Рождеству закололъ одну свинью. Подошло лѣто, лошадь непремѣнно понадобилась снова; продали остальную свинью, да Наталья выпросила у брата три рубля и купили Рыжка. Впрочемъ, лѣтомъ Иванъ Петровичъ снова купилъ двухнедѣльнаго ососка на олемя и весьма не любилъ его за то, что тотъ бѣгалъ отъ него; и того поросенка закололъ къ Успеньеву дню. Теперь у нихъ осталось всего: Рыжко, корова и двѣ курицы; былъ еще пѣтухъ, да Иванъ Петровичъ зарѣзалъ его,- даже не въ праздникъ, а въ простой день выхлебали; это было уже при мнѣ.

   Вообще, Иванъ Петровичъ оказывался довольно безалабернымъ человѣкомъ и въ жизни, правду сказать, не очень спокойнымъ, несмотря на свою сонливость. Онъ былъ крайне раздражителенъ и, кажется, самолюбивъ. Впрочемъ, если никто не задѣвалъ его, то онъ какъ бы уходилъ самъ въ себя и окружающ³е по цѣлой недѣлѣ не слышали слова отъ него.

   Я всегда дивился на Ивана Петровича; какъ ни выглянувъ окно, непремѣнно увижу его тамъ, на обычномъ мѣстѣ; сидитъ себѣ спокойно или лежитъ, выставивъ на солнце свою русую бороду; лицо и руки его отъ сильнаго загара сдѣлались черными, какъ у негра. Посмотришь на него и вспрмнишь пѣсню Кольцова. Сколько я могъ замѣтить, онъ вообще не любилъ, чтобы подсаживались къ нему люди или заговаривали съ нимъ; но ему видимо нравилось, когда около землянки бродили пѣтухи и куры, кудахтали и клевали носомъ въ землю, или когда маленьк³е поросята, хрюкая, подходили къ землянкѣ и нюхали воздухъ; Иванъ Петровичъ тихонько протягивалъ руку къ землѣ и когда поросенокъ тыкалъ въ нее своей норкой, онъ пр³ятно осклаблялся и ворчалъ как³я то нѣжности. Впрочемъ, онъ не обѣгалъ и маленькихъ ребятишекъ, только самыхъ маленькихъ, которые еще безъ смысла возились бы и ползали около него; деревенск³я бабы, у которыхъ не съ кѣмъ было оставить дома малыхъ ребятишекъ, иногда при носили ихъ къ Ивану Петрову и, посадивъ на землю, мелькомъ приговаривали: - покарауль, Иванъ Петровичъ! а сами уходили на работу. Иванъ Петровичъ, какъ вѣрная нянька, безъ сомнѣн³я никуда не уйдетъ отъ своего нагрѣтаго мѣста, но если уснетъ часа на два и въ то время ребенокъ уползетъ на другой конецъ деревни, въ этомъ онъ не отвѣтчикъ. Онъ не любилъ только, когда ребята шибко ревѣли, и тожестарался утѣшить ихъ по мѣрѣ силъ:- эй, ты, сычъ! говорилъ онъ сколь возможно ласковѣе,- не реви! не реви! на бобочку... и при этомъ подавалъ ребенку какую-нибудь щепку, но самъ, однако, не двигался съ мѣста. Придетъ свинья, понюхаетъ ребенка, съѣстъ пирогь, данный ему матерью, а Иванъ Петровичъ лежитъ себѣ да смотритъ на черныя бревна избы. Впрочемъ, насчетъ пироговъ онъ и самъ былъ непрочь поохотиться:- Эй, ты, пострѣленокъ, на бобочку! ай, бобочка!... а самъ двигается, двигается, да какъ нибудь и достанетъ пирогъ, а вмѣсто него ребенку отдастъ бобочку.

   Иногда - но это бывало очень рѣдко - на Ивана Петровича находили минуты благодуш³я и какъ бы просвѣтлен³я разума; со всѣми онъ дѣлался добръ и разговорчивъ, сѣтовалъ на жизнь и глубоко вздыхалъ о чемъ то; въ душѣ его пробуждалось желан³е снова зажить попрежнему, по православному. - Охъ, братъ, надо приняться! бормоталъ онъ, сидя на своей землянкѣ;- что-жъ, погулялъ, теперь надо за работу приняться. Вотъ ужо примусь... Что-жъ ты, развѣ мы не работали? Братъ, не станемъ бѣгать работы! Постой, погоди маленько!.. Такъ проходили цѣлые часы, Иванъ Петровичъ все сидитъ и раздумываетъ и все колупаетъ щепочку, а солнышко такъ славно свѣтитъ и грѣетъ...

   Тащитъ его баба трехъаршинный чурбанъ, кряхтитъ да сгибается, а Иванъ Петровичъ смотритъ на нее и точно удивляется - дескать вишь какую тяжелую штуку тащитъ, въ пору мужику!

   - Ты что сидишь? Видишь, бабѣ не подъ силу! добродушно говоригь Наталья, глядя изъ-подъ чурбана на мужа.

   - Здорова! замѣчаетъ Иванъ Петровичъ.

   - То-то... здорова... Небойсь здорова! веселенько завершаетъ она, сбросивъ на землю чурбанъ и всею грудью вдыхая въ себя воздухъ.

   Что касается отношен³й Ивана Петровича къ своей семьѣ, то, при всемъ прочемъ, онъ все-таки былъ верховнымъ главой, какъ старш³й мужикъ. Съ женой прежде они жили очень даже любовно, какъ она разъ сказала мнѣ и при этомъ прибавляла еще нѣкоторую вещь, о которой я здѣсь долженъ умолчать; впрочемъ, и теперь они недурно живутъ. Наталья всегда, въ глаза и за глаза, называла его Иваномъ Петровичемъ и когда сосѣдки начинали соболѣзновать ей, что у нея на рукахъ слишкомъ много работы, а здоровый мужъ ничего не дѣлаетъ, она сурово и настоятельно отклоняла эти соболѣзнован³я. Иногда мужъ взъѣдался на нее, начиналъ бранить за какой-нибудь неважный недосмотръ; Наталья молчала. Однажды, это было при мнѣ, она что-то отвѣтила неладно ему; онъ всталъ со скамьи и ударилъ ее по спинѣ; Наталья согнулась и, устраняя рукой другой ударъ его, не то жалобно, не то съ досадой протянула:- ну-у... а чрезъ часъ, разговаривая на улицѣ съ сосѣдкой, она величала его Иваномъ Петровичемъ.

   Любопытны были отношен³я Ивана Петровича къ Вагону. Съ своей женой и съ матерью онъ держалъ себя просто, хотя и былъ всегда молчаливъ и мраченъ; тутъ ни на одну минуту нельзя было сомнѣваться, что онъ есть глава семьи, и самъ онъ такъ понималъ это, и жена и мать такъ понимали; если бы онъ запрягъ ихъ въ телѣгу и, приказавъ везти себя въ К³евъ, самъ заснулъ въ телѣгѣ, тѣ, безъ сомнѣн³я, привезли бы его въ К³евъ. Когда онъ за обѣдомъ клалъ свою ложку на столъ и вытиралъ кулакомъ свои губы, Наталья по одному взгляду его знала, что ему требуется квасъ, и она сейчасъ же подавала квасъ. Другое дѣло Вагонъ, его сынъ восьмилѣтн³й; въ отношен³яхъ къ нему онъ чувствовалъ себя какъ-то не такъ. Они походили на двухъ аристократическихъ супруговъ, которые живутъ между собою, можетъ быть, и складно, но тѣмъ не менѣе на разныхъ половинахъ. Отецъ мало обращался къ сыну за какими либо услугами, хотя было бы естественнѣе требовать, чтобы онъ подавалъ ему квасъ, а не жена или мать; если же онъ когда требовалъ подобной услуги, то грудь Вагона замѣтно повыше начинала подниматься, губы его складывались воронкой и выражали важную серьезность, но приказан³е отца, конечно, тотчасъ исполнялось. Отецъ понималъ своего сына; весьма жостко и какъ-то скоса взглядывалъ онъ на него и так³е взгляды я замѣчалъ только по отношен³ю къ одному Вагону. Несмотря на видимую незначительность этихъ моментовъ, у всѣхъ членовъ семьи болѣзненно натягивались сердечныя струны и мать, Наталья, съ боязн³ю и съ тайной молитвой въ глазахъ, или можетъ быть съ просьбой, упорно смотрѣла въ глаза своему сыну.

   Въ такихъ моментахъ и я участвовалъ, и у меня болѣзненно натягивались струны, ибо я понималъ, что иные взгляды скрываютъ въ себѣ болѣе ужаснаго, чѣмъ самая жестокая кулачная расправа. Эти молчаливыя драмы я могъ наблюдать именно по праздникамъ, когда Наталья приглашала меня къ себѣ обѣдать.

   Въ праздники у нихъ всегда готовилось до трехъ и четырехъ блюдъ, въ числѣ которыхъ было непремѣнно двѣ и даже три каши. Съ одного конца стола обыкновенно сидѣлъ хозяинъ, рядомъ съ нимъ костлявая старушка, дальше Вагонъ и Наталья; когда же приглашали меня, то я садился на отдѣльную скамью и ко мнѣ тогда подсаживался Вагонъ. Молча, но съ чрезвычайнымъ добродуш³емъ Вагонъ накладывалъ мнѣ подъ край цѣлую гору хлѣба и пшеничныхъ пироговъ и только изрѣдка толкалъ меня тихонько локтемъ, приговаривая:- ѣшь, дядя Василей!

   - Ты что, блаженный, хотя не сурово, но съ непр³ятной усмѣшкой сказалъ однажды отецъ,- барину прислуживаешься!

   При такой неожиданной сентенц³и я, кажется, самъ покраснѣлъ, а равно и Вагонъ, по своему обычаю, началъ уподобляться кузнечному мѣху.

   - О, блаженный! уже безъ всякой усмѣшки повторилъ отецъ и хотѣлъ-было щелкнуть или стрекнуть его, но отвелъ руку и вышелъ изъ-за стола.

   - Иванъ Петровичъ, еще грешная каша есть, сказала Наталья.

   - Ну, не хочу, отвѣтилъ тотъ, стоя спиной къ нашему столу.

   Съ этихъ поръ, надо замѣтить, я уже не обѣдалъ у нихъ, ибо не безъ основан³я полагалъ, что моя компан³я не желательна Ивану Петровичу. Вагонъ, съ своей стороны, относился ко мнѣ при отцѣ очень холодно.

  

  

   Еще съ ³юня мѣсяца ходили по деревнѣ слухи, что кой-гдѣ появляется на лошадяхъ сибирская язва, эта ужасная ежегодная гостья новгородской губерн³и. Стали доноситься вѣсти, что падежъ изрѣдка появляется уже и въ окрестныхъ деревняхъ. Наконецъ, кажется въ концѣ ³юля, и въ нашей деревнѣ пала одна лошадь. Собралась толпа вокругъ околѣвшей лошади, потужили, двѣ-три бабы поплакали, а потомъ всѣ дружно свалили лошадь на дровни и свезли ее за поле, въ лѣсъ, гдѣ и зарыли въ землю, конечно не столь глубоко, чтобы не было видно лошадиныхъ копытъ. Всѣ хозяева стали остерегаться и не пускали лошадей въ табуны. Прошло спокойно недѣли двѣ.

   Дѣло было въ вечерни. Помню, я сидѣлъ въ своей избушкѣ у окна и любовался патр³архальностью деревенской жизни, въ то же время услаждаясь нѣкоторымъ особаго рода концертомъ. Съ улицы слышалось многоголосное, лишенное всякой гармон³и, мычан³е коровъ и телятъ, блеян³е овецъ, крикъ и визгъ бабъ и ребятишекъ, глухой лай сосѣдней собаки. Внизу, подъ окномъ, съ пискомъ и грохотомъ растворились ворота, послышалось коровье дыханье, голосъ милаго Вагона. На улицѣ остались только вертоголовыя курицы и горделивые пѣтухи, привередливо оберегавш³е свои границы отъ вторжен³я одноплеменныхъ непр³ятелей, да посреди дороги стоялъ въ недоумѣн³и теленокъ, да еще красная дѣвка проплыла мимо съ ведрами на плечахъ. Въ это самое время, вижу, бѣ