Константин Михайлович СТАНЮКОВИЧ
ДИКОВИННЫЙ МАТРОСИК
Рассказ
Иллюстрации художника П. Пинкисевича
________________________________________________________________
ОГЛАВЛЕНИЕ:
I II III
________________________________________________________________
I
Среди тишины чудной тропической ночи колокол пробил четыре удара. Был
час ночи, и до смены вахтенных было еще далеко. А спать так хотелось.
Тогда грот-марсовой старшина Аришкин, - степенный, пожилой человек,
пользовавшийся на клипере* "Голубчик" репутацией самого "башковатого"
матроса, который в книжке мог читать и умел огорошивать "занозистыми"
словечками даже такого ученого человека, как фельдшер, проговорил,
обратившись к кучке дремавших у грот-мачты матросов:
- Не спи, братцы. А то как бы вахтенный не разбудил по-своему...
Небось зубы начистит.
_______________
* К л и п е р - трехмачтовый быстроходный военный корабль.
"Братцы" встрепенулись, услышавши мудрые слова, так как знали, что
вахтенный лейтенант любил подкрасться, ровно кошка, и разбудить
действительно "по-своему" заснувшего матроса.
Но ночь, волшебная тропическая ночь, тоже расточала свои сонные чары
"по-своему", и не прошло и пяти минут после предостережения Аришкина, как
уже среди кучки раздались подхрапывания.
- Ну уж и здоровы спать, идолы! - воркнул Аришкин и, наклонившись к
спящим, проговорил: - Кошка идет!
Все моментально вскочили. "Кошкой" звали вахтенного лейтенанта
Пыжикова, находившего, что "распускать" матросов не следует.
Аришкин засмеялся.
- Небось проснулись?.. Садись... я вам лучше что-нибудь расскажу...
По крайности сон разгонит.
- То-то расскажи, Никоныч... уважь... А то как бы взаправду не
подкралась Кошка, - заметил один из марсовых.
- Как не уважить вас, дрыхалов, уважу! - ласково промолвил Аришкин.
И плотней усевшись на бухту*, откашлялся и начал вполголоса и слегка
нараспев следующий рассказ.
_______________
* Б у х т а - снасть, уложенная в круги. - П р и м. а в т о р а.
II
- Тоже вот был у нас на клипере, на "Грозящем", когда мы на нем три
года тому назад ходили в дальнюю, матросик один, Васька Пернатый
прозывался. Отцы его, говорил, птицеловы были, и было им прозвище
"Пернатые"... Так довольно даже редкий и диковинный матрос был, братцы вы
мои. Такого никогда на флоте я не видывал. Человек, прямо сказать, с
понятием и по матросской части знал, хорошим рулевым был и в Кронштадте
веселым человеком оказывал себя, и карахтера тихого, и вином не занимался,
а как уплыли мы из Кронштадта и вошли в заграничные места, тут, значит, и
вышла эта самая загвоздка...
- В чем загвоздка? - спросил кто-то.
- А в том, братец ты мой, что вовсе в расстройку вошел. И чем дальше
мы уходили, тем больше он быдто тронутый понятием становился. Ни с кем не
говорил, чуждался, больше один да один, и все в тоске да в тоске, братцы
вы мои. Глядит этто он на море, мурлычет себе под нос песню, а сам
плачет... Однако тосковать - тосковал, а службу справлял форменно... А на
берег съезжал, так ни на что и не смотрел, а прямо в кабак, и привозили
его два раза размертвецки-пьяно... На клипере не дотрогивался и чарки
своей не пил, а на берегу, значит, тоску свою залить хотел... Дошли мы
таким родом до Мадер-острова, как остановил он старшего офицера и
докладывает: "Дозвольте, вашескобродие, объяснить причину". - "Объясняй!"
- говорит. "Так, мол, и так, как вам, говорит, будет угодно, а нет больше
сил моего терпения!" Этто он докладывает, а сам бледный-пребледный из лица
и похудал весь, хотя никакой хвори в себе не имел. А старший офицер малого
терпения был человек и как вскрикнет: "Ты что, говорит, такой-сякой, лясы
разводишь? Говори толком, в чем дело?" Пернатый не испугался и отчесал:
"Явите, говорит, божескую милость, прикажите меня сей же секунд отправить
обратно в Расею, а то я преступником-беглецом могу быть! Пробовал,
говорит, я всячески принудить себя и не могу, вашескобродие. Тоска сосет!"
- Ишь ты... Что ж старший офицер?
- Известно что... Подумал, что матрос огурнуться хочет от флотской
службы... Сперва-наперво ровно бы ошалел, что матрос с таким диковинным
прошением осмелился, а потом: раз, два, три, и пошел лупцевать. Искровянил
матроса в самом лучшем виде и говорит: "Я тебе, говорит, покажу
сил-терпения. Отшлифовать велю, так поймешь свою дерзость прошения". А
Васька Пернатый свое: "Не пойму, говорит, вашескобродие... Не от лодырства
я прошусь!" Велел ему всыпать двадцать пять. Всыпали...
- За прекословие, значит?
- То-то за оно самое. Потому старший офицер очень скор был и
прекословия не позволял... Любил, чтобы молчали, хотя бы он приказал
самого себя съесть... Малого терпения был человек... А который
нетерпеливый - хуже глупого бывает... Оделся, значит, Васька Пернатый
после порки и безо всякой это злобы и как бы в задумчивости говорит
унтерцерам, кои его линьками драли: "Никакие линьки, говорит, тоски не
разгонят. Дойду до капитана, и вернут меня в Расею". Слушаем мы и думаем:
"Спятил матросик"; кои с дурости и смеялись. Думали: чудит человек... А
он, братцы, как опосля оказалось, и вовсе не не мог совладать со своей
тоской. Хорошо. Ушли мы с Мадер-острова и вскорости зашли на Зеленые
острова для запаса угля, живности и свежей провизии, потому, как
сказывали, с островов Зеленых прямо хотели вальнуть на Яву-остров и минуя
Надежный мыс (мыс Доброй Надежды). Ден в шестьдесят переход рассчитывали,
потому и запасу всякого много брали. Как услышал про это самое Васька
Пернатый - на нем лица нет. Ходит по клиперу как бы в потере чувств. И
исхудал же он за это время - страсть... Было ему тогда этак годов
тридцать, не больше, а с виду вроде старика оказывает... Однако до
капитана не доходил... Боялся, видно, линьков... Он не очень-то их
обожал... С умом человек был и хотя тихий, а обидчистый... Ладно. Стоим
это мы в Портограндах (Порто-Грандо) четвертый день, грузим уголь, быков,
свиней, уток и курей принимаем, у арапов пельсины покупаем, лакомимся,
значит, как вдруг утром перекличка, а Васьки Пернатого нет...
- Сбежал? - нетерпеливо спросил один из слушателей.
- А ты слушай, тогда и узнаешь! - недовольно проговорил Аришкин. - А
то "сбежал"!.. А может, и не сбежал...
- Так куда ж он делся?
Аришкин несколько секунд помолчал, словно бы желая, как опытный
рассказчик, усилить внимание своей аудитории, и продолжал:
- Старший офицер как узнал, что Пернатый в нетчиках, очень даже
осатанел. "Мы, говорит, его, подлеца, сыщем. Он беспременно от службы
удрать хочет. Беглым мигрантом сделаться. Я покажу ему мигранта!.." Совсем
без терпения человек был старший офицер... Не смозговал того, что Васька
Пернатый в Расею бежать хотел, а он кулаками машет и кричит: "мигрант!"
Это, значит, который человек со своей родины на чужую убегает, - пояснил
Аришкин. - Ладно. Тую же минуту послали на берег шлюпку с мичманом к
концырю, чтобы поймать, мол, и предоставить беглого казенного человека...
А город этот самый Портогранда маленький... арапы больше живут...
Пернатого-то скоро и разыскали в избенке арапской. После матрос, что с
мичманом на поимку ездил, обсказывал, как беднягу под кроватью нашли...
Забился туда... Насилу вытащили. И бросился он в ноги концырю и мичману.
Плачет: "Не берите, мол, меня на клипер. Я в Расею доберусь и явлюсь по
начальству. Пусть со мной что вгодно делают, но я по крайности в своей
стороне буду". А мичман что может? Тоже подневольный офицер. Ему сказано
доставить, он и должен был доставить. И пожалел он матросика, а привез на
катере да еще для верности связал... Это жалеючи-то! - не без иронии
прибавил рассказчик. - Привезли и тот же секунд без допроса, как, мол, и
почему матрос от тоски на ответ в Расею бежит, - беднягу на бак и всыпали
без счета... Вроде как в бесчувствии в лазарет снесли... А ведь все от
непонятия... После уж только в понятие насчет матросика вошли... Тогда и
старший офицер понял, что терпения в нем не было... То-то оно и есть...
В эту минуту неслышными шагами приблизился лейтенант Пыжиков. Аришкин
тотчас же смолк.
- Вы тут что? Дрыхнете? - спросил лейтенант, вглядываясь в матросские
лица.
Все поднялись и почти в один голос отвечали:
- Никак нет, ваше благородие!
- Я им сказку сказывал, ваше благородие! - доложил Аришкин.
- То-то... У меня на вахте поспи!.. Я разбужу! - проворчал лейтенант
и пошел дальше.
III
Матросы опять уселись, и Аришкин продолжал:
- Отлежался Пернатый... Опять службу справляет... Опять тоскует... И
боцман в ошалеватости... Не понимает... Однако пожалел. "Так, мол, и так,
вашескобродие, как бы чего над собой Пернатый не сделал. В большой он,
мол, расстройке!" - доложил боцман старшему офицеру. И старший офицер как
быдто начал в понятие входить и торопливость свою оставил. "Присматривай
за им, говорит, хорошенько и зря, говорит, не обескураживай боем. А там
видно будет!" Ладно. Идем это мы тропиками, как вот теперь... Благодать
одна... Тепло, служба легкая... И встречали мы в этих самых местах светлый
праздник... А Васька-то Пернатый быдто отходить почал от тоски эти дни...
Отстояли мы заутреню... А Пернатый около меня стоял... Гляжу: молится, с
колен не встает и руками лицо закрыл... Плечи вздрагивают... Плачет...
Вышли это мы наверх... разгавливаемся... А солнышко поднимается... И
светло стало... И матросики веселые... Праздник-то светлый, праздник
праздникам... Только Васька сам не свой. Глядит это на яйца, на куличи, не
ест, и такая в его лице тоска, братцы вы мои, что и не обсказать. "Полно,
говорю, Вась... Через три года вернемся, говорю, в Расею..." А он ровно и
не слушает. Уставил глаза на море да как вскочит на борт... На счастье,
один матрос у борта стоял... схватил его за ноги... Насилу держит. А он
голосом кричит: "Пустите, братцы, нет сил моего терпения... Лучше смерть".
Сняли его с борта. Привели к капитану, - он в то время команду
обходил, проздравлял. "По какой такой причине ты жизни хотел решиться,
матросик, и в такой великий день? - спросил капитан. - То бежать хотел, а
теперь топиться?" Тот опять свое: "Тоскую, говорит, в чужих местах". Видит
капитан, что человек на извод готов. Велел позвать доктора. "Обследуйте и
доложите"... Он и доложил, что у Пернатого вроде быдто болезни... мудреное
слово какое-то сказал... А выходит, что тоска по родине... Ну, капитан
тотчас же потребовал Пернатого и говорит: "Как придем на Яву-остров,
оставлю тебя, а ты с обратным судном вернешься в Расею!" И как услышал это
Пернатый, то сразу же человеком стал. В настоящее понятие вошел...
Повеселел... одно слово: матрос как матрос... А как пришли на Яву-остров и
велели ему на конверт (корвет) перебираться, что в Расею шел, так и
обсказать нельзя, как он обрадовался... Прощается со всеми и плачет от
радости... Совсем диковинный матросик был! - заключил рассказчик.
Через несколько минут он поднялся и сказал:
- Трубчонку выкурить пойду... Смотри, опять не засните, черти!
- Не заснем, Никоныч. Ты разговорил сон... Да и скоро светать
начнет... Ишь заря занимается.
1899
__________________________________________________________________________
Станюкович К. М.
С 75. В шторм. Повести и рассказы. Сост.: М. А. Соколова. Илл.:
П. Пинкисевича. - М., Моск. рабочий, 1974. - 392 с.
Текст печатается по изданию: К. М. Станюкович. Собрание
сочинений в 6 томах, т. 1 - 3. М., Гослитиздат, 1958 - 1959 гг.
Тираж 150 000. Цена 91 к.
Иллюстрации художника П. П и н с и к е в и ч а
Заведующий редакцией Н. Б о р а н е н к о в
Редактор Т. Б о й к о
Художники Ю. Б о я р с к и й и Е. Н и к и т и н
Художественный редактор П. З у б ч е н к о в
Технический редактор Т. П а в л о в а
Корректоры Т. С е м о ч к и н а, Т. Н а р в а
__________________________________________________________________________
Текст подготовил Ершов В. Г. Дата последней редакции: 04.01.2002
О найденных в тексте ошибках сообщать по почте: vgershov@chat.ru
Новые редакции текста можно получить на: http://vgershov.lib.ru/