Соколовский Владимир Игнатьевич - (Из драматической поэмы "Хеверь")

  

  

   Возьми, надень блестящую порфиру

  

  

   И на чело ты возложи венец...

  

  

  

  (Обращаясь ко всем)

  

  

   Друзья мои!.. Он царский мой отец!.. {*}

  

  

   {* Титло _царского отца_ было в древней

  

  

   Персии самым высоким из всех отличий,

  

  

   до которых мог домогаться частный человек.}

  

  

   Я с ним делю всю честь и славу трона,

  

  

   Всю власть мою и все мои права:

  

  

   Он надо всем начальник и глава,

  

  

   И, равный мне, он выше стал закона...

  

  

   Так, Асадай!.. Имея от богов

  

  

   Избыток благ, я всё делить готов

  

  

   С таким, как ты: и почесть, и державу,

  

  

   И золото, и всё, что мне дано

  

  

   В земной удел, затем что я давно

  

  

   Вменил себе в заманчивую славу

  

  

   И в лучший дар из всех моих даров:

  

  

   Вознаграждать не звуком пышных слов,

  

  

   Но прочною существенностью дела!

  

  

  

  

  (К Рафиму)

  

  

   А ты, Рафим!.. Безумца злая речь

  

  

   Открыла мне, что ты помог сберечь

  

  

   Моих детей и, восставая смело,

  

  

   Пошел вперед к ниспроверженью зла,

  

  

   И для тебя преградой не была

  

  

   Враждебника блистательная сила,

  

  

   Ты позабыл и страх, и злую месть,

  

  

   Ты всё презрел, и помнил только честь,

  

  

   Твоя душа высокого просила:

  

  

   Она рвалась как на стезю побед,

  

  

   И дал ты ей на деле свой ответ,

  

  

   Ответ благой, возвышенный, прекрасный,

  

  

   Который нам передает без слов,

  

  

   Что ты на всё великое готов...

  

  

   Не возражай, не говори напрасно!..

  

  

   Ты светлою решимостью своей

  

  

   Нам доказал, что и во цвете дней

  

  

   Бываем мы для подвигов могучи

  

  

   И если в нас под пылом знойных дел

  

  

   Душа - тверда, взгляд -зорок, разум - смел,

  

  

   Стремления к избранному - кипучи,

  

  

   То можно нам по всякому пути

  

  

   С величием и с честию пройти!..

  

  

   Да! Довод дел есть довод безусловный,

  

  

   И в этот миг, руководимый им,

  

  

   Я за твое бесстрашие, Рафим,

  

  

   Плачу свой долг: ты мой сатрап верховный!..

  

  

  (Снова обращаясь ко всему собранию)

  

  

   Теперь, друзья, одно осталось нам:

  

  

   Возвысимся к властителям-богам

  

  

   Чистейшею сердечною мольбою

  

  

   И, в пламенном усердии щедры,

  

  

   Им принесем и жертвы, и дары,

  

  

   Затем что их верховною судьбою

  

  

   Всеобщий враг внезапно сокрушен,

  

  

   А там за пир!..

  

  

  

  

  Асадай

  

  

  

  

  

  Хеверь!.. Удел решен!..

  

  

   Могучею десницей провиденья,

  

  

   Незримо к нам простертой с вышины,

  

  

   Мы избраны, подъяты, скреплены,

  

  

   И всё сбылось: все дивные виденья,

  

  

   И оный сон, которым наш Иаг

  

  

   Мне предсказал о новом ливне благ!..

  

  

  

  (После небольшой паузы)

  

  

   Ты сберегла ль в своем воспоминанья

  

  

   Ту страшную и чудную мечту,

  

  

   Где всё слилось и в скорбь, и в тесноту

  

  

   И бедственно томилося в страданьи?

  

  

   Сей дикий вид - не внятный ли симбол

  

  

   Грозивших нам свирепо-бурных зол?..

  

  

   А зов на брань, а два крылатых змея,

  

  

   Слетавшихся из тьмы небытия,

  

  

   Не та ль борьба, какую вынес я

  

  

   С крамолами враждебного злодея?..

  

  

   А тот живый и светлый тот ручей -

  

  

   Не сладкие ль излития речей,

  

  

   Которые из алых уст Хевери

  

  

   О бедных нас к Предвечному текли

  

  

   И скрылися в пленительной дали,

  

  

   В небесные растворенные двери?..

  

  

   А звуки те, святые звуки те,

  

  

   Которые, звеня на высоте,

  

  

   Таинственно к невольникам страданья

  

  

   Катилися из ясной стороны

  

  

   И лили к ним отраду тишины

  

  

   И теплоту святого ожиданья,

  

  

   Те звуки, дочь, замена дивных слов,

  

  

   Не божее ль прощение грехов?..

  

  

   А та заря, то утро огневое,

  

  

   Которое, в красе своих одежд,

  

  

   Взошло для нас, как пышный цвет надежд

  

  

   На прочное величие земное...

  

  

  

  

  Хеверь

  

  (одушевленная пламенем высокого прозрения, быстро

  

  

  

   прерывает его)

  

  

   Остановись, отец!.. Не говори

  

  

   О блеске той божественной зари,

  

  

   Которая, святыней загорая,

  

  

   Испепелит плотяности права!

  

  

   Ты ветх уже, а та заря нова:

  

  

   В ней мир любви несозданного рая,

  

  

   В ней свет и жизнь, и, кроткая, она

  

  

   Вся счастия надзвездного полна,

  

  

   И вся полна росы возобновленья,

  

  

   И вся дрожит и сыплет к нам с высот

  

  

   Лучи добра, и неги, и красот.

  

  

   Ты зрел ее, но чудного виденья

  

  

   Тебе вполне умом не разгадать...

  

  

   Да!.. Божия святая благодать

  

  

   Мне говорит наземными словами:

  

  

   "Кто, внешностью запутан и объят,

  

  

   Не устремлял родного чувства взгляд

  

  

   В далекий край, разверстый перед вами,

  

  

   В сияние безвечернего дня,

  

  

   Тому душой не осязать меня,

  

  

   И не постичь небесных откровений,

  

  

   И светом их себя не разогреть!.."

  

  

  

  

  Асадай

  

  

   Что ж делать мне?

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  Хеверь

  

  

  

  

  

  Одно - благоговеть!..

  

  

  

  

  Асадай

  

  

   Хеверь!.. Ты гость из ангельских селений,

  

  

   И вижу я: тебе вполне знаком

  

  

   Надзвездный дом, духовный божий дом.

  

  

   Ты телом здесь, а там всегда душою;

  

  

   А я, бедняк!.. Но для чего ж опять

  

  

   Свою болезнь без пользы растравлять?

  

  

   Нет!.. Этот день, прославленный тобою

  

  

   И милостью божественною к нам,

  

  

   Мы посвятим не вздохам и слезам,

  

  

   Но чистому веселью о свободе,

  

  

   В которую непостижимый Он

  

  

   Украсил свой желательный Сион,

  

  

   И в память всем в предызбранном народе

  

  

   Мы в этот день на торжество благим

  

  

   Огромный пир и праздник учредим:

  

  

   Пускай везде о славе Пресвятого

  

  

   Гремит хвала из рода в дальний род,

  

  

   И веку век трубой передает,

  

  

   Как сильный наш и крепкий Иегова

  

  

   В минуты бед избранникам помог:

  

  

   Да знают все, что за Иуду - бог!..

  

  

  

  

  Хеверь

  

  

   Нет!.. Бог за всех!.. Он всех зовет на небо,

  

  

   И тот блажен, тот истинно счастлив,

  

  

   Кто с верою на мирный сей призыв

  

  

   Спешит в алчбе божественного хлеба,

  

  

   В желании небесного питья!..

  

  

  (Берет за руки Ахшверуса и Асадая)

  

  

   Пойдемте же, пойдемте, как друзья,

  

  

   Как добрые и близкие родные,

  

  

   На сладкий пир красот и чистоты,

  

  

   Где вкруг столов живящей благоты

  

  

   Кипят ключом отрады неземные

  

  

   И разлиты восторги - как моря!..

  

  

   Да!.. Поспешим на светлый пир царя

  

  

   Стезею чувств и кроткого смиренья,

  

  

   Чтоб, весело оконча здешний путь,

  

  

   Нам у него в чертогах отдохнуть

  

  

   И радостно при свете наслажденья

  

  

   Субботствовать в объятиях любви...

  

  

  

  (Становясь на колена)

  

  

   А ты, творец, ты нас благослови!.. Ахшверус и Асадай в невольном благоговении поспешно кладут к ее ногам свои короны, так что они с короною Хевери составляют треугольник. .. Все вельможи и царедворцы, объятые тем же святым чувством, спешат снять тиары и шлемы, и потом - преклоняются почтительно.

  1834-1836

  

  

  

  

  Конец

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  252. Отд. изд., СПб., 1837, с. 214-244. Комендант Шлиссельбургской крепости А. Н. Заборинский в донесении А. X. Бенкендорфу от 22 апреля 1835 г. сообщал, что вновь прибывший арестант С. попросил дозволения привести в порядок бумаги с текстом поэмы "Эсфирь". Разрешение было получено, и поэт продолжил работу над произведением. Сетуя на придирки цензуры, С. 25 марта 1839 г. писал чиновнику III Отделения Г. С. Попову: "В бытность мою в Петербурге (т. е. в 1837 г.), я подал в светскую ценсуру поэму "Эсфирь". Комитет этой ценсуры препроводил рукопись в ценсуру духовную... Последняя продержала ее несколько месяцев и запретила... Я назвал "Эсфирь" "Хеверью", и ценсура светская, зная, что новое название не соблазнит мнительности духовных, пропустила книгу в три дня". Вообще же цензура, по признанию поэта, "старается видеть во всех моих произведениях двусмысленности и намеки, как у человека, находящегося под присмотром полиции" (ЦГАОР, ф. III Отделения, дело "О лицах, певших в Москве пасквильные стихи"). В поэме С. немало существенных отступлений от библейской "Книги Эсфирь", что вынудило автора переименовать всех персонажей произведения и тем самым снять повод для представления его в духовную цензуру. На обороте шмуцтитула "Хевери" след. перечень персонажей под загл. "Действующие":

  "Ахшверус - царь персов и мидян.

  Xеверь - молодая еврейка, дочь Аминабада, невеста царя и потом его супруга.

  Дедан - царский друг и верховный сатрап.

  Асадай - родственник и воспитатель Хевери, происходящий с нею из одного колена, известный под именем ее отца.

  Рафим - молодой сатрап.

  Гофам - хранитель жен.

  Дельфон - старший евнух царицы.

  

  

  Действие происходит в столице Персии.

  

   Содержание поэмы изобретено подражательно".

  Этим именам соответствуют следующие имена в Библии: Артаксеркс, Эсфирь, Аман, Мардохей, Рафим (Гофам и Дельфон - имена, не имеющие прямых аналогий). История Эсфири в сценическом воплощении - одна из первых пьес русского театра; она ставилась еще при царе Алексее под загл. "Артаксерксово действо". "Книга Эсфирь" в свое время послужила источником для драмы Расина "Эсфирь" (1689). Содержание предшествующих сцен "Хевери" вкратце таково. Царь Ахшверус избирает в супруги еврейку Хеверь, к которой незадолго до того воспылал страстью временщик Дедан. Взбешенный до ярости Дедан замышляет истребить всех соплеменников благочестивой Хевери. Указ от имени царя о поголовной казни евреев подготовлен, но Хеверь, вовремя извещенная о том через Рафима и Асадая, на свадебном пиршестве разоблачает злодея. Критик СПч (подпись под рецензией: Р. М. - по-видимому, псевдоним Ф. В. Булгарина) поставил С. в вину, что он "исказил готовый сюжет прибавлениями, длинными монологами, в которых развиваются разные мысли, не знакомые древним евреям и пущенные в ход в прошлом столетии" (СПч, 1837, 29 декабря, с. 1177-1178). В защиту С. выступил анонимный рецензент ЛПРИ (1838, 1 января, с. 7).

  Явл. 8. Иаг - Иегова, одно из имен бога в Ветхом завете. Иуда - здесь: еврейский народ. Явл. 9. Адон - Адонаи, то есть господь. И оный сон, которым наш Иаг... Асадай говорит о вещем сне, который предсказал ему победу над лютым врагом (рассказ об этом сне - во 2-й части "Хевери"). Символ - символ. Сион - здесь: царство иудеев, символ их родины.