v>
1831
252. РЕАЛЬНОСТЬ
Счастливым юношей, в пылу очарованья,
Из чудной области пленительной мечты,
С идеей истины, добра и красоты,
Спустился я с вершин научного познанья
В долину торжища житейской суеты.
Все золотые сны, отрадные виденья,
Как утро ясное, исчезли и прошли;
Надежды светлые чуть зыблются вдали;
Холодный бледный день мертвит воображенье,
И вижу в будущем бездушность на земли.
Где ж образ прошлого живого упованья?
Куда сокрылся он? Со мной его уж нет!
Он где-то брезжится, как тусклый, слабый свет;
Я схоронил его в моем воспоминаньи
И память вечную пропел ему вослед.
Мир отрицанья, лжи, сомненья и расчета!
Мне жить в нем холодно, постыло и темно...
Отдаться призракам - печально и смешно;
Пасть пред Реальностью, богинею болота,
И поклоняться ей - бесчестно и грешно.
Мне чужды все ее деянья и понятья;
Позором и стыдом клеймит ее мой стих;
Она же, черствая, бежит идей живых
И раскрывает мне коварные объятья,
Чтоб задушить меня в объятиях своих.
Лишенный прелести земного идеала,
Стою я одинок, болею и скорблю;
Презренье, клевету, гонения терплю
И слышу наглый смех бездушного нахала
Над всем, что свято мне, над всем, что я люблю.
1881
253. БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ
(Памяти Дарвина)
Я был на Истре нынче летом,
В глухой, забытой стороне;
Жил созерцательным поэтом,
И так легко дышалось мне.
Со мной был верный пес Трезорка,
Вставал я рано поутру,
Брал землянику у пригорка
И в зной лежал в сыром бору.
Бродил в мечтах, как одичалый,
В лугу душистом меж кустов
И приходил домой усталый
С пучком прелестнейших цветов.
Обед - хлеб, масло, яйца всмятку;
Потом пил чай; а вечерком,
Потешив зернышком хохлатку,
Поил барашка молоком.
Две ласточки сновали быстро
Под вышку, к милому гнезду;
В ночи мне песнь журчала Истра
И соловей свистал в саду!..
Всё пронеслось, как сон прекрасный!
Но грустно мне, как вспомню я,
Какою смертию ужасной
Погибли все мои друзья.
Щебеток-ласточек в окошке
Увидеть вновь не суждено:
Они попались в лапы кошке,
И их гнездо разорено;
Мою хохлатку ястреб зоркий
Схватил и взмыл с ней к небесам;
Волк в темный лес махнул с Трезоркой,
Ну а барашка съел - я сам.
2 ноября 1882
Метра
254. НЯНИНЫ СКАЗКИ
Высокомерный ум, вещатель естества,
Царит и властвует в бездушном нашем веке;
Но горделивая забыла голова,
Что, кроме знания, есть сердце в человеке.
О, как нередко мы, в смущении немом,
Понятия развив до тонкого искусства,
Не можем уловить прозорливым умом
Того, что тут же нам подсказывает чувство!
К чему гасить любви заветный идеал
И водружать везде одной науки знамя?
Чтоб слабый светоч нам путь жизни озарял -
В горниле чувств зажечь свое он должен пламя.
Когда мне выстудит житейский холод грудь,
Мне согревают кровь младенческие ласки;
Иду я в детскую к ребятам отдохнуть,
Где няня старая им сказывает сказки.
Как просты все они, теплы и хороши!
В них столько русского, нам близкого, родного!
В них удаль, добрый ум и чистота души,
Невольно чающей чего-то неземного.
Там старцу нищему приветность и почет:
Он божий человек, он держит путь ко гробу;
Повинной головы топор там не сечет,
Но крепко мстят за гнет, насилие и злобу.
Забитым, страждущим, бездольным и больным
Сочувствие, приют и братские объятья;
Природа с тайнами бежит на помощь к ним,
И звери служат им, как меньшие их братья!
Помятый жизнию, я так люблю внимать
Сердечным вымыслам с цветами прибауток,
Как, восхищенная детьми, внимает мать
Живому лепету промеж собой малюток.
Для сильных мира нет ни бога, ни чудес;
Но утружденная душа всегда мечтала
Добыть живой воды из родника небес,
Чтоб жажду утолить хоть каплей идеала...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Теперь волшебницы не стали к нам слетать
В одеждах радужных на полог колыбели;
Но где тот талисман, которым бы призвать
Их к нашей старческой, безрадостной постели?
29 декабря 1882
Istra
255
Я не певец в придворном хоре!
Я силе гимнов не пою,
Когда позор, нужда и горе
Терзают родину мою...
Моя ославленная лира
Не для лакеев и шутов...
Где трон, корона и порфира -
Там нет поэзии цветов.
25 мая 1883
Moscou
256. КОГДА?
Когда нас солнышко осветит?
Когда пригреет нас оно?
Авось нам кто-нибудь ответит.
Что ж, отвечать не мудрено:
Когда в год на душу пуд мыла
Зачнет народ употреблять
И в страдном поле, как кобыла,
Не станет женщина рожать...
Когда крестьянин незабитый
Придет веселый от сохи
И, обеспеченный и сытый,
Заглянет в Пушкина стихи... {*}
{* Читай на памятнике:
"И долго буду тем народу я любезен..."}
Когда казна, в видах дохода,
Не станет спаивать народ
И, отравляя жизнь народа,
Плодить и нищих, и сирот...
Когда семейные законы
Мы будем свято сохранять
И по кружкам не станут жены
Прохвостов титьками пленять...
Когда в гостиные и залы
Не пустят наглых кулаков
И не полезут в генералы
Петр Ионин, Шмулька Поляков...
Когда не станут патриотов
Гнать вон из службы помелом,
А высочайших идиотов
Дарить фельдмаршальским жезлом..,
Когда на всех образованье
Прольет лучи, как свет дневной,
И мать, священное названье,
Не будет бранью площадной...
Когда мы с ложью и хищеньем
Кафтан холопства сбросим с плеч
И станем с честью и раченьем
Держать в руках перо и меч...
Когда мы все от сна воспрянем,
Любовью к родине горя,
И верноподданными станем
Из верноподданных царя, -
Тогда и солнышко заглянет
В страну свободы и труда!
Когда же это всё настанет? -
Да почитай что никогда!
Май 1883
257. НОЧНАЯ ГОСТЬЯ
Свалил меня недуг и приковал к постели.
Кичливый ум примолк, огонь страстей погас,
С надеждой все мечты и грезы отлетели,
И не смыкает сон моих усталых глаз.
Болею и хандрю, знобим бессильной злостью.
Бьет полночь. Всё вокруг и глухо, и темно;
Вдруг вижу в матовых лучах ночную гостью:
Она таинственно вошла ко мне в окно.
"О дева бледная, сопутница мечтаний!
10 Что привело тебя под мой унылый кров?
Ты пробуждаешь рой живых воспоминаний
Про дни счастливые и прежнюю любовь!"
- "Я не пришла к тебе с обычным утешеньем;
В наборе праздных слов целебной силы нет;
Я смущена твоим душевным оскуденьем:
Тебя гнетет тоска... Мне жаль тебя, поэт!
Теперь в деревне рай, в полях душистый запах.
Листвой оделся лес, играют ручейки;
А ты у лекарей томишься в черствых лапах
20 И вместо варенца глотаешь порошки...
Весна во всей красе; а ты как сокол в клетке!
А помнишь, вечером, за баней в тальнике,
Как щелкал соловей у гнездышка на ветке,
Как стлались пеленой туманы по реке?
Как ночь спускалася на срочную работу
К разнеженной земле с незримой высоты?
Как свет мой облегчал ей спешную заботу -
До всхода солнышка духи налить в цветы?..
Ты был свидетелем великих тайн природы
30 И, очарованный, пел слаще соловья
В сознаньи полных сил, блаженства и свободы,
И свежей прелестью дышала песнь твоя!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На днях я видела забытую усадьбу, {*}
{* Спасское, Звенигор<одского> уезда.}
Аллеи старых лип в запущенном саду,
Где - помнишь? - с криками справляли совы свадьбу,
Где сторож карасей ловил тебе в пруду.
Мне не забыть, как тут дьячкова дочка Вера
Шла тропкою домой от Саввы-кузнеца;
40 Как белый твой халат кутейная гетера
С угару приняла за саван мертвеца...
А на Иванов день с Лукерьиною внучкой
Как ты пробрался в лес искать разрыв-траву?..
Меня заволокло тогда стыдливой тучкой, -
И не видала я, что делалось во рву...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Запахла ельничком тореная дорожка!
Ты в хищном городе валяешься без ног,
Без песен, без любви... и видишь из окошка
50 На крыше две трубы и неба уголок...
Мне жаль тебя, поэт!"
И с этим словом скрылась.
Опять во тьму глядят бессонные глаза;
Душа на миг один как будто озарилась, -
И канула на грудь горячая слеза.
1883
258. МУЗА
На склоне дней, больной, гонимый злой судьбою,
Забытый близкими, не знал я, что начать, -
И, обессиленный неравною борьбою,
В тупом отчаяньи стал музу призывать.
И вот она вошла ко мне с потусклым взором,
В печали, без венца и крылья опустив,
И седины мои отметила позором,
В тревожной памяти былое пробудив:
"Отвержена тобой, тебе я не подруга!
Давно остыл мой жар, - и я уж не пою...
Зачем ты призывал меня к одру недуга,
Зачем ты возмутил немую скорбь мою?
Где твой могучий стих, где чары вдохновенья,
Созвучья истины, добра и красоты?
Увы! в тебе погас весь пыл воображенья,
И силу творчества навек утратил ты!
Ты с лирой выходил на торг в венке поэта,
Ты на пиры сменял мир божиих чудес;
Ты пел земных владык и блеск большого света;
Ты отстранил любовь, возвестницу небес...
А с нею у тебя нередко мы бывали,
Ты с нами улетал в надзвездные края;
Мы в тех краях огонь священный добывали,
Чтоб тем живым огнем затлилась песнь твоя.
Тогда был цвет души; теперь плоды рассудка,
Век отрицания; нет веры ни во что:
Надежда - марево, любовь - плотская шутка,
И чистых радостей не хочет знать никто.
Поэзии уж нет, - она сошла в могилу;
И ныне всё по ней вздыхают старики;
Высокий идеал их внукам не под силу,
И вместо вещих струн гудят одни гудки!
Зачем же ты призвал меня к одру недуга,
Зачем ты возмутил немую скорбь мою?
Ведь ты меня отверг, - тебе я не подруга:
Давно мой жар остыл, - и я уж не пою!"
Я пал к ее ногам, с слезами умоляя
Не расторгать души надорванную связь;
Но муза, моему моленью не внимая,
Взмахнула крыльями и к небу унеслась.
1884
250. БАННАЯ
После праздника головушка болит,
Сударь-батюшка винцо пить не велит...
И пошел я с женкой Танюшкой
Полечиться жаркой башошкой.
"Мойся, милая лебедушка, белей,
Плесни шаечку на каменку смелей!
В бане веник больше всех бояр, -
Положи его, сухмяного, в запар,
Чтоб он был душистый, взбучистый,
Лопашистый и уручистый".
И залез я на высокий на полок,
В легкий, вольный, во малиновый парок;
Начал веником я париться,
Шелковым хвоститься-жариться.
Млеют косточки, все жилочки гудут;
С тела волглого окатышки бегут;
А с настреку вся спина горит;
Мне хозяйка смутны речи говорит...
"Не ворошь ты меня, Танюшка,
Растомила меня банюшка,
Размягчила туги хрящики,
Разморила все суставчики..."
Окатился я студеною водой,
Воротился я с беляночкой домой;
В теремочке тесова крозать,
На кроватушку мы ляжем почивать;
После баенки так майко мне,
"Ты кваску, жена, подай-ка мне".
Ноябрь 1886
260
В былое незлобное время
Там где-то у дальних морей
Жило простодушное племя
Счастливых гольцов-дикарей.
Свободные дети природы,
Как божий твари в раю,
Плодились несчетные годы
В своем благодатном краю.
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Спустились на речку туманы,
И месяц взошел в полутьме,
Все спать улеглись под бананы
И утром проснулись в тюрьме.
Как, что, почему - неизвестно,
И негде управы искать;
Хоть трудно, и тошно, и тесно, -
Но стали к тюрьме привыкать:
Кто садик развел под окошком,
Кто грядку вскопал под бобы;
Одежу шьет мать своим крошкам,
Наследышам горькой судьбы...
На каждой дневной перекличке
Того или этого - нет!..
И маются все по привычке
Уж многие тысячи лет.
Тяжка и печальна их доля
В сравненьи с блаженством былым:
Труд в поте лица и неволя
И доброго делают злым.
Налгали им их буесловы
С три короба разной чухи:
Что след им носить всем оковы
За чьи-то чужие грехи;
Они простецов уверяют,
Что им уготован приют,
И будто доподлинно знают,
Куда их отсюда пошлют...
. . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . .
Один лишь Острожный Смотритель
Таит про себя на уме,
Кому и какую обитель
Он