Шевырев Степан Петрович - Стихотворения, Страница 2 - Книги

fy"> Мир уснул, оцепенел;

Морит зной, но небо ясно,

И не жди, чтоб дождь ненастно

Над тобою прошумел.

1830

* Широкко (сирокко) - знойный южный ветер.

Цыганка

"Как ты, египтянка, прекрасна!

Как полон чувства голос твой!

Признайся: страсти роковой

Служила ты, была несчастна?

Зачем на чёрные глаза

Нашла блестящая слеза?

Недаром смуглые ланиты

Больною бледностью покрыты".

"В печальных песнях, в грустном взоре

Прочёл ты прежде мой ответ:

Зачем тебе чужое горе, -

Иль своего на сердце нет?

Моя тоска живёт со мною,

Я ей ни с кем делиться не могла:

Она сроднилася с душою,

Она лишь мне одной мила".

"Пусть с равнодушными сердцами

Ты не делилася слезами;

Но кто с тобою слёзы льёт,

Кто тронут был твоею песней,

Кому сама ты песен всех прелестней,

Цыганка, тот тебя поймёт".

"Когда судьбы нещадная рука

Отнимет у жены супруга,

То неизменная тоска

Заменит ей утраченного друга.

Есть прихоти у пламенной любви,

Несчастье так же прихотливо, -

Не трогай же страдания мои,

Я их люблю, я к ним ревнива".

1828

Петроград

Море спорило с Петром:

"Не построишь Петрограда;

Покачу я шведской гром,

Кораблей крылатых стадо.

Хлынет вспять моя Нева,

Ополченная водами:

За отъятые права

Отомщу её волнами.

Что тебе мои поля,

Вечно полные волнений?

Велика твоя земля,

Не озреть твоих владений!"

Глухо Пётр внимал речам:

Море злилось и шумело,

По синеющим устам

Пена белая кипела.

Речь Петра гремит в ответ:

"Сдайся, дерзостное море!

Нет, - так пусть узнает свет:

Кто из нас могучей в споре?

Станет град же, наречён

По строителе высоком:

Для моей России он

Просвещенья будет оком.

По хребтам твоих же вод,

Благодарна, изумленна,

Плод наук мне принесёт

В пользу чад моих вселенна, -

И с твоих же берегов

Да узрят народы славу

Руси бодрственных сынов

И окрепшую державу".

Рек могучий - и речам

Море вторило сурово,

Пена билась по устам,

Но сбылось Петрово слово.

Чу!.. в Рифей стучит булат!

Истекают реки злата,

И родится чудо-град

Из неплодных топей блата.

Тяжкой движется стопой

Исполин - гранит упорный

И приемлет вид живой,

Млату бодрому покорный.

И в основу зыбких блат

Улеглися миллионы:

Всходят храмы из громад

И чертоги и колонны.

Шпиц, прорезав недра туч,

С башни вспыхнул величавый,

Как ниспадший солнца луч

Или луч Петровой славы.

Что чернеет лоно вод?

Что шумят валы морские?

То дары Петру несёт

Побежденная стихия.

Прилетели корабли.

Вышли чуждые народы

И России принесли

Дань наук и плод свободы.

Отряхнув она с очей

Мрак невежественной ночи,

К свету утренних лучей

Отверзает бодры очи.

Помнит древнюю вражду,

Помнит мстительное море,

И да мщенья примет мзду,

Шлёт на град потоп и горе.

Ополчается Нева,

Но от твёрдого гранита,

Не отъяв свои права,

Удаляется сердита.

На отломок диких гор

На коне взлетел строитель;

На добычу острый взор

Устремляет победитель;

Зоркий страж своих работ

Взором сдерживает море

И насмешливо зовёт:

"Кто ж из нас могучей в споре?"

9 августа, 1829, Остров Искио

Очи

Видал ли очи львицы гладной,

Когда идёт она на брань

Или с весельем коготь хладный

Вонзает в трепетную лань?

Ты зрел гиену с лютым зевом,

Когда грызёт она затвор?

Как раскалён упорным гневом

Её окровавленный взор!

Тебе случалось в мраке ночи,

Во весь опор пустив коня,

Внезапно волчьи встретить очи,

Как два недвижные огня?

Ты помнишь, как твой замер голос,

Как потухал в крови огонь,

Как подымался дыбом волос

И подымался дыбом конь?

Те очи - страшные явленья!

Я знаю очи тех страшней:

Не позабыть душе моей

Их рокового впечатленья!

Из всех огней и всех отрав

Огня тех взоров не составишь

И лишь безумно обесславишь

Наук всеведущий устав.

От них всё чувство каменеет.

Их огнь и жжёт и холодит;

При мысли сердце вновь горит,

И стих робея леденеет.

Моли всех ангелов вселенной,

Чтоб в жизни не встречать своей

Неправой местью раздраженной

Коварной женщины очей.

Сентябрь - ноябрь 1829

Тяжёлый поэт

Как гусь, подбитый на лету,

Влачится стих его без крылий;

По напряжённому лицу

Текут слезы его усилий.

Вот после муки голова

Стихами тяжко разродилась.

В них рифма рифме удивилась,

И шумно стреснулись слова.

Не в светлых снах воображенья

Его поэзия живёт;

Не в них он ловит те виденья,

Что в звуках нам передаёт;

Но в душной кузнице терпенья,

Стихом как молотом стуча,

Куёт он с дюжего плеча

Свои чугунные творенья.

Ноябрь 1829

Тибр

(песня)

Варвар севера надменной

Землю Рима хладно мнёт

И с угрозой дерзновенной

Тибру древнему поёт:

"Тибр! ты ль это? чем же славен?

Что добра в твоих волнах?

Что так шумен, своенравен

Расплескался в берегах?

Тесен, мутен!.. - незавидно

Прокатил тебя твой рок!

Солнцу красному обидно

Поглядеться в твой поток.

Не гордись! Когда б ты - горе! -

Нашу Волгу увидал,

От стыда, от страха б в море

Струи грязные умчал.

Как парчою голубою

Разостлалась по степям!

Как привольно в ней собою

Любоваться небесам!

Как младой народ могуча,

Как Россия широка,

Как язык её гремуча,

Льётся дивная река!

Далеко валы широки

Для побед отважных шлёт

И послушные потоки

В царство влажное берёт.

Посмотрел бы ты, как вскинет

Со хребта упорный лёд,

И суда свои подвинет

Да на Каспия пойдёт!

О когда бы доплеснула

До тебя её волна,

Словно каплю бы сглонула

И в свой Каспий унесла!"

Тибр в ответ: "Ужели, дикой,

Мой тебе невнятен вой?

Пред тобою Тибр великой

Плещет вольною волной.

Славен я между реками

Не простором берегов,

Не богатыми водами,

Не корыстию судов:

Славен тем я, Тибр свободной,

Что моих отважных вод

Цепью тяжкой и холодной

Не ковал могучий лёд!

Славен тем непобежденной,

Что об мой несдержный вал

Конь подковою презренной

В гордом беге не стучал.

Пусть же реки на просторе

Спят под цепью ледяной:

Я ж бегу, свободный, в море

Неумолчною волной".

8-10 декабря 1829

Преображение

Звуком ангельского хора

Полны были небеса:

В светлой скинии Фавора

Совершались чудеса.

Средь эфирного чертога,

В блеске славы и лучей,

Созерцали образ Бога

Илия и Моисей.

В то мгновенье, над Фавором

Серафим, покинув лик,

Вожделенья полным взором

К диву горному приник.

Братья пели; но, счастливый,

Он их звукам не внимал

И украдкой, молчаливый,

Тайну Бога созерцал.

И в небесное селенье

Возвратился серафим:

Лучезарное виденье

Неразлучно было с ним.

И полётом неприметным

Век за веком пролетел:

Лишь о нём в эфире светлом

Братьям внемлющим он пел.

Раз затерянные звуки

Долетели до земли:

Сколько слёз, молитв и муки

Звуки те произвели!

Не одна душа, желаньем

Истомясь узреть Фавор,

С несвершенным упованьем

Отлетела в Божий хор.

К тем молениям Создатель

Слух любови преклонил:

Божьей тайны созерцатель

К нам на землю послан был.

Ангел смелый в наказанье

С жизнью принял горе слез;

Но своё воспоминанье

Он в усладу взял с небес.

Духом Божьим вышний гений

Осенился с первых лет,

И утраченных видений

Рано в нём проснулся свет.

Слезы лья по небе ясном,

Сквозь их радужный кристалл

Он в величии прекрасном

Чистых братьев созерцал.

И любил, осиротелый,

Думой в небо залетать,

И замыслил кистью смелой

К прочной ткани приковать

Возвращенные виденья,

Часто облаком живым

В миг великого прозренья

Пролетавшие пред ним.

Вспоминал, как в мир призванный,

Он на лоне свежих крил,

Гость небес богоизбранный,

За Создателем парил;

Как с крылатым роем братий

В день творенья нёс дары;

Как из Божеских объятий

Всюду сыпались миры.

Он означил, как стопами

Бог раздвинул свет и тьму;

Как повесил над звездами

В небе солнце и луну;

Как по остову планеты

Океан перстом провёл;

Как из недр её без сметы

Сонм творений произвёл.

Раз, томясь своей утратой,

Наяву он видел сон:

Вдруг молитвою крылатой

В небо был перенесён;

Слышал ангелов напевы,

Сонмы их изобразил

И в среде их образ девы

Кистью быстрой уловил.

Но любимое виденье,

Что утратил серафим,

В недоступном отдаленье

Всё туманилось пред ним.

Тщетно не смыкались вежды

И пылал молитвой взор:

Погасал уж луч надежды,

Не сходил к нему Фавор.

Что земные краски тленья,

Солнца пышные лучи? -

Пред лучом преображенья,

Как пред солнцем блеск свечи.

К смерти шествовал унылый,

Не сверша души завет,

И в расселинах могилы

Что ж он видит? - Божий свет!

Луч сверкнул... и воспылала

Кисть Божественным огнём;

Море яркого кристалла

Пролилось над полотном.

И уж Бога лик открытый

Он очами ясно зрел;

Но видением несытый,

Бросил кисть... и улетел!

Там его виденье вечно;

Там без горя и без слез

Созерцает он беспечно

Диво тайное небес.

У Фавора величавый

Стражем стал - и на крылах

Свет Божественныя славы

Блещет в радужных лучах.

13 декабря 1829, Рим

Послание к А. С. Пушкину

Из гроба древности тебе привет:

Тебе сей глас, глас неокреплый, юный;

Тебе звучат, наш камертон Поэт,

На лад твоих настроенные струны.

Простишь меня великодушно в том,

Когда твой слух взыскательный и нежной

Я оскорблю неслаженным стихом

Иль рифмою нестройной и мятежной;

Но, может быть, порадуешь себя

В моём стихе своим же ты успехом,

Что в древний Рим отозвалась твоя

Гармония, хотя и слабым эхом.

Из Рима мой к тебе несётся стих,

Весь трепетный, но полный чувством тайным,

Пророчеством, невнятным для других,

Но для тебя не тёмным, не случайным.

Здесь, как в гробу, грядущее видней;

Здесь и слепец дерзает быть пророком;

Здесь мысль, полна предания, смелей

Потьмы веков пронзает орлим оком;

Здесь Дантов стих всю бездну исходил

От дна земли до горнего эфира;

Здесь Анжело, зря день последний мира,

Пророчественной кистью гробы вскрыл.

Здесь, расшатавшись от изнеможенья,

В развалины распался древний мир,

И на обломках начат новый пир,

Блистательный, во здравье просвещенья,

Куда чредой все племена земли,

Избранники, сосуды принесли;

Куда и мы приходим, с честью равной,

Последние, как древле Рим пришёл,

Да скажем наш решительный глагол,

Да поднесём и свой сосуд заздравной! -

Здесь двух миров и гроб и колыбель,

Здесь нового святое зарожденье:

Предчувствием объемлю я отсель

Великое отчизны назначенье!

Когда, крылат мечтою дивной сей,

Мой быстрый дух родную Русь объемлет

И ей отсель прилежным слухом внемлет,

Он слышит там: со плесками морей,

Внутри её просторно заключенных,

И с воем рек, лесов благословенных,

Гремит язык, созвучно вторя им,

От белых льдов до вод, биющих в Крым,

Из свежих уст могучего народа,

Весь звуками богатый как природа:

Душа кипит!..

Какой тогда хвалой гремлю я Богу,

Что сей язык он мне вложил в уста.

Но чьи из всех родимых звуков мне

Теснятся в грудь неотразимой силой?

Всё русское звучит в их глубине,

Надежды все и слава Руси милой,

Что с детских лет втвердилося в слова,

Что сердце жмёт и будит вздох заочный:

Твои - певец! избранник Божества,

Любовию народа полномочный!

Ты русских дум на все лады орган!

Помазанный Державиным предтечей

Наш депутат на Европейском вече; -

Ты - колокол во славу россиян!

Кому ж, певец, коль не тебе, открою

Вопрос, в уме раздавшийся моём

И тщетно в нём гремящий без покою:

Что сделалось с российским языком!

Что он творит безумные проказы! -

Тебе странна, быть может, речь моя;

Но краткие его развернем фазы, -

И ты поймёшь, к чему стремлюся я. -

Сей богатырь, сей Муромец Илья,

Баюканный на льдах под вихрем мразным,

Во тьме веков сидевший сиднем праздным,

Стал на ноги уменьем рыбаря

И начал песнь от Бога и царя.

Воскормленный средь северного хлада

Родной зимы и льдистых Альп певцом,

Окреп совсем и стал богатырём,

И с ним гремел под бурю водопада.

Но, отгремев, он плавно речь повёл

И чистыми Карамзина устами

Нам исповедь народную прочёл, -

И речь неслась широкими волнами:

Что далее - то глубже и светлей; -

Как в зеркале, вся Русь гляделась в ней; -

И в океан лишь только превратилась,

Как Нил в песках, внезапная сокрылась,

Сокровища с собою унесла,

И тайного никто не сметил хода...

И что ж теперь? - вдруг лужею всплыла

В Истории российского народа.

Меж тем когда из уст Карамзина

Минувшее рекою очищенной

Текло в народ: священная война

Звала язык на подвиг современной.

С Жуковским он, на отческих стенах

Развив с Кремля воинственное знамя,

Вещал за Русь: пылали в тех речах

И дух Москвы и жертвенное пламя!

Со славой он родную славу пел,

И мира звук в ответ мечу гремел.

Теперь кому ж, коль не тебе, по праву

Грядущую вручит он славу?

Что ж ныне стал наш мощный богатырь?

Он, гальскою диэтою замучен,

Весь испитой, стал бледен, вял и скучен,

И прихотлив, как лакомый визирь,

Иль сибарит, на розах почивавший,

Недужные стенанья издававший,

Когда под ним сминался лепесток.

Так наш язык: от слова ль праздный слог

Чуть отогнёшь, небережно ли вынешь,

Теснее ль в речь мысль новую водвинешь, -

Уж болен он, не вынесет, крягтит,

И мысль на нём как груз какой лежит!

Лишь песенки ему да брани милы;

Лишь только б ум был тихо усыплён

Под рифменный, отборный пустозвон.

Что, если б встал Державин из могилы,

Какую б он наслал ему грозу!

На то ли он его взлелеял силы,

Чтоб превратить в ленивого мурзу?

Иль чтоб ругал заезжий иностранец,

Какой-нибудь писатель-самозванец,

Святую Русь российским языком

И нас бранил, и нашим же пером?

Недужного иные врачевали,

Но тайного состава не узнали:

Тянули из его расслабших недр

Зазубренный спондеем гекзаметр,

Но он охрип...

И кто ж его оправит?

Кто от одра болящего восставит?..

Тебе открыт природный в нём состав,

Тебе знаком и звук его и нрав,

Врачуй его: под хладным русским Фебом

Корми его почаще сытным хлебом,

От суетных печалей отучи

И русскими в нём чувствами звучи.

Да призови в сотрудники Поэта

На важные Иракловы дела,

Кого судьба, в знак доброго привета,

По языку недаром назвала:

Чтоб богатырь стряхнул свой сон глубокой,

Дал звук густой и сильный и широкой,

Чтоб славою отчизны прогудел,

Как колокол из меди лит Рифейской,

Чтоб перешёл за свой родной предел.

14 июля 1830, Рим

Тройство

Я, в лучшие минуты окрыляясь,

Мечтой лечу в тот звучный, стройный мир,

Где в тройственный и полный лик сливаясь,

Поют Омир*) и Данте и Шекспир,-

И радости иной они не знают,

Как меж собой менять знакомый стих,-

И между тем как здесь шумят за них,

Как там они друг друга понимают!

1830

Русским литераторам

о необходимости издать русский рифмарь

Я вам снижу рифмарь, я сделаю услугу,

Я перекличу все созвучья языка,

Да все слова его откликнутся друг другу,

Да всякий звук найдёт родного двойника!

На этом браке слов не пить вам, рифмоплёты!

Я славы разорю последний ваш запас:

Не будет новых рифм, не будет вам работы;

Стих мыслию сияй; померкни ж он у вас.

Я разрешу тогда, всегда ли будет пламень

В восторженных стихах у русских биться муз

О камень - рифмачам сей преткновенья камень,

И сих упрямых рифм расторгну ль я союз?

Но вам, слова без рифм, вам горе, эгоисты!

Ваш холостой народ, означивши клеймом,

Из царства музыки я изгоню пером;

Так будут изгнаны без чести журналисты,

Которым отзвука в российском сердце нет,

Которых злой язык российской правде вред,

Из царства мыслию зардевшегося слова,

Душою русскою звучащего, святого.

Февраль 1831

Ока

Много рек течёт прекрасных

В царстве Руси молодой,

Голубых, златых и ясных,

С небом спорящих красой.

Но теперь хвалу простую

Про одну сложу реку:

Голубую, разливную,

Многоводную Оку.

В нраве русского раздолья

Изгибается она:

Городам дарит приволья

Непоспешная волна.

Ленью чудной тешит взоры;

Щедро воды разлила;

Даром кинула озёры -

Будто небу зеркала.

Рыбакам готовит ловли,

Мчит тяжёлые суда;

Цепью золотой торговли

Вяжет Руси города:

Муром, Нижний стали братья!

Но до Волги дотекла;

Скромно волны повела, -

И упала к ней в объятья,

Чтоб до моря донесла.

1840

31 Декабря

Чу! внимайте... полночь бьёт!

В этом бое умирает

Отходящий в вечность год

И последний миг сливает

С первым мигом бытия

Народившегося года:

Так, всё цепью выводя,

Вяжет дивная природа.

Где ж раздельное звено?

Где граничное мгновенье?

Плод в зерне, в плоде зерно:

В сменах сих живёт творенье.

Но есть жизнь, где нет волны,

Нет полуночного боя:

Там святыня тишины,

Точка вечного покоя.

1842

Современная песенка

Покади мне, покади,

Добрый мой приятель!

Похвалою награди,

Кстати ли, некстати ль!

Воскуряй же фимиам!

Ближе, ближе к носу!

Мы разделим пополам,

Словно Божью росу.

Похвалою в свой черёд,

Письменной, изустной,

Я воздам, и расцветёт

Лавр наш в лист капустный.

Сладок чад своих похвал!

Сладок пир куренья!

Задохнуться б я желал

В дыме восхваленья!

Покади же, покади,

Добрый мой приятель!

Похвалою награди

Кстати ли, некстати ль!

Покинув дом и в нём заботы,

От дум свободный, от работы,

О море, отдых бытия,

В твоих волнах купаюсь я!

Зачем же ты, волна морская,

Меня лелея и лаская,

И силы мне восстановляя,

Напомнила вкус наших слез?

Солёное, как наше горе,

Ты облегло всю землю, море,

И отразило свод небес.

1861

Специя*)

Бесконечность моря,

Бесконечность неба,

Две великих мысли

Божия созданья

Здесь всегда присущи

Взору человека

И ведут беседу

С мыслию его.

Горы словно цепи

Налегли на землю;

Как магнит могучий,

Вольную стихию

Втягивают в недра,

Но ей в них неймётся,

И живая рвётся

Вдаль и на простор.

Спорят как титаны

Горы с небесами,

Головы и гребни

Кверху поднимая,

Облака у неба

Сразу отрывая,

Но лазурь восходит

Вольная от них.