Шекспир Вильям - Венера и Адонис - Книги

Уильям Шекспир

Венера и Адонис --------------------------------------

Перевод А. Федорова

М., "Эксмо", 2007

OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------

Его Милости Генриху Райотсли,

Герцогу Саутгемптонскому

и барону Тичфильдскому.

Ваша Милость!

Я сознаю, что поступаю очень дерзновенно, посвящая мои слабые строки Вашей Милости. Свет меня осудит за соискание столь сильной опоры, когда моя ноша столь легковесна, но если Ваша Милость подарит мне свое благоволение, я буду считать это высочайшей наградой и даю обет пользоваться всеми моими свободными часами и неустанно работать до тех пор, пока не создам в честь Вашей Милости какого-нибудь более серьезного творения. Но если этот первенец моей фантазии окажется уродом, я буду сокрушаться о том, что у него такой благородный крестный отец, и никогда более не буду возделывать столь неплодовитую почву для того, чтобы снова не собрать столь плохой жатвы. Я предоставляю это мое детище на рассмотрение Вашей Милости и желаю Вашей Милости исполнения всех Ваших желаний на благо мира, возлагающего на Вас свои надежды.

Покорный слуга Вашей Милости

Вильям Шекспир

Vilia miretur vulgus; mihi flavus

Apolo Pocula

Castalia plena ministret aqua.

(Ovid., I. Am., XV) {*}

{* Прошлое - черни удел; а мне Аполлон златокудрый

Пусть Касталийской воды полные кубки нальет!

(Овидий, I, XV)}

Едва лишь с утром плачущим простился

В последний раз багряный солнца лик,

Уж Адонис к охоте снарядился.

Любя ее, он страсть клеймить привык.

Венера вслед задумчиво стремится,

Чтоб обольстить и страстью насладиться.

"О цвет полей! Ты алых роз румяней, -

Она твердит. - Прекраснее трикрат

Меня, и нимф, и всех земных созданий!

В тебя излив красу и аромат,

Сама природа выдала без лести

Что ты умрешь - и мир погибнет вместе.

Природы перл, смири коня! Уздою

К луке седла склони его главу.

За эту Милость я тебе открою

Блаженство тайн сладчайших наяву.

Здесь нет змеи. Сойди в траву густую.

Сядь здесь, со мной... Тебя я зацелую...

Но уст твоих пресытить я не в силах.

Среди даров их голод истомит,

Кровь то к губам прильнет, то вспыхнет в жилах.

В одном лобзаньи вечность пролетит,

И в миг один сольется их десяток.

Весь летний день для игр подобных краток".

Его слегка увлаженную руку -

И мужества и силы образец -

Она берет, лелея страсти муку,

Зовет росой, бальзамом... Наконец

Молчанье так в ней силу распалило,

Что с лошади она его стащила.

В одной руке держа узду коня,

Она другой красавца привлекала.

Не чувствуя любовного огня,

Смущенный, он досадовал немало.

Она пылала страстью. От стыда

Он красен был, но холоднее льда.

Уж дикий сук обвит уздой наборной -

О, как любовь проворна и ловка! -

На месте конь. И с силою упорной

Роняет навзничь юношу рука;

Так ей самой хотелось быть склоненной,

Подвластен он, хотя и не влюбленный.

Она ложится рядом с ним небрежно,

И пышность бедр и локти их оплот.

Она ему ланиты треплет нежно.

Бранится он, - она смыкает рот

И говорит, волнуясь и целуя:

"Молчи, иль уст тебе не разомкну я!"

Он от стыда горит. Она слезами

Невинный жар стремится потушить,

Обвеять золотыми волосами,

Как веером, и - влагу осушить.

Бесстыдной он зовет ее с укором,

Но поцелуй враждует с разговором.

Как голодом томимая орлица

Терзает клювом перья, мясо, кость

И бьет крылом, пока трепещет птица,

Пока в груди и голод есть, и злость, -

Так целовать она его готова.

Окончила и начинает снова.

Он принужден терпеть. Но, непреклонный,

Лежит, в лицо ей тягостно дыша.

Его дыханье струйкой благовонной

Она зовет и пьет его спеша,

Жалеет, что лицо не сад цветочный,

Чтоб освежиться влагой непорочной.

И Адонис, как голубь в крепкой сети,

В ее объятьях пламенных лежит.

Но этот гнев и все упреки эти

Его лицо лишь красят, как и стыд.

Дождь, над рекой пролившись, часто топит

Прибрежие и волны вдаль торопит.

Она все молит, вкрадчиво и дивно,

И повесть уху дивному поет.

То он краснеет, хмурясь непрерывно,

То в бешенстве бледнеет в свой черед.

И так и сяк он по сердцу ей равно:

Краснеет - мил; бледнеет - и подавно.

Как ни взгляни, он все любим сердечно.

Она своей бессмертною рукой

Клянется быть грудь с грудью с ним хоть вечно,

Пока он сам не тронется мольбой,

Ее слезам и ласкам не уступит

И поцелуем долг свой не окупит.

Он после этой клятвы поднимает

Свой подбородок. Ну точь-в-точь - нырок.

Лишь взгляд чужой, - и вновь он вглубь ныряет.

Так Адонис от страсти недалек,

Но лишь уплату взять она желает,

Моргает он и губы отдаляет.

Никто еще от зноя нестерпимо

Не жаждал так, как жаждала она.

Спасенье тут - и все ж недостижимо.

Средь полных вод пылать она должна.

Она кричит: "О, сжалься! Ведь прошу я,

Кремень упорный, только поцелуя.

Как я теперь, моей любви когда-то

Молил сам бог войны! А он вовек

Не гнул упругой выи, супостата

Казня везде и обращая в бег.

Но, пленник мой, мой раб, он, умоляя,

Искал того, что взять молю тебя я.

У алтарей моих свои доспехи

Повесил он: копье, и шлем, и щит.

Он научился для моей утехи

Петь, танцевать, смеяться без обид.

Он с знаменем расстался, с барабаном.

Я стала полем битв, а ложе - станом.

Так всепобедного я победила -

Он был в плену средь розовых цепей.

Пусть твердой воле сталь его служила,

Он сам служил веселости моей.

Не будь же горд и не кичися силой,

Сразивши ту, кто бога битв сразила.

К губам моим прильни губами. Знаю,

Мои не так прекрасны, но горят.

Мой поцелуй в твоем я потеряю.

О, подними чело свое и взгляд!

В моих зрачках твоя краса. Два взгляда

Слились в один - так слить и губы надо.

Закрой глаза, коль целоваться стыдно.

Закрою я. День будет ночь для нас.

Давай играть: нас никому не видно.

Любовь пирует только глаз на глаз.

Фиалки, что вокруг благоухают,

Не выдадут - они не понимают.

Пух на твоей губе прелестной - знамя

Незрелости, но все ж заманчив ты.

Лови мгновенье; случай - это пламя.

Не жги в себе цветущей красоты.

Цветы, когда их в блеске не срывают,

Гниют одни и быстро увядают.

Будь я стара, морщиниста, слезлива,

Вся скрючена, горбата и слаба,

Костлява, неотесана, визглива,

Суха, больна, презренна иль груба, -

Тогда тебе я не чета. Но видишь -

Я совершенна... Нет, ты не обидишь!

Мое чело морщин совсем не знает.

Глаза блестящи, серы... говорят!

Моя краса с весною расцветает,

Я так пышна, и соки так горят!

Коснись руки, - она в твоей послушно

Растаять может: так нежна, воздушна.

Вели болтать, я слух твой очарую.

Как фея, я ношуся налегке,

И, распустивши волосы, танцую,

Не оставляя след свой на песке.

Дух пламенный, любовь, она стремится

Не вниз, а вверх, паденья не боится.

Здесь первоцветы - ложе для богини;

Склонясь на них, я все же их не мну.

Два голубя меня способны ныне

Умчать хотя б в надзвездную страну.

Но если так легка любовь-царица,

О юноша, тебе ль ей тяготиться?

Ужель твой лик ты любишь только сам!

Ужель рука одной другой любима!

Так дай отказ любви своей мольбам,

Свою свободу спрячь неуловимо.

Так сам себя в ручье Нарцисс сгубил:

Он тень свою, увидев, полюбил.

Для света факел, жемчуг для ношенья,

Краса для неги, сласти для еды.

Жизнь для себя лишь - злоупотребленье.

У трав - цветы, а у дерев - плоды.

Краса с красой, посев с посевом связан.

Ты был рожден и сам рождать обязан.

Ее закон - чтоб ты плодился въяве,

В потомстве жил, когда уж станешь тлен.

Плодов земли касаться ты не вправе,

Коль не дал сам земле плодов взамен.

Ее закон - любить и размножаться,

В потомстве жить, когда ты станешь тлен.

Твоим подобьем в мире будут дети.

В могиле - прах, а дух бессмертный - в свете".

Пот оросил усталую царицу.

От них ушла приветливая тень.

Горящим взором, правя колесницу,

Смотрел Титан на сладостную сень.

О, если б на его полдневном месте

Был Адонис, а он с Венерой вместе!

И Адонис в слепом негодованьи,

Насупив бровь, наморщивши чело, -

Как будто мгла затмила все сиянье,

Вскричал в ответ досадливо и зло:

"Фи, о любви довольно уж покуда!

Мне солнце жжет лицо. Бегу отсюда!" -

"О горе мне! Так юн и беспощаден!

Какой предлог ничтожный, чтоб уйти!

От влажных вздохов станет зной прохладен,

А чтоб лицо от жарких стрел спасти,

Я тень создам своими волосами;

А загорятся, потушу слезами.

Сияя с неба, солнце жжет победно.

Я меж тобой и им покоюсь тут.

Но мне лучей сияние не вредно.

Твои глаза сильнее солнца жгут.

Не будь бессмертна я, так, несомненно,

Меж двух светил сгорела бы мгновенно.

Ты тверд как сталь и как кремень - упорен.

Нет, что кремень! Его хоть дождь дробит.

Сын женщины - ты чувству непокорен,

Но как тебя отказ не тяготит?

Будь мать твоя, как ты, о неприветный!

Она бы умерла совсем бездетной.

Кто я, что мной ты так пренебрегаешь?

Какой бедой грозит тебе любовь?

Иль в поцелуе губы ты теряешь?

Ответь нежнее иль не прекословь.

Дай поцелуй один мне. Я не спрячу,

Верну его и дам хоть два в придачу.

Фи, мертвая картина! Камень сущий!

Обманчивый раскрашенный кумир!

О, монумент, лишь взор к себе влекущий!

Не женщиной ты вызван в этот мир.

Ты не мужчина, вид один, не боле:

Целуют те всегда по доброй воле".

И высказав все это, в нетерпеньи

Она молчит: сковала страсть язык.

Ланиты, взор - все выдает смятенье.

Судья любви, она не клеветник.

И приговор не смея вынесть, снова

То говорить, то зарыдать готова.

Она качает головой и страстно

Его хватает за руку, глядит

То на него, то на землю, - напрасно,

Хотя рукой, как лентой он обвит.

Когда ж совсем он вырваться желает, -

Она кольцом объятья замыкает.

И говорит: "Тебя я за оградой

Слоновой кости здесь уберегу.

Ты - мой олень, я - роща, так обрадуй,

Пасись везде, на холмах и лугу,

И на устах, коль мало пастбищ в чаще.

И дальше, где источники есть слаще.

Ты все найдешь для неги и для счастья -

Пушистый мох, равнины, цветники,

Покатые холмы и от ненастья

В убежище кудрявом - уголки.

Коль роща я, будь мой олень горячий,

Тебя там не встревожит лай собачий".

Едва с насмешкой он взглянул, - явила

Две ямочки улыбка на щеках.

Когда любовь умрет, ее могила

Должна быть в них; но лежа как в цветах -

Там, где сияет прелесть ее вечно,

Любовь не может умереть, конечно.

Те ямочки, те нежные пещеры

Раскрыли пасть, любви ее грозя.

Все тяжелее искус для Венеры,

Убитого убить еще нельзя.

Закон любви любви царицу губит;

Венера презирающего любит.

Что ей сказать? Что делать? Убежденья

Истощены, а скорбь сильней гнетет:

Он требует из рук освобожденья.

Часы ушли, и Адонис уйдет.

Она кричит: "О, сжалься! Ты обязан!"

Он прочь бежит - туда, где конь привязан.

Вдруг из соседней рощи кобылица,

Почуявши красавца жеребца,

К нему, сильна и молода, стремится

И ржет, и вся трепещет до крестца.

И крепковыйный конь метнулся с силой,

Порвал узду и гордо мчится к милой.

Он шею гнет. То скачет, то вдруг станет;

И рвет подпругу тканую, шутя.

Он грудь земли копытом звонко ранит,

И прах ее взвивается, блестя.

Зубами он дробит мундштук из стали,

То одолев, чем мощь одолевали.

Прядя ушми и гриву распуская

На гордой шее пышным бунчуком,

Ноздрями воздух пьет он, выпуская

Его назад дымящимся клубком,

И взор его огнем мятежным блещет,

И дико страсть с отвагой в нем трепещет.

То он идет, как будто рысь считая,

Так гордо сдержан, величаво тих,

То вдруг взовьется, спину выгибая,