Полное собран³е сонетовъ Шекспира появилось въ печати въ 1609 г. Издатель ихъ, Томасъ Торпъ, предпослалъ имъ посвящен³е, изъ котораго можно было видѣть, что вдохновителемъ поэта былъ нѣкто мистеръ W. H. Тѣмъ не менѣе, до начала Х²Х-го столѣт³я большинство комментаторовъ Шекспира было убѣждено, что въ сонетахъ выражается пламенная любовь поэта къ неизвѣстной лэди. Такое убѣжден³е представлялось совершенно понятнымъ и естественнымъ - до такой степени страстная привязанность Шекспира въ неизвѣстному другу походила на обожан³е любимой имъ женщины. Позднѣе, когда вполнѣ выяснилось, что первые 126 изъ общаго числа 154 сонетовъ посвящены лицу мужескаго пола, между изслѣдователями возникли самыя разнообразныя предположен³я. Перебирались всѣ близк³я къ Шекспиру лица съ иниц³алами W. H. Нѣкоторые прямо отрицали самое существован³е какого-нибудь мистера W. H.; и въ настоящее время одни утверждаютъ, что воспѣваемымъ другомъ не могъ быть никто другой, какъ графъ Соутгэмптонъ, друг³е - графъ Пемброкъ. Въ молодой смуглой лэди, которой посвящены остальные 28 сонетовъ, узнаютъ фрейлину королевы Елизаветы, мистриссъ Мэри Фиттонъ.
Сонеты Шекспира въ своей послѣдовательности представляютъ цѣнный б³ографическ³й матер³алъ. Въ своемъ выборѣ мы останавливались, на-ряду съ сонетами, наиболѣе проникнутыми любовью къ другу, и на такихъ, въ которыхъ сквозь призму нѣжной дружбы просвѣчиваютъ черты Шекспировскаго м³росозерцан³я. Изслѣдователи Шекспира указываютъ, что въ своихъ сонетахъ онъ сходитъ съ пьедестала ген³я и, какъ обыкновенный человѣкъ, плачетъ и жалуется на судьбу. Вотъ эти-то общечеловѣческ³я черты ген³я и останавливали болѣе всего наше вниман³е.
Сначала мы помѣстили сонетъ LXXII, объясняющ³й причину однообраз³я всѣхъ остальныхъ пѣсенъ. Потомъ слѣдуютъ 6 сонетовъ (XXII, XXVII, XXXI, XXXVIII, XLI и LXXXI), въ которыхъ наиболѣе ярко выражена его горячая любовь къ другу. Сонеты XCVII и XCVIII раскрываютъ состоян³е души влюбленнаго поэта во время разлуки съ милымъ сердцу, а CXVI - его твердую вѣру въ истинную любовь, истинную дружбу, которая устоитъ передъ разлукой и передъ какими угодно препятств³ями. Далѣе идутъ сонеты, особенно интересные въ психологическомъ отношен³и. Въ XVIII и XXV высказывается недовѣр³е Шекспира къ прочности житейскихъ благъ, въ LII - взглядъ на относительность счастья, на причины, заставляющ³я людей цѣнить его. Сонеты LX и LXII проникнуты глубокимъ пессимизмомъ; въ послѣднемъ находятся прозрачные намеки на суровый политическ³й режимъ Елизаветы. Въ XXX и LXXIII слышится глубокая грусть поэта.
28 послѣднихъ сонетовъ, посвященныхъ женщинѣ, не представляютъ особаго интереса. Въ нихъ выражен³я любви даже значительно блѣднѣе, чѣмъ въ предъидущихъ сонетахъ. Очевидно, Шекспиръ вносилъ въ свои новыя отношен³я гораздо больше критики (описан³е наружности въ CXXX сонетѣ). Сонетъ CXLV представляетъ грац³озную шутку, шаловливый эпизодъ любви. Въ заключен³е мы помѣстили чрезвычайно характерное обращен³е поэта къ своей душѣ (сонетъ CXLVI), быть можетъ, послужившее поводомъ для комментаторовъ настаивать на томъ, что и всѣ сонеты были бесѣдою поэта съ самимъ собою.- С. И.
1.
(LXXVI).
Зачѣмъ такъ странно чуждъ моимъ стихамъ
Новѣйш³й ритмъ и способъ выраженья?
Зачѣмъ я не ищу по сторонамъ,
Какъ помоднѣй излить мнѣ вдохновенье?
Зачѣмъ всегда я объ одномъ пою,
На старый ладъ настроивъ лиру снова,
И простодушно этимъ выдаю
И автора, и цѣль любого слова?
Затѣмъ, что я лишь о тебѣ пишу,
Тебя пою свободными стихами,
Про все-жъ, что въ сердцѣ такъ давно ношу,
Могу сказать лишь старыми словами...
Съ зарею солнце молодѣетъ вновь,
А съ новой пѣсней - старая любовь.
2.
(XXII).
Пока твои прелестныя черты
Еще щадитъ безжалостное время,
Я такъ же свѣжъ и молодъ, какъ и ты,
И плечъ моихъ не давитъ жизни бремя.
Могу-ль тебя, о другъ, я быть старѣй?
Въ моей груди твое вѣдь сердце бьется,
Мое-жъ трепещетъ радостно въ твоей.
Состарѣться намъ вмѣстѣ остается.
Щади-жъ себя для сердца моего,
Твое беречь я также не забуду.
Какъ мать хранитъ ребенка своего,
Стеречь его отъ грозъ житейскихъ буду.
А коль мое умретъ въ твоей груди,
Свое обратно отъ меня не жди.
3.
(XXVII)
Я въ мирномъ снѣ ищу успокоенья
Отъ будничныхъ заботъ и суеты.
Напрасно все. Не спитъ воображенье;
Спокойно тѣло,- бодрствуютъ мечты.
Онѣ къ тебѣ стремятся, другъ далек³й,
Широкою и властною волной.
Застлалъ мнѣ взоръ полночи мракъ глубок³й,
Какъ взоръ слѣпого, черной пеленой.
Но я не слѣпъ. Передо мной витаетъ
Твой милый образъ. Освѣщая ночь,
Онъ какъ звѣзда во тьмѣ ея блистаетъ,
Съ ея лица морщины гонитъ прочь.
Итакъ, днемъ члены отдыха не знаютъ,
А ночью мысли къ другу улетаютъ.
4.
(XXXI).
Сердца давно оплаканныхъ друзей
Въ твоей груди въ согласьѣ чудномъ бьются.
Не думалъ я, что чувства прежнихъ дней
Въ тебѣ одномъ таинственно сольются.
Не думалъ я, что всѣ, кого любилъ,
Кому во слѣдъ неслись мои рыданья,
О комъ въ тоскѣ такъ долго слезы лилъ,
Въ тебѣ воскреснутъ въ прежнемъ обаяньѣ.
Въ твоей груди вся прежняя любовь
И все богатство чувствъ моихъ сокрыто,
И для тебя теперь пылаетъ вновь -
Что для друзей былыхъ уже забыто.
Я ихъ любилъ, предвидя образъ твой,
И ты за всѣхъ теперь владѣешь мной.
5.
(XXXVIII).
Пока перомъ моимъ ты управляешь,
Не хочетъ муза темъ иныхъ искать,
Хотя не все, что ты въ мой стихъ вливаешь,
Я на бумагѣ въ силахъ передать.
Въ себѣ неси свою ты благодарность
За гимнъ, моей написанный рукой:
Повѣрь, одна лишь полная бездарность
Не вдохновится темою такой.
Къ чему-жъ искать иного мнѣ сюжета?
Пусть девять музъ - десятая затмитъ,
Въ безсмертныхъ пѣсняхъ твоего поэта
Пусть имя друга м³ру прогремитъ.
Коль стихъ мой нынѣ цѣнитъ свѣтъ суровый,-
Возьми по праву мой вѣнокъ лавровый.
6.
(XLI).
Пусть тьмою сонъ окутаетъ меня,
Во тьмѣ острѣй мое бываетъ зрѣнье;
Уставъ служить пустымъ заботамъ дня,
Мой взоръ тебя ласкаетъ въ сновидѣньѣ.
И призракъ твой ночную гонитъ тѣнь,
Твой легк³й призракъ, сотканный мечтою.
Явись ты самъ - и самый свѣтлый день
Передъ твоей померкнетъ красотою.
Твой образъ свѣтитъ мнѣ сквозь мракъ ночной...
Когда-жъ придетъ желанный часъ свиданья
И на яву мы встрѣтимся съ тобой!
Отъ долгаго усталъ я ожиданья.
Вѣдь безъ тебя свѣтъ кажется мнѣ тьмой,
Съ тобой же ночь ясна, какъ свѣтъ денной.
7.
(LXXXI).
Иль ты умрешь, а я останусь жить,
Чтобъ тѣнь твою послѣдн³й разъ прославить,
Иль прежде я умру,- тебя забыть
Не можетъ смерть жестокая заставить.
Пусть я забытъ, пусть равнодушный свѣтъ
Мою могилу лавромъ не вѣнчаетъ,
Но образъ твой оставить ярк³й слѣдъ,
Въ безсмерт³и предъ м³ромъ заблистаетъ.
Твой памятникъ, живая пѣснь ноя,
Въ грядущ³я проникнетъ поколѣнья,
Сквозь даль временъ твой образъ, жизнь твоя
Зажгутъ въ сердцахъ восторгъ и умиленье.
Ты въ пѣсняхъ будешь жить изъ вѣка въ вѣкъ,
Пока землей владѣетъ человѣкъ.
8.
(XCVII).
Какой студеной, хмурою зимою,
Какой завѣсой непроглядной тьмы
Я окруженъ былъ въ дни, когда съ тобою
Разлучены, другъ нѣжный, были мы.
Пора межъ тѣмъ стояла золотая:
Смѣняя лѣто, осень плодъ несла,
Обильный плодъ, что отъ красавца мая
Она весной веселой начала.
Но сиротливой, жалкой нищетою
Казалась мнѣ вся эта благодать.
Всю жизнь, всю радость ты унесъ съ собою,
И даже птицы громко щебетать
Не смѣли въ рощахъ, иль печальнымъ пѣньемъ
Листву пугали стужи приближеньемъ.
9.
(XCVIII).
Въ разлукѣ были мы. Кругомъ шумѣлъ
Въ своемъ цвѣтномъ плащѣ апрѣль веселый.
Вдохнуть во все онъ молодость съумѣлъ;
Казалось, прыгалъ самъ Сатурнъ тяжелый.
Ни пѣнье птицъ, ни ярк³е цвѣты
Съ ихъ ароматомъ, прелестью уборовъ,
Ничто моей не трогало мечты,
Не привлекало равнодушныхъ взоровъ.
Я не плѣнялся блѣдностью лилей
И горделивыхъ розъ румянцемъ смѣлымъ:
Цвѣты казались коп³ей твоей,
Срисованной художникомъ умѣлымъ;
И безъ тебя апрѣль мнѣ былъ зимой,
Лишь тѣнь твоя - цвѣты - была со мной.
10.
(CXVI).
Ничто не можетъ помѣшать сл³янью
Двухъ сродныхъ душъ. Любовь не есть любовь,
Коль поддается чуждому вл³янью,
Коль отъ разлуки остываетъ кровь.
Всей жизни цѣль, любовь повсюду съ нами,
Ее не сломятъ бури никогда,
Она во тьмѣ, надъ утлыми судами
Горитъ, какъ путеводная звѣзда.
Бѣгутъ года, а съ ними исчезаетъ
И свѣжесть силъ, и красота лица;
Одна любовь крушенья избѣгаетъ,
Не измѣняя людямъ до конца.
Коль мой примѣръ того не подтверждаетъ,
То на землѣ никто любви не знаетъ.
11.
(XVIII).
Я съ лѣтнимъ днемъ сравнить тебя готовъ,
Но онъ не столь безоблаченъ и кротокъ;
Холодный вѣтеръ не щадитъ цвѣтовъ,
И жизни лѣтней слишкомъ срокъ коротокъ:
То солнце насъ палящимъ зноемъ жжетъ,
То ликъ его скрывается за тучей...
Прекрасное, какъ чудный сонъ, пройдетъ,
Коль повелитъ природа или случай.
Но никогда не можетъ умереть
Твоей красы плѣнительное лѣто.
Не можетъ смерть твои черты стереть
Изъ памяти забывчиваго свѣта.
Покуда кровь кипитъ въ людскихъ сердцахъ,
Ты не умрешь въ моихъ живыхъ стихахъ.
12.
(XXV).
Кто подъ счастливой родился звѣздой,
Тотъ въ правѣ блескомъ почестей гордиться,
Но я, довольный скроvною судьбой,
Съумѣю лучшимъ счастьемъ насладиться.
Предъ сильнымъ м³ра ловк³й фаворитъ,
Какъ златоцвѣтъ подъ солнцемъ, расцвѣтаетъ,
Но хмурый взглядъ - и разомъ онъ убитъ,
И въ мигъ его величье исчезаетъ...
Пусть воинъ далъ отчизнѣ рядъ побѣдъ,-
Лишь разъ накажетъ рокъ его ошибкой,
И прежняго восторга стынетъ слѣдъ,
Смѣняясь вдругъ презрительной улыбкоq.
Нѣтъ, я доволенъ жреб³емъ своимъ:
Любимымъ другомъ нѣжно я любимъ.
13.
(LII).
Похожъ я на скупого богача:
Лишь изрѣдка любуясь блескомъ клада,
Онъ достаетъ его изъ-подъ ключа;
Ему мила запретная отрада.
&n