Шаликов Петр Иванович - Стихотворения

  

  

   Библиотека поэта. Второе издание

   Поэты 1790-1810-х годов

   Вступительная статья и составление Ю. М. Лотмана

   Подготовка текста М. Г. Альтшуллера.

   Вступительные заметки, биографические справки и примечания М. Г. Альтшуллера и Ю. М. Лотмана

   Л., "Советский писатель", 1971

   Оригинал здесь - http://www.rvb.ru

  

  

  

   Биографическая справка

   247. Вечернее чувство

   248. Роща

   249. К соседу

   250. Весна

   251. Соседка

   252. К моей хижине

   253. К В. Л. Пушкину

   254. Наши стихотворцы

   255. К Ивану Ивановичу Дмитриеву. На новоселье

   256. К Александру Сергеевичу Пушкину на его отречение петь женщине

   257. "Евгений Онегин". Глава вторая

   258. К И. И. Дмитриеву (по случаю стихов, напечатанных в 16-й книжке "Московского наблюдателя" 1837)

  

  

   Петр Иванович Шаликов родился в 1768 году (по другим сведениям, в 1767-м), был сыном небогатого грузинского князя, получил домашнее воспитание, затем служил кавалерийским офицером, участвовал в турецкой и польской войне, в частности во взятии Очакова. Вышел в отставку премьер-майором гусарского полка в 1799 году я поселился в Москве. Первые стихотворения Шаликова появились в 1796 году в журнале "Приятное и полезное препровождение времени" и в "Аонидах". Тогда же, по-видимому, состоялось знакомство его с И. И. Дмитриевым и Н. М. Карамзиным, которых Шаликов почитал всю жизнь как своих учителей. Литературную известность принесли Шаликову два томика изящно изданных книжек "Плоды свободных чувствований" и продолжение их - "Цветы граций", в которых сентиментальные прозаические миниатюры перемежались о чувствительными стихами, - все это было вполне на уровне своего времени, хотя и не обнаруживало в авторе особенного таланта или оригинальности. Насмешки, которым стал подвергаться Шаликов с начала своего творчества и которые сопровождали его потом всю жизнь, только отчасти были связаны непосредственно с его литературными трудами, - гораздо большую роль сыграли здесь личные качества Шаликова и принадлежность его к осмеиваемому направлению (сентиментализму), в котором он, как малоталантливый человек, представлял собой весьма удобную мишень для нападений противников.

   Наделенный характерной внешностью (худощавый, с большим носом, черными бакенбардами, в зеленых очках), Шаликов подчеркивал свою оригинальность эксцентричностью одежды, витиеватой речью и неестественной манерой держаться - он все время разыгрывал роль "вдохновенного поэта". Кроме того, он обладал самолюбивым, раздражительным и отнюдь не добрым характером, чем и наживал себе множество врагов, был, по свидетельству П. А. Вяземского, "вызываем на поединки" и навлекал на себя злые эпиграммы. ¹

   В творчестве своем - и в прозе, и в стихах - Шаликов старался подражать Карамзину. Карамзин, как известно, всю жизнь покровительствовал Шаликову, находил в нем "что-то тепленькое", называл "добрым" и защищал от насмешек И. И. Дмитриева.² И. И. Дмитриев, хотя и написал известную пародию на Шаликова,³ поддержал в 1806 году его первый журнал "Московский зритель", который просуществовал всего год. В 1808 году Шаликов снова принялся за журнал, назвав его "Аглая" и подчеркнув тем самым преемственность от известного альманаха Карамзина. Кроме самого издателя в нем участвовали Ф. Глинка, А. А. Волков, M. H. Макаров, И. M. Долгоруков, А. Ф. Мерзляков, В. В. Измайлов, В. Л. Пушкин и др. Литературная позиция Шаликова в 1808-1812 годы была достаточно определенной он горячий защитник Карамзина и активный противник "старого слога". О его методах борьбы П. И. Голенищев-Кутузов писал графу А. К. Разумовскому 4 декабря 1811 года: "Некто князь Шаликов здесь на нашего Каченовского за критики на слезливцев письменно угрожает Каченовского прибить до полусмерти, почему бедный Каченовский принужден был просить защиты у полиции... Князь Шаликов, как всей публике здесь известно, есть человек буйный, необузданный, без правил и без нравственности". ⁴

   Во время кампании 1812 года Шаликов, как свидетельствуют современники, по недостатку средств не смог выехать из Москвы. Будучи очевидцем событий, он написал и издал в 1813 году брошюру "Историческое известие о пребывании в Москве французов". После окончания войны, по протекции И. И. Дмитриева, он получил место редактора "Московских ведомостей", а в 1823 году начал издание двухнедельного "Дамского журнала". В годы "Дамского журнала" Шаликов сам писал немного. Он продолжал свои "Мысли, характеры и портреты" в прозе, начало которым было положено отдельным изданием еще в 1815 году, и сочинял стихи на разные случаи: от торжественных царских праздников до именин и крестин у своих приятелей. Действительное место Шаликова в истории русской словесности отнюдь не должно определяться лишь тем, что современники сделали его мишенью своих сатирических стрел. Князь П. И. Шаликов был профессиональным литератором и журналистом, и хотя он не обладал большим поэтическим дарованием (что отлично понимал и сам), написанное им читалось, обсуждалось, а в некоторых кругах, несомненно, пользовалось даже успехом. Характерно, что А. С. Пушкин, неоднократно смеявшийся над шаликовской чувствительностью в сатирических стихах и дружеской переписке, иногда отзывался о нем как о поэте совсем не враждебно. Так, в первом издании "Разговора книгопродавца с поэтом" (1825) поэт, отказываясь петь для "женских сердец", отвечает книгопродавцу:

  

   Пускай их Шаликов поет,

   Любезный баловень природы.

  

   В письме к Вяземскому Пушкин сам комментировал этот стих как "мадригал кн. Шаликову" и прибавлял при этом: "Он милый поэт, человек достойный уважения... и надеюсь, что искренняя и полная похвала с моей стороны не будет ему неприятна". ⁵

   Шаликов относился к Пушкину с неизменным благоговением. В "Дамском журнале" помещено немало стихотворений, обращенных к автору "Евгения Онегина" и "Полтавы". Личное знакомство Пушкина и Шаликова могло произойти в 1827 году в доме В. Л. Пушкина, где Шаликов бывал очень часто. Встречались они, очевидно, в 1829 году в доме Ушаковых. Сохранилось письмо Шаликова к Пушкину от мая 1836 года, где Шаликов благодарит Пушкина за визит⁶ и предлагает свои стихи о Карамзине для "Современника". Эти стихи напечатаны не были, но в шестом томе, вышедшем уже после смерти Пушкина (кн. 2 за 1837 год), появились стихи Шаликова "К И. И. Дмитриеву".

   Умер Шаликов в 1852 году в своей маленькой деревеньке Серпуховского уезда, глубоким стариком, едва ли не последним из представителей русского сентиментализма.

  

   ¹ П. А. Вяземский, Полн. собр. соч., СПб., 1878-1896, т. 7, с 172.

   ² М. А. Дмитриев, Мелочи из запаса моей памяти, изд. 2, M., 1869, с. 96-99.

   ³ См.: И. И. Дмитриев, Полн. собр. стих., "Б-ка поэта" (Б. с.), 1967, с. 347.

   ⁴ А. А. Васильчиков, Семейство Разумовских, СПб., 1880-1894, т. 2, с. 369.

   ⁵ А. С. Пушкин, Полн. собр. соч., т. 10, 1958, с. 125.

   ⁶ См.: "Литературное наследство", кн. 16-18, М., 1934, с. 602.

  

  

   Плод свободных чувствований, чч. 1-3, М., 1798-1799.

   Цветы граций, М., 1802.

   Послания в стихах князя Шаликова, M., 1816.

   Повести князя Шаликова, М., 1819.

   Сочинения князя Шаликова, чч. 1-2, М., 1819.

   Последняя жертва музам, М., 1822.

  

  

   247. ВЕЧЕРНЕЕ ЧУВСТВО

  

   В глубокой тишине природа вся дремала,

   Когда за горы Феб скрыл луч последний свой;

   Луна медлительно вид томный появляла

   И будто бы делить хотела грусть со мной!

   Прошедшее тогда вдруг мыслям всё предстало,

   И чувства сладкие унылость обняла;

   Как листья на древах - так сердце трепетало;

   Душа растрогана, утомлена была...

   Все жизни случаи в уме изобразились,

   И каждый чувствие иное порождал;

   И капли нежных слез на грудь мою катились,

   Приятнейший их ток жар в сердце прохлаждал...

   "Где вы, - воскликнул я, - минуты те счастливы,

   Когда я дружества сладчайший не?ктар пил?..

   Уж жатва два раза? обогащала нивы,

   А рок жестокий вас ко мне не возвратил!

   Луна! ты одного теперь меня находишь -

   Без друга!.. Одного - лишь с грустию моей!

   Ты прежни вечера на мысль мою приводишь

   И нудишь слезы течь рекою из очей!..

   Без дружбы, без любви - что лестного на свете?

   Ужасная в душе и сердце пустота!

   Другого для меня нет счастия в предмете:

   Любить... любимым быть... а прочее... мечта!!!"

  

   <1796>

  

  

   248. РОЩА

  

   Опять в твоих прохладных тенях,

   О роща милая моя!

   На мягких дёрновых постелях

   Пришел вкусить спокойство я

   И тихо жалобы сердечны

   Твоей глубокой тишине

   Вверять опять! Ах! слезы вечны

   Судьбой назначено лить мне!

   Твое печальное, уныло,

   О роща! время протекло,

   Весны дыханье оживило

   Тебя - и в радость облекло.

   Уж ты красуешься цветами,

   Журчащими меж них ручьями

   И зеленью пленяешь взор;

   Уже гремит пернатых хор

   В кудрявых лип твоих вершинах,

   На древних вязах и осинах;

   Уж ты зовешь меня к себе...

   Ах! я пришел - пришел к тебе;

   Но с тою ж грустию, тоскою,

   В которой видела меня

   Ты прошлою, мой друг, весною,

   Своим мне эхом состеня!

   Мой рок, увы! не пременился -

   Печали те же сердце рвут;

   Веселья луч в душе затмился,

   И дни во мгле мои текут!..

   Стени ж опять, стени со мною,

   О роща, мой безмолвный друг!

   Растерзанный судьбы рукою,

   В тебе лишь успокою дух!

  

   <1797>

  

  

   249. К СОСЕДУ

  

   Наш Пиндар громкими стихами

   Воспел соседа своего

   И вместе с пышными пирами,

   С богатством, роскошью его

   Своей поэзии небесной

   Богатство, роскошь съединил!..

   О дар божественный, чудесный!

   Кто в дань тебе не приносил,

   Твоим огнем воспламененный,

   Живых восторгов, нежных слез!

   Но петь тебя, сосед почтенный!..

   Я не Державин; ты - не Крез!

   Не Крез!.. Хвала судьбе! и смело

   Цевницу скромную мою

   Снимаю со стены, - пою.

   Ни лесть, сердец порочных дело,

   Ни выспренность надутых слов,

   Поэтов вывеска холодных,

   Не распестрят моих стихов,

   Всегда простых, всегда свободных!

  

   Вертепов мраморных, златых,

   Шатров персидских дорогих,

   Огромных груд китайской глины

   И альбионского стекла

   Капризная рука судьбины

   Тебе, сосед мой, не дала!

   Не слышны музыка и хоры,

   Когда сидишь ты за столом;

   Прелестных дев не видят взоры.

   С шампанским, мозельским вином

   В укромном домике, опрятном

   Ведешь беспечно мирны дни,

   И в обществе твоем приятном

   Бывают лишь друзья одни.

   Ты любишь с ними посмеяться,

   Но не сардонским смехом¹, - нет;

   Им шумный одержим лишь свет! -

   А тем, которым забавляться

   Подчас желает и мудрец, -

   Аттическим, всегда любезным,

   Всегда отрадным и полезным

   Для добрых, пламенных сердец.

   Ах! часто шуткой остроумной

   Как чародействия жезлом,

   Наш рок тяжелый, мрачный, скудный

   Предстанет с ясным вдруг челом!

   Так бочку Диоген катая,

   Себя счастливцем почитая,

   Быть Александром не хотел -

   Затем что ввек шутить умел!

  

   Но шутки в сторону, и музы -

   Краса мятежной жизни сей,

   С которыми так сладки узы! -

   Займут собой твоих друзей.

   Бессмертны гениев творенья

   Для сердца, разума и зренья,

   Под кровом храмины твоей,

   Несут отвсюду дань бесценну!..

   О музы! счастье и вселенну

   Я с вами позабыть готов!..

   Потом дойдет и до стихов:

   Свои пословицы читаешь,

   Посланья, были - легкий плод

   Ума, фантазий!.. Ты сбираешь

   Его без авторских забот,

   А так - резвясь; и метроманом,

   Ушей безжалостным тираном,

   Ни из чего не можешь быть;

   Не можешь... ближнего морить.

   Один не можешь за обедом,

   Как Мид, над блюдами зевать;

   Но рад с гостями и соседом

   По-философски пировать.

   Час лишний просидеть - для спора

   (В который ввек не входит ссора,

   Дочь винных, бедственных паров!)

   О том, кто лучше пишет оды,

   Круглит искусно периоды

   И ведает всю тайну слов.

   А иногда твои родные,²

   Подруги граций, аонид,

   В беседе тут же. Их простые

   Манеры, ласки, скромный вид

   На чувства дани налагают,

   Умы, сердца одушевляют,

   И каждый в обществе - поэт.

   За круглым столиком в боскете,

   В твоем ученом кабинете,

   Откуда изгнан этикет,

   Усевшись, мысли обращаем

   К тому, что лучшим для людей

   Блаженством в жизни почитаем;

   О чем мудрец с клюкой своей,

   И царь в блистательной порфире,

   И нищий в рубище - все в мире

   Мечтают, спорят, говорят;

   Чего все смертные желают;

   Чем все сердца в груди горят;

   Чему подчас цены не знают,

   Но с чем и радость и печаль -

   Одна гораздо нам сноснее,

   Другая во сто раз милее,-

   И с чем расстаться очень жаль!..

   Любовь!.. любовь, душа вселенной,

   Посланница благих небес

   В юдоли скорбной, треволненной,

   Для осушенья горьких слез!..

   О сей богине рассуждаем;

   Ее все свойства раздробляем

   И признаемся наконец,

   Что человек приемлет с кровью

   Потребность жить, дышать любовью -

   Единым счастием сердец!..

   Алина! сколько раз с тобою

   Я то же, друг мой, говорил!

   Ах! если б и навек судьбою

   Я разлучен с Алиной был,

   Но, быв любимым страстно ею,

   Прельщался б участью моею!..

  

   Мечтам поклон отдавши свой,

   Сосед! ты истиной доволен;

   Живешь в ладу с самим собой.

   Твое богатство - ум, познанья;

   Сокровища - любезность, честь.

   Безумны обуздав желанья,

   Желаешь лишь того, что есть,

   И рад свою ты долю славить!

   Позволь соседу к ней прибавить

   Один усерднейший обет:

   Чтоб ты был вечно мне сосед!

  

   <1808>

  

   ¹ То есть принужденным.

   ² Племянницы.

  

  

   250. ВЕСНА

  

   Еще пою тебе, дочь милая Природы!

   И как твоих красот и благости не петь

   Тому, кто друг полей, друг тишины, свободы?

   Ах! как бы я желал небесный дар иметь

   Делилев, Томсонов! Что Креза все стяжанья

   С его холодною, бесчувственной душой!

   За алчность к золоту всю муку наказанья

   Он терпит с Танталом! Проводит в кладовой -

   В святилище его постыдного кумира -

   И день и ночь - и что ж? Ни дня, ни ночи нет

   Счастливых для него! Ему пустыня свет,

   Немилы прелести ликующего мира

   И люди все враги! Он сам себе позор;

   Он всюду сирота!.. Ужасная картина,

   Ужасная судьба!.. Я отвращаю взор -

   И вижу: там в цветах зеленая долина;

   Там пурпур запада верхи рисует гор;

   Там Цинтия взошла над синими лесами

   И смотрится в кристалл журчащего ручья,

   Который у меня течет перед глазами, -

   И гимн в душе моей!.. Но пенье соловья

   Мой ум и чувства развлекает

   И гимн достойнейший Природе воссылает!

   Внимаю: трель гремит; вдруг слышен ровный тон;

   Переменяется - и страсти все движенья:

   Надежда, радости, отчаянье и стон -

   Лиют мне в грудь рекой всю сладость восхищенья

   И горечь всю тоски; пылает, стынет кровь,-

   Вот действие твое, весна! твое, любовь!

   Орфей лесов свою ждет к сердцу Эвридику.

   Ах! он счастливее фракийского певца:

   Природа съединит два страстные сердца;

   Любовь не тронула подземного владыку!

  

   Как мирно вкруг меня, и как душа моя

   С вечерней роскошью, восседшею на троне -

   Который всюду ей, весна, рука твоя

   Поставила младой природы в нежном лоне,

   Душа моя парит далёко от сует -

   Пороков гибельных и ветреного света!

   Уже прошли мои мечтательные лета,

   И в людях, в обществе мне больше нужды нет!

   Но сердцу милые (имею вас!), придите

   И счастье тихое со мною разделите!

   Бывает хорошо нам в жизни и без вас,

   Но с вами лучше во сто раз!

   Что чувствую теперь, кому я открываю?..

   Слова мои зефир разносит по лугам

   И может их принесть к холоднейшим сердцам!

   В сей мысли посреди веселья унываю!

   Любовь к Природе, будь всегда щитом моим

   Противу Рока и Фортуны!

   Пусть надо мной гремят перуны, -

   Спокоен буду я под ним!

   И ежели в груди моей ты не увянешь,

   Доколе не увяну сам

   И не сойду во гроб, - то в жизни по цветам

   Всегда водить меня ты станешь!..

   Ах, нет! на жизненном пути

   Так много терния, что смертным невозможно

   Всегда по нем без ран чувствительных идти:

   Нам дань сию платить законам Неба должно!

   Я невредим - но друг, но ближний мой

   Печальны слезы проливает

   Или в час грозный, роковой

   Глаза навеки закрывает!..

   Могу ли счастлив быть один?

   Могу... благоговеть пред тайной Провиденья!

   Природы-матери смиренный, нежный сын,

   Могу еще взирать с улыбкой наслажденья

   На пиршество земли, на красоту небес

   И в непостижности здесь видимых чудес

   Свой жребий постигать там - жизни за пределом.

   Там вечная весна для добрых есть уделом!

  

   <1809>

  

  

   251. СОСЕДКА

  

   Кого ты арфой тихоструйной

   И нежным голосом своим,

   Близ окон сидя в вечер лунный, -

   Кого очарованьем сим

   Привлечь... к ногам своим желаешь?

   О ком ты думаешь, мечтаешь?

   И кто счастливый смертный сей,

   Предмет гармонии твоей?..

   Кому он внемлет, с кем проводит

   Часы минут волшебных сих;

   Где счастье, радости находит;

   Почто он не у ног твоих?

   Я слышу, кажется, стенанье

   И арфы и души твоей -

   И струн и сердца трепетанье,

   И вижу слезы из очей:

   Так быть должно!.. Неблагодарный!

   Кого предпочитаешь ей?..

   Или жестокий бог, коварный,

   Равно коварен и жесток

   Для всех... и для соседки милой!..

   Ах, нет! со всею властью, силой

   Не может он - не может рок

   Заставить ангела людские

   Мученья, горе испытать!

   И доля ангелов иные

   Надежды, чувствия питать!

   Соседка-ангел! ты мечтаешь -

   В желаньях тайных и живых -

   О том, кого... еще не знаешь;

   Или б он был - у ног твоих!

  

   <1809>

  

  

   252. К МОЕЙ ХИЖИНЕ

  

   Бесстрашно того житье, хоть и тяжко мнится,

   Кто в тихом своем углу молчалив таится.

   Кантемир, Сат<ира> первая

  

   Что значат пышные вельмож, царей чертоги,

   Где в мрачной гордости, с холодною, душей

   Простые смертные скрываются, как боги,

   От взора, от любви подобных им людей, -

   Что значат, говорю, пред хижиной моею?

   Ах! как доволен я и как любуюсь ею!

   Могу ль завидовать, Фортуны чада, вам?

   Прямые радости не вашим, знать, сердцам

   Даны Природою, сей матерью благою

   Своих покорных чад! Ведомые рукою

   И нежностью ее, они <по> миртам в путь

   Ко счастью тихому, но верному вступают;

   Не золотом душе веселья покупают:

   Веселья купленны не пролиются в грудь!

   Природа даром их повсюду расточает,

   Где только чистые сердца она встречает, -

   Так наш сказал один любезнейший поэт,

   Которому знаком довольно белый свет.

   Без счастья счастливым, богатым без богатства

   Быть предоставлено для Фебова собратства.

   И я, по благости созвездья моего,

   Или по дерзостной мечте, в числе него!

   Богатства, счастия в глаза и я не знаю;

   И я, без тысячи неутомимых рук,

   На розах, как Лукулл роскошный, отдыхаю.

   Покинув сладостны объятия... наук.

   Сирены льстивые, волшебницы Армиды,

   В объятиях у вас сокрыты Эвмениды!

  

   Не бронза, не фарфор, не мрамор вкруг меня,

   Но книги, но портрет, но бюст людей великих.

   В немой беседе их не примечаю дня.

   А там передо, мной горшок гвоздичек диких -

   Символ невинности - с левкоем дорогим,

   Бесценным для меня: когда-то Флора им

   Или - что всё одно - Эльвира занималась!

   На нем, на нем печать души ее осталась:

   Он с каждым днем цветет и в новой красоте

   Всегда является глазам моим плененным.

   Дивлюсь! Судьба ему велела быть нетленным.

   Подобно как моей прелестнейшей мечте

   О радостях любви остаться ввек - мечтою!

   Но более всего я нахожу с тобою

   Забавы чистые, друг сердца моего,

   Поверенный всех чувств, движений всех его,

   Моя смиренная, как сам, - простая лира!

   Ты служишь для души источником утех!

   И наконец - о день, счастливейший из всех!-

   В счастливой хижине моей была Эльвира!

  

   <1810>

  

   253. К В. Л. ПУШКИНУ

  

   Un orgueil tres meprisable, un

   lache interet plus meprisable encore,

   sont les sources de toutes ces critiques

   dont nous sommes inondes.

   Voltaire ¹

  

   Защитник истины, таланта и ума,

   О витязь бодрственный на поприще искусства

   Пленять сердца красой языка, мысли, чувства!

   В посланиях твоих² гармония сама -

   Гармония стихов - стих каждый составляла

   И тщательно свою на каждом оставляла

   Блестящую печать, которая для глаз

   Варяго-авторов несносней во сто раз,

   Чем солнца яркого лучи для птиц Минервы!

   Орудием богов, поэзией, ты первый

   В словесности раскол ужасный поразил,

   И Феб тебе венок с улыбкою вручил.

  

   Враги изящного - враги добра и Феба!

   Так дивно ль, что тебя, любимца своего,

   Он избрал защищать дары благие Неба

   И был ревнителем успеха твоего?

   Почтенный витязь мой! история Пифона -

   Есть подвигов твоих! Я вижу Аполлона

   В творце посланий: ты цевницей золотой

   Свершил, что он своей карательной стрелой!

   Но стрелы зависти и злобы не престанут

   Свистать на воздухе - противно для ушей,

   Без всякого вреда! я знаю. Так Борей

   Подует - и цветы весенни не увянут,

   Лишь только разольют свой дальше аромат.

  

   Я ныне был в стране, где нравы и климат

   Поэтам милую страну напоминают

   И душу сладкою отрадою питают;

   Я был, могу сказать, в Аркадии другой ³

   И чувствовал в груди веселье и покой.

   Средь мирных жителей, среди долин счастливых,

   Далёко от сует, от замыслов кичливых,

   От мелких, рабственных, презрительных страстей,

   От сих по степени, по титлам великанов,

   Но по делам своим пигмеев, не людей,

   От сих лжеумников, достоинства тиранов;

   В забвеньи горестном о ближнем, о себе

   На жизненном пути и чувств и помышлений

   Я сердца гимны пел что день моей судьбе;

   Что день, мне новые дары мой добрый гений

   Из недр таинственных натуры приносил;

   В ее святилище водим я оным был.

   Младенцем находясь в познаниях глубоких,

   Слепцом в делах Творца премудрых и высоких,

   Я верил чувствию душевному - оно,

   Сей гений мой, меня учило, просвещало:

   На что мне бытие разумное дано,

   Откуда существа все приняли начало,

   Какой иметь должны они и я конец,

   Какие для детей там участи готовит

   Великий в правоте и милостях Отец,

   Почто здесь доброго коварный в сети ловит

   И добрый не уйдет коварного сетей...

   Суди же, не был ли я истинно, сердечно