Сатин Николай Михайлович - Стихотворения

ify">  Не перейдя поставленную грань.

  

  

  Но где есть плод, то древо горделиво

  

  

  Снесет вихрь бурь и топора удар,

  

  

  Оно в борьбе разносит торопливо

  

  

  Своих семян земле священный дар.

  

  

  Чем вихрь сильней, тем больше расширяет

  

  

  Оно свой круг. Падет... и семена

  

  

  Вдаль от себя торжественно бросает...

  

  

  И вот придет их убирать весна,

  

  

  Согреет их, как мать, своим дыханьем...

  

  

  И новые восстанут племена,

  

  

  И нет конца божественным созданьям,

  

  

  В них новые созреют семена!..

  

  

   Вдалеке показывается дева.

  

  

  Но ты, моя божественная дева,

  

  

  Своей душой разлуки не снесешь,

  

  

  Родная ветвь возвышенного древа,

  

  

  Ты мной жила, со мною и падешь!

  

  

  Нет, нет!..

   (Погружается в глубокую задумчивость. Дева подает ему

  

  

  

   книгу Шиллера.)

  

  

  

  

   Дева

  

  

  

   Прочти хотя одно творенье

  

  

  Певца души, свободы и любви:

  

  

  Он пробудит тебя из усыпленья,

  

  

  Он воскресит потухший огнь крови!

   Юноша в рассеянии бросает взоры на развернувшуюся пред ним

  

   книгу и читает с возрастающим вниманием.

  

  

  "Gieb mir das Weib, so teuer deinem Herzen,

  

  

   Gieb deine Laura mir!

  

  

  Jenseits der Graber wuchern deine Schmerzen!"

  

  

  Ich riss sie blutend aus dern wunden Herzen,

  

  

   Und weinte laut, und gab sie ihr! {*}

  {* "Отдай мне женщину, так драгоценную твоему сердцу, отдай мне твою Лауру; за гробом вознаграждены будут твои горести!" - Я оторвал ее окровавленную от моего растерзанного сердца, зарыдал громко, и отдал <ей>!" Schiller. "Resignation". St. VIII.}}

  

  

  

  

  Юноша

  

  

  

   (подбегая к деве)

  

  

  Последнее свершилось искушенье,

  

  

  Последнюю ты нить оборвала:

  

  

  Приемлю я судьбы определенье,

  

  

  Свой приговор сама ты принесла!

  

  

  Я верую: за гробом жизнь иная

  

  

  Готова нас в объятия принять,

  

  

  Жизнь общая, безвременно святая,

  

  

  Где светлые мы будем созерцать

  

  

  И мысль творца, и жизнь родной природы,

  

  

  Где умертвим свое земное я

  

  

  И, полные небесныя свободы,

  

  

  Проникнем вдруг все тайны бытия!

  

  

  Но не хочу напрасных воздаяний,

  

  

  И страшен мне ничтожества конец,

  

  

  Пока из мглы и скорбей и страданий

  

  

  Не вырву я бессмертия венец!

  

  

  Нет, снова в путь! Мое уединенье -

  

  

  Не хладный гроб мечте моей родной,

  

  

  Оно души больной успокоенье

  

  

  И новых сил источник неземной!

  

  

  Я ад пройду, за ним достигну рая

  

  

  И обрету обещанный венец...

  

  

  О, памятна мне мысль твоя святая,

  

  

  Мой дивный Дант, мой пламенный певец,

  

  

  Певец небес, чистилища и ада,

  

  

  И ты едва в сомненье не пришел,

  

  

  Ты, гордых дум возлюбленное чадо!

  

  

  Но спас тебя Вергилия глагол:

  

  

  "Кто не свершит начатое стремленье,

  

  

  Тому позор!" - вещал твой проводник,

  

  

  Когда без сил и весь в изнеможеньи,

  

  

  Чтоб отдохнуть, средь ада ты приник.

  

  

  И вспрянул ты, внезапно обновленный,

  

  

  И закричал: "Я силен, бодр и смел!"

  

  

  И, волею поэта окриленный,

  

  

  Ты адские вертепы пролетел!

  

  

  О Дант, и я, как ты, без содроганья

  

  

  Пройду весь ад, все степени кругов,

  

  

  И насмотрюсь по силе душ страданья

  

  

  На силу их пожизненных грехов!

  

  

  И я, как ты, из тьмы отдохновенья

  

  

  Вергилия глаголом извлечен,

  

  

  Мой гордый дух вспорхнул от убежденья,

  

  

  И далеко уже летает он!

  

  

  Уж перед ним, заманчиво блистая,

  

  

  Готовы там разверзнуться врата

  

  

  Роскошного, таинственного рая:

  

  

  Меня зовет горячая мечта -

  

  

  Туда, туда, где море вдохновенья,

  

  

  Где воли нет предела и конца

  

  

  И где душа в избытке наслажденья

  

  

  Потонет вся в объятиях творца!

  

  

  Пора! Иду я в путь труда и славы,

  

  

  Ты, дева-друг, прости любви моей,

  

  

  И ты, чертог природы величавый,

  

  

  Прости и ты, - я снова брат людей!

  

  

  Я совершу свое предназначенье,

  

  

  Я всё отдам: подругу, славу, честь,

  

  

  Я принесу себя во всесожженье!

  

  

  О! тяжек крест, но должно его несть!

  Пламенно целует удивленную деву, потом отталкивает ее и убегает.

  Солнце совершенно взошло и в полном величии озаряет роскошную

  

  

   природу и бесчувственную деву.

  

  

  <1835>

  

   262. ОТРЫВОК ИЗ ПОДСЛУШАННОГО РАЗГОВОРА

  

  

  

  

   Ich bin zu alt, um nur zu spielen,

  

  

  

  

   Zu jung, um ohne Wunsch zu sein.

  

  

  

  

   Was kann die Welt mir wohl gewahren?

  

  

  

  

   Entbehren sollst du! sollst entbehren! -

  

  

  

  

   Das ist der ewige Gesang,

  

  

  

  

   Der jedem an die Ohren klingt,

  

  

  

  

   Den unser ganzes Leben lang,

  

  

  

  

   Uns heiser jede Stunde singt.

  

  

  

  

  

  

  

  

   "Faust" {*}

  {* Я слишком стар, чтобы только предаваться игре, слишком молод, чтобы обходиться без желаний. Что может дать мне мир? Ты должен отказывать себе! Должен отказывать! Вот вечная песня, которая у каждого звенит в ушах, которую в течение всей нашей жизни хрипло поет нам каждый ее час. "Фауст" (немецк.). - Ред.}

  Утро. Комната молодого человека. Много книг, бумаг, картин. Во

  всем приметный беспорядок. Входит доктор, человек пожилых лет,

  

  

  

  друг молодого человека.

  

  

  

   Молодой человек

  

  

  А, здравствуй! Ты приходишь кстати:

  

  

  Я нынче болен, ночь не спал,

  

  

  Ждал дня, как божьей благодати...

  

  

  Тоска!

  

  

  

  

  Доктор

  

  

  

  О чем ты тосковал?

  

  

  

   Молодой человек

  

  

  О чем?.. Вопрос, ей-ей, премилый!

  

  

  В нем виден медик; вам скажи

  

  

  И что, и как, с какою силой,

  

  

  И место боли укажи...

  

  

  

  

  Доктор

  

  

  Э! Ты опять хандришь!.. Ей-богу,

  

  

  Любезный друг, тебе б пора

  

  

  Сойти на ровную дорогу.

  

  

  Скажи, к чему твоя хандра?

  

  

  Анахронизм она в сем веке!

  

  

  Когда вокруг тебя кипит

  

  

  Жизнь в современном человеке,

  

  

  Когда всё рвется, всё спешит

  

  

  Обнять природу и науки,

  

  

  Когда и ум, и дух, и руки -

  

  

  Всё дышит гением труда,

  

  

  Ты, как стоячая вода,

  

  

  Заглох от грусти и от скуки!

  

  

  Поверь мне, друг, жизнь хороша,

  

  

  В ней ум, и тело, и душа

  

  

  Найдут себе легко по доле,

  

  

  Лишь было б в ней немножко воли,

  

  

  А если в жизни, как средь тьмы,

  

  

  Бредем дорогой мы неровной, -

  

  

  Не жизнь виновна в том, а мы!

  

  

  

   Молодой человек

  

  

  Я виноват иль жизнь виновна,

  

  

  Иль кто другой, - мне всё равно!

  

  

  Я верно знаю лишь одно,

  

  

  Что я живу, что я страдаю,

  

  

  Что день, взошедший надо мной,

  

  

  Я с тайным трепетом встречаю

  

  

  И провожаю со слезой,

  

  

  Что есть в душе моей желанья,

  

  

  Есть жажда веры, есть любовь -

  

  

  И вместе горькое сознанье,

  

  

  Что с каждым днем я буду вновь

  

  

  Желать, грустить, к чему-то рваться,

  

  

  В себе и в жизни сомневаться

  

  

  И никогда...

  

  

  

  

  Доктор

  

  

  

  

  Остановись!

  

  

  Определи свои желанья,

  

  

  Дай жизни цель, мечтам - названье,

  

  

  Что ж невозможно, - откажись!

  

  

  За тенью гнаться, верь, напрасно!

  

  

  

   Молодой человек

  

  

  Да, _откажись_!... Всё песнь одна,

  

  

  Давно знакома мне она!..

  

  

  Что так роскошно, так прекрасно

  

  

  В душе цвело, чем ты дышал,

  

  

  К чему стремился, чем страдал, -

  

  

  Всё вырви! Всё одни мечтанья!

  

  

  На жертву жизни их отдай,

  

  

  А там по силам размеряй,

  

  

  Как на аршин, свои желанья!..

  

  

  Нет, нет! Оставьте мне страданья,

  

  

  В них есть блаженство...

  

  

  

  

  Доктор

  

  

  

  

  

   Может быть.

  

  

  Но жизнь как с ними помирить?

  

  

  

   Молодой человек

  

  

  О, лучше с жизнию расстаться!

  

  

  Без них что может жизнь мне дать?

  

  

  _Я слишком стар, чтоб забавляться,

  

  

  И слишком юн, чтоб не желать_!

  

  

  21 марта 1841

  

  

  Москва

  

  

   264. ПАМЯТИ Е. БАРАТЫНСКОГО

  

  

  В его груди любила и томилась

  

  

  

   Прекрасная душа,

  

  

  И ко всему прекрасному стремилась,

  

  

  

   Поэзией дыша.

  

  

  Святой огонь под хладной сединою

  

  

  

   Он гордо уберег,

  

  

  Не оскудел, хоть и страдал душою

  

  

  

   Средь жизненных тревог.

  

  

  На жизнь смотрел хоть грустно он, но смело,

  

  

  

   И всё вперед спешил;

  

  

  Он жаждал дел, он нас сзывал на дело

  

  

  

   И верил в бога сил!

  

  

  О, сколько раз с горячим рукожатьем,

  

  

  

   С слезою на глазах

  

  

  Он нам твердил: "Вперед, младые братья,

  

  

  

   Пред истиной - всё прах!"

  

  

  О, сколько раз он, старец вечно юный,

  

  

  

   Наш круг одушевлял,

  

  

  Дрожали в нас души живые струны,

  

  

  

   Согласный хор звучал.

  

  

  И дружно мы, напеня наши чаши,

  

  

  

   Их осушали вновь

  

  

  За всё, что есть святого в жизни нашей,

  

  

  

   За правду, за любовь!

  

  

  Он избрал нас, и старец, умирая,

  

  

  

   Друзья, нам завещал,

  

  

  Чтобы, по нем как тризну совершая,

  

  

  

   В борьбе наш дух мужал.

  

  

  28/16 июля 1844

  

  

  Берлин

  

  

  

  

  ПРИМЕЧАНИЯ

  Кроме перевода шекспировской "Бури" (М, 1840), стихотворные произведения С. отдельными изданиями не выходили.

  255. БдЧ, 1836,  4, с. 230, подпись: С ***. Датированный автограф - ПД. На допросе по делу "О лицах, певших в Москве пасквильные стихи", Герцен показал, что текст стихотворения был ему вручен автором (Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 21, М., 1961, с. 415). Т. А. Астракова свидетельствует, что в кругу знакомых С. его стихотворения, в особенности "Умирающий художник", "в то время читались с восторгом" (см.: Т. П. Пассек, Из дальних лет, т. 1, М., 1963, с. 272). До сих пор бытует ошибочное представление о том, что впервые "Умирающий художник" был напечатан в 1913 г. (см.: Герцен, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 21, с. 586).

  256. БдЧ, 1835,  9, с. 7, подпись: С ***. За этой подписью в БдЧ 1835-1836 были опубликованы еще два стихотворения С. "Пери" и "Умирающий художник". Сопоставление "Поэта" с более поздним "Отрывком из подслушанного разговора" (см.  262) не оставляет никаких сомнений в авторстве С. Камоэнс Л. (1524-1580) - португальский поэт, автор знаменитой в свое время поэмы "Лузиады".

  258. Тел., 1836, ч. 34, с. 159, подпись: С. "Раскаяние поэта", как и опубликованные за той же подписью в Тел. 1836 г. (ч. 33) стихотворения "Жаворонок" и "Два мгновения", были ошибочно приписаны П. В. Анненковым Н. В. Станкевичу (см. его очерк о Станкевиче в РВ, 1857, т. 7, с. 442-443). Позднее они были даже включены в изд.: Н. В. Станкевич, Стихотворения. Трагедия. Проза, М., 1890. Авторство С. бесспорно устанавливается на основании его писем, обнаруженных В. С. Нечаевой в ГБЛ (см. ее книгу: В. Г. Белинский. Жизнь и творчество. 1836-1841, М., 1961, с. 356). Из воспоминаний Т. А. Астраковой, приведенных частично в мемуарах Т. П. Пассек, следует, что наряду с "Умирающим художником" в кругу знакомых С. и его друзей с восторгом было принято также стихотворение "Три подруги". См.: Т. П. Пассек, Из дальних лет. Воспоминания, т. 2, СПб., 1879, с. 317. В последнем изд. этой книги редакторы его, повидимому, заподозрили ошибку в загл. "Три подруги", исправив его на "Три поры" (у. С. есть стихотворение и с таким загл.). Между тем Астракова под этим названием бесспорно имеет в виду "Раскаяние поэта" (см. начало фрагмента 14 из его первой части), которое ходило по рукам и обсуждалось друзьями автора по кружку. С. очень интересовался их мнением. 27 декабря 1835 г. Огарев писал Н. X. Кетчеру в Москву: "Недавно также получил письмо от Сатина и стихи на преданность (resignation ***) довольно хорошие, но я думаю, ты их имеешь..." (Н. П. Огарев, Избр. социально-политические и философские произведения, т. 2, М., 1956, с. 274). Resignation - первоначальное, условное загл. произведения. О мнении Огарева узнаем также из письма С. к Кетчеру от 28 января 1836 г., которое приводится там на французском языке (ГБЛ): "Спасибо, спасибо за твою "Резиньяцию", я в ней вижу твою душу, как вижу в ней и свою; это нечто очень мне близкое. Вот пьеса, которую будут читать". В этом же письме С. цитирует и отзыв Н. М. Языкова: "Помните ли, что я говорил вам, что стихи ваши не довольно звучны и полны, что вы не стараетесь забрать в руки владение русским языком. Последняя ваша пьеса заставляет меня раскаяться в моем упреке, - она выше всех ваших произведений. Стихи ее полны и звуков и мыслей". Письмо к Кетчеру является ответом на его придирчивый отзыв, сообщенный им С. письменно в Симбирск. Оспаривая ряд упреков своего корреспондента, С. писал ему 28 января 1836 г.: "Перечти, пожалуйста, со вниманием эту пиесу, ей-ей, она имеет достоинства, которые ты, может быть, в своем порыве не хотел или не успел заметить. Верь мне, что я гляжу глазами всевозможного беспристрастия на мое произведение, хорошо вижу его недостатки, но замечаю и его достоинства. Вот мое мнение: заглавие никуда не годится, но как перевести слово "resignation"? Конец 1-ой части очень, очень слаб - чувствую, но не могу переменить, оттого, что я не к_у_ю стихов, как ты говоришь, а пишу их под диктовку д_у_ш_и. В доказательство посмотри мою черновую тетрадь, - она почти так же чиста, как и переписанная. Набора эпитетов по той же причине нет; есть, может быть, неверность и многоречие, но этого, сознаюсь, я сам не могу заметить, а желал бы, чтобы кто-нибудь указал мне на них. И верь: я первый буду моим обвинителем. Лучшие места в 1-ой части - это "Дева" и "Природа". 2-я ч. выдержана от начала до конца, и выдержана, как кажется, довольно сильно, есть счастливые мысли - это в_о_с_т_о_к и плодовитое дерево, есть счастливые выражения - это слезы жалости дерева и проч. и проч. Замечание твое насчет Девы несправедливо потому только, что я смотрел с другой точки зрения, хотя я вполне понимаю и разделяю мысль твою. Юноша обвиняет людей в эгоизме; это чувство оттолкнуло его от общества, и он ограничил мир свой тремя подругами: в минуту самосозерцания он видит, что он сам эгоист, и чтобы отстранить от себя этого упрека, который ужасает его больше всего, он разрушает волшебный мир свой, отталкивает деву как причину своего эгоизма и идет возложить на рамена свои тяжесть креста. Он пока действует почти безотчетно, по одному влечению благородной, возвышенной души; смотри, как сначала колеблется он, видя, что страсти и чувства бушуют в груди его. Но вспыхнула мысль, и она летит, как ядро, вытолкнутое силою пороха из жерла пушки. Это - олицетворение самоотвержения. Но готов ли юноша, но юноша - поэт, а не философ; когда бы я хотел представить философа, я бы не упустил мысли, которую изложил ты в письме своем. Деву я не ограничиваю стороной физическою. Я хотел олицетворить в ней л_ю_б_о_в_ь. Не это ли мир женщины, а разве тесен он до того времени, пока существует с_е_м_е_й_с_т_в_о? Юноша мой снова сойдется с женщиною, он пойдет с ней рука об руку, но не теперь, а когда поэзия его пересоздастся в философию, а теперь не обвиняй его: не он, а ливень эгоизма оттолкнуло деву". В след. письме к Кетчеру под загл. "Антикритика" (дата не указана) С. отвечает ему на второй "подробный разбор" произведения, который, подобно первому, до нас не дошел. "Большая часть твоих замечаний, - пишет С, - совершенно справедлива, но есть и ошибочные, а именно: в 1-ой строфе ты нашел противоречие, которого не существует... Первые 4 стиха выражают н_а_с_т_о_я_щ_е_е положение юноши: в уединении нашел он роскошную природу, и снова душа его породнилась с тишиной, спокойствием и счастием. Надолго ли это? Неизвестно, но мысль кончена в этих 4-х стихах, она полна! И <знак>" - " отделяет ее от следующего. Не мешай же отделенного в следующих 4-х стихах: "Среди людей с надеждой неизменной" и проч. Он говорит о своем п_р_о_ш_е_д_ш_е_м как будто бы для того, чтоб оправдать свое н_а_с_т_о_я_щ_е_е. 9-й и 10-й стихи: "Но хладный..." и проч. служат связью между этими 4-мя стихами и остальными 6-ю, переходом от п_р_о_ш_е_д_ш_е_г_о к настоящему". Далее, ответив на мелкие привязки, С. продолжает: "С чего ты взял упрекать меня в самохвальстве? С чего ты взял, что мой ю_н_о_ш_а - я? Разве герой сочинения должен быть непременно сам сочинитель? Поверь, что я хорошо знаю свои недостатки, свои слабости и никак не ставлю себя... так высоко, как я хотел поставить моего юношу. Коли хочешь, этот юноша - я, но я идеальный, очищенный от всех недостатков, облеченный новыми достоинствами, след<овательно>, это "я" - совершенно новое, самобытное лицо - нисколько не смешается со мною настоящим. Зачем же обвинять меня в самохвальстве, когда я во всей пьесе о себе ни гу-гу. Конрад Байрона (в его "Морском разбойнике") есть сам Байрон, но Байрон - не Конрад! Все герои байроновских поэм - Байроны, однако Дон-Жуан - не Чайльд-Гарольд - не Конрад... и так далее. Байрон ясно указывает читателю, чтоб он не смешивал е_г_о н_а_с_т_о_я_щ_е_г_о с н_и_м и_д_е_а_л_ь_н_ы_м, и даже строфы, в которых он говорит о себе собственно, как бы отъял их от остальной части поэмы..."

  Часть первая. Туманной Англии поэт - Байрон. Часть вторая. Gieb mir das Weib so teuer deinem Herzen и т. д. - цитата из стихотворения Ф. Шиллера "Resignation" ("Отречение"), очень популярного среди русских романтиков. Но спас тебя Вергилия глагол. "Божественная комедия" Данте начинается с того, что герой поэмы попадает в дремучий лес, где его подстерегают кровожадные звери. Вергилий (вернее, тень давным-давно умершего римского поэта) помогает ему избежать рокового конца и становится проводником спасенного по аду и чистилищу.

  262. ОЗ, 1841,  6, с. 150. Эпиграф - из первой части "Фауста" Гете.

  264. "Русская мысль", 1890,  10, с. 12, в публикации под загл. "Из переписки недавних деятелей (Материалы для истории русского общества)". Стихотворение было отослано при письме Огарева и С. к Герцену от 22 августа н. с. 1844 г. из Берлина. С. писал: "Посылаю вам стихи на смерть Е. Баратынского. Он умер в Неаполе в первых числах июля, и смерть его была нам чувствительна. В Париже мы сблизились с ним и полюбили всею душой: он имел много планов и умер, завещая нам привести их в исполнение. Если понравятся стихи, перешлите их Барону" (там же, с. 12). Барон - дружеская кличка Н. X. Кетчера. При аресте С. в 1849 г. стихотворение было извлечено из его бумаг и приобщено к делу. На допросе чиновники III Отделения интересовались, кому посвящены стихи.