iv>
Возразил гуляка.
"Больно ночь муруга!" -
"Ну, не ври, любезный!"
И пошли два друга
К двум еловым шишкам. Стук-стук! - "Отворяй-ка
Двери!" -
"Кто там?" -
"Леший!" -
"Кто там?" -
"Вылезай-ка!"
И светляк с разбитым фонарем пустился
В лес казать дорогу. Клялся и божился,
Что совсем не знает, где там обитает
Соловей, что нужно, если кто желает
Знать его _фатеру_, допросить у Розы.
"Я, - сказал гуляка, - у такой занозы
Спрашивать не стану: и глупа ужасно,
И молчит, как рыба, и небезопасна". -
"Ну, так хоть улитку допросите". -
"Враки!
Ты совсем не знаешь, где зимуют раки.
Надо втихомолку пробираться влево,
К муравьиным кучам, дальше от посева".
Вдруг гуляки голос превратился в шепот:
В темноте раздался чей-то резвый топот,
В куст через дорогу проскакала мышка.
У гуляки тотчас началась одышка:
Он маленько струсил. Впрочем, от испуга
Скоро он очнулся, догоняя друга.
Ветер унимался, и луна в сквозные
Своды темной рощи словно золотые
Струны протянула. Мшистые коренья
Просияли, словно дожидаясь пенья.
И, о чудо! в дебрях вдруг раздался голос
Соловья - и дрогнул мой артист, и волос
Дыбом на макушке стал от ощущенья
Страха и тревоги, гнева и смятенья.
"Вот он! вот!" - шепнул он, притаив дыханье..
"Что это за пенье? Просто рокотанье, -
Тут ему заметил друг его гуляка, -
Все в одних руладах, все в одних..." -
"Однако, -
Возразил герой мой, - не бранись напрасно!
Плут едва ли может петь так сладкогласно".
"Что вы тут? Зачем вы?" - харю выставляя
Из норы, спросила их оса лесная.
"Эх, оса голубка! что ты смотришь волком:
Мы не лиходеи, - отвечай нам толком:
Вышли мы на поиск..." И кузнечик смело
Выглянувшей харе объяснил, в чем дело.
"Нешто я не знаю, как она вертелась, -
Запищала харя, - пофиньтить хотелось...
Этому никак уж третий день, как минул...
Соловей-то клюнул, да потом и кинул.
Ползала бедняжка, ползала немало;
Если в муравейник сдуру не попала,
Где-нибудь у наших червяков спросите...
Я ж оса - и только, - ну и не взыщите!" -
С этим словом, как-то скорчась, опустилась
Харя эта в норку и в подвале скрылась.
"Так бы вот и съездил я по этой харе, -
Проворчал гуляка, - если б был в ударе".
Но артист-кузнечик горестным рассказом
Так был отуманен, что, казалось, разум
Потерял... И долго сладостные трели
Соловья так смутно для него звенели,
Как звенит порою в час ночной метели,
Глухо замирая, колокольчик дальний
В глубине пустыни снежной и печальной.
ПЕСНЬ 7
Долго, до полночи прыгуны блуждали,
Наконец на свежий след они напали.
Светлячок вертелся подле их недаром,
И Диана, тучку золотым пожаром
Охватив, недаром отклоняла ветки
И кой-где чертила яркие отметки;
Для моих героев бледный луч богини
Путеводным светом был среди пустыни.
Там, неподалеку спеющей брусники,
Под корнями красной полевой гвоздики,
Одиноким трупом бабочка лежала:
Ножки протянула, крылья распластала
И, казалось, лежа небесам молилась,
Вся окоченела, но не изменилась;
Тот же сохранился очерк милый, нежный,
Тою же сияли белизною снежной
Матовые крылья. Черная косынка
На груди раскрылась. Крупная слезинка,
Как алмаз, блестела около ресницы,
И как бархат были темные косицы.
Мертвая казалась сонной; но чернела
Маленькая ранка... Молча возле тела
Постоял кузнечик, сердцем надрываясь.
Молча с огонечком к трупу наклоняясь,
Светлячок, как будто сильно пораженный
Небывалым чудом, жмурился, как сонный,
У гуляки тоже хмель прошел. Сурово
Он глядел, и то, что видел, было ново
Для него. Он понял, что была б тут шутка
Вовсе неприлична. Даже как-то жутко
Становилось сердцу вечного гуляки,
Даже покривилась рожа забияки,
Потому что был он добрая скотинка.
Видя, как у мертвой на лице слезинка
Неподвижно светлой капелькой стояла,
Он шептал: "Бабошка! - Ты отпировала!
Так и мы у смерти дни свои воруем;
Попадемся с кражей - да и отпируем!"
Впрочем, мой гуляка был такого сорту,
Что свое унынье вмиг отправил к черту
И, толкнув артиста, молвил: "Ну, конечно,
Жаль, да ведь нельзя же горевать нам вечно!
Сделаем носилки, и ее прилично
Отнесем под Липки. Все пойдет отлично.
Только ты напрасно, брат, не надрывайся,
Сил не трать и плакать после постарайся".
Сделали носилки, положили тело,
Подняли и долго поступью несмелой
Шли они по травкам, шли они по кочкам.
Впереди, мелькая ярким огонечком,
Шел светляк - и сотни разных насекомых,
Нашему артисту вовсе незнакомых,
Шумно просыпались в перелеске темном.
"А! ба! кто там? что там?" - слышалося в сонном
Царстве. Вдруг во мраке жалкий писк раздался:
Муравей какой-то под ноги попался
Нашему гуляке - он его и тиснул.
Вслед за этим визгом - в роще кто-то свистнул.
Комары, проснувшись и поднявшись роем,
Затрубили в трубы, точно перед боем.
Но слетевшись кучей и увидев тело,
Взяли тоном ниже (поняли, в чем дело...)
И, трубя плачевно, в расстояньи дальном
Огласили воздух маршем погребальным,
К светляку другие светляки пристали:
Свечи их то гасли, то опять мелькали.
С жалобным жужжаньем поднимались мухи
И, жужжа, друг другу поверяли слухи.
Бабочка - Сильфиды прежняя подруга -
Высунула носик, бледная с испуга,
И потом, спустившись по листочкам, села
На холодный камень и - оцепенела.
Предрассветный ветер, невидимкой вея,
Думал, что воскреснет молодая фея:
Шевелил у мертвой легкими крылами,
И дышал в лицо ей влажными устами,
И потом далеким проносился стоном,
И по всем тропинкам отдавался звоном,
Чашечки лиловых цветиков качая.
И роса, как слезы, холодно сверкая,
Медленно стекала с усиков цветущей
Повилики, робко по стволам ползущей;
И благоухали тысячи растений;
И сквозь дым деревья в виде привидений
Головой кивали. - Тихо раздвигая
Облака, вставала зорька золотая, -
И когда все стало ясно от улыбки
Пламенной богини, принесли под Липки
Мертвую Сильфиду - там ее сложили,
Вырыли могилу и похоронили.
И когда над этой новою могилой
Думал злую думу мой артист унылый,
В жарких искрах солнца за лесной куртиной
Звучно раздавался рокот соловьиный.
1859