По Эдгар Аллан - Вильям Вильсон

; И опять, и опять, вопрошая тайкомъ свою душу, я восклицалъ: "Кто-же онъ? - откуда онъ? - и каковы его цѣли?" Но отвѣта не находиль. Я начиналъ съ самымъ тщательнымъ вниман³емъ изслѣдовать пр³емы, методы, и отличительныя черты его наглаго высматриван³я. Но даже и въ этой области у меня было слишкомъ мало данныхъ, чтобы строить догадки. Поистинѣ удивительно было, что во всѣхъ многочисленныхъ случаяхъ, когда онъ становился мнѣ поперекъ дороги, онъ становился только для того, чтобы разрушить планы, которью, будучи приведены въ исполнен³е, могли бы кончиться только чѣмъ нибудь злостнымъ. Плохое утѣшен³е для темперамента такого властолюбиваго! Скудное вознагражден³е за поруганныя права свободнаго выбора, поруганныя такъ нагло и съ такимъ упорствомъ!

   Мнѣ пришлось также замѣтить, что мой учитель въ течен³и долгаго пер³ода времени (между тѣмъ какъ онъ самымъ тщательнымъ образомъ и съ самой удивительной ловкостью продолжалъ осуществлять свое капризное желан³е и постоянно имѣлъ одинаковую со мною наружность) устраивалъ всегда такъ, что каждый разъ, когда онъ вмѣшивался въ мои желан³я, я не могъ замѣтить отдѣльныхъ чертъ его лица. Что бы изъ себя ни представлялъ Вильсонъ, конечно, это было ничѣмъ инымъ, какъ верхомъ аффектац³и или дурачества. Развѣ онъ могъ хотя на минуту предполагать, что я ошибался насчетъ личности того, кто въ Этонѣ давалъ мнѣ непрошеные совѣты, въ Оксфордѣ запятналъ мою честь, въ Римѣ былъ помѣхой моему честолюб³ю, въ Парижѣ - моей мести, въ Неаполѣ - моой страстной любви, въ Египтѣ - тому, что онъ лживо назвалъ моимъ скряжничествомъ - могъ ли онъ сомнѣваться, что я узнаю въ немъ моего закоренѣлаго врага и злого ген³я, Вильяма Вильсона, моихъ школьныхъ дней - соименника, сотоварища, соперника - ненавистнаго и страшнаго соперника въ заведен³и доктора Брэнсби? Не можетъ быть!- Но я хочу поскорѣй разсказать послѣднюю достопримѣчательную сцену всей драмы.

   До сихъ поръ я лѣниво подчинялся этому деспотическому владычеству. Чувство глубокаго почтен³я, съ которымъ я привыкъ относиться къ возвышенному характеру, къ величественной мудрости, къ видимой вездѣсущности и всезнанию Вильсона въ соединен³и съ чувствомъ страха, внушеннаго мнѣ нѣкоторыми другими его чертами и притязан³ями, навязало мнѣ мысль о моей полной слабости и безпомощности, и заставило меня всецѣло подчиниться его произволу, хотя и съ чувствомъ горестнаго отвращен³я. Но за послѣднее время я всецѣло отдался вину, и его умопомрачающее вл³ян³е, сочетавшись съ моимъ наслѣдственнымъ темпераментомъ, все болѣе и болѣе наполняло меня нетерпѣн³емъ противъ надзора. Я началъ роптать, колебаться, протестовать, и, была ли это только моя фантаз³я - мнѣ показалось, что упрямство моего мучителя уменьшалось въ прямомъ отношен³и съ увеличен³емъ моей твердости! Какъ бы то ни было, я началъ чувствовать воодушевлен³е загорающейся надежды и, въ концѣ концовъ, взлелѣялъ въ глубинѣ души мрачную и отчаянную рѣшимость сбросить съ себя ярмо рабства.

   Это было въ Римѣ, во время карнавала 18-; я былъ приглашенъ на маскарадъ въ палаццо Неаполитанскаго герцога ди-Бролью. Я много выпилъ вина, болѣе, чѣмъ обыкновенно, и удушливая атмосфера людныхъ комнатъ раздражала меня невыносимо. Кромѣ того, трудность пробраться черезъ тѣсную толпу въ немалой степени увеличивала мою ярость; дѣло въ томъ, что я озабоченно искалъ (не буду говорить, для какихъ низкихъ цѣлей) молодую, веселую и прекрасную супругу престарѣлаго и безумно ее любящаго, ди-Бролью. Съ слишкомъ большой неосмотрительностью она довѣрилась мнѣ, сказавъ заранѣе, какой на ней будетъ костюмъ, и теперь, увидѣвъ ее мелькомъ, я бѣшено пробивался черезъ толпу, по направлен³ю къ ней. Вдругъ я почувствовалъ, что кто-то слегка положилъ руку на плечо мнѣ, и въ моихъ ушахъ раздался вѣчно памятный глухой и ненавистный шопотъ.

   Въ состоян³и неудержимаго бѣшенства и ярости, я быстро повернулся къ тому, кто такъ тревожилъ меня, и грубо схватилъ его за шиворотъ. Какъ я и ожидалъ, онъ былъ одѣтъ совершенно такъ же, какъ и я,- на немъ былъ испанск³й плащь изъ голубого бархата, а на ярко-красной перевязи, проходввшей вокругъ тал³и, была привѣшена шпага. Лицо его было совершенно закрыто черной шелковой маской.

   "Негодяй!" воскликнулъ я, голосомъ хриплымъ отъ бѣшенства, въ то время какъ каждый слогъ, который я произносилъ, казалось, подливалъ мнѣ новой желчи; "негодяй! мошенникъ! проклятая тварь! Ты не будешь больше, ты, не посмеешь больше преслѣдовать меня, какъ собака! за мной, или я заколю тебя тутъ же на мѣстѣ!" Я устремился изъ бальнаго зала въ небольшую смежную прихожую, увлекая за собой своего врага. Онъ не сопротивлялся.

   Войдя въ прихожую, я съ яростью отшвырнулъ его отъ ссбя. Онъ заковылялъ къ стѣнѣ, а я съ ругательствомъ закрылъ дверь и приказалъ ему обнажить шпагу. Вильсонъ заколебался, но только на мгновен³е, затѣмъ съ легкимъ вздохомъ онъ вынулъ свою шпагу и началъ защищаться.

   Недологъ былъ, однако, нашъ поединокъ. Я былъ раздраженъ, взбѣшонъ. Я чувствовалъ, что въ одной моей рукѣ кроется энерг³я и сила цѣлой толпы. Черезъ нѣсколько секундъ я притиснулъ его къ стѣнѣ и, такимъ образомъ держа его въ полной своей власти, съ жестокостью животнаго нѣсколько разъ проткнулъ ему грудь.

   Въ эту минуту кто-то взялся за дверную ручку; я поспѣшилъ задержать вторжен³е, заперъ дверь и тотчасъ же вернулся къ умирающему сопернику, но как³я человѣческ³я слова могутъ въ должной мѣрѣ нарисовать то изумлен³е, тотъ ужасъ, которые овладѣли мною при видѣ зрѣлища, прсдставшаго моимъ глазамъ. Краткаго мгновенья было совѣршенно достаточно, чтобы произвести, повидимому, крайне существенную перемѣну въ обстановкѣ дальняго угла комнаты. Огромное зеркало - такъ сперва показалось мнѣ при моемъ замѣшательствѣ - стояло теперь тамъ, гдѣ раньше не было ничего подобнаго, и когда я шатающейся походкой, въ состоян³и крайняго ужаса, пошелъ къ нему, ко мнѣ приблизился теми же слабыми заплетающимися шагами мой двойникъ, мой собственный образъ, но страшно блѣдный и забрызганный кровью.

   Такъ мнѣ показалось, говорю я, но не такъ было на дѣлѣ. Это былъ мой соперникъ - это Вильсонъ стоялъ персдо мною, охваченный смертной агон³ей. Его плащъ вмѣстѣ съ маской валялся на полу - и не было ни одной нитки во всемъ его костюмѣ - не было ни одной черты во всемъ его лицѣ, такомъ выразительномъ и страшномъ, которая не была бы моей до самаго полнаго тождества,- моей, моей!

   Это былъ Вильсонъ; но онъ больше не шепталъ, я могъ подумать, что это я самъ, а не онъ, говорилъ мнѣ:

   "Ты побѣдилъ, и я уступаю. Но съ этихъ поръ ты также мертвъ - мертвъ для М³ра, для Небесь, и для Надежды! Во мнѣ ты существовалъ - и, убивъ меня, смотри на этотъ образъ, который ничто иное, какъ твой собственный - смотри, камъ безвозвратно, въ моей смерти, ты умертвилъ самого себя!"