По Эдгар Аллан - Колодец и маятник

  

   Собран³е сочинен³й Эдгара По въ переводѣ съ англ³йскаго К. Д. Бальмонта

   Томъ второй. Разсказы, статьи, отрывки, афоризмы.

   М., Книгоиздательство "Скорп³онъ", 1906

   OCR Бычков М. Н.

  

   [Четверостиш³е, составленное для надписи на воротахъ рынка, который предполагался, соорудить на мѣстѣ Якобинскаго клуба въ Парижѣ].

   *) Нечестивая толпа мучителей, неудовлетворенная, утоляла здѣсь долговременную фанатическую жажду невинной крови. Ныне же при благоденств³и отечества, нынѣ по разрушен³и пещеры погребен³я, жизнь и спасен³е отверсты тамъ, гдѣ была зловѣщая смерть.

  

   Я былъ боленъ, боленъ смертельно, благодаря этимъ долгимъ невыносимымъ мукамъ, и когда, наконецъ, они сняли съ меня оковы, и позволили мнѣ сидѣть, я почувствовалъ, что лишаюсь сознан³я. Приговоръ, страшный смертный приговоръ, это были послѣдн³я слова, которыя съ полной отчетливостью достигли до моего слуха. Потомъ звуки инквизиторскихъ голосовъ какъ бы слились въ одинъ неопредѣленный гулъ, раздававш³йся точно во снѣ. Онъ пробудилъ въ моей душѣ представлен³е о круговращен³и, быть-можетъ, потому, что въ воображен³и моемъ онъ сочетался съ глухимъ рокотомъ мельничнаго колеса. Это ощущен³е продолжалось лишь нѣсколько мгновен³й, и вотъ я больше не слыхалъ ничего. Но зато, я видѣлъ, и съ какою страшной преувеличенностью! Я видѣлъ губы судей, облеченныхъ въ черныя одѣян³я. Эти губы показались мнѣ бѣлыми - бѣлѣе, чѣмъ листъ бумаги, на которомъ я сейчасъ пишу, - и тонкими, тонкими до забавности: въ нихъ было напряженное выражен³е суровости, непреклонной рѣшительности, и мрачнаго презрѣн³я къ человѣческимь пыткамъ. Я видѣлъ, что приговоръ, который былъ для меня роковымъ, еще исходитъ изъ этихъ губъ. Я видѣлъ, какъ они исказились, произнося смертельныя слова. Я видѣлъ, какъ они измѣнялись, выговаривая по слогамъ мое имя, и мени охватилъ трепетъ, потому что звука не было слышно. Опьяненный ужасомъ, я видѣлъ, кромѣ того, въ течен³и нѣсколькихъ мгновен³й, легкя, едва замѣтныя колебан³я черной обивки, окутывавшей стѣны зала; и потомъ мой взглядъ былъ привлеченъ семью высокими свѣчами, стоявшими на столѣ. Сперва они казались мнѣ милосердными. Они представились мнѣ бѣлыми стройными ангелами, которыя должны были принести мнѣ спасен³е; но тотчасъ же моей душой овладѣвало чуветво смертельнаго отвращен³я, и я затрепеталь всѣми фибрами моего существа, какъ бы прикоснувшись къ проволокѣ гальванической баттареи, и ангелы сдѣлались безсмысленными призраками, съ головами изъ пламени, и я увидѣлъ, что отъ нихъ мнѣ нечего ждать. И тогда въ мое воображен³е, подобно богатой музыкальной нотѣ, прокралась мысль о томъ, какъ, должно-быть, сладко отдохнуть въ могилѣ. Эта мысль овладѣла мною незамѣтно, и, повидимому, прошло много времени, прежде чѣмъ я вполнѣ оцѣнилъ ен, но именно тогда, когда, духъ мой, наконецъ, началъ достодолжнымъ образомъ ощущать и лелѣять ее, лица судей, какъ бы волшебствомъ, исчезли передо мной; высок³я свѣчи превратились въ ничто; ихъ пламя погасло совершенно: нахлынула черная тьма; всѣ ощущен³я, какъ показалось мнѣ, поглощались быстрымъ бѣшенымъ нисхожден³емъ, точно душа опускалась въ Аидъ. Затѣмъ молчан³е, тишина, и ночь стали моой вселенной.

   Я лишился чувствъ; однако же, я не могу сказать, чтобы всякая сознательность была утрачена. Что именно осталось, я не буду пытаться опредѣлить, не рѣшусь даже описывать; но не все было утрачено. Въ самомъ глубокомъ снѣ не все утрачивается! Въ состоян³и бреда - не все! Въ обморокѣ - не все! Въ смерти - не все! даже въ могилѣ не все утрачивается! Иначе нѣтъ безсмерт³я для человѣка. Пробуждаясь отъ самаго глубокаго сна, мы порываемь тонкую, какъ паутина, ткань какого-mo сна. И секунду спустя (настолько, быть-можетъ, воздушна была эта ткань) мы уже не понмимъ того, что намъ снилось. Когда мы возвращаемся къ жизни послѣ обморока, въ нашихъ ощущен³яхъ есть двѣ ступени; во-первыхъ, ощущен³е умственнаго или духовнаго существован³я: во вторыхъ, ощущен³е существован³я тѣлеснаго. Весьма вѣроятно, что, если бы, достигнувъ второй ступени, мы могли вызвать въ нашей памяти впечатлѣн³я первой, мы нашли бы эти впечатлѣн³я краснорѣчиво переполненными воспоминан³ями о безднѣ, находящейся по ту сторону нашего быт³я. И эта бездна - что она такое? Какимъ образомъ, въ концѣ концовъ, можемъ мы отличить ея тѣни отъ тѣней могильныхъ? Но, если впечатлѣн³я того, что я назвалъ первой ступенью, не могутъ быть возсозданы въ памяти произвольно, не приходятъ ли они къ намъ послѣ долгаго промежутка сами собою, между тѣмъ какъ мы удивляемся, откуда они пришли? Кто никогда не лишался чувствъ, тотъ не принадлежитъ къ числу людей, которые видятъ въ пылающихъ угляхъ странные чертоги и безумно-знакомыя лица; онъ не видитъ, какъ въ воздухѣ витаютъ печальныя видѣн³я, которыя зримы лишь немногимъ; онъ не будетъ размышлять подолгу объ ароматѣ какого-нибудь новаго цвѣтка; его умъ не будетъ завороженъ особеннымъ значен³емъ какого-нибудь музыкальнаго ритма, который раньше никогда не привлекалъ его вниман³я.

   Среди неоднократныхъ и тщательныхъ попытокъ вспомнить о томъ, что было, среди упорныхъ старан³й уловить какой-нибудь лучъ, который озарилъ бы кажущееся небыт³е, охватившее мою душу, были мгновенья, когда мнѣ казалось, что попытки мои увѣнчаются успѣхомъ; были кратк³е, очень кратк³е, промежутки, когда силой заклинан³я я вызывалъ въ своей душѣ воспоминанья, и разсудокъ мой, бывш³й трезвымъ въ этотъ второй пер³одъ, могъ отнести ихъ только къ пер³оду кажущейся безсознательности. Эти неясныя тѣни, выросш³я въ моей памяти, заставляютъ меня смутно припомнить о высокихъ фигурахъ, которыя подняли меня и молчаливо понесли внизъ - все ниже - все ниже - пока наконецъ мною не овладѣло отвратительное головокружен³е, при одной только мысли о безконечномъ нисхожден³и. Эти неясныя тѣни говорятъ также о смутномъ ужасѣ, охватившемъ мое сердце, благодаря тому, что это сердце было такъ неестественно спокойно. Затѣмъ слѣдуетъ чувство внезапной неподвижности, оцѣпеннившей все кругомъ; какъ будто бы тѣ призраки, которые несли меня (чудовищный кортэжъ!), въ своемъ нисхожден³и, вышли за границы безграничнаго, и стали, побѣжденные трудностью своей задачи. Затѣмъ я припоминаю ощущен³е чего то плоскаго и сырого; и послѣ этого все дѣлается безум³емъ - безум³емъ памяти, бьющейся въ запретномъ. Совершенно внезапно въ душу мою опять проникли ощущен³я звука и движен³я - это бѣшено билось мое сердце, и слухъ воспринималъ звукъ его б³ен³я. Потомъ слѣдуетъ промежутокъ, впечатлѣн³е котораго совершенно стерлось. Потомъ опять звукъ, и движен³е, и прикосновен³е къ чему-то, и ощущен³е трепета, захватывающее меня всецѣло. Потомъ сознан³е, что я живъ, безъ всякой мысли - состоян³е, продолжавшееся долго. Потомъ, совершенно внезапно, мысль, и паническ³й ужасъ, и самая настойчивая попытка понять, въ какомъ положен³и я нахожусь. Потомъ страстное желан³е ничего не ощущать. Потомъ быстрое возрожден³е души, и попытка, удавшаяся, сдѣлать какое-нибудь движен³е. И вотъ у меня встаетъ ясное воспоминан³е о допросѣ, о судьяхъ, о черной стѣнной обивкѣ, о приговорѣ, о недомоган³и, объ обморокѣ. Затѣмъ полное забвен³е всего, что было дальше; объ этомъ мнѣ удалось вспомнить позднѣе, лишь смутно и съ помощью самыхъ упорныхъ попытокъ.

   До сихъ поръ я не открывалъ глазъ. Я чувствовалъ, что лежу на спинѣ, безъ оковъ. Я протянулъ свою руку, и она тяжело упала на что-то сырое и твердое. Въ такомъ положен³и я держалъ ее нѣсколько долгихъ минутъ, стараясь въ то же время понять, гдѣ я и что же со мною произошло. Мнѣ очень хотѣлось открыть глаза, но я не смѣлъ. Я боялся перваго взгляда на окружающ³е предметы. Не то меня пугало, что я могу увидѣть что-нибудь страшное, меня ужасала мысль, что я могу не увидать ничего, наконецъ, съ безумнымъ отчаян³емъ въ сердцѣ, я быстро открылъ глаза. Увы! мои худш³я мысли оправдались. Вѣчная ночь окутывала меня своимъ мракомъ. Я почувствовалъ, что задыхаюсь. Непроницаемость мрака, казалось, давила и удушала меня. Воздухъ былъ невыносимо тяжелъ. Я все еще лежалъ неподвижно, и старался овладѣть своимъ разсудкомъ. Я припоминалъ пр³емы, къ которымъ всегда прибѣгала Инквизиц³я, и, исхсдя отсюда, старался вывести заключен³е относительно моего настоящаго положен³я. Приговоръ былъ произнесенъ, и мнѣ представлялосъ, что съ тѣхъ поръ прошелъ очень большой промежутокъ времени. Однако ни на одно мгновен³е у меня не появилось мысли, что я дѣйствительно мертвъ. Подобная догадка, несмотря на то, что мы читаемъ объ этомъ въ романахъ, совершенно несовмѣстима съ реальнымъ существован³емъ; - но гдѣ я былъ и что было со мной? Приговоренные къ смерти, какъ я зналъ, погибали обыкновенно на auto-da-fes, и одинъ изъ осужденныхъ былъ сожженъ какъ разъ въ ту ночь, когда мнѣ былъ объявленъ приговоръ. Не былъ ли я снова брошенъ въ тюрьму для того, чтобы дождаться слѣдующей казни, которая должна была послѣдовать не ранѣе, какъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ? Я видѣлъ ясно, что этого не могло быть. Жнртвы претерпевали немедленную кару. Кромѣ того, въ моей тюрьмѣ, какъ и вездѣ въ Толедо въ камерахъ для осужденныхъ, былъ каменный полъ, и въ свѣтѣ не было совершенно отказано.

   Страшная мысль внезапно охватила меня, кровь отхлынула къ сердцу, и на нѣкоторое время я опять погрузился въ безчувственность. Придя въ себя, я тотчасъ же вскочилъ на ноги, судорожно трепеща всѣмъ тѣломъ. Какъ сумасшедш³й, я сталъ махать руками надъ собой и вокругъ себя, по всѣмъ направлен³ямъ. Я не ощущалъ ничего; но меня ужасала мысль сдѣлать хотя бы шагъ, я боялся встрѣтить стѣны гробницы. Я весь покрылся потомъ, онъ висѣлъ у меня на лбу крупными холодными каплями. Наконецъ пытка неизвѣстности сдѣлалась невыносимой, и я сдѣлалъ осторожное движен³е впередъ, широко раскрывъ руки, и съ напряжен³емъ выкатывая глаза, въ надеждѣ уловить хотя бы слабый проблескъ свѣта. Я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, но кругомъ была только пустота и тьма. Я вздохнулъ свободнѣе. Повидимому, было несомнѣнно, что меня, по крайней мѣрѣ, не ожидала участь самая ужасная.

   И въ то время какъ я продолжалъ осторожно ступать впередъ, на меня нахлынули безпорядочной толпой воспоминан³я, множество смутныхъ разсказовъ объ ужасахъ, совершающихся въ Толедо. О здѣшнихъ темницахъ разсказывались необыкновенныя вещи - я всегда считалъ ихъ выдумками - вещи настолько странныя и страшныя, что ихъ можно повторять только шопотомъ. Было ли мнѣ суждено погибнуть отъ голода въ этомъ черномъ подземелти или, быть-можетъ, меня ожидала участь еще болѣе страшная? Я слишкомъ хорошо зналъ характеръ моихъ судей, чтобы сомнѣваться, что въ результатѣ должна была явиться смерть, и смерть - какъ нѣчто изысканное по своей жестокости. Единственно, что меня занимало или мучило - это мысль, въ какой формѣ придетъ смерть, и когда.

   Мои протянутыя руки наткнулись, наконецъ, на какое-то твердое препятств³е. Это была стѣна, повидимому, каменная - очень гладкая, скользкая, и холодная. Я пошелъ вдоль ея, ступая съ крайней осторожностью, внушенной мнѣ старинными разсказами. Однако, этотъ пр³емъ не доставилъ мнѣ никакой возможности изслѣдовать размѣры моей тюрьмы; я могъ обойти стѣну и вернуться къ мѣсту, откуда я пошелъ, не замѣчая этого, настолько однообразна была эта стѣна. Тогда я потянулся за ножомъ, который былъ у меня въ карманѣ, когда я былъ введенъ въ инквизиц³онный залъ, но онъ исчезъ; платье было перемѣнено на халатъ изъ грубой саржи. У меня была мысль воткнуть лезвее въ какую-нибудь небольшую трещину и такимъ образомъ прочно установить исходную точку. Трудность, однако, была самая пустячная, хотя при разстройствѣ моей умственной дѣятельности она показалась мнѣ сначала непреоборимой. Я оторвалъ отъ халата часть обшивки, и положилъ этотъ кусокъ во всю длину къ стѣнѣ, подъ прямымъ угломъ. Идя наощупь и обходя тюрьму кругомъ, я не могъ не дойти до этого обрывка, совершивъ полный кругъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, я разсчитывалъ, но я не принялъ во вниман³е ни возможныхъ размѣровъ тюрьмы, ни собственной слабости. Почва была сырая и скользкая. Невѣрными шагами, я шелъ нѣкоторое время впередъ, потомъ споткнулся и упалъ. Крайнее утомлен³е побудило меня остаться въ этомъ распростертомъ положен³и, и вскорѣ мною овладѣлъ сонъ.

   Проснувшись и протянувъ свою руку впередъ, я нателъ около себя хлѣбъ и кружку съ водой. Я былъ слишкомъ истощенъ, чтобы размышлять, и съ жадностью принялся пить и ѣсть. Вскорѣ послѣ этого я опять принялся огибать тюрьму и съ большими трудностями пришелъ, наконецъ, къ куску саржи. До того мгновен³я, какъ я упаль, я насчиталъ пятьдесятъ два шага, а послѣ того, какъ продолжилъ свое изслѣдован³е, мнѣ пришлось сдѣлать еще сорокъ восемь шаговъ, прежде чѣмъ я дошелъ до обрывка. Въ общемъ, значитъ, получилось сто шаговъ; и, допуская, что два шага составляютъ ярдъ, я предположилъ, что тюрьма простирается на пятьдесятъ ярдовъ въ своей окружности. Я натолкнулся, однако, на множество угловъ и такимъ образомъ не могъ узнать, какую форму имѣетъ сводъ, мнѣ показалось только, что это именно сводъ.

   Мнѣ, конечно, мало было пользы дѣлать подобныя изыскан³я: никакой надежды, разумѣется, не могло быть съ этимъ связано, но смутное любопытство побуждало меня продолжать ихъ. Оставивъ стѣну, я рѣшился пересѣчь площадь тюрьмы. Сперва я ступалъ съ крайними предосторожностями, потому что, хотя полъ и былъ сдѣланъ, повидимому, изъ солиднаго матер³ала, тѣмъ не менѣе, онь отличался предательской скользкостью. Потомъ, однако, я сталъ смѣлѣе, и уже ступалъ твердо, безъ колебан³й, пытаясь пересѣчь тюрьму по прямой лин³и, насколько это было для меня возможно. Я сдѣлалъ такимъ образомъ шаговъ десять-двѣнадцать, какъ вдругъ оставшаяся часть полуоборванной обшивки халата запуталась у меня между ногъ. Я наступилъ на нее и упалъ прямо лицомъ внизъ.

   Въ замѣшательствѣ паден³я я не могъ сразу замѣтить одного поразительнаго обстоятельства, которое, тѣмъ не менѣе, не замедлило привлечь мое вниман³е черезъ нѣсколько секундъ, пока я еще продолжалъ лежать распростертый во всю длину. Дѣло въ томъ, что мой подбородокъ находился на полу тюрьмы, но губы и верхяяя часть головы не прикасались ни къ чему, хотя, повидимому, они были на болѣе низкомъ уровнѣ, чѣмъ подбородокъ. Въ то же самое время мой лобъ, казалось, былъ окутанъ какимъ-то клейкимъ испарен³емъ, и своеобразный запахъ гн³ющихъ грибковъ поразилъ мое обонян³е. Я протянулъ передъ собою руку, и содрогнулся, увидя, что упалъ на самомъ краю круглаго колодца, размѣровъ котораго я, конечно, не могъ опредѣлить въ ту минуту. Ощупывая каменную кладку надъ самымъ краемъ, я смогъ оторвать небольшой обломокъ и бросилъ его въ пропасть. Въ течен³и нѣсколькихъ секундъ я вслушивался въ звуки камня, ударившагося о стѣну пропасти въ своемъ нисхожден³и; наконецъ, онъ мрачно булькнулъ въ воду, и этотъ звукъ былъ повторенъ громкимъ эхомъ. Въ тотъ же самый моментъ послышался другой звукъ, точно надо мной мгновенно открылась и закрылась дверь, между тѣмъ какъ слабый отблескъ свѣта быстро скользнулъ во тьмѣ и такъ же быстро исчезъ.

   Я ясно увидѣлъ, какая участь была приготовлена для меня, и поздравилъ себя со счастливой случайностью, благодаря которой избѣжалъ ея. Еще шагъ, и меня не было-бы въ живыхъ; и эта смерть отличалась именно такимъ характеромъ, что я считалъ пумтой выдумкой, когда о ней говорилось въ разсказахъ, касавшихся Инквизиц³и. Для жертвъ ея тиранн³и была избираема смерть или съ самыми жестокими физическими муками, или съ самыми отвратительными нравственными ужасами. Мнѣ было предназначоно послѣднее. Благодаря долгимъ страдан³ямъ, нервы мои были напряжены до такой степени, что я содрогался при звукахъ собственнаго голоса, и сдѣлался субъектомъ во всѣхъ смыслахъ подходящимъ для ожидавшихъ меня пытокь.

   Трепеща всѣмъ тѣломъ, я наощупь пошелъ назадъ къ стѣнѣ - рѣшаясь скорѣе умереть тамъ, нежели подвергаться опасности познакомиться съ ужасами колодцовъ, цѣлое множество которыхъ моя фантаз³я нарисовала мнѣ вокругъ меня въ разныхъ мѣстахъ тюрьмы. При другомъ состоян³и разсудка я имѣлъ бы мужество окончить свои бѣды сразу, бросившись въ одну изъ пучинъ; но тогда я былъ самымъ жалкимъ изъ трусовъ. Я не могъ также забыть того, что читалъ объ этихъ колодцахъ - именно, что внезапная смерть не составляла задачи ихъ чудовищнаго устройства.

   Душевное возбужден³е продержало меня въ состоян³и бодрствован³я въ течен³и долгихъ часовъ; но наконецъ я опять заснулъ. Проснувшись, я нашелъ около себя, какъ прежде, хлѣбъ и кружку съ водой. Меня мучила страшная жажда, и я выпилъ всю воду сразу. Она, должно-быть, была смѣшана съ какимъ-нибудь составомъ, потому что, едва я ее выпилъ, какъ мною овладѣла непобѣдимая сонливость. Я погрузился въ глубок³й сонъ - въ сонъ, подобный смерти. Какъ долго онъ продолжался, я не могу, конечно, сказать; но, когда я опять раскрылъ глаза, окружающ³е предметы были видимы. Благодаря странному сѣрнистому с³ян³ю, происхожден³е котораго я сперва не могъ опредѣлить, я могъ видѣть размѣры и внѣшн³я очертан³я тюрьмы.

   Я сильно ошибся касательно ея величины; вся окружность стѣнъ не превосходила двадцати пяти ярдовъ. Это обстоятельство на нѣсколько минутъ наполнило меня цѣлымъ множествомъ напрасныхъ тревогъ; поистинѣ напрасныхъ - ибо при страшныхъ обстоятельствахъ, подъ властью которыхъ я находился, могло-ли быть что-нибудь менѣе важное, нежели размѣръ моей тюрьмы? Но душа моя страннымъ образомъ услаждалась пустяками, и я ревностно пытаяся объяснить себѣ свою ошибку. Наконецъ, истина внезапно открылась мнѣ. Когда я въ первый разъ предпринялъ свои изслѣдован³я, я насчиталъ пятьдесятъ два шага до того времени, какъ упалъ; я долженъ былъ тогда находитсья шага за два отъ куска саржи; въ дѣйствительности, я уже почти обошелъ весь сводъ. Потомъ я уснулъ, и, проснувшись, пошелъ назадъ по пройденному пути, и такимъ образомъ рѣшилъ, что окружность тюрьмы была вдвое болѣе противъ своихъ дѣйствительныхъ размѣровъ. Смутное состоян³е моего разсудка помѣшало мнѣ замѣтить, что, когда я началъ свое изслѣдован³е, стѣна была у меня слѣва, а когда кончилъ, она была справа.

   Я обманулся также и относительно формы тюрьмы. Ощупывая дорогу, я нашелъ много угловъ и отсюда выволъ представлен³е о большой неправильности. Такъ велика власть полной темноты, когда она оказываетъ свое дѣиств³е на человѣка, пробуждающагося отъ летарг³и или отъ сна! Углы представляли изъ себя ничто иное, какъ нѣкоторыя небольш³я понижен³я уровня или ниши, находивш³яся на неровныхъ промежуткахъ другъ отъ друга. Общая форма тюрьмы представляла изъ себя четыреугольникъ. То, что я счелъ каменной кладкой, оказалось желѣзомъ, или какимънибудь другимъ металломъ, это были огромные пласты, сшивки которыхъ, или смычки, обусловливали понижен³е уровня. Вмя поверхность этой металлической загородки была осквернена отвратительными гнусными эмблемами, изобрѣтен³ями замогильныхъ монашескихъ суевѣр³й. Фигуры угрожающихъ демоновъ, въ формѣ скелетовъ, и друг³е образы, болѣе реальные въ своемъ ужасѣ, были всюду разбросаны по стѣнамъ, стѣны были изуродованы ими. Я замѣтилъ, что очертан³я этихъ искаженныхъ призраковъ были довольно явственны, но что краски какъ будто были запятнаны дѣйств³емъ сырой атмосферы. Я могъ, кромѣ того, разсмотрѣть теперь и полъ, онъ былъ изъ камня. Въ самомъ центрѣ з³ялъ круглый колодецъ, отъ пасти котораго я ускользнулъ; но во всей тюрьмѣ онъ былъ единственнымъ.

   Все это я видѣлъ неясно и съ большими усил³ями, потому что мое внѣшнее положен³е сильно измѣнилось за время сна. Я лежалъ теперь на спинѣ, во всю длину, на какомъ-то деревянномъ срубѣ. Самымъ тщательнымъ образомъ я былъ привязанъ къ нему ремнемъ, похожимъ на священническ³й поясъ. Проходя кругомъ, онъ облекалъ мои члены и все тѣло, оставляя на свободѣ только голову, а также лѣвую руку, настолько, что я при помощи долгихъ усил³й могъ доставать пищу съ глинянаго блюда, стоявшаго около меня на полу. Къ своему ужасу я увидѣлъ, что кружка была отодвинута въ сторону. Я говорю - къ своемъ ужасу, потому что меня терзала невыносимая жажда. Однимъ изъ намѣрен³й моихъ мучителей было, очевидно, усилить эту жажду: пища, находившаяся на блюдѣ, была сильно просолена.

   Устремивъ свои взоры кверху, я сталъ разсматривать потолокъ тюрьмы. Онъ простирался надо мною на высотѣ тридцати или сорока футовъ, и былъ по строен³ю похожъ на боковыя стѣны. Все мое вниман³е было приковано чрезвычайно странной фигурой, находившейся въ одномъ изъ его панно. Это была фигура Времени, какъ она обыкновенно изображается, съ той только разницей, что вмѣсто косы она держала оруд³е, которое при бѣгломъ взглядѣ я счелъ нарисованнымъ изображен³емъ громаднаго маятника, въ родѣ тѣхъ, как³е мы видимъ на старинныхъ часахъ. Было, однако, нѣчто во внѣшнемъ видѣ этого снаряда, что меня заставило взглянуть на него пристальнѣе. Въ то время какъ я смотрѣлъ на маятникъ, устремляя взглядъ прямо надъ собою (ибо онъ находился, дѣйствительно, какъ разь надо мной), мнѣ почудилось, что онъ движется. Въ слѣдующее мгновен³е мое впечатлѣн³е оправдалось. Онъ покачивался короткимъ размахомъ, и, конечно, медленно. Я слѣдилъ за нимъ въ течен³и нѣсколькихъ минутъ отчасти съ чувствомъ страха, но болѣе съ чувствомъ удивлен³я. Утомившись, наконецъ, я отвернулся, и обратилъ свой взглядъ на друг³е предметы, находивш³еся въ тюрьмѣ.

   Легк³й шумъ привлекъ мое вниман³е, и, посмотрѣвъ на полъ, я увидалъ нѣсколько огромныхъ крысъ. Они только что вышли изъ колодца, который былъ мнѣ виденъ справа. Въ то самое время, какъ я смотрѣлъ на нихъ, они поспѣшно выходили цѣлой стаей, и сверкали жадными глазами, привлеченныя запахомъ говядины. Мнѣ стоило большихъ усил³й и большого вниман³я, чтобы отогнать ихъ.

   Прошло, вѣроятно, полчаса, а, быть-можетъ, и часъ, (я могъ только приблизительно судить о времени), прежде чѣмъ я опять устремилъ свой взглядъ вверхъ. То, что я увидѣлъ тогда, поразило и смутило меня. Размахъ маятника увеличился въ протяжен³и приблизительно на ярдъ. Естественнымъ слѣдств³емъ этого была также большая скорость его движен³я. Но что главнымъ образомъ исполнило меня безлокойствомъ, это мысль, что онъ замѣтно опускается. Я замѣтилъ теперь, нечего говорить съ какимъ ужасомъ, что нижняя его конечность представляла изъ себя полумѣсяцъ изъ блестящей стали, приблизктельно около фута въ длину отъ одного изогнутаго остр³я до другого; изогнутыя остр³я обращались вверхъ, а нижн³й край былъ, очевидно, остеръ какъ бритва. Какъ бритва, полумѣсяцъ представлялся также массивнымъ и тяжелымъ, причемъ онъ суживался, заостряясь вверхъ отъ выгнутаго края, и составляя вверху нѣчто солидное и широкое. Онъ былъ привѣшенъ на массивномъ бронзовомъ стержнѣ, и, разсѣкая воздухъ, издавалъ свистящ³й звукъ.

   Я не могъ больше сомнѣваться относительно участи, которую приготовила для меня изысканная жестокость монаховъ. Агентамъ Инквизиц³и сдѣлалось извѣстнымъ, что я увидѣлъ колодецъ - колодецъ, ужасы котораго были умышленно приготовлены для такого смѣлаго и мятежнаго еретика,- колодецъ являющшся первообразомъ ада, и фигурирующ³й въ смутныхъ легендахъ какъ Ultima Thule всѣхъ инквизиц³онныхъ каръ. Паден³я въ этотъ колодецъ я избѣжалъ, благодаря простой случайности, и я зналъ, что дѣлать изъ самыхъ пытокъ ловушку и неожиданность было одной изъ важныхъ задачъ при опредѣлен³и всѣхъ этихъ загадочныхъ казней, совершавшихся въ тюрьмахъ. Разъ я самъ избѣжалъ колодца, въ дьявольск³й планъ совсѣмъ не входило сошвырнуть меня туда, ибо такимъ образомъ (въ виду отсутств³я выбора) меня ожидала иная смерть, болѣе кроткая! Болѣе кроткая! Я чуть не улыбнулся, несмотря на свои пытки, при мысли о такомъ примѣнен³и этого слова.

   Къ чему разсказывать о долгихъ, долгихъ часахъ ужаса болѣе чѣмъ смертельнаго, въ продолжен³и которыхъ я считалъ стремительныя колебан³я стали! Дюймъ за дюймомъ - лин³я за лин³ей - она опускалась еле замѣтно - и мгновен³я казались мнѣ вѣками - она опускалась все ниже, все ниже и ниже! Шли дни - быть-можеть, прошло много дней - прежде чѣмь стальное остр³е стало качаться надо мною настолько близко, что уже навѣвало на меня свое ѣдкое дыхан³е. Рѣзк³й запахъ стали поразилъ мое обоняк³е. Я молился - я тѣснилъ небо мольбами: пусть бы она опускалась скорѣе. Мною овладѣло безумное бѣшенство, я старался изо всѣхъ силъ приподняться, чтобы подставить грудь кривизнѣ этой сабли. И потомъ, я внезапно упадалъ, совершенно спокойный, и лежалъ, и съ улыбкой смотрѣлъ на смерть въ одеждѣ изъ блёстокъ, какъ ребенокъ смотрить на какую-нибудь рѣдкостную игрушку.

   Послѣдовалъ новый промежутокъ полнаго отсутств³я чувствительности; онъ былъ недологъ, потому что, когда я опять вернулся къ жизни, въ нисхожден³и маятника не было замѣтнаго измѣнен³я. Но, быть можетъ, этотъ промежутокъ времени былъ и дологъ, вѣдь я зналъ, тамъ были демоны, они выслѣдили, что я лишился чувствъ; она могли задержать колебан³е маятника, для продлен³я услады. Кромѣ того, опомнившись, я почувствовалъ себя чрезвычайно слабымъ - о, невыразимо слабымъ и больнымъ, какъ будто я страдалъ отъ долгаго изнурен³я. Однако, и среди пытокъ такой агон³и человѣческая природа требовала пищи. Съ тягостнымъ усил³емъ я протянулъ руку, насколько мнѣ позволяли мои оковы, и захватилъ объѣдки, оставш³еся мнѣ отъ крысъ. Едва я положилъ одинъ изъ кусковъ въ ротъ, какъ въ головѣ моей быстро мелькнула полуявственная мысль радости - надежды. Но на что мнѣ было надѣяться? Какъ я сказалъ, это была полуявственная мысль - у человѣка возникаетъ много мыслей, которымъ не суждено никогда быть законченными. Я почувствовалъ что-то радостное, что-то связанное съ надеждой; но я почувствовалъ также, что эта вспышка мысли, едва блеснувъ, угасла. Напрасно я старался возстановить ее - закончить. Долг³я страдан³я почти совсѣмъ уничтожили самыя обыкновенныя способности разсудка. Я былъ слабоумнымъ - я былъ ид³отомъ.

   Колебан³е маятника совершалось въ плоскости, составлявшей прямой уголъ съ моимъ вытянутымъ въ длину тѣломъ. Я видѣлъ, что полумѣсяцъ должемъ былъ пересѣчь область моего сердца. Онъ долженъ былъ перетереть саржевый халатъ и снова вернуться и повторить свою операц³ю - и снова вернуться - и снова вернуться. Несмотря на страшно-широк³й размахъ (футовъ тридцать или больше) и свистящую силу нисхожден³я, которая могла бы разсѣчь даже эти желѣзныя стѣны, все, что могъ совершить качающ³йся маятникъ въ течен³и нѣсколькихъ минутъ - это перетереть мое платье; и дойдя до этой мысли, я остановился. Дальше я не смѣлъ идти въ своихъ размышлен³яхъ. Вниман³е мое упорно медлило - какъ будто, остановившись на данной мысли, я могъ тѣмъ самымъ остановить нисхожден³е стали именно здѣсь. Я старался мысленно опредѣлить характеръ звука, который произведетъ полумѣсяцъ, разсѣкая мой халатъ - опредѣлить особенное напряженное впечатлѣн³е, которое будетъ произведено на мои нервытрен³емъ ткани. Я размышлялъ обо всѣхъ этихъ пустякахъ, пока они, наконецъ, не надоѣли мнѣ.

   Ниже - все ниже сползалъ маятникъ. Я испытывалъ бѣшеное наслажден³е, видя контрастъ между медленностью его нисхожден³я и быстротой бокового движенья. Вправо - влѣво - во всю ширину - съ крикомъ отверженнаго духа! Онъ пробирается къ моему сердцу крадущимися шагами тигра! Поперемѣнно я хототалъ и вылъ, по мѣрѣ того какъ надо мной брала перевѣсъ то одна, то другая мысль.

   Ниже - неукоснительно, безостановочно ниже! Онъ содрогался на разстоян³и трехъ дюймовъ отъ моей груди! Я метался съ бѣшенствомъ - съ яростью стараясь высвободить лѣвую руку. Она была свободна только отъ кисти до локтя. Я могъ протянуть ее настолько, чтобы съ большими усил³ями дотянуться до блюда и положить кусокъ въ ротъ; только это было мнѣ даровано. Если бы я могъ разорвать оковы выше локтя, я схватилъ бы маятникъ, чтобы задержать его. Я могъ бы съ такимъ же успѣхомъ попытаться задержать лавину!

   Ниже - неудержимо - все ниже и ниже! Я задыхался, я бился при каждомъ колебан³и. Я весь съеживался при каждомъ его взмахѣ. Глаза мои слѣдили за вращен³емъ вверхъ и внизъ, съ жадностью самаго безсмысленнаго отчаян³я; когда маятникъ опускался внизъ, они сами собою закрывались, какъ бы объятые судорогой, хотя смерть должна была бы принести мнѣ облегчен³е, о, какое несказанное! И между тѣмъ я трепеталъ каждымъ нервомъ при мысли о томъ, какого ничтожнаго приближен³я этого оруд³я будетъ достаточно, чтобы сверкающая сталь вонзиласъ въ мою грудь. Это надежда заставляла мои нервы трепетать, понуждала мое тѣло съеживаться. Это была надежда - которая торжествуетъ и въ застѣнкѣ - шепчется съ приговореннымъ къ смерти даже въ тюрьмахъ Инквизиц³и.

   Я увидалъ, что десяти или двѣнадцати колебан³й будетъ достаточно, чтобы сталь пришла въ непосредственное соприкосновен³е съ моимъ платьемъ, и какъ только я это замѣтилъ, мой умъ внезапно былъ охваченъ безутѣшнымъ спокойств³емъ отчаян³я. Въ первый разъ, въ течен³и многихъ часовъ, или, быть-можетъ, дней я думалъ. Я понялъ теперь, что ремень или поясъ, связывавш³й меня, былъ сплошнымъ. Я былъ опутанъ не отдѣльными узами. Первый ударъ полумѣсяца, подобнаго бритвѣ, долженъ былъ пройти поперекъ какой нибудь части ремня и раздѣлить его настолько, что я могъ съ помощью лѣвой руки распутать его и откинуть отъ тѣла. Но какъ въ этомъ случаѣ должна быть ужасна близость стали! Послѣдств³е самыхъ легкихъ усил³й насколько смертоносно! И кромѣ того, допустимо ли, чтобы приспѣшники моихъ мучителей не предвидѣли такой возможности и не позаботились сами насчетъ ея? Было ли это вѣроятно, чтобы ремень пересѣкалъ мою грудь въ предѣлахъ колебан³я маятника? Боясь, что моя слабая и, повидимому, послѣдняя надежда окажется напрасной, я приподнялъ голову, настолько, чтобы отчетливымъ образомъ осмотрѣть свою грудь. Ремень плотно облегалъ мои члены и тѣло по всѣмъ направлен³ямъ, исключая предѣловъ пути уб³йственнаго полумѣсяца.

   Едва я откинулъ голову назадъ, на прежнее мѣсто, какъ въ умѣ моемъ что-то вспыхнуло, шевельнулось что-то неопредѣленное; мнѣ хотѣлось бы назвать это чувство половиннымъ безформеннымъ обрывкомъ той мысли объ освобожден³и, на которую я прежде указывалъ, и лишь половина которой промелькнула у меня въ душѣ своими неясными очертан³ями, когда я поднесъ пищу къ пылающимъ губамъ. Теперь вся мысль была налицо - слабая, едва теплящаяся, едва уловимая, но все же цѣльная. Охваченный энерг³ей отчаян³я, я тотчасъ же приступилъ къ ея исполнен³ю.

   Вотъ уже нѣсколько часовъ около низкаго сруба, на которомъ я лежалъ, суетились крысы - не суетились, а буквально кишѣли. Дик³я, дерзк³я, жадныя, они смотрѣли на меня блистающими красными глазами, какъ будто только ждали, когда я буду неподвиженъ, чтобы тотчасъ же сдѣлать меня своей добычей. "Къ какой пищѣ", подумалъ я, "привыкли они здѣсь, въ колодцѣ?"

   Несмотря на всѣ мои старан³я отогнать ихъ, они пожрали на блюдѣ почти всю пищу, и тамъ остались только объѣдки. Рука моя привыкла покачиваться вокругъ блюда, и въ концѣ концовъ это однообразное машинальное движен³е перестало оказывать на нихъ какое-нибудь дѣиств³е. Прожорливыя твари нерѣдко вонзали свои острые зубы въ мои пальцы. Оставшимися частицами маслянистаго и прянаго мяса я тщательно натеръ ремень вездѣ, гдѣ только могъ до него дотянуться; потомъ, приподнявъ свою руку отъ пола, я задержалъ дыхан³е.

   Въ первое мгновенье алчныя животныя были изумлены и устрашены перемѣной - испуганы прекращен³емъ движен³я. Они бѣшено ринулись прочь; мног³я спрятались въ колодецъ. Но это продолжалось одинъ мигъ. Я не напрасно разсчитывадъ на ихъ прожорливость. Видя, что я быль неподвиженъ, двѣ-три крысы рискнули вскочить на срубъ и начали обнюхивать ремень. Это было какъ бы сигналомъ для всей стаи. Крысы бѣшено бросились впередъ, изъ колодца устремились новыя толпы. Они цѣплялись за срубъ, они взбирались на него, они сотнями бѣгали по моему тѣлу. Размѣренное движен³е маятника нимало ихъ не тревожило. Избѣгая его ударовъ, они ревностно занялись уничтожен³емъ ремня. Они лѣзли одна на другую, они кишѣли на мнѣ, собираясь все новыми грудами. Они судорожно ползали по моему горлу; ихъ холодныя губы встрѣчались съ моими; я наполовину задохся подъ этой живой кучей; грудь моя наполнилась отвращен³емъ, которому на свѣтѣ нѣтъ имени, и сердце похолодѣло отъ ощущен³я чего-то тяжелаго и скользкаго. Но еще минута, и я почувствовалъ, что сейчасъ все кончится. Я совершенно явственно ощущалъ ослаблен³е моихъ путъ. Я зналъ, что уже въ нѣсколькихъ мѣстахъ ремень былъ разъединенъ. Охваченный сверхчеловѣческой энерг³ей, я еще лежалъ.

   Не ошибся я въ своихъ расчетахъ, не тщетно ждалъ. Наконецъ я почувствовалъ, что теперь я свободенъ. Ремень лохмотьями свѣшивался съ моего тѣла. Но уже ударъ маятника тѣснилъ мою грудь. Уже онъ перетеръ саржевый халатъ. Уже онъ разрѣзалъ холстъ внизу. Еще дважды качнулся маятникъ вправо и влѣво, и чувство острой боли дернуло меня за каждый нервъ. Но мигъ спасенья насталъ. Я махнулъ рукой, и мои спасители стремительно бросились прочь. Осторожно отодвигаясь въ бокъ, медленно съеживаясь и осѣдая, я выскользнулъ изъ объят³й перевязи и изъ предѣловъ губительнаго лезв³я. Хоть на мигъ, наконецъ я былъ свободенъ.

   Свободенъ! - и въ когтяхъ Инквизиц³и! Едва я отошелъ отъ моего деревяннаго ложа пытки и ужаса, едва я ступилъ на каменный полъ тюрьмы, какъ движен³е дьявольскаго оруд³я прекратилось, и я увидалъ, что оно было втянуто вверхъ черезъ потолокъ дѣйств³емъ какой-то ннвидимой силы. Это наблюден³е наполнило мое сердце отчаян³емъ. Не было сомнѣн³я, что каждое мое движен³е выслѣживали. Свободенъ! - Я ускользнулъ отъ смерти, являвшейся въ формѣ отрашной пытки, чтобы испытать терзан³я какихъ-нибудь новыхъ пытокъ, еще болѣе страшныхъ, чѣмъ смерть. При этой мысли я судорожно выкатывалъ глаза и безсмысленно смотрѣлъ на желѣзныя стѣны, стоявш³я непроницаемыми преградами. Что-то необыкновенное произошло въ тюрьмѣ - какая-то очевидная и странная перемѣна, которую я сначала не могъ должнымъ образомъ опредѣлить. Въ течен³и нѣсколькихъ минутъ размышлен³я, похожаго на сонъ и исполненнаго трепета, я тщетно старался разобраться въ безсвязныхъ догадкахъ. Тутъ я впервые понялъ, откуда происходилъ сѣрнистый свѣтъ, освѣщавш³й тюрьму. Онъ проходилъ сквозь трещину, приблизительно въ полдюйма ширины, простиравшуюся кругомъ всей тюрьмы и находившуюся въ основан³и стѣнъ, которыя, такимъ образомъ, были совершенно отдѣлены отъ пола. Я попытался, но, конечно, напрасно, посмотрѣть сквозь расщелину.

   Когда я приподнялся, тайна перемѣны, происшедшей кругомъ, сразу предстала моимъ взорамъ. Я видѣлъ, что, хотя очертан³я фигуръ, находившихся на стѣнахъ, были въ достаточной степени явственны, краски представлялись однакоже поблекшими и неопредѣленными. Эти краски начали теперь блистать самымъ поразительнымъ рѣзкимъ свѣтомъ, блескъ съ минуты на минуту все усиливался, и придавалъ стѣннымъ фантомамъ такой видъ, который могъ бы потрясти нервы и болѣе крѣпк³е, чѣмъ мои. Вездѣ кругомъ, гдѣ раньше ничего не было видно, блистали теперь дьявольск³е глаза; они косились на меня съ отвратительной, дикой напряженностью, они свѣтились мертвеннымъ огнистымъ с³ян³емъ, и я напрасно старался принудить себя считать этотъ блескъ нереальнымъ.

   Нереальнымъ! - мнѣ достаточно было втянуть въ себя струю воздуха, чтобы мое обонян³е ощутило паръ, исходивш³й отъ раскаленнаго желѣза! Удушливый запахъ наполнилъ тюрьму! Блескъ, все болѣе ярк³й, съ каждымъ мигомъ укрѣплялся въ глазахъ, взиравшихъ на мои пытки! Багряный цвѣтъ все болѣе и болѣе распространялся по этимъ видѣн³ямъ, по этимъ разрисованнымъ кровью ужасамъ. Я едва стоялъ на ногахъ! Я задыхался! Не оставалось ни малѣйшихъ сомнѣн³й касательно намѣрен³й моихъ мучителей - о, безжалостные палачи! о, ненавистные изверги! Я отшатнулся отъ пылавшаго металла, отступилъ къ центру тюрьмы. Передъ ужасомъ быть заживо сожженнымъ, мысль о холодныхъ водахъ колодца наполнила мою душу бальзамомъ. Я бросился къ его губительному краю. Я устремилъ свой напряженный взглядъ внизъ. Блескъ, исходивш³й отъ распаленнаго свода, освѣщалъ самые отдаленные уголки. Но одинъ безумный мигь - и душа моя отказалась понять значен³е того, что я видѣлъ. Наконецъ, это нѣчто вошло въ мою душу - втѣснилось, ворвалось въ нее - огненными буквами запечатлѣлось въ моемъ трепещущемъ умѣ. О, дайте словъ, дайте словъ, чтобы высказать все это! - какой ужасъ! - о, любой ужасъ, только не этотъ! Съ крикомъ я отбросился назадъ отъ края колодца - и, закрывъ лицо руками, горько заплакалъ.

   Жаръ быстро увеличивался, и я опять взглянулъ вверхъ, охваченный лихорадочной дрожью. Вторичная перемѣна произошла въ тюрьмѣ, и теперь эта перемѣна очевидно касалась ея формы. Какъ и прежде, я сначала напрасно пытался опредѣлить, въ чемъ состояла перемѣна, или понять, откуда она происходила. Но я не долго оставался въ неизвѣстности Инквизиторская месть спѣшила, будучи раздражена моимъ вторичнымъ спасен³емъ, и больше уже нельзя было шутить съ Властителемъ Ужасовъ. Тюремная камера представляла изъ себя четыреугольникъ. Я видѣлъ, что два желѣзные угла этого четыреугольника были теггерь острыми - два, понятно, тупыми. Страшная перемѣна быстро увеличивалась, причемъ раздавался глухой, стонущ³й гулъ. Въ одно мгновен³е тюрьма приняла форму косоугольника. Но перемѣна не остановилась на этомъ - я не надѣялся, что она на этомъ остановится, я даже не желалъ, чтобы она остановилась. Я обнялъ бы эти красныя стѣны, я хотѣлъ бы прижать ихъ къ груди своей, какъ одежду вѣчнаго покоя. "Пусть смерть", говорилъ я, "пусть приходитъ какая угодно смерть, только не смерть отъ утоплен³я!" Безумецъ! какъ я могъ не догадываться, что раскаленное желѣзо именно и должно было загнать меня въ колодецъ? Развѣ я могъ противиться его раскаленности? Или, если бы это было такъ, развѣ я могъ противиться его давлен³ю? А косоугольнякъ все сплющивался и сплющивался, у меня не было больше времени для размышлен³й. Его центръ и, конечно, его самая большая широта приходились какъ разъ надъ з³яющей пучиной. Я отступалъ назадъ - но сходящ³яся стѣны безостановочно гнали меня впередъ. Наконецъ, для моего обожженнаго и корчившагося тѣла оставался не болѣе, какъ дюймъ свободнаго пространства на тюремномъ полу. Я уже не боролся, и агон³я моеи души проявлялась только въ одномъ громкомъ, долгомъ, и послѣднемъ крикѣ отчаян³я. Я почувствовалъ, что колеблюсь на краю колодца - я отвернулъ свои глаза въ сторону -

   Тамъ гдѣ-то въ вышинѣ послышался гулъ спорящихъ людскихъ голосовъ! Раздался громк³й звукъ, точно возгласъ многихъ трубъ! Послышался рѣзк³й грохотъ, точно отъ тысячи громовыхъ ударовъ! Огненныя стѣны откинулись назадъ! Чья-то рука схватила мою руку, когда, теряя сознан³е, я падалъ въ пучину. То была рука Генерала Лассаля. Французская арм³я вошла въ Толедо. Инквизиц³я была въ рукахъ своихъ враговъ.