/div>
"Вести работу" Карпову ли в голову?
Библиотеку закрывали в час,
Когда мне веки закрывало олово.
Но тут-то стулья в абонентный зал
Из прочих комнат смело перетаскивай...
К шкапам прилавок! На него влезал
С улыбкой я, умильною и ласковой.
Артисты в сборе. Карпов посреди.
Он жест за жестом обучает Шеина
(Молчалина) - как руку на груди
Ушибленную задержать приклеенно.
Он вместе с Софьей бухнется, вбежав,
"Кapeтy" с интонацией стремительно
"Подаст" за Чацкого. И брови сжав,
Перстом, с шипеньем, зал обводит зрительный.
За ним я тоже: Tcc! да тш!. Но тут
За мною няня мамой посылается
И Карпова помощнику - капут:
Со своего "балкона" он "снимается"...
И слезы градом... Но прыжком одним
Евтихий здесь, и за меня петиция,
И снова я - душой и жестом - с ним!
Перед глазами снова репетиция.
Лет тридцать с лишком минуло с тех пор,
Как он "являлся за дитя заступником":
Забыть про это - был бы мне позор;
Неблагодарный, был бы я преступником.
Дa, тридцать лет разъединяли нас
До новой встречи на путях прижизненных
От той, с младенческим подъемом глаз
Моих молящих, злых и укоризненных.
Но как старик шестидесяти лет
(Добавить надо: с хвостиком порядочным)
Меня узнал и взрослого, секрет
Уж навсегда останется загадочным.
Свое ли дело доброе любя,
Издалека за мной следил он? Или я
С младенчества не изменил себя,
Хоть изменил себе... вплоть до фамилии.
В мой год счастливый черный день пришел:
С подругой, лучшею моей поэмою,
Мы праздничный устраивали стол,
Быв оба с ног до головы богемою.
Она взяла, мой продала жакет:
(Единственный, добавил бы, да надо ли?)
Его проев, мы оба в бездны бед,
Само собой, немедленно попадали.
Мою подругу кто не назовет
Женою монструозно-легкомысленной?
Дней через десять выступленье ждет,
Мы на афише оба "перечислены",
А у меня засаленный пиджак,
Да "пясты" - правда - в клеточку прекрупную,-
И смены нет... и это как-никак
Нам делает эстраду недоступною.
Мой пpoтотип Нерон, сожегший Рим
И прочими прославленный победами.
Быв император хоть куда, вторым
Себя Гомером мнил между аэдами;
Семнадцать лет строча и заслужив -
Чем не почетный? - титул "литератора",
Я, как Нерон, от бешенства чуть жив,
Когда во мне забудут декламатора.
"Любитель или профессионал", -
Вопроса Карпов мне не задал праздного;
Моей подруги вовсе он не знал,
Но понял все из лепета бессвязного.
Ему тогда доверен был "Модпик"-
Кто расставался с кaccoй неохотнее?...
"Так как же вы?" и вытащил старик
Бумажку, оказавшеюся сотнею.
На склоне дней его "склонял" paйон,
"Въездной" к тому, где жизнь бурлит "заставская";
И в девятьсот двадцать четвертом он
Жил на Гончарной, чей конец - Полтавская.
И обе, как колена дымовой
Глухой трубы, дорогой неизбежною
Вели туда, где двор был ломовой
Тележкина - и вот как раз в Тележную.
Но лабиринту Лаврскому Пеан
В других местах поэмы полагается
Весь треугольник вплоть до Иоанн-
Предтечи сада вами прошагается...
Иль нет! IIодобный больший, чьим углом
Одним тупой Обводного с Можаевской;
Вершиной - не вокзал, Мурузин дом,
А третий стык - домина Полежаевской.
Или еще пошире взять размах,
И в честь не трех, весьма многоугольного,
Пространства гимны складывать в стихах:
От Волкова - к Mypзинке и до Смольного.
До Мечниковскиx белых флигелей
(Он вечно жив, мой смертный путь в Полюстрово!),
До Беклешевки, замка Кугелей,
До Озерков, домэна Зубакустрова.
До скаковых, мне выпавших, трибун,
До островов с невыпавшею Стрелкою;
До яхт "Крестовских", чей лихой табун
ToSea-Canal выходит Невкой мелкою.
До Голодая - резиденций Ге,
И Островского вдоль проспекта Малого,
Не миновав по выгнутой дуге
Hи Замирайло окон, ни Айналова,-
К Смоленскому, гдс над крестом венок
И "в самом чистом, самом снежном саване"
Где почивает Александр Блок,
Твой гордый бард, мой город... И до Гавани,
Воспетой тем, перед которым "фронт"
"Единый" создан миром поэтическим,-
От зарубежных начиная фронд,
Кончая ВАППОМ, сплошь коммунистическим.
Оттоль Косою линией спустись
К "кожевенно-заводской" территории,
И белой ночью в лодку сев, крестись
На флюгер серенькой Обсерватории.
Плыви Невой последний раз, баян,
Дивись, как встарь, на улицу Матисову,
Минуя "Сальный" и другой буян,
Круги вокруг устоев малых рек описывай.
И опиши цилиндры всех цистерн.
"Гутуевским" пройдя до "Канонерского",
И радуги на отмелях из скверн
Текучих нефти и мазута мерзкого;
На порт взгляни и мимо. Пой шоссе,
Идущее от самого Калинкина,
И Автово, и Пущино, и все
"Деревни"... И споет тебе Волынкина.
Куда-то вдаль проложенный трамвай,
Бетонных зданий контур упоительный,
И "город Будущего" воспевай,
Построенный у "Тракторостроительной"...
Воспой сверхисторический скачок
"Эксперимента" злого, но прекрасного,
Идя путем, где "Красный Кабачок"
В "Путиловца" преобразился "Красного".
Пусть охлаждение земной коры
Поверхность "Поля" все еще "Горячего"
Не остудило и до сей поры -
Ты величайший подвиг не опорачивай.
Пусть не проспект "Тургеневский", пунктир;
И все "проспекты" были "перспективами",
Пятнадцать лет, преобразивших мир,
Оставят след морями и массивами.
Твоим возможностям предела нет,
Коль определить их воображением;
Как встарь, к "Электросиле", взяв билет,
Лети с благоговейным уважением;
Как потому, что вещий афоризм
Передовая затвердила нация;
Как потому, что самый коммунизм -
Советов власть плюс электрификация;
Так потому, что властна и горда
От дома в отдалении порядочном,
Шесть раз в неделю и Она туда
"Шестнадцатым" спешит беспересадочным.
Шесть утр в неделю, верен ей, и ты,
Вскочив на неизменное "одиннадцать",
Не устаешь - хотя "путем мечты"
К "Электросиле" электросилой двинуться.
Пой "Детскосельской" по мосту проезд
Над Лиговской, здесь "астрономической",
Пой "Салолин", "Ленжет" или "Жиртрест",
Поставщика услады косметической.
И облетая "Петроград второй",
Когда крыла твоей спирали приданы,
Возьми "Рыбацким" на "Электрострой",
При прежнем строе чьи огни не виданы.
Но по ночам они играют вьявь,
Вздымаясь ввысь, я в воду опрокинуты.
Во все глаза смотри на них, представь
И "Больший Ленинград", еще раздвинутый:
"Пороховые", "Мурино", "Юкки",
И те луга, где Ильичом накошено,
Шалаш в разливе у Сестры-реки, -
В грядущий город будет это вброшено!
Теперь вернусь в мой "внутренний концентр",
Теперь займусь "Варгунинской" шаландою, -
С которой рядом находился центр -
Того, что с правом звали "пропагандою".
Спектаклей наших рьяный ритуал.
Наш занавес, над люком подававшийся,
Был только ширмой - кто бы сознавал?
Другой игры, в подполье развивавшейся.
Но подсознаньем это и в мое
Впивалось детское благополучие:
Из всех дорог запомнил я ее
Паровиком,- а ведь бывали лучшие.
От грандиозных в центре площадей
(А в "Эрмитаж" с трех лет водился мамой я),
Но ничего - (а вдалбливали ей!)
Не сохранила в детстве голова моя.
В гирлянду "ставших с именем" актрис -
(Назвать одну Дестомб...) тогда "любительниц",
Вокруг театра вившихся, вплелись
Другие лица - строгие - учительниц.
Подвижниц, схимниц,- хоть отвергших крест;
Без пострига - обыкновенно стриженных
Мирского чуждых - к Гению тех мест
Всемирною историей приближенных.
Отец мой бритый, Карпов с бородой,
Вся их любительская корпорация
Для той марксистской пьесы молодой
Была удобнейшая декорация,
На час, когда в "сценический прыжок"
Лачинов вкладывал свое старание,
И назначал рабочий их кружок
Невдалеке подпольное собрание.
В такие дни усиленный наряд
Полиции давался на Фарфоровый,
И фараонов там, как говорят,
По подворотням набивалось здорово.
Все сыщики меж зрителей снуют
В толпе рабочих, празднично бесфартучной,
Тем создавая истинный "уют"
В Семянниковском или же на Карточной.
Там сыщиков - хоть покати шаром,
Ушел за водкой фараон зевающий,
Да, память в девятьсот тридцать втором
Об этих днях "За Невскою" жива еще!
Но - за стеной Китайскою теперь,
Но - за экватором такого встретьте-ка,
Кто не слыхал бы имени в ту дверь,
Входившего, чуть щурясь, теоретика!
Да, потому что это был ИЛЬИЧ,
Кто шел сюда с подходами марксистскими,
Что лишь за Невской - и нигде опричь -
Ищи ключей, что станут большевистскими.
Да, потому, что в результате сил,
Земного шара двигавших историю, -
Охват единый - ленинский! - вместил
Так совершенно практику в теорию.
И потому - за тридцать восемь лет
Не больше двух сменилось поколений, но
Семянниковского завода нет,
А есть "Судостроительный", но "Ленина".
Другой завод гремит "Большевиком",
И огневым пейзажем феерическим
Сияет ночь, и не паровиком
К нему летишь, а трамом электрическим.
В том, что Россия - великанов трам,
Что Ленинграду - и только Петроградская
В нем сторона - хотя на малый грамм
Легла на чашу и игра их братская,
И в том, что достояние самих
Рабочих масс развернутый "Обуховский",
Вина - и "пчел" - "партиек" - "трудовых",
И трутней с трубками, как Тугоуховский.
Я чувствую финальный мой аккорд,
Театра тему сливший с пропагандою,
Притушен был, как будто с клавикорд
В "Старинный вечер", выточенный Вандою:
"Надсаживавшегося" "из Бордо"
Фатально мне напоминать "французика",
Тогда как здесь - необходима в до-
Мажорном оркестрованная музыка.
Дa прогремела б должная хвала
Все родникам разлива Большевистского,
Нужна бы мощь совместная была
Ансамблей Персимфанс и Кусевицкого;
Иль концертировал бы вам солист
С такою пламенностью убеждения,
Какой владел один Франтизек Лист,
В год моего скончавшийся рождения...
История перевернула лист,
И я за ней иду без принуждения.