Кукольник Павел Васильевич - Избранные стихотворения

ляне.
Но кто причиной был стыда
Отчизны, бедствий, разорений?
В пустыне, невзначай, своей
Услышал с горестью Евгений,
Что несогласие вождей,
Оплошность их, или незнанье,
На край накликали грозу.
В груди его негодованье
Зажглось. Последнюю слезу
Пролив на дорогой могиле,
Он силу духа и ума
Решается враждебной силе
Противуположить. Сама
Судьба, казалося, сначала
Ему усердно помогала.
Собрав в лесу толпу крестьян,
Вооружив их чем попало,
Напал в расплох на вражий стан.
Его геройство увенчало,
Успехом быстрым первый шаг.
Столица приняла героя
С восторгом, с торжеством. И враг,
С стыдом оставив поле боя.
Пред горстью храбрых, присмирел
И наступательных движений
Предпринимать уже не смел.
Как грозный судия Евгений
Тогда в совет вельмож вступил.
Он с живостью изобразил
Причину неудач, позора,
И как великий Цицерон,
Средь изумленнаго собора
Увлек всех даром слова он.
В глазах собрания поспешно
Составив новый, умный план
Войны, дотоле неуспешной,
Он одобренье всех граждан,
С неограниченною властью
Его исполнить, получил;
И этот приговор к несчастью,
Душе неопытной польстил.
Начальник прежний управленья,
Которое одно лишь зло
Придумало, и довело
Отечество до разоренья,
Был прежний Меценат его.
Он с тайным бешенством увидел
Успех клиента своего;
И тот, кто в равном ненавидел
Соперника, не мог простить
Ему такого предпочтенья.
И новую главу правленья
Решился тайно погубить.
А он, измены не предвидя,
В лице злодея своего
Дотоль отца и друга видя,
Который светлый ум его
II дарования направил
К блестящей цела, и поставил
Его на важную ступень, -
Во всем предателю вверялся.
Беседуя с ним каждый день,
Он быстро к бездне приближался,
Устроенной кромешной тмой,
Презренной зависти рукой.
А между тем еще другая
Грозила витязю беда:
Проснулась с злобным крепком стая
Оставленных друзей. Вражда
К нему в сердцах их не простыла,
И до поры, под пеплом жар
Крававой мести сохранила,
Чтоб общий возбудить пожар
Вкруг ненавистнаго предмета,
И прах его смести со света.
И каждый на беду из них
Имел в народе вес. значенье,
И рой сообщников своих.

   Настало наконец мгновенье
Решительное. Наш герой
С надеждой полной выступает
На грозный и последний бой.
Успех ему все предвещает:
Затейливый и умный план,
Число и мужество граждан,
И выбор местоположенья.
Но грянул гром, и в тот же миг,
Несчастный с ужасом постиг,
Что плод его соображенья
На каждом упрежден шагу,
Что тайно передан врагу
Тот план, которым он гордился,
Которым несомненно льстился
Отечество свое спасти.
Везде он видит страхе, смятенье,
Разстройство, гибель, пораженье.
Не в силах будучи снести
Такого горя, устремился
В средину сечи, и решился
Жизнь дорого продать свою,
И славну смерть найти в бою.
Но смерть на зло его щадила,
Тогда, как перед ним, за ним,
Тмы жертв нещадно истребила
Ужасным лезвием своим.

   Решимость, самоотверженье
Его, отозвались в сердцах
Сограждан. Вкруг него сраженье
Возобновилось. И в рядах
Врагов опять запировала
На время смерть. И каждый миг
По новой жертве похищала.
Но вдруг сраженья шум утих.
Злодеи тайные героя
Страшились более всего,
Чтоб этот случай, участь боя,
Ко славе не решил его.
Им легче было пораженья
Позор и бедствия снести,
Чем чувства зависти и мщенья,
На жертву долгу принести.
Они с поспешностью вступили
В переговоры, остановили
В рядах противных смерти пир,
И чтобы погубить героя,
Конца неожидая боя,
Постыдный заключили мир.
В груди Евгения мгновенно
Гнев справедливый запылал.
К толпе безумьем ослепленной
С упреком витязь прибежал.
Но там ждала его опала;
Посыпались со всех сторон
Проклятия. Толпа кричала,
Что погубил отчизну он.
Напрасны были оправданья,
Никто их слушать не хотел.
Все требовали наказанья
Предателя. Народ шумел,
Грозил и проклинал. Евгений
Знал следствия таких смятений,
И свой удел вполне постиг.
Вокруг него угрозы, крики,
Проклятья, стоны и улики
Не умолкали ни на миг.
Своими первыми друзьями
Он нагло в город увлечен,
Окован тяжкими цепями,
И в темный погреб заключен.

   VII.

   Под сводами сырой темницы,
На каменном полу лежал
Еще недавний идеал,
Надежда и кумир столицы.
Теперь, поруганный толпой,
На казнь безвинно осужденный,
Изсохший, бледный, изможденный,
Разбитый горем и бедой.
Крепясь отрадой упованья,
В отсутствии телесных сил,
Последние часы страданья
Под мрачным сводом проводил.
Так! Завтра казнь. Народ сберется,
Чтобы мучением его
Насытить злобный дух. Прольется
Кровь драгоценная того,
Кто жертвовал охотно ею
Для счастия своих врагов,
И наконец душой своею
Для них был жертвовать готов.
Ничто уже незанимало
Страдальца дух. Объятый тьмой,
Он мертв был сердцем и душой.
Дыханье только обличало
В нем признак жизни. Вдруг в дверях
Какой то призрак показался.
Евгений вздрогнул, приподнялся,
Объял благоговейный страх
Полуразрушенное тело.
Видение росло, яснело,
И приближалося. И вдруг...
Он узнает, давно желанный,
Душе его обетованный
Предстал пред очи тайный друг.
Уже не грусть, не сожаленье
Являлися в его очах;
Но радость, счастье, утешенье
Улыбка на его устах
Душе страдальца предвещала.
Одежда пришлеца сияла
Такой как прежде белизной;
Но склад лица, телодвиженья,
Улыбка вестника спасенья,
Блистали новою красой.
Евгений на краю могилы
Вдруг сверх естественныя сиди
В разбитом теле ощутил.
Рванулся, и на грудь вскочил
С восторгом другу. Зазвучало
Железо; с плеч страдальца вдруг
С тяжелой цепью что то спало.
Исчезли горесть и недуг.

   Прошла минута, он очнулся,
Кругом поспешно оглянулся,
Темница, город и народ
Где месть и зависть воздвигали
Ему позорный эшафот,
В глазах его на век пропали.
Вокруг него лугов, холмов,
Цветами яркими, сиянье,
Кристальных ручейков журчанье,
И зелень свежая лесов,
И яхонт пышный небосклона,
И дивных прелестей собор,
Каких в палатах Соломона
Не встретил любопытный взор.
Евгений, чудом пораженный,
В волшебный край перенесенный,
Терялся в мыслях, и незнал
В какую сторону попал?
Но перед ним виновник счастья
Стоял с улыбкою участья,
И кротости и доброты.
"Скажи мне наконец, кто ты?"
От радости нетерпеливой
Воскликнул витязь наш счастливый,
"Откуда ты ко мне пришел?
И как меня сюда завел?"

   НЕЗНАКОМЫЙ

   Я тот, кого не понимает
Большая часть людей. Кого
Страшится, часто проклинает
Мир, как злодея своего.
Мир чтет меня своей грозою,
Ему ужасен мой закон.
В семейства я вношу с собою
Отчаянье, и плач и стон.
Тогда, как я с сердец снимаю
Всю тягость горести цепей,
И срок страданий сокращаю.
Невинность от греха сетей
Спасаю. Жертвам угрызений
Навеки облегчаю грудь,
И к умноженью преступлений
Пороку преграждаю путь,
А добродетели в награду
Дарую вечную отраду.
Я - ангел смерти!

   "Что за вздор!"
Друзей моих воскликнул хор.
"Он насмехается над нами.
Ну вот, какими пустяками
Мы этот вечер занялись!
Пойдем домой!" - И разошлись.
И в комнате моей остался
Один приятель пожилой.
Он долго просидел со мной;
Но с места наконец поднялся,
И с чувством руку мне пожав,
Со вздохом произнес: "ты прав!"

   Я славы не ищу поэта.
В своей обители, от света
Отстал, отвык уж я давно;
А потому пусть обругают,
Пускай на части растерзают
Мое дитя! Мне все равно.
Давно на свете униженье
Пророчит мне звезда моя.
Но если в вашем взоре я
Найду то чувство одобренья,
Ту искру лестнаго огня,
Которым ободрил меня
Друг пожилой, - тогда пусть льется
Зоилов яд со всех сторон!
Пускай миндаль, или лимон
В мою брошюрку завернется!
Пускай в ней ваксу продают!
Не дорожа ни чьим сужденьем,
Я буду вашим снисхожденьем
С избытком награжден за труд.

  

  

  

   В республике покойной Польской
Близ Ченстохова проживал
Чиншовый шляхтич Яков Вольской.
Он клок земли арендовала ¹⁾
У воеводы, каштеляна,
Сенатора, иль просто пана,
Не знаю с точностью о том.
Имел удобный, чистый дом,
Покрытый гонтами, с трубою,
Обширный огород и сад,
Колодезь с чистою водою,
Хозяйственных строений ряд,
Досками гладкими обитых,
Соломой свежею покрытых,
Овец полсотни, пять коней,
А кур, индеек и гусей
Без счету, скот рогатый, - словом,
В своем хозяйстве образцовом,
Он все имел, чтоб поживать
Спокойно, Бога прославлять,
Под час с друзьями веселиться,
Не редко с бедным поделится,
А на невзгодья лютый час
В амбаре и в мошне запас.
Сам Яков славный был детина:
Румяный, полный, ус густой,
Как уголь кудри, бровь дугой,
А рост чуть-чуть не три аршина,
Широкий, гладкий лоб, глаза
Орлиные, медвежья сила,
А чуть минута наступила
Работы, легок, как коза.
Почти такого же формата,
На женский мерючи масштаб,
Была жена его Агата,
Царица всех окрестных баб.
Лице - кровь с молоком, картина,
Коса до пяток, точно сноп,
Мягка как шелк; уста - малина,
Как сахар бел и сладок лоб,
Грудь полная, стан гибче трости,
А шея, руки - цвет белил,
И будто из слоновой кости
Заморский мастер их точил.
Но красота ей немешала
Хозяйкой доброй быть вполне.
Она ни в чем не отставала
От мужа. В поле, на гумне,
Она работу с ним делила,
Снопы вязала, молотила,
Доила и коров и коз.
Ничто ее не утомляло,
Ни красоты не помрачало,
Ни дождь, ни солнце, ни мороз.
Семейной жизни наслажденье
Сугубят ласки нам детей.
Господь супругам в утешенье
Дал двух прекрасных сыновей.
По детским силам помогали
Они родителям в трудах,
Грибы и ягоды сбирали,
Носили щепки на очаг,
Индеек и гусей кормили,
Посуду мелочную мыли,
А старший уж с отцом, порой,
Водил коней на водопой.

   Наш Яков в полном смысле слова
Блаженствовал. Его жена
Мила, добра, семья здорова,
И житница его полна.
Хлеб за пять лет лежит в амбаре,
Мошна набита серебром,
Скот рослый, тучный, на базаре
С рук живо сходит с барышем.
Давно уже не возмущало
Ничто спокойствия его.
Но то, что сердце утешало
И душу более всего:
Что эти все приобретенья
Похвальным нажиты трудом.
Хозяйственныя все строенья,
Жилье для челяди и дом
Он строил сам; своей рукою
Деревья и цветы садил,
Безплодныя поля управил,
На речьке мельницу поставил,
Кругом болота осушил.
Ктомуж в окрестностях немало
Его хозяйство отличала
Опрятность дома и двора.
Он не хотел напрасно тленью
Предать нажитаго добра.
Природному ли отвращенью
От грязи тем обязан был?
Пример, иль опыт научил
Не знаю. Только все строенья,
Не говоря про дом жилой,
Хранились с редкой чистотой.
Везде достаток помещенья,
Везде след вкуса и труда.
Ощекатурены покои,
В гостинной скромные обои,
Но не видали никогда
На них царапин, ни заплаток.
С бельем дубовой шкаф в углу,
Не видно было на полу
Песку, лучин, ни грязных тряпок.
Из разноцветных изразцов
В покоях красовались печи,
А вместо жалких каганцов
По вечерам являлись свечи -
Хоть сальныя: больших затей
Друзья боялись молодые.
Он мог иметь бы восковые,
Он пчел держал полсотни пней.
Но роскошь была незнакома
Семье благочестивой; дома
Он воску не употреблял,
Излишество за грех считал.
К томуж, по чувствам редким ныне,
Он в жертву каждый год святыне
Нес часть плода своих трудов.
По набожности непритворной,
Весь воск к иконе чудотворной
Был отсылаем в Ченстохов.

   Вставая с солнечным восходом,
Весь день в трудах он провожал,
Над полем, садом, огородом,
И скуки никогда не знал.
Когдаж с работы возвращался
На краткий отдых он домой,
Утехам мирным предавался.
Там вкусный ужин и покой
Невозмутимый ожидали,
И ласки сыновей его.
Он недоступен был печали
В кругу семейства своего. Минуты эти услаждала
Агата голоском своим,
Свят сроги громко распевала
Иль Ванда лежи перед ним.

   А приходило воскресенье,
Иль праздник Божий годовой,
К обедне в ближнее селенье.
С детьми он ездил и женой,
Там благодарною душою,
И сердцем к небесам парил.
Потом, со всей своей семьею,
На завтрак к Плебану ходил.

   Ксендз: Плебан был, как уверяют
Один из редких тех людей,
Что в полной мере постигают
Всю важность должности своей.
Благочестив без лицемерья,
Призванью верен своему,
Он в недостаток иноверья,
Ни в грех не ставил никому.
Он в каждом ближнем видел брата,
Он от себя не отгонял
Ни чад безумья, ни разврата;
Он их с любовью обличал
, Не доводя до униженья,
Спешил в нуждах на помощь им,
И святость своего ученья,
Примером утверждал своим.
Средь прихожан, как добрый гений,
Иль ангел мира он блистал.
Его пример их просвещал
Быстрее частых поучений,
В которых светлый ум его
И ревность к вере обличались.
К дверям кумира своего
Больные, бедные стекались,
И те, которым свет постыл
Которых мучил дух сомненья,
И ни один, без утешенья,
От пастыря не отходил.
Спасать добычу злодеянья,
Несчастных облегчать страданья,
Порочных отвращать от зла,
Скорбящих утешать, - была
Вседневная его забота.
Он образцом был всех ксендзов,
И даже глас самих жидов
Твердил: "то ксендз на ваге злота"
Он Якова от детства знал,
С его отцом ходил учиться
К Пиярам. Только тот не брал
Ученья в толк. Но негодится
Покойных осуждать. Разсказ
От этого непотеряет,
Что наш читатель не узнает
Умен ли был отец? Для нас
Важнее сын. Ксендз удивлялся
От детских лет его уму,
И доброте. А потому
Особенно им занимался.
Закону Божию учил,
Потом, как стал он сиротою,
Помог советом и казною,
Потом венчал, детей крестил.
За пастырское попеченье
Мирской не принимая мзды,
В их счастьи видел награжденье
За христанские труды.
За то был гостем вожделенным
В семье питомца своего.
С радушием нелицемерным
Там принимали все его,
С восторгом искренним встречали,
С избытком награжден за труд.
Зимой, иль осенью такой
Был праздник реже; но весной,
Иль летом ксендз, без отговорок,
Едва вечерню отслужил,
Садился в бричку и спешил
К друзьям своим на подвечорок.
А Яков каждый день такой
Считал за праздник годовой.
Четыре липы украшали
Обширный, чистый двор его.
Там в ясный вечер принимали
Супруги гостя своего. Там разставлялось угощенье,
Каким друг записной пиров
Полакомиться бы готов.
Домашний чернослив, варенье,
Сметана свежая в горшке,
Пшеничный хлеб на молоке,
Малина, или земляника,
Черешни, вишни, иль клубника,
Арбуз иль дыня - а потом
Являлись пред лицом Прелата,
(Так величал его весь дом)
Яишница, рубцы, цыплята,
Иль часть теленка, молоком
Упитаннаго, с огурцами,
Или солеными грибками,
И блюдо раков, - иногда.
С картофелями полендвица,
Или турецкая пшеница,
Ксендза любимая еда.
В стаканы, для пищеваренья,
Был подливаем старый мед,
Ксендз пил его без отвращенья,
Иных напитков небрал в рот.
Но ксендз в долгу не оставался,
Семейный пир друзей моих
Беседой мирной оживлялся.
Не проходил без пользы миг.
За дружеское угощенье
Он предлагал им каждый раз
Спасительное наставленье,
Иль назидательный разсказ.

   Так жизнь в отраде протекала.
Семья, хранимая Творцом,
Блаженствуя, не примечала,
Как проходили день за днем.
Враг хитрый нашего спасенья
Давно прельстить его искал,
И сети для его паденья
Неутомимо разставлял.
Но тех сетей обыкновенных,
Какими, без хлопот больших,
Он миролюбцев развращенных
Ловил толпами каждый миг,
Для Якова казалось мало.
Спасенья слово, ум простой,
От тех падений охраняло,
Какия человек морской
Давно за грех не почитает,
Но коих неприметный яд
Ежеминутно населяет
Толпами жертв несытый ад.
Но бес хитер, в минуту злую
В цель метко наконец попал,
Разставив сеть ему такую,
Какой он ввек не ожидал.

   Большой дорогой, близ кладбища,
Богатый барин проезжал.
Прекрасный вид того жилища,
Где Яков жизнь благословлял,
Невольно на себя вниманье
И взор проежжих обратил.
И барин, погрузясь в мечтанье,
Цель путешествия забыл,
И кучер также зазевался.
Вдруг, выскочив из под ветвей,
Волк на дороге показался,
И бросился на лошадей.
Лошадки в сторону пустились,
Несут средь рытвин и кустов,
И уж тогда остановились,
Как экипаж свалился в ров.
Откуда волк тут появился.
Вблизи жилья людскаго, днем?
Иль бес сам в волка превратился?
Предание молчит о том.

   Все видел Яков. Торопливо
Свопих работников созвал,
К проезжим с ними побежал,
За дело принялися живо,
Тотчас лошадок отпрягли,
Коляску подняли, нашли
В ней кой какия поврежденья,
И без большаго затрудненья,
Все обещали починить.
На дворе коляску затащили,
А барина в дом пригласили
И отдохнуть и закусить.

   Пока вся дворня хлопотала
Над поврежденным колесом,
Агата гостя удивляла
Своим естественным умом,
Участья полным, милым взором,
Приятным, умным разговором,
Поподчивала ветчиной,
Соленой уткою с грибами,
Копченой вкусной колбасой,
Наливкой, спелыми плодами.
Когдаж готов был экипаж,
И лошадей не позабыли,
Овсом и сеном накормили,
Явился к гостю витязь наш.
Гость за похвальное деянье
Достойно отплатить желал;
Но он напрасно в воздаянье
Ему червонцы предлагал.
Благочестивый поселянин
В душе был верный християнин.
Он ждал от Бога одного
Наград за долга исполненье,
А потому за угощенье
И труд не принял ничего.
Напрасно барин благодарный
Ему подарок предлагал;
Он все упорно отвергал.
Вот в это время бес коварный,
Чтоб цели дьявольской своей
Достичь скорее и верней,
Свою разставил батерею.
Гость, видя, что успеха нет,
Оставил Якову билет
На Лондонскую лотерею.
Когда бы Яков понимал
Что значила бумажка эта,
Он отказалсяб от билета,
Как прежде деньги отвергал.
Чтоб в ней, для многих, заключалась
Приманка сердцу и уму,
То в голове не помещалось
Тогда герою моему.
Он бросил лишь, пожав плечами,
Взор на узорчатый клочок,
И всунул в дальний уголок,
Меж старыми календарями.

   Два месяца с тех пор прошло,
Как Яков овладел билетом,
Который с адским бес разсчетом,
Ему на горе дал, на зло.
Не думая об нем, трудился
Неутомимо наш герой.
Раз как то с поля возвратился
Перед обедом он домой,
Работы много накопилось
Чрез нисколько ненастных дней:
Хозяева, чуть прояснилось,
Спешили хлеб убрать с полей.
Наш Яков в поле торопился,
Чтоб ясным пользоваться днем.
За стол с семьею не садился,
Сел на скамейке под окном,
Взяв наскоро кусок жаркого
И хлеба, в поле все глядел,
И тем был занят, что немного
В тот день еще свезти успел.
Вдруг видит быстро подъезжает
К нему на тощей кляче жид.
Бича остатком погоняет
Ногою лошадь в бок тузит,
Как бы догонки опасался.
Ветр шляпу с головы сорвал,
Но он уже невозвращался
И дальше во весь дух скакал.
Плаща оставив половину,
За колья у ворот задев,
И мигом двор весь пролетев,
Свалился у крыльца на спину.
Невольно случаем таким
Смущенный, Яков устремился
К дверям, но в тот же миг явился
С поклоном низким жид пред ним.
И высыпал в одно мгновенье
Полсотни самых лестных слов.
Лилось, как на заказ: почтенье,
Услуги, преданность, любовь.
Наш витязь морщился, кривился,
Не в пору было слушать вздор,
Он от жида отворотился,
Взглянул нечаянно на двор.
Вдруг вспыхнул. Сильною рукою
За пейсик гостя ухватил,
И потащивши за собою,
Пиньком за двери проводил.
Жид озадаченный сначала,
Никак не мог постичь того,
Чтоб Якова вдруг взволновала,
Так сильно вежливость его.
Но только вышел за ограду
II понял жид его досаду,
Тотчас, без объясненья, сам.
Оставшись лошадь на свободе,
Хозяйничала в огороде,
Прогуливаясь по грядам.
Жид не пришел чрез то в смущенье.
Ни как от плана не отстал,
Оправился в одно мгновенье.
Лишь только лошадь привязал,
И тихим шагом потянулся
На цыпочках за Вольским вслед.
Тот, кончив на скоро обед,
К дверям на выход обернулся.
Но в этот миг опять жида
В дверях явилась борода.
Тут Яков мышцы понатужил,
И стукнул палкою о пол;
Но жид его обезоружил,
Червонцы высыпав на стол.
"Откуда эти деньги?" грозно
Сначала Вольский закричал.
А жид на это пресерьозно:
"Все это ваше" отвечал.
"Как наше?" "Точно так! берите!"
Сказал жид низко поклонясь,
"За то бумажку мне дадите,
Что граф оставил, или князь,
Вот что коляска изломалась
Два месяца тому назад.
Замена эта показалась
Как бы с небес ниспавший клад.
Конечно в первое мгновенье
Возникло в Якове сомненье,
Что золото коварный жид
Не без разсчета предлагает;
Что жид вернее цену знает
Тому, чем он недорожит.
Но жид так ловко объяснялся,
Сомненья так опровергал,
Что Яков уж не колебался,
И жид в душе торжествовал.
Уже обеими руками
Агата рыться начала
В углу между календарями,
И наконец билет нашла.
Фортуна скипетром махнула
На сторону жида своим;
Но злая ведьма! Вдруг надула:
Ксендз не взначай приехал к ним.
Жид побледнел и зашатался,
Слал гостя мысленно во ад
. Он в туж минуту догадался,
Что потерял свой верный клад;
Что грянула над головою
Его, нечаянно, беда.
Ксендз плебан встречен был четою
С радушием, как и всегда.
Как от удара зазвенело
В ушах жида, когда друзьям
Ксендз плебан объяснил все дело.
Жида прогнали по шеям.
Билетец был припрятан снова,
Но тщательнее, под замком
Пока формальнаго об нем
Известия из Ченстохова,
Иль из Варшавы не пришлют.
Не долго ждали. Злая сила
Соблазна, скоро посетила
Покоя, счастия приют.
Сверх чаянья в нем основала
Мирская суета свой трон.
Чета избранная узнала,
Что выиграла милион.

   И начались предначертанья:
Как капитал употребить?
Имение, иль дом купить?
На подвиги благодеянья
Частицу также отложить?
Охота Якову припала
Шагнуть в старосты сгоряча.
Ееж иная мысль прельщала:
Атлас, и бархат, и парча,
Чепцы и платья с кружевами,
Цепочьки, серьги с жемчугом,
С брильянтами, - ей пред глазами
Мелькали ночию и днем.
Ксендз плебан прекратил на время
Мечтанья их. Он объяснил
Какое тягостное бремя
Они берут, и сколько сил
На то потребно, чтоб с смиреньем
И твердостью его нести;
И речь окончил убежденьем
Дар новый Богу принести.
Речь мудрая легко запала
В благочестивыя сердца.
Чета всю милость постигала
Над ней Превечнаго Отца.
От детства самаго над ними
Перст благости Его сиял,
Дарами щедро Он своими
Их честный труд вознаграждал.
Всю жизнь они не знали нужды,
Цвели здоровьем и красой,
В юдоли скорби, горя чужды,
Вкушали радость и покой.
А потому, без замедленья,
Употребить весь капитал
Решились на благотворенья.
Но бес лукавый не зевал,
И не колебляся в надежде
Своей добычей овладеть,
Путем таким же, как и прежде,
Им новую разставил сеть.
Опять цуг лошадей взбесился
И опрокинул экипаж.
Опять приезжим устремился
На помощь живо витязь наш;
На этот раз была готова
Починка колеса скорей.
Но между тем пришлося снова
Агате принимать гостей.
Не барин уж предстал пред нею,
А дама в комнату вошла,
Хотя ни красотой своею,
Ни свежести не могла
Она равнять себя с Агатой;
Но тут то указал ей бес,
В чем был над нею перевес.
Ея убор, хоть небогатый,
С таким был сделан щегольством,
Так много было вкуса в нем,
Что красоты обыкновенной
Блеск без сравненья умножал,
И пред Агатою смущенной,
Как чудо ту изображал,
Которую она красою,
Превосходила во сто раз.
Борясь с докучливой мечтою,
Агата не спускала глаз
С изобретений ловкой моды,
Которая дары природы
Так сильно может возвышать,
А недостатки покрывать.
Наряда гостьи пестротою
Поражена, ослеплена,
Как бы с чужою головою,
Стояла перед ней она.
Что только делать начинала
Все не клеилось ей на лад:
То, где не следует, молчала,
То отвечала не впопад.
Ее, желаний новых сила,
Терзала, мучила, томила.
В ея лета, с ея красой,
Когдаб прилично нарядилась,
Во след за ней бы устремилась
И знать и молодежь толпой.
Восторги, крики, изумленье,
Столицы всей благоговенье,
Для сердца столь приятный шум,
Все мигом ей пришло на ум.
И как на это нужно мало,
Когда им небо, невзначай,
Такия средства низпослало.
А бес ей шепчет: "не зевай!
Воспользуйся своей казною,
И молодостью и красою.
"Скорей в Варшаву поезжай!
Затмишь красавиц всех столицы.
Толпы к тебе направят путь
Со всех сторон из заграницы,
Чтоб только на тебя взглянуть."
Еще те сети прорывались
Которыя разставил бес.
В душе Агаты отзывались
Слова посланника небес.
Она постигла, хоть не ясно,
Что грех влечет ее туда,
Где ищет дух отрад напрасно,
Но где встречает скорбь всегда.
Но тут ей в сердце хищник гадкой
Занозу страшную вогнал,
И твердость, в труженице шаткой
Убил внезапно на повал.

   К Агате барыня с собою
Дочь маленькую привела,
Как мать, своею красотою
Она хвалиться не могла.
Худа, смугла, пред сыновьями
Агаты - фу ты страм какой!...
Ну точно как сухарь ржаной
Пред пасочными куличами.
Но матери затейлив ум.
Все то чего недоставало,
В чем ей природа отказала,
Дополнил щегольской костюм.
Когда хозяйка подносила
Своим гостям закуски, - дочь
Под стол две груши уронила.
Сын старший, чтобы ей помочь,
Пырнул из за дверей стрелою;
Но прежде, чем поднять успел,
Неосторожна головою
Он по боку ее задел.
Хозяйка робко извинилась,
Смущенный мальчик стал в тупик;
Но девушка отворотилась,
Сказав с презрением "мужик".

   Вся сила ада заревела
"Ура!" Зря плод своих затей.
Агата вся побагровела,
И поклялась в душе своей
Отвергнуть всякое внушенье,
Соперницу свою затмить,
Отмстить ей за пренебреженье,
И словом барынею быть.
Напрасно муж сопротивлялся,
Напрасно также ксендз старался
Им доказать, какое зло
Их ждет. Ничто не помогло.
Упреки, жалобы и слезы
Им хлынули на все в ответ,
Потом посылались угрозы:
Оставить мужа, бросить свет,
Детей своих, и заключиться
К бенедиктинкам в монастырь.
На все был должен согласиться,
Любя жену, наш богатырь.

   И так, бес одержал победу,
Задав им роковой толчек.
За плату скудную, соседу
Уступлен мирный уголок,
Где от мирских сует, ненастья,
Их силы неба берегли,
Где прочнаго достиглиб счастья,
Когдаб своей дорогой шли.
И Яков грустными очами
По саду, по полям водил,
И каждый уголок слезами
Горячими не раз омыл.
Когдаж настало разставанье,
Чтоб новой ввериться судьбе,
Достойный пастырь, на прощанье,
Супругов пригласил к себе.
Тут он, в последний раз, решился
Им взор на будущность открыть.
Но понапрасну лишь трудился;
Не мог упорства победить.
А потому, предав их Богу,
На путь обедню отслужил,
Простился с ними и в дорогу
С благословеньем отпустил.

   С тех пор с друзьями молодыми
Случилось много перемен.
Последуем и мы за ними!
Увы! Не встретим больше сцен
Спокойной, чуждой укоризни,
Идущей в рознь с бедой и злом,
Патриархальной, мирной жизни!
Нет! Все теперь пойдет вверх дном,
По крайней мере убежденье
Упрочим в наших мы сердцах,
Что часто бедность - нам спасенье,
А деньги - истинный наш враг.

   1) Подобныя слова будут часто всречаться в этой повести.

  

  

   Подготовка текста  Наталья Синявичене, Павел Лавринец, 2006.
Публикация  Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.