Клопшток Фридрих Готлиб - Избранные стихотворения - Книги

КЛОПШТОКЪ.

Нѣмецк³е поэты въ б³ограф³яхъ и образцахъ. Подъ редакц³ей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.

OCR Бычков М. Н.

Содержан³е

1. Германъ и Туснельда. - А. Соколовскаго

2. Ранн³я гробницы. - А. Соколовскаго

3. Изъ поэмы "Месс³ада":

I. Пѣснь неба. - П. Шкляревскаго

II. Аббадона. - В. Жуковскаго

Клопштока обыкновенно признаютъ первымъ свѣтиломъ блестящей тр³ады нѣмецкой литературы и достойнымъ предшественникомъ Шиллера и Гёте, довершившихъ начатый имъ подвигъ - связать литературу съ нац³ональмостью. До Клопштока литература его родины, не смотря на обил³е недюжинныхъ талантовъ, не могла выбиться изъ колеи подражательности и ложной манеры. Онъ первый, каковы бы ни были его недостатки, далъ почувствовать, что строй современной нѣмецкой жизни содержалъ самъ по себѣ довольно данныхъ для изображен³я высокихъ поэтическихъ создан³й и образовъ.

Фридрихъ Готтлибъ Клопштокъ родился 2-го ³юля 1724 года въ Кведлинбургѣ. Первую молодость провёлъ онъ среди деревенской свободы, что имѣло не малое вл³ян³е на развит³е и складъ его характера. Вступивъ въ гимназ³ю своего родного города, онъ ревностно занялся изучен³емъ литературы и, въ особенности, старыхъ классиковъ, завлечённый красотой, строгостью, а главное, простотой ихъ произведен³й. Уже тогда запала ему въ душу мысль попытаться написать нац³ональную эпическую поэму, героемъ которой онъ хотѣлъ избрать извѣстнаго въ народныхъ легендахъ короля Генриха Птицелова. Проэктъ этотъ, однако, какъ мечта ранней молодости, остался не исполненнымъ и всё произведен³е позднѣе переродилось въ величавые образы "Месс³ады", первыя пѣсни которой были набросаны Клопштокомъ въ 1745 году, когда онъ поступилъ въ ²енск³й университетъ, съ цѣлью изучать богослов³е. Въ 1748 году переселился онъ въ Лангензальцъ, гдѣ получилъ мѣсто домашняго учителя. Положен³е это, не смотря на дружбу и уважен³е многихъ замѣчательныхъ людей, въ томъ числѣ Бодмера, не могло не казаться ему тягостнымъ, и потому можно себѣ представить, съ какой радостью принялъ онъ въ 1751 году приглашен³е министра Бернсторфа поселиться въ Копенгагенѣ, съ жалованьемъ въ 400 талеровъ въ годъ, чтобы тамъ, на свободѣ, окончить свою "Месс³аду". По дорогѣ туда Клопштокъ встрѣтился и познакомился со своей будущей женой, Маргаритой Моллеръ, воспѣтой имъ впослѣдств³и во многихъ одахъ. Пр³ёмъ, сдѣланный ему въ Копенгагенѣ, былъ тёпелъ и сердеченъ во всѣхъ отношен³яхъ. Вскорѣ по пр³ѣздѣ туда, онъ женился на своей Маргаритѣ, но овдовѣлъ спустя четыре года. Въ началѣ 1759 года Клопштокъ возвратился въ Герман³ю, послѣ чего жилъ поперемѣнно то въ Брауншвейгѣ, то въ Кведлинбургѣ, то въ Бранденбургѣ. Послѣднимъ мѣстомъ пребыван³я Клопштока былъ Гамбургъ. Въ глубокой старости онъ женился во второй разъ на своей давнишней знакомой Елисаветѣ Винтемъ и умеръ 14-го марта 1803 года.

Литературное значен³е Клопштока должно быть разсматриваемо двояко: относительно языка его произведен³й и относительно ихъ содержан³я. Хотя нѣмецк³й языкъ былъ выработанъ въ достаточной степени и до Клопштока его талантливыми предшественниками: Галлеромъ, Гагедорномъ и другими, но въ общемъ ему недоставало гибкости и способности тонко выражать всевозможные образы и обороты, ложащ³еся подъ перо поэта, обладающаго не одностороннимъ, а болѣе всеобъемлющимъ взглядомъ на жизнь. Поэтическ³й языкъ того времени отличался отъ прозы почти однимъ только размѣромъ и риѳмами. Клопштокъ первый провёлъ мысль, что "возвышенныя чувства должны выражаться болѣе возвышеннымъ слогомъ", что и было изложено имъ въ небольшомъ сочинен³и, озаглавленномъ: "Объ языкѣ поэз³и", появившемся въ "Сѣверномъ Обозрѣвателѣ". Но то, что на этотъ разъ онъ излагалъ теоретически, уже давно преслѣдовалось и исполнялось имъ въ его сочинен³яхъ, начиная съ самыхъ раннихъ. Казалось бы, преслѣдуя цѣль облагороживать и украшать выражен³я современнаго языка, Клопштокъ рисковалъ впасть въ опасный разладъ съ языкомъ народнымъ, и отказаться отъ множества его прекрасныхъ, хотя и грубоватыхъ на первый взглядъ, оборотовъ; но въ томъ-то и состоитъ его главная заслуга, что хорошо знакомый съ духомъ и образами старинно-нѣмецкой поэз³и, а равно съ трудами Лютера по части выработки нѣмецкаго языка, Клопштокъ умѣлъ, откинувъ въ народномъ языкѣ ложное и дѣйствительно грубое, перенести изъ него въ языкъ своихъ произведен³й всю благоуханную прелесть и чистоту, сдѣлавш³я эти произведен³я дорогими для всякаго изъ его соотечественниковъ, на какой бы степени развит³я онъ ни стоялъ. Сила выражен³я и новизна оборотовъ были, по его мнѣн³ю, главнѣйшимъ атрибутомъ языка поэтическаго произведен³я. Чтобы достичь этого, онъ въ одинаковой степени пользовался пр³искиван³емъ забытыхъ оборотовъ въ старинныхъ лѣтописяхъ и сочинен³емъ новыхъ, не существовавшихъ до того времени, сложныхъ словъ и выражен³й. Въ этомъ послѣднемъ способѣ обогащен³я языка выказаны имъ такое дарован³е и ловкость, что изъ послѣдователей его могъ съ нимъ поспорить въ этомъ случаѣ развѣ только одинъ Гете. Конструкц³и предложен³й подверглась подъ его перомъ также значительному измѣнен³ю. Окаменѣлыя схоластическ³я формы были разрушены и уступили мѣсто болѣе вольному порядку изложен³я, чрезъ что получилась возможность, сохраняя смыслъ рѣчи, придавать ей болѣе сильное, болѣе нѣжное и вообще иное выражен³е, смотря по тому, что желалъ выразить поэтъ въ данномъ случаѣ. Помощью всѣхъ этихъ средствъ удалось Клопштоку создать дѣйствительно новый поэтическ³й языкъ, очаровавш³й его современниковъ и указавш³й совершенно новый путь для дальнѣйшаго развит³я нѣмецкой поэз³и. Конечно, реформы Клопштока не были чужды нѣкоторыхъ недостатковъ. Такъ выражен³я его грѣшили иногда нѣкоторой вычурностью, а желан³е силы и краткости вело иной разъ къ неясности оборотовъ; но эти и тому подобные недостатки были слишкомъ слабы, чтобъ заставить забыть или умалить общ³й свершонный имъ подвигъ.

Съ измѣнен³емъ языка предстояло измѣнить и поэтическ³я формы. Новыя слова и смѣлые обороты, введённые Клопштокомъ, не укладывались въ общепринятую до того форму александр³йскаго стиха, похожаго, по выражен³ю современниковъ, на "правильно распиленныя доски", ни въ вѣчныя однообразныя строфы ямбовъ и трохеевъ. Хотя и до Клопштока дѣлались попытки создать для нѣмецкой литературы нѣчто похожее на стихъ древнихъ и даже на гекзаметръ, но результатъ этихъ попытокъ былъ до того слабъ, что Клопштокъ не могъ принять его даже за исходный пунктъ для своихъ дальнѣйшихъ реформъ на этомъ пути. Обдумывая во время одной изъ прогулокъ свою "Месс³аду" и въ тоже время сравнивая съ неудовольств³емъ тяжолый и неуклюж³й стихъ современной нѣмецкой поэз³и съ лёгкимъ и горячимъ гекзаметромъ грековъ, Клопштокъ внезапно напалъ на смѣлую мысль попробовать передѣлать на ладъ древнихъ стиховъ первыя, написанныя имъ въ прозѣ пѣсни своей поэмы. Первые опыты, конечно, не могли быть удачны, но усидчивый трудъ взялъ своё и скоро небывалыя до того формы нѣмецкаго гекзаметра стали легко и свободно выливаться изъ-подъ его пера. Эта новая форма стиха заставила его, конечно, бросить риѳму, считавшуюся до того необходимымъ атрибутомъ всякаго поэтическаго произведен³я; но тутъ Клопштокъ, со свойственной ему горячностью, вдался въ излишнюю крайность, провозгласивъ преувеличенную мысль объ изгнан³и совершенно риѳмы изъ всякаго рода поэтическ³хъ произведен³й и допуская ея существован³е только въ церковныхъ гимнахъ. Къ счаст³ю, какъ ни глубоко цѣнили и уважали Клошптока современники, но противъ его нелѣпаго мнѣн³я возстали мног³е и въ томъ числѣ Виландъ, чѣмъ нѣмецкая поэз³я была спасена отъ грозившаго зайти слишкомъ далеко усерд³я рьянаго реформатора.

Таковы были заслуги Клопштока по части развит³я и усовершенствован³я языка. Переходя къ оцѣнкѣ его, какъ самостоятельнаго поэта, слѣдуетъ замѣтить, что здѣсь труды его уступаютъ трудамъ реформатора, и что не будь его произведен³я заключены въ новыя, такъ плѣнивш³я современниковъ формы, то едва ли бы Клопштокъ-поэтъ стоялъ и почитался такъ высоко своими соотечественниками. Конечно, слова эти слѣдуетъ понимать относительно, и если поэз³я Клопштока уступаетъ гигантамъ нѣмецкой литературы, каковы Шиллеръ, Гете, Виландъ, Гердеръ и Гейне, то всё-таки онъ стоитъ далеко выше множества второстепенныхъ писателей, имѣвшихъ въ соразмѣрной степени заслуженную извѣстность и славу. Уже одно то обстоятельство, что Клопштокъ всегда создавалъ самъ сюжеты своихъ произведен³й, а не заимствовалъ ихъ изъ чужихъ литературъ, какъ дѣлали большинство его предшественниковъ, обличаетъ самостоятельность и силу его таланта. Его поэз³я была "поэз³ей сердца и чувства", какъ выразился о ней Гердеръ, между тѣмъ какъ произведен³я его современниковъ были продуктами ума и резонерства. Онъ былъ лирикъ по преимуществу и этимъ настроен³емъ пропитана насквозь даже его строго-эпическая по формѣ "Месс³ада". Сила и энерг³я безпрестанно чередуются въ его произведен³яхъ съ нѣжнѣйшей чувствительностью, часто впадающей даже въ излишнюю сентиментальность. Въ его одахъ, наряду съ могучими образами и оборотами, зачастую встрѣчаются строфы, которыя въ наше время вызовутъ улыбку даже у шестнадцатилѣтней дѣвушки. Настроен³е это ещё болѣе преобладаетъ въ его религ³озныхъ гимнахъ, которые Лессингъ шутя называлъ "серафимской" поэз³ей. Но какъ ни ложно было это настроен³е само по себѣ, всё-таки оно принесло громадную пользу дальнѣйшему развит³ю литературы, ставъ противовѣсомъ холодной схоластикѣ и реторикѣ, господствовавшимъ въ нѣмецкой поэз³и до Клопштока. На корнѣ его сентиментализма выросла истинная поэз³я чувства - и такимъ образомъ та поэтическая струя, которая никогда не умретъ въ произведен³яхъ Шиллера и Гёте, обязана своимъ происхожден³емъ реформаторскому чутью Клопштока. Онъ былъ для нѣмецкой поэз³и тѣмъ же, чѣмъ сдѣлался впослѣдств³и Карамзинъ съ своей "Бѣдной Лизой" для нашей.

Но независимо отъ этой излишней чувствительности, поэз³я Клопштока въ высокой степени обладаетъ благородствомъ и чистотою своихъ образовъ, и это качество должно считаться главнѣйшею причиною, почему онъ никогда не будетъ забытъ, какъ поэтъ. Если же прибавить, что онъ первый сталъ проводить въ своихъ одахъ мысль патр³отизма и нац³ональной свободы, то этимъ значен³е его въ глазахъ соотечественниковъ становится еще понятнѣе. Уже съ самой ранней молодости любовь въ отечеству преобладала во всѣхъ его стремлен³яхъ, такъ-что первоначально, какъ упомянуто выше, онъ даже содержан³е своей эпической поэмы хотѣлъ заимствовать изъ нѣмецкой жизни. Къ несчастью, результатъ его благородныхъ усил³й подвинуть впередъ нѣмецк³й патр³отизмъ остался безъ большихъ послѣдств³й при его жизни, вслѣдств³е несчастнаго политическаго состоян³я, въ которомъ тогда была Герман³я. Фридрихъ Велик³й былъ единственнымъ изъ нѣмецкихъ государей, на кого патр³оты могли смотрѣть съ надеждой, но съ нимъ Клопштокъ не могъ сойтись изъ-за деспотическихъ наклонностей этого государя, а главное потому, что Фридрихъ не любилъ и не цѣнилъ нѣмецкой литературы. Всѣмъ извѣстны его слова, что онъ готовъ отдать всю "Месс³аду" за одинъ стихъ "Генр³ады" Вольтера. Видя это печальное современное положен³е Герман³и, Клопштокъ думалъ пробудить ея патр³отическ³я стремлен³я воспоминан³емъ о славномъ прошломъ. Германъ, побѣдитель римлянъ, былъ одно время героемъ его мыслей, но историческ³я о нёмъ свѣдѣн³я были до того скудны, что построить на нихъ какое-либо ощутительно-сильное поэтическое произведен³е было невозможно. Потому понятно,
что его патр³отическ³я произведен³я, не имѣли для себя реальной почвы, по необходимости расплывались въ громк³я похвальныя оды, хотя и цѣнивш³яся современниками, но по обѣщавш³я долговѣчной жизни. Болѣе пользы въ этомъ отношен³и принёсъ отрицательный пр³ёмъ, съ которымъ онъ горячо напалъ на подражательность французамъ. Оды, посвященныя этому предмету, обличаютъ дѣйствительно замѣчательную силу и энерг³ю.

Независимо отъ любви къ отечеству. Клопштокъ никогда не забывалъ общихъ гуманныхъ идей и въ этомъ отношен³и произведен³я его стоятъ выше всякой критики. Такъ никак³я усил³я не заставили его сдѣлаться придворнымъ поэтомъ и льстить властямъ. Война за американскую независимость и французская революц³я нашли въ нёмъ самаго яраго поклонника. Церковныя произведен³я и переложен³е псалмовъ обличаютъ въ нёмъ тоже поэта, достойнаго высокой задачи; но здѣсь слѣдуетъ замѣтить, что горяч³й темпераментъ и лирическ³й паѳосъ всей его поэз³и вообще заставляли автора иногда переходить за границы той простоты, которая, какъ извѣстно, составляетъ главную прелесть библейскихъ легендъ.

Переходя къ разбору значительнѣйшаго по объему и наиболѣе извѣстнаго изъ сочинен³й Клопштока - къ "Месс³адѣ", слѣдуетъ сказать, что здѣсь онъ представляетъ обратное явлен³е сравнительно съ большинствомъ другихъ писателей. Если наиболѣе извѣстныя и написанныя въ пер³одъ зрѣлаго развит³я таланта произведен³я писателей принадлежатъ обыкновенно къ лучшимъ, то Клопштокова "Месс³ада", не смотря на ея большую извѣстность, наоборотъ далеко не представляетъ тѣхъ достоинствъ, которыми изобилуютъ его проч³я сочинен³я. Уже самая идея произведен³я заключаетъ въ себѣ ошибку, которую едва ли бы могъ вознаградить поэтъ, обладающ³й даже болѣе ген³альнымъ талантомъ, чѣмъ Клопштокъ. Задумать эпопею, героемъ которой долженъ явиться ²исусъ Христосъ, значило хотѣть совмѣстить двѣ д³аметрально противоположныя по характеру вещи: древн³й эпосъ и "Евангел³е". Если съ идеей перваго мы привыкли соединять понят³я о яркихъ образахъ и сильныхъ страстяхъ, то "Евангел³е" наоборотъ проповѣдуетъ идею простоты и самоотречен³я. Поэтому спрашивается: могла ли удаться попытка соединить въ одномъ произведен³и эти противоположности, не нанеся одной ущерба на счётъ другой? Пр³ёмъ, сдѣланный "Месс³адѣ" современниками Клопштока, обличаетъ, что даже они, не смотря на готовность увлекаться любимымъ поэтомъ, поняли эту ошибку и были далеки отъ увлечен³я его колоссальнымъ но объему трудомъ. Если первыя три пѣсни "Месс³ады> и были приняты съ замѣтнымъ увлечен³емъ; если въ ней привѣтствовали новый нѣмецк³й эпосъ, благодаря которому нѣмецкая литература повидимому становилась въ рядъ съ великими литературами древнихъ, то восторгъ публики сталъ быстро охладѣвать по мѣрѣ выхода продолжен³я поэмы, такъ-что послѣдн³я пѣсни были спасены отъ совершенно равнодушнаго пр³ёма единственно благодаря имени автора, да развѣ ещё благозвуч³ю и новизнѣ стиха, котораго гекзаметрическая форма была до того неизвѣстна.

Клопштокъ, задумавъ "Месс³аду", хотѣлъ первоначально ограничиться поэтическимъ изображен³емъ земной жизни Христа, его страдан³й и славы по воскресен³и, согласно повѣствован³ю Евангелистовъ; но, начавъ писать поэму съ этой точки зрѣн³я, онъ скоро почувствовалъ, что немыслимо было построить поэтическое, слѣдовательно требующее яркихъ образовъ, произведен³е на тѣхъ скудныхъ фактахъ, которые даётъ "Евангел³е", правда, фактовъ полныхъ неизмѣримой внутренней глубины, но тѣмъ не менѣе совершенно лишонныхъ яркой внѣшней образности и поэтической силы. Этихъ необходимыхъ для всякаго поэтическаго произведен³я атрибутовъ въ "Евангел³и" нечего было искать - и вотъ причина, почему рядомъ съ евангельскимъ сказан³емъ Клопштоку пришлось присочинить цѣлый рядъ лицъ и фактовъ, которые должны были пополнитъ этотъ пробѣлъ. Отсюда создан³е яркаго образа Сатаны и прочихъ лицъ поэмы. Но если допустить даже, что лица эти были прекрасно и поэтически созданы, всё жь общее поэмы отъ этого не выигрывало ничего, а, напротивъ, скорѣе теряло въ слѣдств³и того, что сопоставлен³е образовъ, созданныхъ по правиламъ древяго эпоса, съ библейско-легендарнымъ характеромъ другой половины поэмы тѣмъ болѣе обличало ея раздвоенность и невыдержанность въ цѣломъ. Несообразность фактовъ, выведенныхъ въ этихъ двухъ половинахъ поэмы, встрѣчается на каждомъ шагу. Такъ, напримѣръ, въ характерѣ Сатаны превосходно выставлено его стремлен³е погубить во что бы то ни стало Христа, при-чёмъ онъ жадно желаетъ его смерти. Черта эта изображена замѣчательно хорошо и была бы украшен³емъ въ любой поэмѣ, будучи сопоставлена съ тѣмъ, что говоритъ "Евангел³е", она невольно наводитъ на мысль: какимъ же образомъ Сатана можетъ желать земной смерти Христа, если онъ знаетъ, что эта самая смерть должна искупить людей и положить конецъ его владычеству?

Независимо отъ недостатковъ плана и содержан³я поэмы, общее производимое ею впечатлѣн³е ослабляется ещё тѣмъ, что Клопштокъ, какъ сказано выше, былъ чистѣйшимъ лирикомъ, а отнюдь не эпическимъ поэтомъ. Въ слѣдств³е этого чтен³е лирическаго произведен³я. какимъ должна по настоящему считаться "Месс³ада", растянутаго на двадцать пѣсенъ, производитъ слишкомъ утомляющее впечатлѣн³е, котораго не могутъ выкупить даже чистота и прелесть стиховъ, которыми поэма написана. Если современники Клопштока восхищались ею именно съ этой точки зрѣн³я, то съ вѣроятностью можно предположить, что, независимо отъ красоты внѣшней формы, ихъ подкупалъ въ пользу произведен³я его религ³озный сюжетъ, завлекавш³й благочестивыхъ людей, которыхъ-тогда было гораздо больше въ числѣ читателей, чѣмъ теперь. Сопоставлен³е новой поэмы съ "Потеряннымъ Раемъ" Мильтона, считавшагося недосягаемо-высокимъ произведен³емъ, и естественная вытекавшая отсюда нац³ональная гордость нѣмцевъ, всё это вмѣстѣ подготовило хорош³й пр³ёмъ "Месс³адѣ" при выходѣ ея въ свѣтъ и обезпечило успѣхъ поэмы; по позднѣйшая критика откинула всѣ эти посторонн³я облегчающ³я обстоятельства и умѣла дать произведен³ю Клопштока хотя вполнѣ почётное, но не столь высокое мѣсто.

Будучи разсматриваема въ частности, поэма представляетъ безпрестанныя неловкости. обличающ³я двойственность ея характера, о чёмъ было говорено выше. Такъ, напримѣръ, созданные Клопштокомъ образы ангеловъ обличаютъ часто поэтическ³я черты, если смотрѣть на нихъ просто какъ на созданныя фантаз³ею художника разумныя существа. Но едва вздумаемъ мы себя увѣрить, что это тѣ самые ангелы, о которыхъ говоритъ священное писан³е, то-есть существа безъ всякой воли, страсти или индивидуальнаго характера и воплощающ³я въ себѣ единственно идею покорности и исполнен³я воли Божества, намъ какъ-то странно дѣлается при попыткѣ сблизить эти два понят³я - и тяжолый трудъ поэта, съ которымъ старался онъ охарактеризовать свои создан³я, обращается въ ничто. Впрочемъ Клопштокъ, какъ всѣ лирическ³е поэты вообще, почти совсѣмъ не умѣлъ индивидуализировать характеры своихъ лицъ, что замѣчается во всей поэмѣ. Тотъ, кто хочетъ восхищаться "Месс³адой" во что бы то ни стало, сдѣлаетъ лучше всего, если забудетъ, что это - эпическая поэма, а будетъ читать ее просто какъ сборникъ лирическихъ стихотворен³й, не мало не заботясь о ихъ связи. Тогда настоящ³й талантъ поэта выступитъ предъ глазами читателя во всей своей силѣ, и не заставитъ жалѣть о минутахъ, потерянныхъ на чтен³е.

На русск³й языкъ переведены слѣдующ³я сочинен³я Клопштока: 1) Смерть Адама. Трагед³я въ трёхъ дѣйств³яхъ. Сочинен³е Клопштока. Перевёлъ съ нѣмецкаго В. Филимоновъ. М. 1807. 2) Месс³я. Поэма въ десяти пѣсняхъ. Сочинен³е Клопштока. Перевёлъ съ нѣмецкаго А. Кутузовъ. 2 ч. 1785-1787. Издан³е 2-е. М. 1821. 3) Месс³ада. Поэма Клопштока. Перевёлъ стихами С. И. Писаревъ. Три части. Спб. 1868.

ГЕРМАНЪ И ТУСНЕЛЬДА.

"Вотъ, вотъ онъ, весь римскою кровью покрытый

И пылью сраженья! Такимъ никогда

Ещё не являлся мой Германъ; ни разу

Такъ очи его не горѣли огнемъ.

"Я рдѣю восторгомъ. Отдай мнѣ значокъ твой

Съ орломъ на верхушкѣ! отдай мнѣ твой мечъ!

Приди - успокойся: объятья пусть будутъ

Отрадой отъ битвы мои для тебя!

"Дай потъ отереть мнѣ горяч³й, струями

Текущ³й съ чела твоего. Какъ горитъ

Лицо твоё кровью! О, Германъ, ни разу

Ты не былъ Туснельдѣ такъ дорогъ и милъ!

"Ни разу - ни даже въ тотъ мигъ незабвенный,

Когда ты подъ дубомъ тѣнистымъ меня

Въ объятьяхъ неистовыхъ сжалъ. И тогда ужь

Безсмертнымъ въ грядущемъ казался ты мнѣ!

"Теперь - я твоя! Я слыхала, что Августъ

О, богами своими, за пышнымъ столомъ,

Со страхомъ вкушаетъ свой нектаръ волшебный,

Затѣмъ что ты нынѣ безсмертнѣй его."

- Зачѣмъ ты мнѣ кудри свиваешь? Но думай:

Отецъ нашъ убитый предъ нами лежитъ

О! если бы Августъ самъ съ войскомъ явился:

Онъ кровью своею бъ облитый лежалъ!-

"Дай, Германъ, поднять мнѣ поникш³я кудри:

Пусть встанутъ вѣнцомъ надъ тобою они!

Къ богамъ удалился Зигмаръ; но не вздумай

Послѣдовать съ плачемъ ему ты во слѣдъ!"

А. Соколовск³й.

II.

РАНН²Я ГРОБНИЦЫ.

Привѣтъ тебѣ, мѣсяцъ сребристый и ясный,

Товарищъ таинственной ночи! Зачѣмъ

Ты спрятаться хочешь? останься, другъ милый!

А, вотъ онъ - лишь облако мимо прошло!

Лишь майск³я первыя ночи пр³ятнѣй,

Чѣмъ жарк³я лѣтн³я ночи. Блеститъ

Въ то время роса на травѣ подъ лучами

И мѣсяцъ восходитъ свѣтлѣй надъ холмомъ.

Надъ прахомъ друзей разстилается сѣрый

Таинственный мохъ. О, когда бы я могъ,

Какъ прежде, привѣтствовать радостно съ вами

И сумерки ночи, и утренн³й свѣтъ!

А. Соколовск³й.

III.

ИЗЪ ПОЭМЫ "МЕСС²АДА".

ПѢСНЬ НЕБА.

Въ свѣтломъ хорѣ солнцъ лучезарныхъ высится небо,

Круглое, неизмѣримое, образъ м³ровъ первородный,

Всѣхъ совокупность красотъ, которыя быстрымъ потокомъ

По безпредѣльности вкругъ разливаются съ отблескомъ неба.

Стройно кружится оно съ рокотаньемъ на крыл³яхъ вѣтра;

Къ берегу солнцъ отъ него сладкозвучное катится пѣнье

Мѣрно плывущихъ м³ровъ. Умилённые лики безсмертныхъ,

Гласъ ихъ бряцающихъ арфъ оживляютъ сей храмъ совокупный.

Вѣчный Творецъ славослов³я клику съ любов³ю внемлетъ:

Какъ Его очи плѣняетъ прекрасная стройность вселенной,

Такъ и Его чутк³й слухъ пѣснопѣн³е сферъ услаждаетъ.

Ты, что внушаешь высок³я, чистыя пѣсни,

Внемлешь безсмертнымъ, Господа зришь, серафимовъ подруга,

Гимнъ воспѣваемый небомъ повѣждь мнѣ, жилица С³она!

Свѣтлое царство явлен³й Господнихъ, святись и красуйся!

Здѣсь мы Господа зримъ, какъ Онъ есть, какъ Онъ бытъ, какъ Онъ будетъ:

Виждь блаженство безъ облаченья, безъ сумрака дальнихъ

Мглой покровенныхъ м³ровъ! Здѣсь мы Тебя созерцаемъ

Въ сонмѣ избранныхъ Тобою, блаженству небесъ пр³общённыхъ.

Сколь безконечно Ты совершенъ! Тебя нарицаетъ

Небо, Тебѣ же, неизречённому, имя - Егова!

Наша пѣснь сладкогласная въ смѣломъ пареньи восторга

Ищетъ Твой образъ, но тщетно. Вперясь въ глубину Твоей славы.

Мысли едва къ Твоему божеству воскрылиться дерзаютъ.

Въ дивномъ велич³и Ты лишь единъ совершенъ, Присносущ³й!

Мысль, которою Ты своё быт³ё прозрѣваешь -

О, сколь прекраснѣй она, сколь святѣе таинственной думы,

Сколь она лучше, святѣй и возвышеннѣй тайнаго взора,

Обращённаго свыше Тобой къ существамъ сотворённымъ!

Но Ты и кронѣ Себя захотѣлъ вкругъ живущее видѣть -

И ниспослалъ и на нихъ съ благодат³ю духъ животворный.

Небо Ты создалъ въ началѣ, а вслѣдъ и насъ, жителей неба.

Былъ ещё часъ вашъ далёкъ, земля, дщерь юная свѣта,

Солнце и мѣсяцъ, текущ³е рядомъ съ блаженной землёю!

Первенецъ м³ра, что было съ тобой при рожден³и, въ день тотъ,

Какъ пролетѣвш³й сквозь вѣчности Богъ къ тебѣ низпустился

И святою обителью славы Господней украсилъ?

Своды твои необъятные, къ новой воззванные жизни,

Тихо скруглялись, пр³емля свой образъ, и вкругъ разносился

Творческ³й гласъ при первомъ звукѣ кристальнаго моря -

И лишь одни берега взгромождённые слышали гласъ сей,

Но не единый безсмертный. Тогда стоялъ Ты, Зиждитель,

На велелѣпномъ и пышномъ престолѣ, Себя созерцая

Въ дивномъ безсмерт³и. О, восклицайте предъ мыслящимъ Богомъ!

Въ этотъ-то радостный мигъ Онъ васъ сотворилъ, серафимы,

Разума полныхъ и силы могучей Создателя мысли,

Имъ отъ Себя изл³янныхъ на васъ, непорочныхъ,

Чтобъ Аллилу³я сердцемъ могли постигать въ умиленьи

И воспѣвать "Аллилу³я". То "Аллилу³я", Боже,

Присно Тебѣ воспоётся отъ насъ! Безконечной пустынѣ

Рёкъ Ты - "не буди!" и тварямъ - "проснитесь!" Господь! Аллилуйя!

П. Шкляревск³й.

АББАДОНА.

Сумраченъ, тихъ, одинокъ на ступеняхъ подземнаго трона

Зрѣлся отъ всѣхъ удалёнъ серафимъ Аббадона. Печальной

Мыслью бродилъ онъ въ минувшемъ: грозно вдали передъ взоромъ,

Смутнымъ, потухшимъ отъ тяжкой, таинственной скорби, являлись

Мука на мукѣ, тёмная вѣчности бездна. Онъ вспомнилъ

Прежнее время, когда онъ, невинный, былъ другъ Абд³ила,

Свѣтлое дѣло свершившаго въ день возмущенья предъ Богомъ:

Къ трону Владыки одинъ Абд³илъ, непрельщонъ, возвратился.

Другомъ влекомый, ужь былъ далеко отъ враговъ Аббадона -

Вдругъ Сатана ихъ настигъ въ колесницѣ, гремя и блистая.

Звучно торжественнымъ кликомъ зовущихъ грянуло небо;

Съ шумомъ помчалися рати мечтой божества упоённыхъ -

Ахъ! Аббадона, бурей безумцевъ отъ друга оторванъ,

Мчится, не внемля прискорбной, грозящей любви Абд³ила;

Тьмой божества отуманенный, взоровъ молящихъ не видитъ;

Другъ позабытъ: въ торжествѣ къ полкамъ Сатаны онъ примчался.

Мраченъ, въ себя погружонъ, пробѣгалъ онъ въ мысляхъ всю повѣсть

Прежней, невинной младости; мыслилъ объ утрѣ созданья.

Вмѣстѣ и вдругъ сотворилъ ихъ Создатель. Въ восторгѣ рожденья

Всѣ вопрошали другъ друга: "скажи, Серафимъ, братъ небесный,

Кто ты, откуда, прекрасный? давно ль существуешь и зрѣлъ ли

Прежде меня? О, повѣдай, что мыслишь? Намъ вмѣстѣ безсмертье."

Вдругъ изъ дали свѣтозарной на нихъ благодатью слетѣла

Бож³я слава; узрѣли всё небо, шумящее сонмомъ

Новосозданныхъ для жизни. Къ Вѣчному облако свѣта

Ихъ вознесло - и, завидѣвъ Творца, возгласили: "Создатель!"

Мысли о прошломъ тѣснились въ душѣ Аббадоны - и слёзы,

Горьк³я слёзы бѣжали потокомъ по впалымъ ланитамъ.

Съ трепетомъ внялъ онъ хулы Сатаны и воздвигся, нахмуренъ;

Тяжко вздохнулъ онъ трикраты - такъ въ битвѣ кровавой другъ друга

Братья сразивш³е тяжко въ томленьи кончины вздыхаютъ -

Мрачнымъ взоромъ окинувъ совѣтъ Сатаны, онъ воскликнулъ:

"Будь на меня вся неистовыхъ злоба - вѣщать вамъ дерзаю!

Такъ, я дерзаю вѣщать вамъ, чтобъ Вѣчнаго судъ не сразилъ насъ

Равною казн³ю! Горе тебѣ, Сатана-возмутитель!

Я ненавижу тебя, ненавижу, уб³йца! Вовѣки

Требуй Онъ, нашъ Суд³я, отъ тебя развращенныхъ тобою,

Нѣкогда чистыхъ наслѣдниковъ славы! Да вѣчное "горе"

Грозно гремитъ надъ тобой въ сёмъ совѣтѣ духовъ погублённыхъ!

Горе тебѣ, Сатана! Я въ безумствѣ твоёмъ не участникъ -

Нѣтъ, не участникъ въ твоихъ замышленьяхъ возстать на Месс³ю!

Бога-Месс³ю сразить!... О, ничтожный, о Комъ говоришь ты?

Онъ Всемогущ³й, а ты пресмыкаешься въ прахѣ, безсильный,

Гордый невольникъ. Пошлётъ ли смертному Богъ искупленье,

Тлѣна ль оковы расторгнуть помыслитъ - тебѣ ль съ Нимъ бороться!

&nbs