Хвостов Дмитрий Иванович - Басни

  

  

  Дмитрий Иванович Хвостов

  

  

  

  

  Басни

  "Im-Werden-Verlag", 2001, исправлено и дополнено 2002.

  Подготовка текста и примечания В. П. Степанова и Н. Л. Степанова; биографическая справка В. П. Степанова, "Русская басня XVIII-XIX веков", Большая серия Библиотеки поэта, Л., 1977

  Подготовка текста и примечания М. Г. Альтшуллера, "Поэты 1790-1810-х годов", Большая серия Библиотеки поэта, Л., 1971

  http://www.imwerden.de

  info@imwerden.de

  

  

  

  

  СОДЕРЖАНИЕ

  Дуб и трость

  Мужик и блоха

  Городская и деревенская мышь

  Гора в родах

  Орлица и черепаха

  Щука и уда

  Лягушки, просящие царя

  Волк и журавль-лекарь

  Софокл и его доноситель

  Лев и клоп

  Ветр и дуб

  Живописец и назёмная куча

  Молочница и кувшин с молоком

  Змея и пчела

  Ворона и сыр

  Реке Кубре

  Дмитрий Иванович Хвостов (1757-1835), граф, богатый вельможа, сенатор, в истории русской литературы приобрел репутацию стихотворца-графомана, сложившуюся, главным образом, в начале XIX в., когда он стал объектом многочисленных эпиграмм, сатир и пародий. Его творчество, однако, очень показательно как реакция отживающего классицизма на появление новых литературных течений. Сложившись как писатель в кружке поздних классиков - Н. П. Николева, Ф. Г. Карина, Д. П. Горчакова, будучи одним из организаторов "Беседы любителей русского слова", Хвостов в своем творчестве последовательно пытался придерживаться эстетических предписаний Буало и Сумарокова. В эпоху распада жанровой системы классицизма подобная попытка приобрела полемический смысл. Насмешки современников над "Избранными притчами из лучших сочинителей российскими стихами" Хвостова (М., 1802) были во многом обусловлены тем, что собственные "притчи" Хвостов принципиально противопоставил басням И. И. Дмитриева и его последователей. Свое понимание сущности жанра Хвостов изложил в послании "О притчах", восполняя "Поэтическое искусство" Буало, где характеристика жанра басни отсутствовала, и в брошюре "Некоторые мысли о сущности басни". Хвостов призывал вернуться к архаичеcкому типу "эзоповской", дидактической и "неукрашенной" басни. Он подчеркивал, что получившие распространение у современных писателей изящный рассказ, остроумный и фривольный сюжет, легкий стиль разрушают басню как жанр, так как не соответствуют серьезной моральной цели баснописания. Басня требует простоты; ничто не должно мешать читателю увидеть в конкретном рассказе нравственную аллегорию, доказательство определенной моральной истины Следует отметить, что именно такая теоретическая установка объясняет, почему в своих притчах Хвостов часто пренебрегал внешним правдоподобием деталей (голубь, зубами перегрызающий сети; осел с когтями, взбирающийся на дерево и т. п.), вызывая веселье критики: как он пояснял, главным для него была верность "естественной нравственности", а не "натуральной истории".

  Отрицая "поэтическую" басню, восходящую к Лафонтену, Хвостов отчасти повторял взгляды Г. Лессинга, ограничивавшего сферу басни только моральным апологом. Отстаивая вместе с А. С. Шишковым дидактические тенденции литературы классицизма, он фактически противостоял всем школам баснописания в начале XIX в. Круг его сторонников был ничтожно мал и ограничивался третьестепенными баснописцами вроде В. Тибекина, иногда просто искавшими покровительства у богатого и чиновного вельможи. Поэтому практическим подтверждением теории (впрочем, не всегда последовательным) являлись собственные притчи Хвостова, которые он писал на протяжении всей жизни, выпустил еще тремя изданиями ("Притчи", М., 1807; "Избранные притчи.. .", СПб., 1816; "Басни", СПб., 1820) и включал во все свои "Полные собрания стихотворений" (изд. 1 ч. 3, СПб., 1817; изд. 2 ч. 3, СПб., 1822; изд. 3 чч. 4-5, 7, СПб., 1829-1830). О Хвостове см. также в кн.: "Поэты 1790-1810-х годов", "Б-ка поэта" (Б. с.), 1971.

  

  

  

   1. ДУБ И ТРОСТЬ

  

  

   В кичливой гордости, самих небес

  

  

  

  Касаясь головою,

  

  

   Дуб Трости говорил: "Смотри, как я разнес

  

  

  

  Далеко ветви пред собою

  

  

   И тению моей пространства сколько крою.

  

  

   Шумящий Аквилон, колебля целый мир,

  

  

  

  Мне так ужасен,

  

  

   Как, приближаясь вод, играющий Зефир;

  

  

  

  Всегда я безопасен;

  

  

  

  Но жребий твой

  

  

  

  Совсем иной:

  

  

   Лишь воды ручейков наморщиться успеют,

  

  

  

  Твои все силы ослабеют

  

  

   И ты приклонишься перед лицом земли;

  

  

  

  Тебе несносно бремя,

  

  

  

  Когда в весенее время

  

  

   На плечах у тебя малиновки легли".

  

  

  

  Трость Дубу отвечала:

  

  

  

  "Конечно, я тонка, гибка,

  

  

  

  Но не ломка".

  

  

   Вдруг буря страшная настала,

  

  

  

  И лютый ветр

  

  

   Летит из мрачных недр;

  

  

  

  Дуброву всю ломает,

  

  

  

   И Дуб,

  

  

   Как ни был тверд, упруг и груб,

  

  

   Но ветр его из корня исторгает,

  

  

  

  На землю повергает;

  

  

   А Трость, хоть прежде всех легла,

  

  

   Но также голову всех прежде подняла.

  

  

   <1802>

  

  

  

   2. МУЖИК И БЛОХА

  

  

  Мы от кичливости, нередко и от лени,

  

  

  Возносим к небесам бессмысленные пени:

  

  

   Как будто с нас

  

  

   Бог всякий час

  

  

   Спускать не должен глаз.

  

  

  Он будто пестун наш. Коль так, так где ж свобода?

  

  

  Вопль мужика-глупца летел небес до свода.

  

  

  О чем кричал мужик? Блоха

  

  

   Его кусала.

  

  

   Она как зверь лиха

  

  

   И кровь сосала.

  

  

  Он челобитствовал о том лишь у небес,

  

  

  Чтобы управился с блохою Геркулес

  

  

  Или чтоб на нее свой гром пустил Зевес.

  

  

  Мужик! Не умничай - таскайся за сохою

  

  

  И небу не скучай блохою.

  

  

  <1802>

  

  

   3. ГОРОДСКАЯ И ДЕРЕВЕНСКАЯ МЫШЬ

  

  

  На ужин пребогатый,

  

  

  С огромным пиршеством и тратой,

  

  

  Соседку из полей мышь в городе звала;

  

  

  

   Ей стол дала

  

  

  Со вкусом, с роскошью и с прихотью чрезмерной,

  

  

  

  И для другини верной

  

  

  Все яствы ставили в фарфоре, серебре

  

  

  На лучшем изо всех, прекраснейшем ковре.

  

  

  Но только жаль, что праздник прекратили.

  

  

  

  Услышала хозяйка стук -

  

  

  Не знаю, наверху во что-то колотили, -

  

  

  

  

  И вдруг,

  

  

  И вместе с гостейкой, не разобрав дороги,

  

  

  Бежали по полям - отколь взялися ноги!

  

  

  Но гостья ей: "Приди в поля ко мне

  

  

  Откушать без чинов наедине.

  

  

  Конечно, роскошь стол в полях не украшает,

  

  

  Однако нам зато никто не помешает".

  

  

  <1802>

  

  

  

   4. ГОРА В РОДАХ

  

  

  Гора беременна кричала

  

  

  И о своих родах всем уши прожужжала.

  

  

  Бежит со всех сторон народ,

  

  

  

   Разиня рот,

  

  

   Кричит: "Гора презнатного ребенка

  

  

  На свет произведет, - не меньше как левёнка,

  

  

  Иль тигра, иль слона".

  

  

  Все час ее стрегут.

  

  

  Пииты на стихах уже ребенку лгут.

  

  

  Но час приспел: гора-княгиня разрешилась,

  

  

   Вселенна изумилась.

  

  

  То, помню, имянно в полночну было тишь.

  

  

   Гора родила - мышь.

  

  

  <1802>

  

  

  

  5. ОРЛИЦА И ЧЕРЕПАХА

  

  

  Эзоп не говорит, с Орлицею вошла

  

  

  Где Черепаха в речь, но ей урок прочла:

  

  

   "Детей летать ты учишь;

  

  

  Орляток бедненьких напрасно только мучишь.

  

  

   Зачем летать в эфир,

  

  

  Когда отселе мы прекрасный видим мир?

  

  

   С начала света

  

  

  Напасти на земле родятся от полета.

  

  

   Ползя,

  

  

   Упасть нельзя.

  

  

  Царица! Моего послушайся совета".

  

  

  Орлица ей в ответ: "Земной покинув шар,

  

  

  С небес слетел Икар;

  

  

  Глупцу смешно под облака взбираться.

  

  

  Но стыдно Эйлеру ползти и пресмыкаться".

  

  

  <1802>

  

  

  

   6. ЩУКА И УДА

  

  

  

  Щука уду проглотила,

  

  

  

  Оттого в тоске была,

  

  

  

  И рвалася, и вопила.

  

  

  

  Близ ее плотва жила.

  

  

  

  Вопрошает она щуку:

  

  

  

  "Мне, кума, поведай муку,

  

  

  

  Рвет которая тебя".

  

  

  

  - "Ненавижу я себя, -

  

  

  

  Щука отвечает. -

  

  

  

  Всё меня здесь огорчает,

  

  

  

  И в другую я реку

  

  

  

  Плыть хочу - прогнать тоску".

  

  

  

  - "Ни с какою

  

  

  

  Ты рекою,

  

  

  

  Кумушка, покою

  

  

  

  Неспособна век добыть,

  

  

  

  Хоть и в море станешь жить".

  

  

  

  Если внутренность терзает -

  

  

  

  Счастье убегает;

  

  

  

  Нас тревожит каждый час

  

  

  

  Совести немолчный глас.

  

  

  

  <1802>

  

  

   7. ЛЯГУШКИ, ПРОСЯЩИЕ ЦАРЯ

  

  

  Лягушки не хотят как якобинцы жить,

  

  

  Но верой-правдою хотят царям служить;

  

  

   Толкуют, что негодно

  

  

   Правление народно.

  

  

  Как жить без головы? Мир, славный красотой,

  

  

   Идет не сам собой.

  

  

  Лягушки день и ночь об этом рассуждали,

  

  

  

  

  

  

  

  утруждали,

  

  

   Чтоб им царя послал.

  

  

  Зевес, склонясь мольбой лягушек дикой,

  

  

  Средь вихря громом застучал:

  

  

  Посланец с неба вдруг в лице толпы великой

  

  

  

  

  Упал.

  

  

   Тогда сварливый.

  

  

   И глупый, и трусливый

  

  

   Болотистый народ

  

  

  Стал жаться к берегам, бежа пространства вод.

  

  

  Нечаянность, прельстя, квакуш околдовала;

  

  

  Все взапуски кричат: "Нам царь наславу дан!"

  

  

  А самодержец их - сосновый был чурбан.

  

  

   Одна лягушка осмельчала,

  

  

   К царю проворно подбежала

  

  

   И, слова не сказав, в осоку отплыла;

  

  

  Другая речь с деспотом завела;

  

  

  Потом и смирные царя не трепетали

  

  

   И на спину к нему скакали.

  

  

   Опять молва пошла,

  

  

   Опять за своевольство

  

  

   К Юпитеру посольство:

  

  

  "Зачем болоту дал пустую тварь?

  

  

  Куда владетель наш годится?

  

  

  Такого дай, чтобы умел пошевелиться;

  

  

  Здесь бойкий нужен царь".

  

  

  Юпитер, слыша то, аиста к ним отправил,

  

  

  Который был одних с Наполеоном правил:

  

  

  Лягушку - в лоб, другую - в нос,

  

  

  Той - казнь, четвертую - в допрос;

  

  

  В полгода времени лягушек род убавил.

  

  

  Опять к Юпитеру: "Тот царь чрезмерно тих,

  

  

  Другой несносно лих".

  

  

  Зевес молчать сварливый род заставил

  

  

  И речью невзначай квакушью спесь убавил:

  

  

  "В ладу с аистом вы теперь извольте быть,

  

  

  Чтоб хуже и его другого не нажить".

  

  

  <1802>

  

  

  

  8. ВОЛК И ЖУРАВЛЬ-ЛЕКАРЬ

  

  

  Лесной вельможа Волк однажды заболел:

  

  

   Неосторожно ел

  

  

   И подавился,

  

  

   И сил лишился

  

  

  Кричать, чтоб вытащили кость.

  

  

   Нежданный гость,

  

  

   Журавль случился;

  

  

   Отвеся низменный поклон,

  

  

   Кость длинным носом

  

  

  Из Волчья горла вынул вон;

  

  

  Потом с запросом:

  

  

  "Дай плату мне!" А Волк не чив;

  

  

  Сказал: "Давно ль в моей был власти?

  

  

   Журавль счастлив,

  

  

  Что нос освободил из Волчьей пасти".

  

  

  Вельможе хитрому кто оказал услугу,

  

  

   Советую, как другу,

  

  

  Об этом язычком не много шевелить,

  

  

  Награды у него за труд свой не просить.

  

  

  <1802>

  

  

   9. СОФОКЛ И ЕГО ДОНОСИТЕЛЬ

  

  

  Что злые языки на свете ни болтают,

  

  

  Поэтов на земли велик и славен дар;

  

  

   Они в себе питают

  

  

  Высокий дух, небесный жар.

  

  

  Я разумею здесь Марона и Гомера;

  

  

  Лишь к ним мое почтение и вера,

  

  

  А прочих, хоть я сам считаюсь в их толпе,

  

  

  Не ставлю высоко. Не в рифме, не в стопе

  

  

   Стихотворения искусство:

  

  

  Ум зрелый, чистый вкус, воображенье, чувство

  

  

  Сплетают для певца бессмертия венец.

  

  

   Софокл, пресладостный певец,

  

  

  Которому свой скиптр вручила Мельпомена,

  

  

   Софокл, средь Аттики сирена,

  

  

   Софокл преклонных лет

  

  

  Обязан дать в суде ответ:

  

  

  Его в безумстве обвиняли,

  

  

  На ослабление душевных сил пеняли.

  

  

   Любитель истины, мудрец

  

  

  Не расточителен на речи и на время,

  

  

   Ему витийство - бремя.

  

  

  

   Судьям певец

  

  

  Неблагодарными гонимого читает

  

  

  "Эдипа", именно, и слезы исторгает.

  

  

  Судьи, плененные и силой и умом,

  

  

  Торжественно его сопровождали в дом.

  

  

  "Эдип" не конченный Софокла защищает.

  

  

  Хоть ядом клевета изгибистых речей

  

  

  

   Теснит и жалит,

  

  

  Она достоинства не тронет, не умалит

  

  

  И, право, солнечных не помрачит лучей.

  

  

  <1802>

  

  

  

   10. ЛЕВ И КЛОП

  

  

  Боятся сильного, гнушаются лжецом,

  

  

  

  

  Страмцом.

  

  

  Клоп гордый некогда, свирепа льва кусая

  

  

  И вонь несносную вокруг себя бросая,

  

  

  Кичился, чванился: смотри, каков мой гнев!

  

  

  Меня боится лев!

  

  

  А лев сказал: "Пожалуй, не хвалися

  

  

  И льва к клопу не применяй;

  

  

  

  Как хочешь, так кусай и злися,

  

  

  

   Но только не воняй!"

  

  

  <1802>

  

  

  

   11. ВЕТР И ДУБ

  

   Дуб Ветру стал пенять: "Откройся мне, Борей!

  

   Зачем ты разметал вдоль рощи, средь полей

  

  

   Моих любезных деток?

  

  

   По милости твоей

  

  

   Я без листов и веток;

  

  

   Вчера так крепко дул,

  

   Что самого меня чуть с корня не свихнул;

  

   Ты травку бережешь пустую,

  

   Качаешь только трость, соседку дорогую,

  

  

  

  

  А на меня

  

   Глядишь нахмуряся, сердитей день от дня".

  

   Борей в ответ кричит: "Признаюсь, Дуб спесивый!

  

   Пусть осеняешь луг и золотые нивы, -

  

  

   Упрямых не люблю голов;

  

   Ты в бури час стоять, упорствовать готов,

  

   А я привык всегда встречать одно покорство.

  

   Изволь, я окажу охотно доброхотство;

  

   Лишь в землю поклонись и будь передо мной,

  

  

  

  Как лист перед травой".

  

   Дуб Ветру возразил: "Сказать ли без обману?

  

   Природой не дано мне изгибаться в лесть;

  

  

  

  Храня бесперестанно честь,

  

   Погибнуть я могу, но кланяться не стану".

  

  

   Так добывал Наполеон

  

  

   Себе Кутузова поклон.

  

   1816

  

  

   12. ЖИВОПИСЕЦ И НАЗЁМНАЯ КУЧА

  

  

   Природу целую живописуй, Вернет!

  

  

  

  Обдумав наперед,

  

  

  

  Как озарить предмет.

  

  

   Вот быль о том под видом сказки.

  

  

  

  Какой-то Апеллес

  

  

   Хитро употреблял и теней свет, и краски,

  

  

   Но рисовал, забыв о множестве чудес,

  

  

   Не громоносную, губительную тучу,

  

  

   Не утра ранний блеск и не лазурь небес,

  

  

   Смешно сказать - наземную лишь кучу.