Хлебников Велимир - Стихотворения, Страница 3 - Книги

n="justify">

10. НОЧЬ В ГАЛИЦИИ

Ни хрупкие тени Японии,

Ни вы, сладкозвучные Индии дщери,

Не могут звучать похороннее,

Чем речи последней вечери.

Пред смертью жизнь мелькает снова,

Но очень скоро и иначе

И это правило - основа

Для пляски смерти и удачи.

<1915>

Где волк воскликнул кровью:

Эй! я юноши тело ем,

Там скажет мать "дала сынов я" -

Мы старцы, рассудим, что делаем.

Правда, что юноши стали дешевле?

Дешевле земли, бочки воды и телеги углей?

Ты, женщина в белом, косящая стебли,

Мышцами смуглая, в работе наглей.

"Мертвые юноши! Мертвые юноши!"

По площадям плещется стон городов.

Не так ли разносчик сорок и дроздов,

- Их перья на шляпу свою нашей.

Кто книжечку издал: - "песни последних оленей"

Висит, рядом с серебряной шкуркою зайца,

Продетый кольцом за колени

Там, где сметана, мясо и яйца.

Падают брянские, растут у Манташева.

Нет уже юноши, нет уже нашего

Черноглазого короля беседы за ужином.

Поймите он дорог поймите он нужен нам.

<1915>

13. ПЕЧАЛЬНАЯ НОВОСТЬ 8 АПР. 1916

Как и я, верх неги.

Я оскорбленный, за людей, что они такие,

Я, вскорменный лучшими зорями России,

Я, повитой лучшими свистами птиц,

Свидетели вы, лебеди, дрозды, и журавли

Во сне привлекший свои дни,

Я тоже возьму ружье (оно большое и глупое,

Тяжелее почерка)

И буду шагать по дороге

Отбивая в сутки 365. 317 ударов - ровно

И устрою из черепа брызги

И забуду о милом государстве 22-летних,

Свободном от глупости старших возрастов,

Отцов семейства (общественные пороки возрастов

старших)

Я написавший столько песен.

Что их хватит на мост до серебряного месяца.

Нет! Нет! Волшебница

Дар есть у меня, сестры небоглазой

С ним я распутаю нить человечества

Не проигравшего глупо

Вещих эллинов грез.

Хотя мы летаем.

Я ж негодую на то, что слова

Нет у меня, чтобы воспеть

Мне изменившую избранницу сердца.

Нет в плену я у старцев злобных

Хотя я лишь кролик пугливый и дикий,

А не король государства времен

Как называют меня люди.

Шаг небольшой, только ик,

И упавшее О - кольцо золотое,

Что катается по полу

<1917>

Свобода приходит нагая

Бросая на сердце цветы,

И мы с нею в ногу шагая,

Беседуем с небом на ты.

Мы воины смело ударим

Рукой по веселым щитам,

Да будет народ государем

Всегда, навсегда, здесь и там.

Пусть девы споют у оконца

Меж песень о древнем походе

О верноподданном Солнце,

Самодержавном народе.

<1917>

В этот день голубых медведей,

Пробежавших по тихим ресницам,

Я провижу за синей водой

В чаше глаз приказанье проснуться.

На серебряной ложке протянутых глаз

Мне протянуто море и на нем буревестник

И к шумящему морю, вижу, птичая Русь

Меж ресниц пролетит неизвестных.

Но моряной любес опрокинут

Чей-то парус в воде кругло-синей

Но за то в безнадежное канут

Первый гром и путь дальше весенний.

<1919>

Детуся! Если устали глаза быть широкими,

Если согласны на имя "браток"

Я, синеокий клянуся,

Высоко держать вашей жизни цветок.

Я ведь такой же, сорвался я с облака,

Много мне зла причиняли

За то что не этот,

Всегда нелюдим,

Везде нелюбим.

Хочешь мы будем, брат и сестра,

Мы ведь в свободной земле свободные люди,

Сами законы творим, законов бояться не надо

И лепим глину поступков.

Знаю, прекрасны вы, цветок голубого.

И мне хорошо и внезапно

Когда говорите про Сочи

И нежные ширятся очи.

Я сомневавшийся долго во многом.

Вдруг я поверил навеки

Что предначертано там,

Тщетно рубить дровосеку!..

Много мы лишних слов избежим.

Просто я буду служить вам обедню

Как волосатый священник с длинною гривой

Пить голубые ручьи чистоты

И страшных имен мы не будем бояться.

13/IX - 1921

17. ОДИНОКИЙ ЛИЦЕДЕЙ

И пока над царским селом

Лилось пенье и слезы Ахматовой,

Я, моток волшебницы разматывая,

Как сонный труп влачился по пустыне,

Где умирала невозможность.

Усталый лицедей

Шагая на пролом

А между тем курчавое чело

Подземного быка в пещерах темных

Кроваво чавкало и кушало людей

В дыму угроз нескромных

И волей месяца окутан

Как в сонный плащ вечерний странника,

Во сне над пропастями прыгал

И шел с утеса на утес.

Слепой я шел пока

Меня свободы ветер двигал,

И бил косым дождем.

И бычью голову я снял с могучих мяс и кости

И у стены поставил:

Как воин истины я ею потрясал над миром:

Смотрите, вот она!

Вот то курчавое чело! которому пылали раньше толпы!

И с ужасом

Я понял что я никем не видим:

Что нужно сеять очи,

Что должен сеятель очей! идти.

Конец 1921 - начало 1922

Еще р_а_з, еще р_а_з,

  Я для Вас







   Звезда







  Горе моряку, взявшему







  Неверный угол своей ладьи







   И звезды







  Он разобьется о камни







  О подводные мели.







  Горе и вам взявшим







  Неверный угол сердца ко мне.







  Вы разобьетесь о камни







  И камни будут надсмехаться







   Над вами







  Как вы надсмехались

Надо мной.

<1922>

ПРИМЕЧАНИЯ

Настоящее издание впервые представляет под одной обложкой произведения практически всех поэтов, входивших в футуристические группы, а также некоторых поэтов, работавших в русле футуризма. Большинство текстов, опубликованных в малотиражных и труднодоступных изданиях, впервые вводится в научный обиход. Естественно, при составлении и подготовке текстов возник ряд сложных проблем, обусловленных характером материала. Русский литературный футуризм - явление чрезвычайно разнородное в идейно-эстетическом плане. Кроме наличия в футуризме нескольких групп, весьма существенно отличавшихся друг от друга, внутри самих этих групп в большинстве случаев не наблюдалось единства, а совместная деятельность поэтов часто носила случайный характер.

В книгу включены произведения, опубликованные в 1910-1922 годах, - именно этими датами можно определить период существования русского литературного футуризма (в 1910 году вышли первые футуристические альманахи "Студия импрессионистов" и "Садок судей", 1922-й - год смерти В. Хлебникова, прекращения существования последней футуристической группы "Центрифуга" и рождения Лефа). Исключением являются некоторые стихотворения И. Северяниным, поэта, первым из футуристов вошедшего в большую литературу, первым употребившего в русской литературной практике термин "футуризм" и чье раннее творчество уже обладает ярко выраженными чертами футуризма северянинского типа, а также несколько произведений В. Хлебникова и И. Зданевича, датированных 1922 годом, но опубликованных в 1923 году.

Главный вопрос, который пришлось решать при подготовке текстов к публикации, - вопрос текстологический.

Составители сборника руководствовались стремлением представить русскую футуристическую поэзию в первозданном виде, такой, какой ее знали читатели-современники. Произведения даются по первой публикации, без позднейшей правки (для большинства произведений, ввиду отсутствия переизданий, первая публикация и является каноническим текстом). Однако, учитывая специфику многих футуристических изданий, приходится признать, что в полной мере задача воспроизвести "живой" футуризм невыполнима и ряд существенных потерь неизбежен. Так, литографические книги, где тексты давались в рукописном виде и поэзия сочеталась с живописью, адекватному переводу на типографский шрифт, естественно, не поддаются. Поэтому пришлось отказаться от включения в настоящий том некоторых произведений или в некоторых, исключительных, случаях, давать вторые публикации (большинство стихотворений Божидара, отдельные произведения Н. Асеева).

Орфография текстов приближена к современным нормам (учтены реформы алфавита и грамматики), но разрешить проблему орфографии в полной мере не предоставляется возможным. Кубофутуристы и поэты группы "41£" декларировали нарушение грамматических норм как один из творческих принципов. Случалось, что они приветствовали и типографские опечатки. В произведениях "крайних" (А. Крученых, И. Терентьев) отказ от правил имеет такой очевидный и демонстративный характер, что любая редакторская правка оборачивается нарушением авторского текста. Но и во многих других случаях (В. Хлебников, Д. Бурлюк и др.) практически невозможно дифференцировать намеренные и случайные ошибки, уверенно исправить опечатки. Поэтому за исключением правки, обусловленной реформами последующего времени, орфография в произведениях кубофутуристов и поэтов группы "41£" сохраняется в авторском (издательском) варианте. Очевидные орфографические ошибки и опечатки исправляются, за отдельными исключениями, в текстах поэтов других групп, не выдвигавших принципа "разрушения грамматики".

Что касается пунктуации, то она во всех случаях сохраняется без правок, соответствует принятым в настоящем издании принципам воспроизведения текстов.

"Ночь в Галиции" В. Хлебникова, "Владимир Маяковский" В. Маяковского, "Пропевень о проросля мировой" П. Филонова и произведения Н. Чернявского ввиду особой важности изобразительной стороны их издания или практической невозможности привести их в соответствие с современными грамматическими нормами воспроизведения даются в настоящем томе репринтным способом.

Настоящее издание состоит из следующих разделов: вступительная статья, "Кубофутуристы", "Эгофутуристы", "Мезонин поэзии", ""Центрифуга" и "Лирень"", "Творчество", "41£", "Вне групп", "Приложение", "Примечания". Порядок расположения шести разделов, представляющих творчество футуристических групп, обусловлен хронологической последовательностью образования групп и их выступления в печати. При расположении авторов внутри этих разделов неизбежна некоторая субъективность: учитывались место, занимаемое поэтом в группе, его вклад в футуристическое движение, организаторская деятельность. В случае, если поэт участвовал в деятельности нескольких групп (А. Крученых, Н. Асеев, С. Третьяков, К. Большаков и др.), его произведения включены в раздел группы, где состоялся его футуристический дебют. Исключение сделано для С. Боброва, В. Шершеневича и Р. Ивнева, опубликовавших свои произведения в эгофутуристическом издательстве "Петербургский Глашатай", но сыгравших определяющую роль в "Центрифуге" (Бобров) и "Мезонине поэзии" (Шершеневич).

Произведения каждого автора расположены в хронологическом порядке по авторскому указанию даты. При отсутствии авторской датировки дата указывается по первой публикации - в этом случае она дается в угловых скобках, обозначающих, что произведение написано не позже указанного срока.

Подборке произведений каждого автора предпослана справка-портрет, целью которой является не столько изложение биографических сведений, сколько освещение участия данного поэта в футуристическом движении. Тем более не входит в задачи издания изложение жизненного пути авторов, чье поэтическое творчество либо имело эпизодический характер (В. Шкловский, Р. Якобсон и др.), либо в главных своих чертах определилось вне футуризма (Б. Пастернак, Г. Шенгели и др.).

В раздел "Вне групп" включены произведения авторов, не примыкавших к конкретным футуристическим группам, но считавших себя футуристами, либо поэтов, чье творчество близко поэтике футуризма. Раздел не исчерпывает списка авторов, которых можно в него включить.

В раздел "Приложение" вошли основные манифесты и декларации футуристических групп. Порядок расположения текстов соответствует поэтическому разделу.

Примечаниям к текстам предшествует список условных сокращений названий индивидуальных и коллективных футуристических сборников и других изданий, в которых принимали участие футуристы, а также критических работ и мемуарных книг, выдержки из которых приводятся в примечаниях.

Примечание к отдельному произведению начинается со сведений о его первой публикации; затем, после тире, указаны последующие издания, отразившие эволюцию текста; указание лишь одного источника означает, что в дальнейшем текст не публиковался или не подвергался изменениям. В случае, если текст печатается не по первой публикации, указание на источник публикации предваряется пометой: "Печ. по". В историко-литературном комментарии даются сведения о творческой истории произведения, приводятся отзывы критиков и мемуаристов. Завершает примечание реальный комментарий, раскрывающий значение отдельных понятий и слов, а также имен собственных, встречающихся в тексте.

В примечаниях учтены и частично использованы комментарии к разным изданиям поэтов-футуристов, выполненные Р. Вальбе, В. Григорьевым, Т. Грицем, Р. Дугановым, Е. Ковтуном, В. Марковым, М. Марцадури, П. Нерлером, Т. Никольской, А. Парнисом, Е. Пастернаком, К. Поливановым, С. Сигеем, Н. Степановым, А. Урбаном, Н. Харджиевым, Б. Янгфельдтом.

Список условных сокращений, принятых в примечаниях

Взял - Взял: Барабан фугуристов. Пг., 1915

Временник-1 - Временник: 1-ый лист из 317. М.; [Харьков]: Лирень, 1917 [1916]

Временник-2 - Временник: 2. М.; [Харьков]: Лирень, 1917

ДЛ - Дохлая луна: Сборник единственных футуристов мира-поэтов "Гилея": Стихи, проза, рисунки, офорты. М.; [Каховка]: Гилея, 1913

ИвА - Крученых А., Хлебников В. Игра в аду: Поэма. М, 1912

ИвА-2 - Крученых А., Хлебников В. Игра в аду. 2-е изд., доп. СПб.: ЕУЫ, 1914

ММ - Московские мастера: Журнал искусств. М.: Московские мастера, 1916

ПЖРФ - Первый журнал русских футуристов. 1914. No 1/2

ПОВ - Пощечина общественному вкусу: В защиту Свободного Искусства: Стихи. Проза. Статьи. М.: изд. Г. Л. Кузьмина и С. Д. Долинского, 1913 [1912]

ПТ - Пути творчества: Литературно-художественный ежемесячник. Харьков, 1919-1920

РП - Рыкающий Парнас. СПб.: Журавль, 1914

СИ - Студия импрессионистов: Кн. 1. СПб.: изд. Н. И. Бугковской, 1910

СС-1 - Садок судей. СПб.: Журавль, 1910

Хлебников 1923 - Хлебников В. Стихи. М., 1923

Велимир Хлебников

1. СИ. В. Маяковский, считавший, что с "Заклятия смехом" началась новая поэтическая эра, в статье "В. В. Хлебников" (1922) так интерпретировал это ст-ние: "Здесь одним словом дается и "смейево", страна смеха, и хитрые "смеюнчики", и "смехачи" -силачи" (Маяковский. Т. 12. С. 25). Д. Бурлюк, называвший это ст-ние "ударным, историческим по значимости" (Бурлюк. С. 53), раньше Маяковского оценивал его в том же ключе: "Отныне задачей поэта может быть не только рифмовать "луна и она", "розы и морозы", "изгнанья и воспоминанья", но, взяв трепещущую жизнью ткань одного корня, соткать из него ряд образов.

В своих "Смехачах", варьируя корень смеха, Хлебников дал гигантов смеха, веселья - смехачей; дал страну смеха - Смеево; и показал, что в ней рядом с богатырями живут маленькие гадкие смеюнчики, карлики смеха" (Бурлюк Д. От лаборатории к улице: (Эволюция футуризма) // Творчество. 1920. No 2. С. 24). Критик В. Львов-Рогачевский писал: "Это стихотворение хорошо известно публике, как идеал звонко-звучной бессмыслицы <...>.

Конечно, в этом наборе "смеяльных" слов - никакого смысла! "Поэт забавляется безумно, безмерно". Но эта безмерная болтовня превращается в своеобразный манифест: "Заклятье смехом" горит на знамени "молодежи"" (Львов-Рогачевский В. Без темы и без героя // Современный мир. 1913. No 1. С. 100). "Смехачи, действительно, смеялись, - писал К. Чуковский, - но, помню, я читал и хвалил. И ведь, действительно, прелесть. Как щедра и чарующе-сладостна наша славянская речь! Только тупица-педант может, прочитав эти строки, допытываться, какое же в них содержание, что же они, в сущности, значат. Тем-то они и прельстительны, что они не значат ничего. А что, повашему, значит изумрудно-золотой узор на изумительном павлиньем хвосте? Или звенение лесного ручья? И ведь сколько раз наши поэтики из себя выходили, божились, что смысл в поэзии будто - ничто, а главное будто бы - словесная магия, обаяние напевов и звуков, однако ведь никто не додумался до вот таких смехачей и смехунчиков! О, иссмейся рассмеяльно смех надсмейных смеячей, - ведь это революция, хартия вольности, ведь за одну за эту строку, за единственную я бы автору сейчас поставил памятник и на памятнике приказал бы начертать:

Виктору Хлебникову.

Первому Освободителю Стиха.

В самом деле вы только подумайте, сколько лет, сколько веков, тысячелетий поэзия была в плену у разума, у психологии, у логики, слово было в рабстве у мысли, и вот явился рыцарь, меченосец, герой, и без всякого Крестового Похода, мирно и даже с улыбочкой, разрушил эти вековые оковы, прогнал от красавицы-Поэзии ее плепителя-Кащея - Разум. О, рассмейтесь надсмеяльпо смехом смейных смехачей! ведь слово отныне свободно, можете с ним делать, что хотите, хоть венки из него сплетайте, словесные гирлянды, букеты <...>. Но смехунчики еще и тем хороши, что не стесняемый оковами разума, я могу по капризу окрашивать их в какую хочу окраску. Я могу читать их зловеще, и тогда они внушают мне жуть, я могу читать их лихо-весело, и тогда мне чудится, что пасха, весна и что мне четырнадцать лет. Тогда смехунчики, смешики - как весенние воробушки, как бегущие малые тучки. Нет, действительно, без logos'a легче, да здравствует же заумный язык, автономное, свободное слово!" (Чуковский 1914. С. 126-128). С Чуковским не соглашался В. Полонский: "Да пусть тысячу раз не будет иметь смысла хвост павлиний, разве от этого хлебниковские "смеюнчики" перестанут быть только звонкой чепухой, которой место где угодно, но не в литературе, не в искусстве, не в храме Логоса! <...> "Футуристы" - это злодеи, насильники, они издеваются над Словом, оскопляют его, вытравляют из него душу..." (Полонский. С. 176). В. Каменский считал, что это "знаменитое хлебниковское сопряженье корней <...> показывает, как научно сознательно шла работа над словом, создавая новую культуру языка" (Каменский. С. 490). А. Крученых писал о ст-нии: "Хлебников показал здесь большое чутье языка, прекрасное знание приставок и суффиксов, ритмическую виртуозность.

"Смехачи" так поразили, что некоторые критики еще в 1913 г. предлагали за одну эту вещь поставить памятник Велимиру Хлебникову- "освободителю стиха", а в наше время (в 1927-28 гг.) существовал даже юмористический журнал под хлебниковским названием "Смехач"" (Крученых. С. 25). В 1916 г. В. Шершеневич утверждал, что "лет через сорок будет странно:

- Неужели до двадцатого века не было слов: смейво, смеюнчики, смехачи и др." (ЗУ. С. 33). П. Флоренский охарактеризовал "Заклятие смехом" как "стихию улыбки, переходящей в смех" (Флоренский. С. 180). Иванов-Разумник вспоминал: ""О засмейтесь, смехачи!" - для него (Хлебникова. - Сост.) это пресловутое стихотворение было уже победою. Издеваться над этим было легко; труднее было - почувствовать в тягостном косноязычии новую силу и правду вечно рождающегося Слова" (Иванов-Разумник. С. 228). В статье "Велимир Хлебников" (1922) С. Третьяков писал: "Хлебников был как никто зорок к той "одежде" слова как живого действенного организма, которая создается приставками, суффиксами и др. Он умел делать затвердевший корень снова текущим, как ручьевая вода, и под его пером росли слова, родные по корню, -то жестокие, то нежные, то широкие, то отточенные, злые или радостные. Он пишет свое "Заклинание смехом", весь сюжет и все движение которого заключалось именно в движении возможных оттенков и значений, несомых одним и тем же речением <...>.

Хлебников родил русской поэзии выразительное и звучащее слово, он первый потребовал, чтобы к слову подходили с большим вниманием и во всеоружии знаний природы слова, не боясь нарушить чье-либо спокойствие хирургической работой над закоснелым словом. <...> В этом стихотворении - весь Хлебников с его почти жертвенной любовью к слову и действительно гениальным проникновением в существо слова как вещи, как живого организма, который надо уметь создать для того, чтобы слово на потребу людскую Жглось, ласкалось, царапалось и высверливало в заплывшем сознании четкие ходы" (Третьяков С. Страна-перекресток: Документальная проза. М., 1991. С. 525-526). Одним из первых подверг ст-ние научному анализу Ю. Тынянов: "Здесь, конечно, можно говорить и об интенсивации общего значения, и об очень сильной семантической роли отдельных слов, таких как: смехачи, смешики и т. д. При этом, ввиду важности синтактической рамки, в этой дифференциации слов с одной вещественной частью, поставленных друг к другу в отношения членов предложения, - приобретают важность ф_о_р_м_а_л_ь_н_ы_е элементы слов, семантика которых тем ярче выступает, чем более вещественная часть слов совпадает: это совпадение - обрекает индивидуальную вещественную часть каждого слова на Сравнительную бледность: ее значение поглощается общим значением, - ярко выступают только в_а_р_и_а_н_т_ы вещественной части; тем сильнее значение с_у_ф_ф_и_к_с_ов; так что в результате у нас получается 1) значение общей вещественной части, 2) индивидуальная и яркая формальная характеристика каждого отдельного слова" (Тынянов Ю. Проблема стихотворного языка. Л., 1924. С. 106).

2. ПОВ - Изборник, начальное слово вынесено в заглавие Хлебников позже так комментировал это ст-ние: "Б или ярко-красный цвет, а потому губы бобэоби, вээоми - синий и потому глаза синие, пииэо - черное" (Хлебников СП. Т. V. С. 276). А. Крученых, подчеркивая важную роль этого ст-ния в истории русского футуризма, в киносценарий "Жизнь и смерть Лефа" ввел следующий эпизод: "Четырехлетний ребенок в желтой кофте с надписью: "Футуризм" отбарахтывается, улыбается, растет на глазах изумленной толпы. Пищит (надпись): "Бо-бэ-оби". Потом рычит (надпись): "Дыр-булщыл"" (Крученых А. Говорящее кино. М, 1928. С. 52). В. Брюсов приводил это ст-ние в качестве примера "бессмысленных сочетаний звуков" (Брюсов. С. 388). Иначе оценивал ст-ние К. Чуковский: "Оно написано размером "Калевалы" или "Гайаваты" Лонгфелло. Если нам так сладко читать у Лонгфелло:

Шли Чоктосы и Команчи,

Шли Шошоны и Омоги,

Шли Гуроны и Мендэны,

Делавэры и Могоки, то почему же мы смеемся над Бобэобами и Вээомами? Чем Чоктосы лучше Бобэоби? И там, и здесь гурманское смакование экзотических, заумно звучащих слов. Для русского уха бобэоби так же "заумны", как и чоктосы; шошоны - как и пиээо!" (Чуковский 1922. С. 44). Иванов-Разумник писал о ст-нии: "Так усложненнейшим и истонченнейшим путем приходит язык к кажущейся пустоте звука, приходит от физиологии к эстетике, от слова-разума к звукучувству, от слово-логики к слово-эстетике, от слово-смысла к словозвуку. И в утверждении этого права - внешняя правда футуризма" (Иванов-Разумник. С. 223).

3. СС-1 - Ряв!, сокр. вар. - Хлебников НП, с вар. Из письма Хлебникова к Вяч. Иванову от 10 июня 1909 г.: "Я был в Зоолог<ическом> саду, и мне странно бросилась в глаза какая-то связь верблюда с буддизмом, а тигра с Исламом. После короткого размышления я пришел к формуле, что виды - дети вер и что веры - младенческие виды. Один и тот же камень разбил на две струи человечество, дав буддизм и Ислам, и непрерывный стержень животного бытия, родив тигра и ладью пустыни.

Я в спокойном лице верблюда читал развернутую буддийскую книгу. На лице тигра какие-то резы гласили закон Магомета. Отсюда недалеко до утверждения: виды потому виды, что их звери умели по-разному видеть божест