Кармен Лазарь Осипович - Сын колодца

   Особенно Санька любил генеральские похороны. Он забегал вперед и поворачивался лицом к оркестру. Оркестр играет "Коль славен наш господь в Сионе", а он дирижирует своими грязными лапами и отбивает такт ногой, чем приводит в негодование капельмейстера, а у музыкантов-солдат вызывает улыбку.

   Когда не было похорон, он торчал на станции конки. Подбирал брошенные пассажирами пересадочные билеты и сбывал их другим по копейке и по две...

   Варя терзалась, глядя на сына.

   - Отчего бы тебе не подумать за Саньку? - говорила она частенько мужу.

   - А что?

   - В школу бы какую запределить его.

   - Это твое бабье дело, - отмахивался Иван.

   Варя иногда всю ночь не смыкает глаз и все думает, думает, как бы Саню в люди вывести.

   "И есть же такие счастливчики! К примеру, Сидориха. Вот так повезло ей с ее Ваней. Юнкер он, и какой бравый!

   Нет такой девицы на слободку, которая не страдала бы по нем и дусей в глаза не называла!

   А как он мать уважает, хотя она семечками торгует. Все "маменька" да "маменька". По воскресеньям в церковь с нею ходит, ручку целует. Скоро он в прапорщики выйдет, а там, смотри, офицер.

   "Господи, вот бы и моему Санечке офицером быть!" - И она рисует себе соблазнительную перспективу:

   Соборная площадь, парад, войска. Санечка в новеньком мундире, новеньких сапогах, сабля на боку блестит.

   - Равнение направо, м-марш! - командует он.

   Варя до того увлекается, что забывает про окружающих. Весь дом спит, и слова команды вырываются у нее, как у заправского офицера.

   Иван просыпается и спрашивает спросонья в испуге:

   - Что случилось?

   - Ничего, спи!.. - отвечает, краснея, Варя.

   Варя грезит дальше. Она не прочь, чтобы Санечка был машинистом на пароходе, как Сережка, сын мясника Василия. Тоже хорошее дело.

   Он каждый раз привозит из Порт-Саида то страусовое перо, то кусок шелку, то шкатулочку, то громадного омара.

   Третий гудок. Она, Варя, стоит на палубе и прощается с Санечкой. Санечка в синем костюме и джонке на голове.

   - Прощай, Санечка!

   - Счастливо оставаться, маменька!

   - Мадам, - говорит толстый краснорожий капитан с голосом, как гудок, - прошу сходить.

   Она целует в последний раз Санечку и сходит по сходне...

   После таких ночей Варя вставала с воспаленными глазами, сонная, но сияющая. Она подзывала Саню, гладила его по голове и спрашивала:

   - Хочешь в школу?

   - Н-нет.

   - Чего?

   - Боюсь, там бьют... Валя рассказывал...

   - Глупенький. Там хорошо. Учат грамоте. А ты чем хотел бы быть?

   - Разбойником!

   - Фу!.. Дурачок!

   С некоторых пор Варя забросила торговлю и с утра, нарядившись в праздничное платье и накинув черный платок в букетах, исчезала на весь день из дому. Она возвращалась лишь к вечеру, разбитая, усталая.

   - Где шляешься? - спрашивал Иван.

   - После узнаешь, - отвечала она загадочно. Она "шлялась" по приемным всех школ, какие были в городе, крепко прижимая к груди прошение, написанное знакомым наборщиком. Но напрасно. Все школы были переполнены, и для Санечки ее нигде не оказывалось свободного местечка.

   Варе сделалось страшно. Она боялась, что ей никогда не видать Саню офицером или машинистом.

   А Саня, не подозревая страданий матери, оставался по-прежнему беспечным - весь день околачивался в порту, на площадях и базарах.

   Но вот в жизни его произошел перелом. Бегая однажды взапуски с товарищами по слободке, он обратил внимание на такую картину: по мостовой в облаке пыли двигалась колонна мальчишек, одетых в серые блузы, стянутые черными поясами, и в лихо заломленных набок фуражках. У каждого в руке было по ружью, ну точь-в-точь солдаты, только семнадцативершковые.

   Впереди шли три барабанщика и, на ходу утирая рукавами блуз носы, бойко нажаривали палочками.

   Прохожие останавливались и глазели.

   Мужчины смеялись, а женщины расплывались в миндальную улыбку и сентиментальничали:

   - Деточки вы мои миленькие!

   Барабаны вдруг смолкли, и "армия" затянула:

   Вдоль да по речке,

   Вдоль да по Казанке,

   Сизый селезень плы-ы-вет,

   Ай да лю-ли, ай да лю-ли!

   Армию сопровождали: важный господин в шевиотовом пальто, очках и форменной фуражке и еще двое. А позади плелся обоз - две платформы, нагруженные шинелями и узелками с провиантом.

   Санька чрезвычайно заинтересовался этой армией, примкнул к ней и пошел рядом, в ногу.

   - Р-раз! Р-раз! - командовал мальчик в желтом поясе - взводный.

   Санька решил идти с ними хоть на край света.

   Они вышли в степь и сделали привал.

   Детишки побросали ружья и атаковали платформу с провиантом. Они расселись потом на травке, развязали узелки и принялись за еду. Они запаслись колбасой, сыром, маслом, яйцами, редиской.

   У Саньки глаза разгорелись при виде такой массы снеди. Он затесался среди детей и поглядывал то на одного, то на другого с жадностью голодной собачонки.

   На него обратил внимание кругленький мальчик с большими серыми глазами. Во рту у него торчала сосиска, а перед ним, на носовом платочке, служившем ему скатертью, лежали жареный цыпленок и огурцы.

   - Эй, карандаш! - крикнул он Саньке.

   Санька подошел.

   - Хочешь поесть?

   - Хочу.

   - Садись!

   Санька сел.

   Мальчик дал ему кусок цыпленка и хлеба.

   - Где учишься? - спросил погодя мальчик.

   - Нигде.

   - Чего же не поступишь в школу?

   - Боюсь.

   - Балда! Хорошо в школе. Час учишься - и на двор. Играешь в дыр-дыра, тепку, чехарду...

   Санька внимательно слушал его и спросил, робко указывая на важного господина в очках:

   - Кто он?

   - Инспектор. Христофор Валерианович... Шкалик...

   - А этот?

   - Блин, сторож... Дорбанюк! - крикнул он соседу - веснушчатому карапузу. - Жарь блина!

   - Идет! Только, чур, вместе!.. Эй, вы!

   Мальчишки запели хором:

   - Блин! Целый блин! Полблина! Четверть блина!

   - Молчать! - крикнул инспектор, закусывавший в сторонке вместе с классным наставником, а сторож покраснел и погрозил кулаком...

   На другой день, не сказав никому ни слова, Санька побежал в школу. Он немало был удивлен, увидев совершенно пустой двор.

   - Где же все? - спросил он самого себя. - Не надул ли тот пучеглазый?

   В эту минуту послышался звонок, затем оглушительный топот, точно сорвалось стадо баранов, и во двор высыпало множество мальчишек - все те, которых он вчера видел.

   С криком и смехом они перемешались в кашу. Кто полез на мачту, водруженную посреди двора, кто - на трапецию, некоторые занялись чехардой.

   Один, перепрыгивая, зацепился и кувыркнулся.

   Санька засмеялся. Понравилось.

   Он очень огорчился потом, когда вторично прозвучал звонок и мальчишки опрометью бросились назад по классам.

   Двор опустел и сделался мрачным.

   Санька хотел было уйти, но, услышав вдруг стройное пение, остался. Детишки пели серебристыми голосами в классе под аккомпанемент фисгармонии:

   По полю, полю чистому,

   По бархатным лужкам

   Течет, струится реченька

   К безвестным бережкам...

   Санька прибежал домой как ошпаренный. Он упал на грудь матери и расплакался.

   - Что случилось?

   - Хочу в школу!

   Варя не верила ушам. Она взяла его за подбородок, заглянула ему радостно в глаза и спросила:

   - Ты взаправду?!

   - Да! Да!

   Варя притянула к своим губам его голову и воскликнула:

   - Родной мой! Дай время, и я устрою!..

    

   Саня рос. Ему стукнуло двенадцать лет, а вакансий в школе все еще не было. Варя устала от бегания по всяким инспекторам.

   Иван тем временем сильно постарел. Он весь сгорбился, пила в руке пошаливала.

   - Чего помощника не возьмешь? - спрашивали товарищи.

   - Шутники... На какие средства?

   - А Саня-то твой?

   - Какой он помощник?

   - Скажите... Когда мне было девять лет, я помогал отцу.

   - Оно так, да жаль, - проговорил как бы про себя Иван. - Мать плакать будет. Она в школу отдать его все собирается. Все думает из него либо машиниста, либо прапорщика сделать.

   - Отчего Османа-пашу из него не сделает? - острили каменоломщики.

   Заявления товарищей навели Ивана на мысль действительно привлечь к себе Саньку в помощники.

   "Если Гриша, сын Прохора, - думал он, - помогает отцу, и Вася, сын Алексея, так отчего бы Саньке не помогать? Он поможет пилу наточить, лампу заправить..."

   И вот однажды поутру, когда Варя собиралась на базар, Иван остановил ее.

   - Что такое?

   - Дело.

   Она спустила на пол корзину и присела на кровати. Предчувствие чего-то недоброго сдавило ей грудь.

   - Я хочу поговорить нашшет Саньки, - процедил, не глядя на нее, Иван.

   Варя насторожилась.

   - Довольно ему собак гонять.

   - Он не гоняет собак, - вступилась она горячо.

   - Ну да все равно!.. Пора подумать о нем. Мне давно нужен помощник. Хочу взять его в колодезь.

   - На, выкуси! - И Варя показала кукиш.

   Она потом вскочила и крикнула истерически:

   - Жди!.. Не отдам тебе я его! Не отдам!

   - Чего ты, сатана! - нахмурился Иван.

   Варя затопала ногами:

   - Не отдам, говорю! Слышишь?! Не для того растила я его!.. Довольно с меня, что колодезь съел отца и брата! Хочешь, чтобы он съел и сына?!

   - Такая уж наша судьба!

   - Плевать на твою судьбу!

   - Дура баба! - стал усовещивать ее Иван. - Мне обязательно нужен помощник. Не те силы у меня нынче... Отдай его! Все равно юнкером не будет!

   - Нет, будет! - затопала она опять ногами.

   - Когда рак свистнет!

   Он плюнул и, хлопнув дверьми, вышел из комнаты.

   Целый месяц Варя ни на шаг не отпускала от себя Саньку. Она боялась, как бы муж не отнял его у нее тайком.

   - Не дури! - упрашивал Иван.

   - И чего ты артачишься! - урезонивали ее окружающие.

   На нее наседали со всех сторон - Женя, соседи.

   Она боролась, противилась.

   Силы наконец стали покидать ее, и она почувствовала, что Саня мало-помалу уходит от нее.

   Она в ужасе поглядывала то на окружающих, то на степь, по которой разбросались колодцы.

   Эти колодцы напоминали ей могилы. Ей казалось, что степь, жадная, ненасытная, протягивает к ней руки и хочет вырвать у нее Саню.

   И она в изнеможении закрывала глаза...

    

   Солнечный день. По степи молча двигается небольшая группа - Иван, Варя и Саня.

   В правой руке у Вари - корзина. Она идет, низко нагнув голову, стараясь скрыть слезы.

   - Далеко еще до колодца? - спрашивает отца Саня.

   Он в новенькой розовой рубашонке; под рубашонкой материнский крест.

   Он щурит глаза, и лицо его серьезное, как у взрослого.

   - А вот!..

   Знакомый колодезь. Знакомый Степан-тяжчик.

   Они подошли вплотную.

   - Здорово, товарищ. Помощника привел?

   - Да!

   - В добрый час! Сейчас лезть будешь?

   - Сейчас...

   Степан приготовил шайку. Иван встал на нее и привлек к себе за руку сына.

   Варя рванулась к колодцу, и в глазах ее отразился испуг.

   - Осторожно!

   - Не бойся! - успокоил ее Иван. - А ты не боишься? - спросил он Саню, который прижался к нему всем телом.

   - Н-нет... папа...

   - Не смотри вниз, а то голова закружится. Наверх смотри...

   Барабан скрипнул. Иван перекрестился и вместе с сыном стал погружаться в бездну.

   - Саня, милый, родной! - забилась Варя около, как подстреленная.

   - Боюсь! - заплакал вдруг Саня.

   - Не бойся, дружок! - Голос Ивана дрогнул.

   - Саня! Саня!

   Варя обеими руками вцепилась в край колодца и долго безумными глазами смотрела в бездну, которая поглотила ее Саню и вместе с ним ее лучшие мечты и надежды.

  

  

   Источник текста: Л. Кармен "Рассказы", М: Художественная литература, 1977.

   OCR Busya, 10.09.2008.