Дмитрий Андреевич ФУРМАНОВ
ПО КАМЕННОМУ ГРУНТУ
Рассказ
За перевалом, по берегу Черного моря, идут красноармейцы. Их много,
целые тысячи. А еще больше идет с ними разного присталого народу: иногородних
станичников, женщин, стариков, ребятишек... Все это погрузилось на широкие
телеги - сами беженцы, сундучки, узелки, мешочки; кое-где выглядывает поросенок,
красноголовый петух, собачонка... Пыль, скрип, непрестанная брань, перекличка,
лязг оружия, человеческий гомон. Позади, в станицах, озверелые казаки истязают
оставшихся - тех, что не успели бежать. Лазят теперь по оставленным хатам,
роются, ищут, растаскивают чужое добро... А вот в Новороссийске, так недалеко,
они уж наставили виселиц, и этот прискакавший товарищ рассказывает, как они
подводят пленного к перекладинам, заставляют его надевать на шею веревку и
вешаться самому... Бр-р-р... Не одного, не двух - сотнями ведут под перекладины
этих несчастных невольных самоубийц. Офицеры крутят усы, хохочут. Изредка плюют
в лицо проходящим пленникам - так, как бы невзначай, как бы не разбирая: камень
тут или человек. Они уже устали издеваться, ухмыляются да изредка покрикивают:
"Ладно!.. Так-то сволочь!.." По городу рыщут "вольные" люди - им нет ни от кого
запрету: куда зайдут, что возьмут, с тем и останутся. Они могут и голову снести
безответно. Могут и дочурку-девочку изуродовать хмельной компанией - это никого
не тронет: офицер посмеется над удалью лихого казака... Город утонул в пьяных
парах, стонах, кровавом запахе... Носится черная смерть, грызет бесконечные
жертвы...
За перевалом идут красноармейцы - разутые, раздетые, без штыков, без
патронов. Им нечем отбиваться от своры палачей, горами и ущельями отходят они на
юг, где можно добраться до своих. Голодно. Хлеба нет. Уже давно они едят только
желуди да кислицу... Лошадиные трупы усеяли путь - коням тоже нечем питаться:
бесплодны и холодны горные скалы. То здесь, то там остается телега - ее некому
везти. И у каждой телеги драма. Ребятишкам не успеть за красноармейцами. Мать не
уведет их, не унесет - она сама чуть стоит на ногах. Остаться нельзя - наскочат,
изуродуют озверелые казаки... А вон, посмотрите: в телеге остались двое малюток
- одному года четыре, другому два... Глазки вспухли, красные, полные слез...
Армия идет, уходит и мать, а малютки остались... Протянули ручонки, кричат, еще
не понимают того, что скоро умрут с голоду. Исступленная простоволосая мать,
восковая, дрожащая, уходит за скалы - все дальше, все дальше. Отойдет,
остановится, посмотрит на малюток, закроет руками лицо - и дальше... А потом
снова встанет и снова смотрит, а слезы падают на скалистый грунт... Так и
ушла... Малютки остались под откосом с простертыми ручонками, с наплаканными
глазами.
За перевалом идут красноармейцы. Те, которым дальше не под силу, больные
и раненые, садятся отдохнуть и остаются - им уж никогда больше не догнать
ушедших далеко вперед...
Лошадиные трупы, плачущие малютки, беспокойные курицы, телеги с добром,
больные красноармейцы - все остается по пути, погибает медленной неизбежной
смертью... Справа море, слева скалы, сзади свирепые казаки, а впереди - впереди
не догнать ушедших товарищей.
За перевалом, по каменному грунту, уходят вдаль красноармейцы...
25 марта 1921 г.