С. Елпатьевск³й. Разсказы. Том 2. С.-Петербург. 1904.
- Вы, баринъ, запишите меня безземельной. Такъ пишите: Боровичская, молъ, земли нѣту, м³ръ, молъ, надѣла не далъ...- подавая мнѣ въ передней пальто, не знаю ужъ въ который разъ, проситъ меня моя кухарка.
- Ужъ я записалъ, Аннушка, все записалъ,- успокоиваю я ее и спѣшу уѣхать.
Всѣмъ намъ, изъявившимъ желан³е принимать участ³е въ переписи населен³я Вяземской лавры и ночлежныхъ домовъ, велѣно было собраться въ 11 часовъ ночи въ мѣстный участокъ, съ тѣмъ, чтобы оттуда въ двѣнадцать начать обходъ.
Было ровно одиннадцать, когда я пр³ѣхалъ, но въ обширной комнатѣ участка было уже биткомъ набито. Всѣ были очень оживлены, толпа шумѣла, перекликалась и острила. Больше всего виднѣлось студентовъ высшихъ учебныхъ заведен³й, много офицеровъ разныхъ родовъ оруж³я, было нѣсколько врачей, кое-кто изъ писателей.
Всѣхъ собравшихся въ участокъ для ночной переписи оказалось больше ста человѣкъ. Приходилось распредѣлять ихъ на группы соотвѣтственно отдѣльнымъ корпусамъ, изъ которыхъ состоитъ Вяземская лавра, и отдѣльнымъ этажамъ.
Шумъ и гамъ начались невообразимые.
- Николай Ѳедоровичъ!- насъ, пожалуйста, въ стеклянный корпусъ,- раздавалось изъ дальняго угла.
- И насъ, и насъ!- слышались голоса офицеровъ.
О томъ же просили студенты-технологи. Всѣ придвинулись къ рѣшеткѣ, за которой съ нѣсколько удивленными и недоумѣвающими лицами стояло полицейское начальство участка.
Запыхавш³йся, красный, съ съѣхавшимъ на бокъ галстукомъ, завѣдующ³й переписью не успѣвалъ записывать и отвѣчать на вопросы и просьбы и принужденъ былъ обратиться къ публикѣ съ маленькимъ увѣщан³емъ.
- Нельзя же, господа, всѣмъ въ стеклянный корпусъ. Да и потомъ, увѣряю васъ, и въ другихъ корпусахъ интересно: вотъ въ четвертныхъ баняхъ, маломъ полторацкомъ {Вяземская лавра состоитъ изъ пяти корпусовъ: "Четвертныя бани", "Столярный", "Обуховск³й", "Малый Полторацк³й", "Большой Полторацк³й" или "Стеклянный", называемый такъ по стекляннымъ рамамъ, вставленнымъ въ низк³я полукруглыя арки, изъ которыхъ состоитъ одна стѣна корридора.}.
Публика должна была подчиниться, стало немножко потише. Я обратился къ сосѣдямъ за разъяснен³ями: почему всѣ такъ стремятся въ стеклянный корпусъ?
- Самый интересный,- отвѣтилъ мнѣ сосѣдъ офицеръ,- въ немъ ютятся самые подонки общества, проститутки низшаго разбора и вообще отчаянная голытьба.
- И жулики всѣ тамъ...- вмѣшался студентъ съ веселымъ румянымъ лицомъ,- здѣсь нищ³е и стрѣлки...- онъ назвалъ еще нѣсколько спец³альныхъ воровскихъ терминовъ, видимо щеголяя тѣмъ, что онъ вполнѣ въ курсѣ дѣла.
Изъ-подъ моего локтя вынырнулъ маленькаго роста совсѣмъ юный господинъ въ штатскомъ.
- Только въ немъ еще и убиваютъ...- торопливо говорилъ онъ.- Въ другихъ корпусахъ это давно вывелось. Я ужъ навѣрно знаю. Туда и ходить не стоитъ.
- Лейбъ-гвард³и... полкъ! - словно командуя отрядомъ войскъ громкимъ голосомъ кричитъ завѣдующ³й переписью.
Онъ начинаетъ перекликать по фамил³ямъ, слышится нѣсколько громкихъ фамил³й.
- Здѣсь! Здѣсь!- откликаются офицеры.
- Академ³я генеральнаго штаба!
- Саперный батал³онъ!
- Сборная офицерская группа!
- Группа технологовъ!
- Группа Иванцовскаго!
- Нижегородская группа!
По очереди вызываетъ и записываетъ распорядитель.
Почти всѣ оказались налицо и пришлось вписать еще нѣсколькихъ новыхъ добровольцевъ. Распредѣлен³е послѣ долгихъ разговоровъ устроилось наконецъ.
Я вмѣстѣ съ гвардейскими офицерами и группой технологовъ попалъ въ нижн³й этажъ стекляннаго корпуса.
Суматоха усилилась. Зачисленные въ одинъ отрядъ собирались группами, завѣдующ³й переписью раздавалъ портфели, вопросные листы, карандаши, сторожъ разносилъ разрѣзанныя пополамъ стеариновыя свѣчи, другъ другу передавали спички.
Завѣдующ³й сказалъ нѣсколько словъ, видимо сильно повл³явшихъ на публику, объ оскорблен³яхъ, съ которыми могутъ господа счетчики въ отдѣльныхъ случаяхъ встрѣтиться, о томъ тактѣ и деликатности, которые особенно нужны въ такихъ мѣстахъ, какъ Вяземская лавра, о томъ, что не слѣдуетъ требовать именъ и фамил³й у тѣхъ, кто не хочетъ ихъ говорить; разъяснилъ тѣ неопредѣленно составленныя графы вопросныхъ листовъ, которыя допускали различныя толкован³я, и закончилъ короткимъ напутств³емъ:
- Съ Богомъ, господа! Всяк³й отрядъ выбирайте старосту. Помните, входите по двое въ комнату - одинъ будетъ разспрашивать, а другой записывать.
На улицѣ было пусто и тихо. Наша группа выстроилась впереди, попарно. Съ городовыми по бокамъ, съ полицейскими офицерами на правомъ и лѣвомъ флангѣ, съ околоточными, составлявшими ар³ергардъ, мы представляли довольно странное сборище людей, въ полночь, чуть не крадучись, идущихъ походомъ на мирно спавшихъ обывателей, и вѣроятно немного похожи были на охотниковъ, идущихъ облавой и боящихся раньше времени разбудить обложеннаго звѣря. И настроен³е у многихъ было немножко охотницкое, настороженное, подтянутое.
- Тише, господа!- останавливали другъ друга,- не нужно шума, подойдемъ сразу...
Ночью темный узк³й дворъ, въ который мы вступили, желѣзныя ворота, рядъ длинныхъ корпусовъ, темныхъ, угрюмыхъ и ободранныхъ, какое-то особенное тревожное молчан³е - все это имѣло очень внушительный видъ. Длинный, низк³й, съ сводчатымъ потолкомъ, тонущ³й вдали во мракѣ корридоръ; каменный мокрый, скользк³й полъ; глубок³я ниши арокъ съ разбитыми стеклами, откуда дулъ холодный январск³й петербургск³й вѣтеръ; еле мерцающ³е кое-гдѣ мутные фонари, толстыя грубыя двери съ неуклюже намалеванными цифрами номеровъ вверху - все это производило впечатлѣн³е какой-то тюрьмы, можетъ быть, дѣйствительно, убогаго монастыря, гдѣ въ темнотѣ и холодѣ сидятъ запертые или заперш³е самихъ себя люди, которые не нашли себѣ мѣста въ м³рѣ, съ его свѣтомъ и весельемъ. Все молчало кругомъ. Было жутко и печально.
Вотъ загорѣлись свѣчки счетчиковъ и свѣтлыми точками разбѣжались по темному длинному корридору. Застучали въ двери кулаки городовыхъ и гулкое эхо понеслось по корридору.
Низкая небольшая комната; кругомъ, оставляя въ срединѣ узк³й проходъ, идутъ деревянныя нары, на которыхъ плечо къ плечу лежатъ спящ³е люди. Маленькая жестяная лампочка коптитъ и еле свѣтитъ. Крошечный деревянный столикъ и два табурета составляютъ всю мебель комнаты.
Было грязно, темно и душно, но кто бывалъ въ настоящихъ трущобахъ, сразу увидѣлъ бы, что насъ ждали, что все было немножко прибрано, чуть подчищено, насколько можно прибрать и подчистить это грязное логовище.
Въ перегородкѣ - дверь, ведущая въ маленькую комнатку, откуда выходитъ хозяйка квартиры, толстая баба съ жирнымъ заспаннымъ и, мнѣ показалось, полупьянымъ лицомъ. Я укрѣпляю свою свѣчку на столикѣ и усаживаюсь на прислоненный къ перегородкѣ кривоног³й табуретъ. Начался опросъ.
- Вы хозяйка?
- Я.
Начинаю разносить по рубрикамъ разныя свѣдѣн³я. Оказывается она "при мужѣ".
- Мужъ здѣсь?- спрашиваю я.
- Вонъ онъ тамъ, за перегородкой.
- Значитъ, онъ хозяинъ?- хочу исправить я запись.
- Ничего онъ не хозяинъ... Извѣстно, мужъ. Я хозяйка.
Проснувш³еся жильцы подтвердили.
- Вѣрно, баринъ. Она хозяйка, а мужъ такъ... при ней.
"Живетъ сдачей угловъ (30 копеекъ съ человѣка въ недѣлю) и приторговываетъ яйцами... Мужъ ходитъ въ поденщину, двое дѣтей".
- Дѣвчонкѣ тринадцать, все говорятъ къ портнихѣ отдай, а мнѣ жалко, пускай понѣжится,- грубое обрюзгшее лицо на минуту освѣтилось ласковымъ выражен³емъ.
Я обращаюсь къ крайнему отъ окна жильцу, уже проснувшемуся и съ папироской въ зубахъ разсматривавшему меня.
- Писарь...- отвѣчаетъ на вопросъ о занят³и старый человѣкъ съ великолѣпными пушистыми сѣдыми баками,- дворянинъ, петербуржецъ...
Я разспрашиваю, на мѣстѣ ли онъ, как³я посторонн³я занят³я. Онъ отвѣчаетъ уклончиво, въ общихъ выражен³яхъ.
- Вообще пишу... въ конторѣ, здѣсь же иногда занимаюсь, и такъ...
- Письма пишетъ, баринъ. Прошен³я, по дѣламъ, бумаги всяк³я,- вмѣшивается кто-то изъ публики.
Старикъ не возражаетъ и величественно качаетъ головой въ знакъ соглас³я.
Я замѣтилъ, что онъ нарочно при мнѣ вынулъ мундштукъ и вставилъ въ него папироску.
Поджавши подъ себя одну ногу, въ синихъ пестрядинныхъ штанахъ и въ грязной разорванной ситцевой рубашкѣ, онъ сидѣлъ въ свободной, непринужденной позѣ, курилъ изъ мундштука и, вообще, былъ очень импозантенъ.
- Какъ писать?- допытываюсь я у слѣдующаго - землей вы главное-то занимаетесь или бетонными работами? Какъ вы себя почитаете - петербургск³й вы человѣкъ или деревенск³й?
- Вотъ ужъ и не знаю...- Лысый, съ коротко подстриженной бородой крестьянинъ сидѣлъ противъ меня и смотрѣлъ недоумѣвающими глазами, словно ему въ первый разъ въ такой рѣшительной формѣ всталъ вопросъ о своемъ мѣстѣ въ м³рѣ и ему было такъ трудно разрѣшить его.
- Хожу въ деревню,- раздумчиво говорилъ онъ,- извѣстно, свое мѣсто, тоже родня. Иной разъ сестрѣ подсобишь въ сѣнокосъ. Только нѣтъ, землей-то не занимаюсь, сдаю надѣлъ пятый годъ. Да нѣтъ ужъ, баринъ,- рѣшительно говоритъ онъ:- видно, петербургск³й. Пишите бетонщикъ.
- Какъ можно... отъ земли не отбиваюсь. Вотъ къ Христову празднику къ себѣ двинусь. Насчетъ заработковъ здѣсь... бьюсь около пустого мѣста,- медленно растягивая словъ, говоритъ другой крестьянинъ.- Земляки мы, тверск³е...- указалъ онъ на хозяйку и лысаго сосѣда.
И борода, по-деревенски не прибранная, и волосы расчесанные по тамошнему, и манера говорить, и подслѣповатые мягк³е глаза - все меня убѣждаетъ, что онъ деревенск³й человѣкъ.
- Только насчетъ луговъ тѣсно. Кабы намъ луга... Какъ можно. Озими посѣяны, хозяйка въ деревнѣ, робята, скотина,- воодушевляется онъ, но я не слушаю и перехожу къ слѣдующему.
Изъ-за розовой полинялой занавѣски, отдѣляющей это ложе отъ другихъ, выглядываетъ бородатое лицо.
- Приторговываю,- говорить онъ.- Такъ вообще... на улицахъ.
- Рамочки жестяныя къ картинкамъ да патретамъ дѣлаетъ,- поясняетъ за него кто-то.
- А это жена ваша?
Изъ-за его спины выглядываетъ голое женское плечо и молодое пр³ятное лицо, съ любопытствомъ разсматривающее меня.
- Въ родѣ какъ жена... пишите какъ знаете, восемь лѣтъ живемъ.
- Гляди, Спиря, девять,- поправляетъ его женщина.- Папиросница я,- обращается она ко мнѣ,- на табачной фабрикѣ работаю. И отчество пишите Степанова и фамил³я,- отвѣчаетъ она на мой повторенный объ отчествѣ вопросъ.
- Незаконнорожденная она. Какое у нея отчество? Ищи отца-то, вѣтра въ полѣ,- поясняетъ хозяйка.
Слѣдующаго жильца долго толкали, пока добудились. Съ наръ поднялось еще молодое и должно быть когда-то очень красивое лицо, бритое, съ черными усами, распухшее отъ перепоя.
- Ну мѣщанинъ, ну православный, ну петербургск³й,- бросалъ онъ мнѣ сердитыя коротк³я реплики.- И кой чортъ ихъ носитъ! Чего-то тутъ пишутъ, только бумагу портятъ!- ни къ кому не обращаясь выговорилъ онъ.
Въ комнатѣ раздался сдержанный смѣхъ, лица оживились.
Я не отвѣчалъ и продолжалъ спрашивать тѣмъ же, какъ прежде, дѣловымъ тономъ.
- Ваше занят³е?
- Золотыхъ дѣлъ мастеръ,- неохотно буркнулъ онъ мнѣ.
- Отъ себя работаете или подмастерье?
- Подмастерье. Э, да все равно не поймете,- опять повышеннымъ тономъ заговорилъ онъ,- пишите: оптикъ. Прямо - оптикъ. Пенснэ, очки, все прочее... И чортъ ихъ дери, пишутъ, только зря ночью людей булгачутъ,- закончилъ онъ, поваливаясь на нары.
Въ комнатѣ опять засмѣялись, и только одинъ робк³й деревенск³й голосъ выговорилъ:
- Можетъ, къ примѣру сказать, что насчетъ земли касаемое, ну и пишутъ...
- Земли касаемое!- передразнилъ его снова сѣвш³й оптикъ.- Дура! По сту цѣлковыхъ на брата и гармошка - вотъ что! Вѣрнѣе вѣрнаго... Только ходить-то не зачѣмъ, роздали бы на руки и конецъ.
Деревенск³й человѣкъ недовѣрчиво смотритъ на оптика и слабо улыбается, когда взрывъ хохота разрѣшилъ его недоумѣн³я.
Облокотившись на локоть и не застегивая спустившагося ворота ночной сорочки, отвѣчаетъ на мой вопросъ женщина, лежавшая рядомъ съ оптикомъ:
- По улицамъ шляюсь, вотъ мое и занят³е.
Мнѣ не хочется вѣрить, чтобы эта сорокадвухъ-лѣтняя женщина, выглядящая далеко за пятьдесятъ, старая и болѣзненная, придавала своимъ словамъ извѣстное значен³е, и я на минуту умолкаю, подыскивая наиболѣе деликатную форму вопроса.
- На небо смотритъ, дождикъ или ведро...- подсказываетъ мнѣ оптикъ.
Въ квартирѣ опять смѣются.
- Проститутка - по вашему,- спокойно разъясняетъ женщина.- По кухаркамъ раньше ходила.
Сосѣдомъ ея съ другой стороны оказался молоденьк³й безусый съ дѣвичьимъ лицомъ приказчикъ "по рыбной части", объяснивш³й, что онъ оплошалъ насчетъ одежды и теперь никуда съ предложен³емъ своихъ услугъ показаться не можетъ.
Послѣднимъ оказался вышедш³й изъ-за занавѣски и вытянувш³й руки по швамъ крѣпк³й старикъ съ длинной сѣдой бородой.
- Въ портъ хожу. Работишку товарищи даютъ,- матросомъ я раньше служилъ. - Нѣтъ, не грузчикъ,- отвѣчаетъ онъ на мой вопросъ. - Шестьдесятъ восемь лѣтъ, баринъ, старой-то силы нѣту. А пока Богъ грѣхамъ терпитъ, кормимся со старухой.
Изъ-за занавѣски смотрѣло сухое морщинистое лицо жены его, польки, семидесяти двухъ лѣтъ, показавшей, что она ходитъ по домамъ стирать бѣлье.
Я окончилъ перепись, извинился, что обезпокоилъ ночью, и нарочно медленно укладывалъ свои письменныя принадлежности. Мнѣ хотѣлось выяснить одну подробность.
Надъ моимъ столикомъ къ перегородкѣ были прибиты шесть образовъ,- это были простыя лубочныя картинки Богородицы, Христа, святыхъ, оправленныя въ жестяныя рамочки со стеклами и увитыя вѣнками изъ грубыхъ яркихъ бумажныхъ цвѣтовъ. Предъ ними висѣло шесть лампадокъ разноцвѣтнаго стекла, одна изъ нихъ горѣла.
- Это общ³я лампадки,- спросилъ я, обращаясь къ хозяйкѣ,- или ваши?
- Нѣтъ, мои иконы у меня. Это всѣ стариковы.
- Ваши?- обратился я къ продолжавшему стоять на вытяжку старику-матросу.
- Такъ точно. Пока Господь пропитан³е даетъ, содержу. Мои, ваше благород³е, всѣ мои и лампадки, и иконы. А онъ вотъ,- старикъ указалъ глазами на жестянника,- рамочками порадѣлъ...
Перепись приблизительно вездѣ происходила такимъ же образомъ. Кромѣ сердитаго оптика, никто не выражалъ никакого неудовольств³я, и всѣ охотно отвѣчали на предложенные вопросы, причемъ въ обсужден³и затруднительныхъ вопросовъ обыкновенно принимала участ³е вся квартира.
Недостаточно опредѣленные вопросные пункты давали очень много широкихъ толкован³й и очень часто создавали эти затруднительные случаи. Таковъ былъ вопросъ о родномъ языкѣ: какой считать таковымъ, тотъ ли воистину родной языкъ родины, нац³ональности и дѣтскихъ лѣтъ, или языкъ привычный для человѣка въ данное время, языкъ, на которомъ онъ говоритъ и думаетъ. Въ одномъ случаѣ я даже возбудилъ подозрѣн³е.
Полька, уроженка Царства Польскаго, на вопросъ о родномъ языкѣ отвѣтила - русск³й, а на вопросъ о вѣрѣ - католической.
Я не присутствовалъ на тѣхъ подробныхъ объяснен³яхъ, которыя давались въ Думѣ, и толковалъ, какъ оказалось потомъ, параграфъ о языкѣ невѣрно, въ первомъ смыслѣ.
- Вѣдь вы до двѣнадцати лѣтъ жили въ Полынѣ и говорили, разумѣется, по-польски?
- По-польски
- Почему же теперь вы считаете роднымъ языкомъ русск³й?
- Сорокъ лѣтъ живу въ Петербургѣ, забыла по-своему.
Я предложилъ ей еще нѣсколько вопросовъ и въ заключен³е еще разъ спросилъ:
- Но вѣры вы все-таки римско-католической?
Она разсердилась и подозрительно посмотрѣла на меня.
- Что вы все - вѣра да вѣра. Языкъ забыла, а вѣру не забыла... Нашей вѣры, польской вѣры.
Еще болѣе обширное толкован³е допускалъ вопросъ о положен³и по воинской повинности. Чрезвычайно трудно было выяснить - кто ратникъ перваго ополчен³я, кто второго, кто въ запасѣ, и впослѣдств³и мнѣ приходилось слышать, что мног³е изъ офицеровъ занесли въ рубрику невѣрныя свѣдѣн³я.
Было два-три случая побѣговъ и желан³я скрыться изъ квартиры, какъ потомъ оказалось, изъ боязни вопроса о паспортѣ, но и съ ними - ихъ немедленно возвращали разставленные во всѣхъ выходахъ городовые - дѣло обходилось такъ же просто и полюбовно.
Въ темномъ корридорѣ снова замелькали свѣчки счетчиковъ, окончившихъ перепись и стягивавшихся въ средину корридора, къ фонарю, у котораго стояло мѣстное начальство, окруженное толпой студентовъ и офицеровъ. На ходу обмѣнивались наблюден³ями, острили.
- Представьте,- говорилъ молодой студентъ товарищамъ,- мнѣ попались двѣ институтки, такъ онѣ особенно нахально-вызывающе отвѣтили: проститутки. А одна дѣвчонка, такъ лѣтъ тринадцати - четырнадцати, такъ та знаете что, отвѣтила: къ проституц³и готовлюсь.
- Какъ "готовлюсь"?- раздались голоса.
- Вотъ спросите ее...
- Ну, а мнѣ,- вмѣшался какой-то юный штатск³й,- одна хотѣла мнѣ очки втереть, ну да не на такого напала. "Я, говоритъ, папиросница"... а за занавѣской лежитъ съ какимъ-то оборванцемъ. Ну, я, конечно, и записалъ ее въ проститутки.
- И поступили совершенно неправильно,- вмѣшался проходивш³й мимо господинъ.
- То-есть какъ?
- Не имѣли права этого дѣлать и должны были записать ее папиросницей.
- Ну, ужъ это позвольте мнѣ рѣшать.
- Одного такъ и не допросили,- снова говоритъ студентъ,- лежитъ подъ нарами и мычитъ. Друг³е жильцы пробовали его вытащить изъ-подъ наръ, только одну валенку стащили, а ноги тамъ остались.
Въ сосѣдней группѣ раздался хохотъ.
- Какъ вы говорите?
- Я спрашиваю,- повторяетъ разсказчикъ,- бабу одну: вы замужемъ? а она подперла голову рукой и говоритъ таково жалобно: есть старичокъ плохоньк³й.
Всѣ снова засмѣялись.
- А другую бабу спрашиваю,- продолжаетъ тотъ же разсказчикъ: - рваная такая, пьяная: ваше зван³е?- А ужъ и не знаю... - отвѣчаетъ. - Какъ были мы дворяне, а потомъ я унизила себя, за слесаря вышла, теперь ужъ и не разсужу - въ какомъ смыслѣ мнѣ себя понимать.
- Что же вы отвѣтили?
- Говорю - понимайте себя въ дворянскомъ смыслѣ. Очень довольна осталась.
- Это что за трущоба,- вставляетъ свое замѣчан³е кто-то,- вотъ я у себя въ Сибири видѣлъ... лежатъ на полу, на старыхъ рогожахъ, въ грязи, голые. Два рваныхъ тулупа переходятъ по-очереди по голымъ тѣламъ, а волосы ночью примерзаютъ къ стѣнѣ... А здѣсь что! боярск³е хоромы...
- Я ученыя книги продаю,- говоритъ въ толпѣ засунувши руки въ штаны, въ грязной рубашкѣ, съ открытой шеей, одинъ изъ жильцовъ, съ короткими черными волосами и красиво подстриженной клинышкомъ бородкой.- Спенсера на-дняхъ продалъ...
"Я эксплуататоръ"... "фарисеи, гордые люди, развѣ я не понимаю"... "Мнѣ тридцать два года, я знаю, что знаю, но если мнѣ все знать, что нужно знать, еще два тридцать два года учиться"... - какъ выстрѣлы доносятся до меня странныя реплики странyаго эксплуататора.
- Отчего же вы не учитесь?- спрашиваtтъ кто-то.
- Я рьяный алкооль!- послѣдовалъ гордый отвѣтъ.
Толпа растетъ около полицейскаго офицера, прижатаго къ стѣнѣ и не успѣвающаго отвѣчать на всѣ вопросы, которыми его забрасывали со всѣхъ сторонъ.
Мног³е были разочарованы, не только тѣ, которые возвращались изъ другихъ корпусовъ, но даже и счастливцы, попавш³е въ желанный - стеклянный.
- Мы думали - Богъ знаетъ что! Мнѣ разсказывали так³я вещи..- говорилъ тотъ юный господинъ, который интересовался уб³йствами въ стеклянномъ корпусѣ.- А тутъ что - обыкновенныя проститутки, которыхъ вездѣ сколько угодно.
- Да и воровъ нѣтъ... Мнѣ только одинъ стрѣлокъ попался.
- Ну да нищ³е еще,- поддержалъ его кто-то.
- А мнѣ такъ,- отозвался одинъ изъ офицеровъ,- нѣсколько человѣкъ отвѣтило: "мозаичники", вѣдь, это - воровская кличка, неправда ли?
Полицейск³й офицеръ долженъ былъ разочаровать его и пояснилъ, что мозаичниками называются рабоч³е, укладывающ³е особый видъ мостовой.
- Конечно, господа,- оправдывался онъ,- теперь ужъ нельзя встрѣтить въ лаврѣ того, что тридцать лѣтъ назадъ было. Мы вѣдь отлично знаемъ всѣхъ и все, что здѣсь происходитъ.
Но такъ какъ обвинен³я въ неинтересности и малопреступности обитателей Вяземской лавры раздавались все настойчивѣе, то онъ, въ концѣ концовъ, счелъ нужнымъ заступиться за честь учрежден³я.
- Нѣтъ, позвольте, господа, здѣсь есть весьма и весьма интересные типы. Вотъ, напримѣръ...
Я не слышалъ, как³е типы были выставлены для возстановлен³я репутац³и Вяземской лавры, такъ какъ мнѣ нужно было сходигь въ одну изъ квартиръ для дополнительныхъ свѣдѣн³й, и, когда я снова подошелъ къ толпѣ, изъ нея вышла молодая дѣвушка и съ дерзкимъ смѣхомъ сказала:
- Я думала, за путнымъ дѣломъ зовутъ, а они...- И снова затерялась въ темномъ корридорѣ.
Публика не расходилась и словно чего-то ждала. Мимо шныряли жильцы, просивш³е разрѣшен³я уйти; какая-то старуха въ истерзанномъ видѣ, съ сѣдыми всклокоченными волосами, вытянувши впередъ руки - я не знаю, слѣпая она была или пьяная, глаза были закрыты,- бродила взадъ и впередъ по корридору, безтолково натыкаясь на людей, словно вспугнутая яркимъ свѣтомъ ночная птица, безпорядочно мечущаяся изъ угла въ уголъ.
Гулко раздавались подъ сводами шаги расходившихся людей, темныя двери попрежнему были заперты, въ разбитыя окна мрачныхъ тяжелыхъ арокъ дулъ рѣзк³й вѣтеръ, паръ отъ дыхан³я людей носился по корридору. На душѣ было пусто и печально и... немного стыдно.
Было три часа ночи. Невск³й былъ безлюденъ и тянулся безконечно,- молчаливый и мрачный въ своемъ холодномъ велич³и. Нѣсколько женскихъ фигуръ, очевидно, не зарегистрированныхъ, бродили по панелямъ.
Въ моей головѣ суммировались впечатлѣн³я ночи. Как³я простыя и славныя лица у этихъ студентовъ и офицеровъ, моихъ товарищей по переписи... Ихъ любопытство и искан³е типовъ такъ естественны и понятны... Съ какимъ увлечен³емъ эти добровольцы работали нѣсколько дней и какъ много помогли они дѣлу переписи въ Петербургѣ... Въ сущности, нашъ приходъ совсѣмъ не былъ неожиданностью для Вяземской лавры, такъ какъ завѣдующ³й переписью еще утромъ предупредилъ ея обитателей. Я мысленно поблагодарилъ его за этотъ тактъ. Мнѣ вспомнилось, что теперь переписывается вся Росс³я, и я сталъ думать, как³е она дастъ результаты... Я прибавилъ шагу и съ удовольств³емъ подумалъ, что скоро доберусь до постели и засну.
Окна домовъ были темны, и въ одномъ изъ нихъ горѣла красная лампадка, и сквозь занавѣску блестѣлъ золотой уголъ иконы. Всѣ спятъ, очевидно... Мнѣ вспомнились лампады старика-матроса. Тамъ тоже, должно быть, заснули...
А если не спятъ? Если...
Я невольно убавилъ шагу, и то настроен³е, съ которымъ я выходилъ изъ темнаго корридора съ арками, снова охватило меня.
Не спитъ и думаетъ свое "касаемое земли" тверской деревенск³й человѣкъ. Подводитъ итоги своей жизни и ликвидируетъ "свое мѣсто" его сосѣдъ. Быть можетъ, тревожно ворочается на своемъ жесткомъ ложѣ та незаконнорожденная "въ родѣ какъ жена" и думаетъ о своемъ отцѣ-вѣтрѣ въ полѣ или глядитъ не спящими глазами въ будущее и спрашиваетъ его, когда придетъ ея время идти на улицу. Можетъ быть, и та равнодушная женщина теперь тоже неравнодушна и также неспящими глазами смотритъ въ тьму замолкшей низкой комнаты. И нахально ли вызывающе смотрятъ теперь лица тѣхъ двухъ институтокъ и не дрожатъ ли слезы на печальныхъ глазахъ?
А что, если мы своимъ приходомъ разбудили эти три тысячи полузаснувшихъ жизней, разбудили ихъ дремавш³я думы, всколыхнули до дна ихъ души, заставили ихъ вспомнить то, что они, быть можетъ, съ такимъ трудомъ забыли, и своими разспросами освѣтили имъ ихъ несчастную, разбитую, отброшенную отъ м³ра, жизнь,- жизнь Вяземской лавры, съ которой, быть можетъ, они такъ трудно сживались.
Мнѣ вдругъ представилось, что тамъ все это теперь мечется, думаетъ, вспоминаетъ, дѣлаетъ подсчеты своей жизни, а мы уложили въ портфели ихъ оживш³я воспоминан³я, ихъ подсчеты своей жизни и ушли съ чувствомъ удовлетвореннаго любопытства и съ сознан³емъ сдѣланнаго общественнаго дѣла,- ушли, взявши у нихъ и ничего не давши имъ...
Какъ жутко ночью на потемнѣвшемъ и замолчавшемъ Невскомъ...
А набѣжавш³я мысли все не уходятъ...
Мнѣ представились тѣ голые люди на драныхъ рогожахъ, съ примерзшими къ стѣнѣ волосами, которыхъ, быть можетъ, с³ю минуту так³е же, какъ мы, счетчики спрашиваютъ: гдѣ ваша родина, какой вашъ языкъ, ваша вѣра, какое главное ваше занят³е, то, чѣмъ вы живете, и какое вспомогательное?
- Ты, Иванъ Непомнящ³й, не вспомнишь ли свое имя, своихъ родителей, свое родное село?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Ну что, баринъ, чай, много безземельныхъ переписали тамъ?- встрѣчаетъ меня кухарка.
Она стоитъ со свѣчкой въ дверяхъ и ждетъ, пока я зажигаю лампу.
- Своя-то, ежели, земля... развѣ можно сравнить! Огородомъ и то прокормишься...
- Ахъ, Аннушка, какая тамъ земля!- отмахнулся я и ушелъ въ свою комнату.