Джером Джером Клапка - Мечты

  

  

   У меня однажды былъ сонъ, страннѣе котораго трудно себѣ представить. Мнѣ приснилось, что я пришелъ въ театръ и что капельдинеръ отказался пропустить меня на мѣсто, если я не оставлю у него своихъ... ногъ!

   Требован³е капельдинера нисколько не удивило меня (я такъ хорошо быль знакомъ съ театральными порядками, даже и наяву не удивился бы какимъ угодно чудовищнымъ комбинац³ямъ этихъ порядковъ), но мнѣ было очень досадно оставлять гдѣ-нибудь на вѣшалкѣ свои ноги, это, какъ хотите, даже и во снѣ крайне непр³ятная вещь.

   Высказавъ капельдинеру, что мнѣ не приходилось слышать о такомъ нелѣпомъ распоряжен³и, какимъ является требован³е, чтобы посѣтители театровъ оставляли свои ноги на вѣшалкѣ вмѣстѣ съ верхней одеждой, я добавилъ, что сочту свой долгомъ на другой же день возбудить объ этомъ вопросъ "Таймсѣ".

   Капельдинеръ отвѣтилъ, что лично онъ тутъ ни при чемъ, такъ какъ исполняетъ лишь то, что ему приказано дирекц³ей театра. Насколько ему извѣстно, это странное на первый взглядъ распоряжен³е основано на постоянныхъ жалобахъ самихъ посѣтителей на то, что имъ въ театрѣ нельзя шагу сдѣлать безъ того, чтобы не наступить на чуж³я ноги, и некуда убирать свои. Первая жалоба исходила отъ вновь при прибывающихъ посѣтителей, которымъ приходится пробираться къ своимъ мѣстамъ черезъ ноги явившихся пораньше; вторая жъ жалоба вносилась именно этими раньше пришедшими, обезпокоиваемыми новыми посѣтителями. Въ виду этого дирекц³и ничего больше не оставалось, какъ требовать отъ всѣхъ посѣтителей оставлять ноги на вѣшалкѣ.

   Поразмысливъ, что всяк³е дальнѣйш³е протесты съ моей стороны будутъ безполезны, я покорно сѣлъ и позволилъ капельдинеру снять съ меня ноги.

   До тѣхъ поръ я и не зналъ, что человѣческ³я ноги съемныя, и всегда считалъ ихъ прикрѣпленными къ туловищу наглухо. Однако капельдинеръ съ изумительнымъ проворствомъ отвинтилъ мнѣ обѣ ноги, при чемъ былъ настолько любезенъ, что показалъ мнѣ, какъ дѣлать эту операц³ю самому, безъ посторонней помощи. И опять-таки я вовсе не былъ удивленъ въ томъ смыслѣ, чтобы найти это сверхъестественнымъ, а былъ только, такъ сказать, пр³ятно пораженъ новымъ открыт³емъ.

   Въ другой разъ мнѣ снилось, что меня ведутъ вѣшать. Но и въ этомъ случаѣ я не чувствовалъ удивлен³я; нисколько не были удивлены и всѣ окружавш³е меня родные, пр³ятели я просто знакомые. Всѣ они сгруппировались возлѣ меня и съ самыми веселыми лицами желали мнѣ пр³ятнаго пути. Казалось, предстоявш³й мнѣ трагическ³й конецъ считался ими въ числѣ самыхъ обыденныхъ явлен³й въ м³рѣ. А, можетъ-быть, они только притворялись такими веселыми, скрывая свое огорчен³е со стойкостью древнихъ спартанцевъ. Вопросъ этотъ для меня до сихъ поръ остался открытымъ. Во всякомъ случаѣ они были очень добры. Одинъ изъ моихъ дядей даже принесъ мнѣ корзиночку съ сандвичами и бутылочку чего-то крѣпко спиртуознаго "для ободрен³я на эшафотѣ", какъ онъ съ многозначительнымъ взглядомъ сообщилъ мнѣ.

   Вообще, во снѣ мы ничему не удивляемся, но все принимаемъ, какъ нѣчто совершенно естественное и обыденное. Удивляться научаютъ насъ наяву "близнецы-тюремщики смѣлой мысли" - Знан³е и Опытъ.

   Встрѣчаясь въ произведен³яхъ романистовъ и драматурговъ съ людьми, преисполненными всякихъ лучшихъ чувствъ, мыслей и порывовъ, мы удивляемся, потому что Знан³е и Опытъ внушили намъ, что такого сорта люди чрезвычайно рѣдки, пожалуй, даже и совсѣмъ не существуютъ въ дѣйствительности. Въ границахъ той же трезвой дѣйствительности мои близк³е были бы крайне удивлены, если бы узнали, что я совершилъ такое преступлен³е, за которое судъ нашелъ нужнымъ приговорить меня къ повѣшен³ю. Вѣдь Знан³е и Опытъ говорили имъ, что въ странѣ, гдѣ силенъ законъ и полиц³я стоитъ на высотѣ своей задачи, граждане обыкновенно съ полнымъ успѣхомъ могутъ противостоять всякаго рода искушен³ямъ, ведущимъ къ уголовнымъ преступлен³ямъ.

   Но область сновъ недоступна для близнецовъ Знан³я и Опыта. Они остаются за предѣлами этой области вмѣстѣ съ тѣмъ комочкомъ тяжелой, мертвой глины, часть которой составляютъ они сами, между тѣмъ какъ отрѣшенная отъ ихъ надоѣдливаго надзора смѣлая Мысль быстро проскальзываетъ сквозь темную калитку и свободно бродитъ по извилистымъ тропинкамъ во всѣхъ направлен³яхъ перерѣзывающихъ "сады Персефоны".

   Освободившись отъ стѣснительнаго убѣжден³я бодрствующаго мозга, будто бы внѣ познаваемаго нашими внѣшними чувствами м³ра во всей вселенной ничего больше нѣтъ, нашъ духъ ничему не удивляется. Во снѣ мы летаемъ и нисколько не удивляемся этому; ходимъ совершенно голыми и не стыдимся. (Правда, вначалѣ мы немножко опасаемся, какъ бы насъ не забрала полиц³я, но успокоиваемся, когда замѣчаемъ что стражи общественнаго порядка и нравственности на насъ и вниман³я не обращаютъ, тоже, повидимому, не находя ничего зазорнаго въ нашемъ "райскомъ" костюмѣ). Бесѣдуемъ съ нашими умершими родственниками и друзьями и упрекаемъ ихъ въ томъ, что они раньше не приходили къ намъ, но опять-таки нисколько не удивляемся тому, что они представляются намъ живыми, хотя мы и сознаемъ, что они давно умерли.

   Вообще, во снѣ съ нами случается много такого, о чемъ человѣческ³й языкъ и передать не можетъ. Мы видимъ тотъ свѣтъ, котораго никогда не замѣчаемъ на сушѣ или на морѣ; слышимъ звуки, которыхъ не можетъ уловить ни одно бодрствующее ухо. Наше воображен³е дѣйствуетъ только въ то время, когда мы спимъ. Въ бодрствующемъ состоян³и мы не умѣемъ имъ пользоваться, а просто работаемъ однимъ разсудкомъ. Силою этого разсудка мы лишь измѣняемъ, переставляемъ, распредѣляемъ по новому все то, что видимъ вокругъ себя. Но ни одному изъ насъ не удалось наяву прибавить хоть самую крохотную крѵпицу къ тому матер³алу, изъ котораго Знан³е и Опытъ строятъ намъ калейдоскопъ вселенной.

   Динъ Свифтъ видитъ одну породу людей гораздо мельче, а другую - гораздо крупнѣе нормальныхъ представителей человѣчества; видитъ онъ и страну, въ которой лошади занимаютъ положен³е людей, а люди - лошадей. Литтонъ Бульверъ переносить мѣсто дѣйств³я одной изъ своихъ повѣстей въ нѣдра земли вмѣсто ея поверхности. Райдеръ Хаггардъ знакомитъ насъ съ дамой, которая на нѣсколько лѣтъ старше, чѣмъ полагается быть "интереснымъ" героинямъ романовъ, и описываетъ раковъ, которые немного крупнѣе подаваемыхъ въ гастрономическихъ магазинахъ. Число писателей, переносящихъ насъ на луну или на какую-нибудь другую планету, очень велико, а между тѣмъ то, что они тамъ открываютъ "новое", такъ мизерно, что ради этого вовсе не стоило труда подниматься такъ высоко. Друг³е описываютъ намъ то, что, по ихъ мнѣн³ю, должно быть черезъ нѣсколько столѣт³й, но такъ нудно и мертво, что мы, читая плоды ихъ "прозрѣн³й", можемъ только радоваться при мысли о томъ, что ничего этого нѣтъ при насъ. Во всѣхъ этихъ утоп³яхъ нѣтъ ничего, кромѣ полнаго бездѣльничанья, потому что весь человѣческ³й трудъ замѣненъ дѣйств³емъ электричества. Скука смертная!

   Въ самомъ дѣлѣ, по моему мнѣн³ю, слишкомъ ужъ много электричества обѣщается намъ въ грядущихъ вѣкахъ. Это напоминаетъ мнѣ встрѣчающ³яся нынѣ такъ часто объявлен³я въ эмалевыхъ краскахъ. Въ этихъ объявлен³яхъ наглядно изображается скученная въ небольшомъ помѣщен³и многочисленная семья, занятая раскрашиваньемъ эмалевыми красками всего что можно и чего нельзя. Глава семьи, человѣкъ почтенной патр³архальной наружности, стоитъ на складной лѣстницѣ и съ полнымъ усерд³емъ покрываетъ потолокъ эмалью цвѣта "зелени кукушкинаго яйца", между тѣмъ какъ горничная и кухарка ползаютъ на колѣняхъ, стараясь покрыть полъ эмалью цвѣта "красной восковой печати". Хозяйка расписываетъ рамы картинъ въ цвѣтъ терракоты. Старшая дочь съ мужемъ украдкою любезничаютъ въ углу, растворяя въ глиняномъ горшкѣ эмаль цвѣта "декадентской желтизны", которою, по всей вѣроятности, должны "оживить" стоящее рядомъ съ ними п³анино. Младш³е члены семейства увлекаются намазыван³емъ на столы и стулья густыхъ слоевъ "красноты малиноваго варенья" и "небесной лазури". Словомъ, каждый предметъ вокругъ этихъ современныхъ "художниковъ" покрывается эмалью разнообразнѣйшихъ цвѣтовъ и оттѣнковъ; положительно все подвергается возобновлен³ю посредствомъ эмалевыхъ красокъ, отъ дивана до каминной рѣшетки, отъ обѣденнаго стола до стѣнныхъ часовъ. Если останется излишекъ этой цвѣтной эмали, то этотъ остатокъ, слѣдуетъ предполагать, пойдетъ на украшен³е Библ³и и на перекраску любимой кошки, собачки или канарейки.

   Въ рекламахъ объ этомъ "новомъ открыт³и" (объ эмалевыхъ краскахъ) говорится, что имъ могутъ пользоваться и совсѣмъ маленьк³я дѣти. Расширимъ вышеописанную картину и представимъ себѣ, что ребятишкамъ дано разрѣшен³е покрыть эмалью все, что нашли нужнымъ собрать въ домъ необходимость или тщеслав³е владѣльцевъ. И вотъ, одинъ изъ ребятищекъ раскрашиваетъ въ "молочную синеву" вилку для поджариванья хлѣбныхъ ломтей; другой придаетъ эстетическую цѣнность голландской печкѣ, наводя на нее новый оттѣнокъ зелени въ "стилѣ модернъ", а самый маленьк³й карапузикъ накладываетъ "старое золото" на приспособлен³е для сниман³я сапогъ, а дѣвочки наводятъ новый румянецъ на волосы своихъ куколъ, а новую чернь - на ихъ круглыя щеки. Старшая изъ нихъ съ глубокомысленнымъ видомъ разрисовываетъ одинъ изъ подоконниковъ въ краску "легкаго смущен³я на персиковой щечкѣ дѣвичьяго лица".

   При такихъ услов³яхъ воображаемое семейство очень быстро должно войти въ число самыхъ ярыхъ враговъ эмалевыхъ красокъ, потому что онѣ сдѣлаются разрушительницей мира, прежде царившаго въ этой семьѣ. Эмалевыя краски отличаются противнымъ, холоднымъ стекляннымъ блескомъ. Ихъ повсемѣстное присутств³е начнетъ въ первую голову раздражать отца семейства, который не будетъ знать, куда дѣваться отъ этой "глазастой липкой гадости", и съ досады станетъ выражать своей многолѣтней вѣрной подругѣ жизни "удив³ен³е" по поводу того, что она не заставила дѣтей выкрасить этой "мерзостью" другъ друга и самое ее - мать. Послѣдняя въ свою очередь, напомнитъ ему, что она своевременно предостерегала его противъ излишняго увлечен³я этой рыночной новинкою, и что если бы не онъ, то ужъ, навѣрное, не были бы испорчены этой "пестрой мазнею" хоть потолки и стѣны въ домѣ. Но мужъ горячо возражаетъ, увѣряя, что если бы не жена, которой вначалѣ такъ понравилась эта "мазня", то онъ и не подумалъ бы пр³обрѣтать такой дряни; только въ угоду ей, женѣ, онъ пр³обрѣлъ это "безобраз³е" и вдобавокъ потратилъ столько времени и труда на украшен³е комнаты красками по ея собственному выбору. И такъ они спорятъ съ утра до ночи въ продолжен³е цѣлаго мѣсяца, и дѣло доходитъ у нихъ чуть не до полной вражды.

   Поѣвъ изъ покрытой яркою пунцовою эмалью мисочки, кончаетъ свою жизнь любимая кошка. Подымаются плачъ крикъ, стонъ и скрежетъ зубовъ Еще хуже, разумѣется, состоитъ дѣло, когда вся семья заболѣваетъ судорогами въ желудкѣ отъ употреблен³я эмальированной посуды, ложекъ, вилокъ и прочихъ столовыхъ предметовъ. Въ то же время всѣ начиная съ главы семьи и кончая кухаркою, жалуются на невыносимыя головныя боли. Кромѣ того прислуга, а также дворникъ, трубочистъ, мальчики изъ лавокъ и тому подобный людъ нарочно стараются тереться объ эмалевыя стѣны, чтобы запачкать свою одежду и требовать съ хозяевъ вознагражден³я за эту "порчу",которая, въ сущности, не такъ ужъ страшна: стоитъ только потереть приставш³я отъ липкой эмали пятна, и они исчезнутъ.

   Но хуже всѣхъ чувствуетъ себя мужъ старшей дочери семьи. Ему вообще не везетъ. Онъ человѣкъ очень старательный, скромный и безкорыстный. Единственное его желан³е состоитъ въ томъ, чтобы его полюбила новая семья, членомъ которой онъ сталъ. Но сестры и братья его молодой жены за одно то презираютъ его, что онъ могъ "втюриться" въ "ротозѣйку" Эмил³ю. Отецъ Эмил³и находитъ, что онъ слишкомъ ужъ "вялъ" и далеко въ жизни не пойдетъ, такъ что Эмил³я могла бы сдѣлать и лучш³й выборъ. Одна теща (въ противоположность другимъ тещамъ) стоитъ за зятя, говоря, что онъ человѣкъ "уважительный" и вполнѣ "надежный" въ семейномъ отношен³и; а остальное съ годами, быть-можетъ, и "приложится" ему. Къ тому же онъ вѣдь не потребовалъ большого приданаго, а былъ совершенно доволенъ тѣми грошами и тряпками, как³е были предложены ему съ перваго раза.

   Сгорая отъ страстнаго желан³я заслужить полное расположен³е тестя, молодой человѣкъ выбираетъ тотъ критическ³й моментъ, когда весь домъ взбудораженъ различными, отчасти уже вышеперечисленными непр³ятными послѣдств³ями эмалевой живописи, и съ с³яющимъ отъ предвкушен³я будущаго торжества (побѣды надъ сердцемъ тестя) лицомъ подноситъ отцу своей жены трубку, покрытую эмалью цвѣта полузрѣлыхъ томатовъ. Результатомъ этого "усерд³я не по разуму" является то, что взбѣшенный тесть вырываетъ изъ рукъ зятя злополучную трубку, разбиваетъ ее о стѣну и громовымъ голосомъ требуетъ отъ оторопѣвшаго молодого человѣка, чтобы тотъ убирался ко всѣмъ чертямъ.

   Во всѣхъ дѣлахъ слѣдуетъ придерживаться умѣренности. Немножко эмалевой живописи, пожалуй, не мѣшаетъ. Можно окрасить снаружи и внутри домъ, но оставить всю обстановку нетронутою, или, наоборотъ, выкрасить всю обстановку, не трогая дома; но дѣлать изъ своего жилища нѣчто въ родѣ выставки торговцевъ эмалевыми красками, гдѣ утомленный глазъ тщетно ищетъ хоть одного неэмальированнаго предмета,- это, дѣйствительно, "ужъ слишкомъ". Такое жилище, какъ увѣряютъ современные мастера эмалевыхъ дѣлъ, выглядитъ "въ высшей степени художественнымъ" и его можно мыть простою сырою тряпкою; но для человѣка средней руки оно все-таки окажется совершенно невыносимымъ. Человѣкъ средней руки не гоняется за "высшимъ" художествомъ, когда оно ужъ черезчуръ мозолитъ ему глаза.

   Такъ и съ электричествомъ, которымъ такъ переполнены утоп³и нашихъ дней. Если часть этихъ утоп³й и осуществится при нашихъ правнукахъ, то ихъ жизнь сдѣлается такою однообразною, безцвѣтною и мертвящею, что они рады будутъ скорѣе избавиться отъ нея.

   Въ самомъ дѣлѣ, представьте себѣ, что въ будущемъ электричество возьметъ на себя всѣ заботы о человѣкѣ: станетъ освѣщать его, грѣть, лѣчить, варить для него кушанье, даже въ случаяхъ нужды наказывать его. Электричество будетъ питать младенцевъ грудью, укачивать ихъ въ колыбелькахъ, отшлепывать за шалости, воспитывать, контролировать каждый нашъ шагъ въ жизни, сжигать трупы и убирать ихъ пепелъ и т. д. Бытъ-можетъ, съ помощью того же электричества будутъ выводиться и дѣти, подобно тому, какъ теперь этимъ путемъ выводятъ цыплятъ.

   Въ новомъ м³рѣ, благоустраиваемомъ нашими прогрессивными реформаторами, единственною самодовлѣющою силой признается электричество: на ряду съ нимъ люди будутъ лишь безвольными автоматами.

   Однако, заговоривъ объ этихъ утоп³яхъ, я вовсе не хотѣлъ распространяться объ электричествѣ; мнѣ хотѣлось только сказать объ "оригинальности" современныхъ сочинителей утоп³й. Въ сущности, въ нихъ нѣтъ ни капли истинной оригинальности. Человѣческая мысль вообще лишена оригинальности. Никто еще не придумалъ ничего дѣйствительно новаго; всѣ только перекраиваютъ на свой ладъ старое. Вообще, повторяю, воображен³е людей очень ограничено.

   Когда спросили одного стараго моряка, что бы онъ сталъ дѣлать, если бы вдругъ оказался милл³онеромъ, онъ отвѣтилъ:

   - Скупилъ бы весь ромъ и весь табакъ со всего свѣта.

   - Отлично. Ну а потомъ?

   - Что "потомъ"? - не понялъ морякъ.

   - Что же вы стали бы покупать потомъ, когда у васъ оказался бы въ рукахъ весь ромъ и весь табакъ со всего свѣта?

   - А-а... Гмъ?.. (длинная пауза, затѣмъ съ воодушевлен³емь) Потомъ я сталъ бы искать, нѣтъ ли еще гдѣ завалящаго рома и табаку.

   Ромъ и табакъ оказались для этого моряка единственными предметами, достойными покупки, поэтому онъ ничего другого и не могъ придумать.

   Навѣрно и наши утописты недалеко ушли отъ этого простого человѣка. Попробуйте спросить ихъ, чего еще останется человѣчеству желать, когда ихъ "рай" уже осуществится на землѣ, когда вся жизнь для людей будетъ оборудована электричествомъ, когда даже мыслить и говорить они будутъ посредствомъ электричества. Что же тогда останется господамъ утопистамъ отвѣтить, какъ не слѣдующее:

   - Тогда люди будутъ желать еще больше электричества.

   Эти господа знаютъ электричество. Они видятъ электрическ³й свѣтъ, слышали кое-что объ электрическихъ лодкахъ и омнибусахъ. Быть-можетъ, они даже имѣли удовольств³е лично испытать на себѣ "электрическ³й" толчокъ на трамвайной лин³и. Извѣстенъ имъ и электрическ³й телеграфъ.

   Поэтому, зная, что электричество примѣняется уже для четырехъ надобностей, имъ не трудно "вообразить" себѣ, что оно можетъ быть примѣнимо и для нѣсколько сотъ другихъ надобностей, а самые "велик³е" изъ нихъ могутъ представить себѣ примѣнен³е этой силы даже въ нѣсколькихъ тысячахъ случаяхъ; помыслить же о новой силѣ, совершенно отличной отъ всѣхъ до сихъ поръ извѣстныхъ силъ природы, они не въ состоян³и.

   Человѣческая мысль не можетъ быть уподоблена фейерверку который во время горѣн³я создаетъ новыя формы и новые виды. Нѣтъ, человѣческая мысль скорѣе походитъ на дерево, которое растетъ такъ медленно, что вы подолгу можете простаивать предъ нимъ и не замѣчать его роста. Это дерево много тысячъ лѣтъ назадъ было опущено въ землю крохотнымъ, слабенькимъ хиленькимъ росточкомъ. Люди берегли его, лелѣяли, жертвовали своей славой и самою жизнью ради его цѣлости и роста; самые выдающ³еся изъ людей съ трудомъ проскальзывали въ тотъ крѣпко огороженный садъ въ которомъ таилось чудесное дерево, и становились на смѣну прежнихъ, отошедшихъ на покой садовниковъ. Оставш³еся у ограды товарищи звали ихъ обратно, звали поиграть въ мужей съ лукомъ и копьемъ, срывать улыбки съ розовыхъ дѣвичьихъ губокъ и принимать участ³е въ пирахъ и пляскахъ, а не превращаться въ озабоченную няньку какого-то тамъ ни на что не годнаго хилаго отростка.

   Однако одни самоотверженные пѣстуны смѣнялись другими, и деревцо росло и крѣпло. Надъ нимъ проносились ураганы невѣжества, но не могли его сгубить; вокругъ него пылали жарк³е огни суевѣр³й, но пѣстуны бросались въ самую середину этихъ огней и тушили ихъ цѣною собственной жизни, и деревцо росло и росло.

   Потомъ чела своего великодушные люди питали зеленую листву драгоцѣннаго растен³я, слезами очей своихъ увлажняли вокругъ него почву, кровью сердца своего поливали его корешки.

   Шли годы и вѣка; деревцо росло и цвѣло и понемногу превратилось въ большое дерево, все выше и выше поднимавшее свою вершину, все шире и шире раскидывавшее свои сучья и вѣтви. И съ каждымъ годомъ оно давало новые отростки и всѣ больше и больше развертывалось на немъ подъ ласковымъ солнца свѣжихъ листочковъ, цвѣточковъ и сладкихъ плодовъ.

   За столѣт³ями шли тысячелѣт³я, и взлѣянное съ такимъ трудомъ дерево разрослось, въ цѣлый лѣсъ. Но всѣ деревья этого лѣса - лишь отростки того дерева, которое было посажено въ день рожден³я человѣчества. Всѣ ихъ стволы вышли изъ нѣдръ того стараго коряваго протоствола, который былъ мягкимъ, нѣжнымъ зеленымъ росточкомъ въ тѣ дни, когда сѣдовласое время было еще свѣтлокудрымъ дитятей, а питающ³е ихъ соки добываются корнями, обвивающимися вокругъ костей умершихъ.

   Да, человѣческая мысль такъ же мало можетъ произвести самобытнаго, какъ извѣстной породы дерево - дать новый, несвойственный ему плодъ.

   Ахъ, если бы наши критики усвоили, наконецъ, эту простую истину, перестали бы требовать невозможнаго и негодовать, видя, что это невозможное не выполняется!

   Когда выходить въ свѣтъ новая книга, первоклассные критики развертываютъ ея страницы съ надеждою на чудо, уравновѣшиваемое, однако, сознан³емъ, что никакихъ чудесъ не бываетъ и быть не можетъ. По мѣрѣ того, какъ такой критикъ пробѣгаетъ страницу за страницей, брови его все сильнѣе и сильнѣе морщатся отъ негодован³я, по губамъ змѣится усмѣшка того глубокаго презрѣн³я, которое онъ питаетъ ко всѣмъ еще не умершимъ писателямъ. Но, побуждаемый трогательнымь, хотя и совершенно ложнымъ убѣжден³емъ, что все общество, притаивъ дыхан³е, ожидаетъ его сужден³я по поводу данной книги, безъ чего оно не въ состоян³и составить собственнаго мнѣн³я о ней, велик³й критикъ мужественно старается выполнить свой долгъ до конца. Но, одолѣвъ кое-какъ треть книги, онъ больше не выдерживаетъ: съ крикомъ гнѣвнаго отчаян³я бросаетъ книгу въ уголъ, вскакиваетъ съ своего мѣста, нервно ерошитъ волосы, мечется взадъ и впередъ по комнатѣ и отрывисто бормочетъ себѣ подъ носъ:

   "Нѣтъ, и въ этой вещи, на которую возлагалось столько надеждъ, нѣтъ ни на грошъ оригинальноети! Вся она цѣликомъ заимствована изъ Ветхаго завѣта. Это не что иное, какъ пересказъ истор³и Адама и Евы. Герой - самый обыкновенный человѣкъ съ двумя руками, ногами и одною такъ называемою головою... Конечно, это моисеевск³й Адамъ, только подъ другимъ назван³емъ. A героиня - самая обыкновеннѣйшая женщина, описана красавицею съ длинными бѣлокурыми волосами. Авторъ назвалъ ее Анджелиною; онъ могъ называть ее какимъ угодно именемъ, но ничѣмъ не скроетъ того грустнаго, возмутительнаго факта, что она, сознательно или безсознательно, скопирована имъ съ Евы. Вообще все это произведен³е - чистѣйш³й плаг³атъ, полное воспроизведен³е первой книги Моисея... Ахъ, силы небесныя, неужели совсѣмъ нѣтъ самобытныхъ писателей?!"

   Однажды весною я гулялъ по сельскому простору. Весна стояла чудная, ясная, солнечная, теплая, благоуханная и жизнерадостная; такая весна, какая была обычной во дни моей юности, а не та фальсификац³я весны, которая дается намъ въ настоящее лживое время, фальсификац³я, отличающаяся пестрою смѣною восточнаго вѣтра, снѣга, дождя, изморози, грозовыхъ бурь, града, слякоти, грязи и гололедицы.

   Да, такая весна была бы хороша даже и въ тѣ благословенныя времена. И когда я шелъ по пробуждающимся полямъ, наблюдая разсвѣтъ грядущей зелени, подстерегая все усиливающ³йся подъ поцѣлуями солнца стыдливый румянецъ распускающихся цвѣтовъ боярышника, глядя на старыя матерыя деревья, съ такою гордостью поднимавш³я кверху на сильныхъ рукахъ-вѣтвяхъ мир³ады глянцовитыхъ почекъ, чтобы теплый западный вѣтерокъ, налетавш³й со звонкимъ смѣхомъ, могъ ихъ приласкать, любуясь яркою желтизною пробивавшихся сквозь густой слой прошлогодней лѣсной листвы скороспѣлокъ, замирая въ умилен³и при видѣ залитыхъ солнцемъ и покрытыхъ зеленымъ пушкомъ холмовъ, слушая голосистый птич³й хоръ и жужжан³е цѣлаго м³ра только что призванныхъ къ жизни легкокрылыхъ пестрыхъ насѣкомыхъ, съ упоен³емъ вдыхая крѣпительный и живительный запахъ свѣже вспаханной земли и восторженно внимая плѣнительнымъ напѣвамъ всей ликующей природы,- во мнѣ поднялся духъ.

   Пробудилась весна и во мнѣ, вливая въ мои жилы новыя силы, ободряя новыми сладкими надеждами. И это было неудивительно, потому что вѣдь и я составляю часть природы. Въ моемъ сердцѣ также распускались нѣжные листочки и пробивались новые зеленые побѣги. Изъ самыхъ нѣдръ его стремились къ свѣту пышные цвѣты любви и признательности. Въ моемъ точно посвѣжѣвшемъ мозгу зарождались новыя благородныя мысли и возставали новые свѣтлые образы.

   Сама мать-природа шла рядомъ со мною, объясняя мнѣ самоё себя, окружающ³й меня м³ръ и скрытые въ немъ пути Бож³и.

   Мнѣ было жаль, что осадивш³я меня прекрасныя мысли и небесныя видѣн³я могутъ пропасть для моихъ ближнихъ, поэтому я пр³ютился въ первомъ попавшемся сельскомъ коттеджѣ и принялся записывать все то, что наполняло мое сердце и мой умъ. Писалъ я просто, безъ вычуръ и натяжекъ, писалъ, что и какъ я видѣлъ предъ собою:

   "Говорятъ, что я не въ состоян³и написать ничего особеннаго, "первокласснаго", - разсуждалъ я про себя.- Постараюсь опровергнуть это мнѣн³е. Напишу именно первоклассную вещь. До сихъ поръ я трудился лишь для обыденнаго, дюжиннаго читателя. Теперь же буду трудиться для обогащен³я классической литературы моей дорогой родины".

   И я написалъ большой очеркъ, посвященный исключительно одной природѣ, о тѣхъ чувствахъ и мысляхъ, которыя она пробуждаетъ въ человѣческой душѣ. Смѣло могу сказать,- зачѣмъ же скрывать правду, хотя-бы она и была въ нашу собственную пользу?- что этотъ очеркъ былъ полонъ возвышенныхъ представлен³й, яркихъ мыслей и свѣжаго остроум³я. Въ немъ былъ только одинъ недостатокъ: онъ былъ слишкомъ хорошъ; въ немъ не было ни одной плоскости или пошлости для обыкновеннаго читателя, который поэтому могъ найти его "скучнымъ".

   Очень досадно, что я не могу ничего дословно припомнить изъ этого очерка; если бы могъ, я просто-напросто помѣстилъ бы здѣсь его лучш³я мѣста, чтобы вы сами могли судить объ его красотахъ, а не вѣрить мнѣ на слово, что они дѣйствительно были. Но я не сохранилъ этого очерка, и у меня въ памяти осталось только одно воспоминан³е о немъ.

   Я очень гордился своимъ новымъ очеркомъ и, вернувшись въ городъ, первымъ дѣломъ понесъ свое произведен³е къ одному изъ моихъ пр³ятелей, извѣстному литературному критику. Разумѣется, плохую, даже второстепенную вещь я никогда не рѣшился бы представить этому критику, зная, что это могло бы доставить ему только лишнее огорчен³е.

   Съ его соглас³я я самъ прочелъ ему свой очеркъ, а когда кончилъ, предложилъ обычный въ такихъ случаяхъ вопросъ:

   - Ну, какъ тебѣ это кажется?

   - Великолѣпно! - отозвался онъ.- Я и не подозрѣвалъ, что ты до такой степени свѣдущъ въ древней литературѣ. Нѣтъ почти ни одного классическаго произведен³я, изъ котораго ты не позаимствовалъ бы кое-чего. Не могу только припомнить, откуда ты взялъ заключительную идею... Впрочемъ, быть-можетъ, она твоя собственная?

   Дальше онъ сказалъ, что если его догадка вѣрна, т.-е. если тѣ размышлен³я, которыми я заключилъ свой очеркъ, принадлежатъ самому мнѣ, то лучше ихъ уничтожить, потому что увѣнчиван³е такой прекрасной, единственной въ своемъ родѣ компиляц³и со страницъ древнихъ авторовъ только бы испортило ея цѣнность.

   Затѣмъ онъ началъ перечислять имена тѣхъ давнымъ-давно отошедшихъ въ вѣчность писателей, поэтовъ и мыслителей, трудами которыхъ, по его мнѣн³ю, я воспользовался.

   - Ты ошибаешься! - горячо возразилъ я, когда настолько пришелъ въ себя отъ поразившаго меня изумлен³я, что оказался въ состоян³и управлять своимъ языкомъ.- Это вовсе не компиляц³я, а чистѣйш³й оригиналъ.

   Я записывалъ только то, что приходило мнѣ на умъ само собою, безъ всякихъ вспомогательныхъ средствъ. Изъ всѣхъ перечисленныхъ тобою лицъ я читалъ только Шекспира; остальныхъ же знаю только по именамъ.

   Разумѣется, мой пр³ятель нашелъ въ моемъ очеркѣ сильное вл³ян³е и Шекспира. Я положительно готовъ возненавидѣть этого Шекспира. Его всегда ставятъ въ примѣръ намъ, молодымъ писателямъ, а я терпѣть не могу никакихъ моделей. У насъ въ школѣ была модель - нѣкто Генри Семмерсъ, и его постоянно ставили намъ въ образецъ. Бывало, только и слышишь:

   - Посмотрите на Генри Семмерса! Онъ никогда не ставитъ предлога передъ глаголомъ и не пишетъ въ словахъ неподходящихъ буквъ; вообще пишетъ именно такъ, какъ должно писать,- или же:

   - Отчего вы не берете примѣра съ Генри Семмерса? Онъ никогда не обливаетъ чернилами своей тетради и самого себя.

   Намъ, въ концѣ-концовъ, такъ надоѣлъ этотъ "образецъ" всѣхъ добродѣтелей, что мы всей гурьбою въ одинъ прекрасный вечеръ подкараулили его за угломъ и такъ раздѣлали, что онъ на двѣ недѣли слегъ въ постель.

   Теперь же мы только и слышимъ:

   - Посмотрите на Шекспира. Отчего вы не подражаете Шекспиру? Шекспиръ никогда не позволялъ себѣ подобныхъ шутокъ и остротъ! Почему вы не можете шутить и острословить такъ, какъ Шекспиръ?

   Если вы драматургъ, то вамъ еще больше будутъ тыкать въ носъ Шекспиромъ и негодующе шипѣть:

   - Отчего вы не берете себѣ въ образецъ Шекспира? Онъ никогда не выбиралъ въ герои своихъ безсмертныхъ творен³й такихъ людей, какихъ изображаете вы.

   Но попробуйте хоть разъ разрѣшить себѣ небольшое позаимствован³е изъ Шекспира или "близкое подражан³е" ему, тогда всѣ сейчасъ же закричатъ, что надо быть сумасшедшимъ, чтобы осмѣлиться на такое кощунство. Заимствовать хоть слово у божественнаго Шекспира! Дерзнуть подражать ему, этому титану драматург³и!

   Хорошо, что Шекспиръ уже не живъ, иначе тоже, пожалуй, гдѣ-нибудь въ пустынномъ мѣстѣ его подкараулила бы компан³я выведенныхъ изъ терпѣн³я современныхъ драматурговъ и дала бы ему основательную трепку.

   Но вернемся къ моему пр³ятелю-критику.

   - Какъ могу я повѣрить тебѣ, когда все твое произведен³е, кромѣ заключительныхъ строкъ, состоитъ изъ мыслей и положен³й, встрѣчающихся у поименованныхъ мною авторовъ? - говорилъ этотъ пр³ятель.- Я даже могу показать тебѣ въ ихъ сочинен³яхъ тѣ мѣста, которыя почти слово въ слово повторены тобою. Желаешь, я сейчасъ принесу эти книги, и ты самъ убѣдишься...

   Но я отклонилъ это любезное предложен³е, сказавъ, что вѣрю ему и такъ.

   - Удивительное дѣло! - продолжалъ я, глубоко возмущенный;- выходитъ, что всѣ эти Платоны, Сократы, Аристотели, Софоклы, Аристофаны и проч³е прославленные люди, воспользовавшись моимъ отсутств³емъ въ ихъ время на свѣтѣ, только для того и написали свои произведен³я, чтобы испортить мнѣ все удовольств³е. Ну, и Богъ съ ними! Больше я не желаю слышать о нихъ.

   Я взялъ свою рукопись, бросилъ ее въ топивш³йся каминъ моего пр³ятеля и, разсерженный, ушелъ отъ него съ тѣмъ, чтобы никогда не заглядывать къ нему.

   Съ тѣхъ поръ я пересталъ стараться объ "оригинальности". Впослѣдств³и тотъ пр³ятель самъ пришелъ ко мнѣ съ похвальнымъ отзывомъ о моихъ новыхъ "трудахъ", и мы помирились.

   Когда-то я имѣлъ сонное видѣн³е... (Люди всегда свои сны видятъ во снѣ; насколько мнѣ извѣстно, наяву никто не видитъ сновъ. Но вышеприведенная фраза звучитъ такъ поэтически и по-библейски, что я нашелъ возможнымъ воспользоваться ею). Итакъ, меня было сонное видѣн³е. Мнѣ снилось, будто я нахожусь въ какой-то совсѣмъ особенной странѣ, управляемой одними критиками.

   Населен³е этой страны было очень высокаго мнѣн³я о критикахъ,- такого же высокаго, какого обыкновенно придерживаются о себѣ сами господа критики,- почему и пожелало быть управляемо исключительно ими. Но мнѣ тамъ очень не понравилось.

   Я пробылъ въ этой "критической" странѣ нѣсколько лѣтъ, (во снѣ вѣдь иногда въ нѣсколько минутъ переживаешь чуть не цѣлый вѣкъ) и успѣлъ хорошо къ ней приглядѣться, такъ что меня нельзя обвинять въ томъ, что я составилъ о ней свое сужден³е, такъ сказать, съ плеча.

   Въ началѣ тамъ были писатели, которые сочиняли книги. Но критики не находили ничего самобытнаго въ этихъ книгахъ и выражали сожалѣн³е, зачѣмъ люди, которые съ большей пользой могли бы воздѣлывать картофель, тратятъ свои силы и время, а также и время критиковъ - что было всего хуже - на то, чтобы съ такимъ трудомъ нацѣплять одну на другую цѣлую уйму пошлостей, извѣстныхъ каждому школьнику, описывать разные заговоры и семейныя или политическ³я интриги, которыя уже сотни разъ подносились подъ разными соусами почтеннѣйшей публикѣ и давно уже набили ей оскомину?

   И почтеннѣйшая публика читала только то, что писалось критиками, и не брала раскритикованныхъ книгъ. Писатели волей-неволей перестали марать бумагу и занялись воздѣлыван³емъ картофеля, но и картофель у нихъ выходилъ такимъ плохимъ, что никто не хотѣлъ покупать его, и всѣ совѣтовали имъ лучше опять взяться за перо, чѣмъ зря портить огороды. Но, убоясь критиковъ, злополучные неудачники этимъ совѣтомъ не воспользовались и принялись за какое-то новое дѣло.

   Были въ началѣ въ этой странѣ и живописцы, писавш³е картины. Пришли критики, стали разсматривать эти картины сквозь свои бинокли и изрекли:

   - Ни одного оригинальнаго штриха и вообще ничего своего, ничего новаго: тѣ же старыя краски, тѣ же старыя перспективы и формы, тѣ же старые виды, пейзажи, моря, облака и люди. И охота этимъ бѣднякамъ тратить столько времени, силъ и труда надъ воспроизведен³емъ такого старья, когда они съ гораздо большею пользою могли бы красить дома, крыши и заборы!

   Какъ видите, ничто такъ сильно не тревожитъ критиковъ, какъ мысль о томъ, что художникъ "зря" тратитъ свои силы и время,- главное - время.

   - Господи! - восклицаетъ про себя критикъ, читая написанную кѣмъ-нибудь книгу или картину,- подумать только, что за все то время, которое потрачено этимъ человѣкомъ совершенно зря на такую белиберду, онъ могъ бы перечистить, по крайней мѣрѣ, пятнадцать тысячъ паръ сапогъ или перетаскать на стройку пятнадцать тысячъ кирпичей. Вотъ какъ непроизводительно тратится людьми драгоцѣнное время!

   Одного только критику никогда не приходитъ въ голову, а именно, что раскритиковываемый имъ писатель или художникъ скорѣе сталъ бы плевать въ потолокъ, чѣмъ чистить сапоги или таскать кирпичи.

   Помню, какъ я, будучи еще мальчикомъ, сижу, бывало, о смирнехонько за книгою подъ заманчивымъ заглав³емъ "Логовище морского разбойника", и вдругъ кто-то изъ старшихъ, заглянувъ черезъ мое плечо въ книгу, говоритъ:

   - Ну, зачѣмъ ты зря тратишь время надъ такой ерундой. Шелъ бы лучше дѣлать что-нибудь полезное.

   И отниметъ у меня книгу.

   Я иду дѣлать что-нибудь "полезное" и часа черезъ два-три возвращаюсь въ такомъ видѣ, точно сбѣжалъ съ поля сражен³я. За этотъ промежутокъ времени я облазилъ всѣ сосѣдн³е заборы и крыши, пока, наконецъ, самъ не зная какъ, не очутился на стеклянной крышѣ оранжереи мистера Бетса; проломилъ тамъ одно изъ стеколъ и свалился внизъ прямо на группу огромныхъ колючихъ кактусовъ, въ которыхъ весь исцарапался въ кровь и разодралъ всю одежду; кромѣ того, получилъ хорошую порц³ю шлепанцевъ отъ самого мистера Бретса за причиненный ему убытокъ и безпорядокъ. Не лучше ли было бы оставить меня съ моимъ "пиратомъ"?

   Выслушавъ уб³йственное сужден³е критиковъ о своихъ картинахъ, всѣ живописцы страны моего соннаго видѣн³я забросили краски, кисти и палитру, пр³обрѣли тачки и стали возить въ нихъ кирпичи на стройки.

   Какъ видите, страна, въ которую я перенесся во снѣ, рѣзко отличалась отъ нашего реальнаго м³ра, гдѣ все такъ обыденно и пошло и гдѣ люди очень мало обращаютъ вниман³я на болтовню господъ критиковъ; въ той же странѣ критиковъ брали всерьезъ и съ добросовѣстной точностью руководствовались ихъ мнѣн³ями и указан³ями.

   Съ появившимися было въ той странѣ поэтами и скульпторами расправа со стороны критиковъ была еще короче. Имъ прямо высказали то мудрое мнѣн³е, что разъ существуетъ Геморъ, то никто никакихъ другихъ риѳмоплетен³й читать не будетъ, и если имѣется налицо Венера Медицейская, то не зачѣмъ тратить столько времени надъ "выдѣлкою" другихъ фигуръ: все равно никто не будетъ восхищаться ими.

   Не помню, чѣмъ критики посовѣтовали заняться поэтамъ и скульпторамъ; но, если я не ошибаюсь, эти люди оказались совершенно-неспособными даже чистить сапоги и таскать кирпичъ.

   Немножко дольше продержались въ этой странѣ музыканты, но и отъ нихъ публика въ концѣ-концовъ отвернулась, слыша все одни и тѣ же язвительныя замѣчан³я критиковъ насчетъ того, что разъ эти скрипачи, п³анисты и флейтисты не въ состоян³и придумать ни одной новой ноты и умѣютъ воспроизводить только новыя сочетан³я старыхъ, то имъ лучше мести улицы, чѣмъ зря тратить драгоцѣнное время на никому не нужныя потуги ихъ бездарности.

   Одинъ изъ тамошнихъ людей былъ настолько безуменъ, что написалъ театральную пьесу, результатомъ чего явилась его преждевременная смерть, судя по тому, что когда я освѣдомился о постигшей его судьбѣ, меня повели на кладбище и молча указали на могилу съ его именемъ.

   Потомъ когда не осталось больше смѣльчаковъ которыхъ можно было бы критиковать за ихъ артистическ³е порывы, публика пожалѣла своихъ критиковъ, лишенныхъ возможности продолжать ихъ полезную дѣятельность, и мног³е изъ нея стали говорить:

   - Не попросить ли намъ нашихъ мудрыхъ критиковъ покритиковать теперь насъ самихъ? Навѣрное, это принесетъ намъ большую пользу. Вѣдь заставили же они всѣхъ тѣхъ прежнихъ вѣтрогоновъ взяться за дѣло, a не тратить зря дорогое время. Пусть поучатъ теперь они и насъ уму-разуму.

   Когда критики узнали о желан³и публики самой воспользоваться уроками ихъ мудрости, то, разумѣется, съ большою охотою принялись за дѣло переустройства не только всего общества, но и самого м³ра. И нужно отдать справедливость господамъ критикамъ: народъ они не лѣнивый; готовы критиковать восемнадцать часовъ въ сутки, лишь бы было что. Впрочемъ, они не прочь и придумать поводъ къ критикѣ. Я увѣренъ, что они и въ загробномъ м³рѣ раскритикуютъ все въ пухъ и прахъ, и старику Плутону не мало будетъ возни съ ними.

   Получивъ полную свободу въ странѣ моего соннаго видѣн³я, критики развернули свой талантъ уже, какъ говорится вовсю. Когда кто-нибудь выстроитъ себѣ домъ, или y кого-нибудь курица снесетъ яйцо, сейчасъ же бѣжали къ критику и спрашивали его мнѣн³я насчетъ дома и яйца. Обозрѣвъ съ важнымъ видомъ данный предметъ, критикъ пренебрежительно цѣдилъ сквозь зубы, что y современныхъ строителей нѣтъ ни малѣйшей оригинальности, и что всѣ ихъ произведен³я являются лишь повторен³ями старыхъ образцовъ: фундаменты дѣлаютъ попрежнему внизу, a крыши - наверху; двери и окна также не отличаются новизною ни по мѣсту своего нахожден³я ни по цѣли своего устройства,- словомъ, ни на грошъ оригинальности. Яйца онъ, критикъ, разумѣется тоже не могъ похвалить, и высказывалъ изумлен³е по поводу того, что куры въ течен³е тысячелѣт³й своего существован³я на землѣ все еще не могли додуматься придавать своимъ яйцамъ новыя формы и окраски и, вмѣстѣ съ тѣмъ, хотя нѣсколько, поразнообразить содержимое яицъ.

   Вообще критики дѣйствительно не теряли своего времени даромъ.

   Они не оставляли безъ разбора ни одного явлен³я. Такъ, напримѣръ, когда какая-нибудь молодая парочка собиралась пожениться и спрашивала совѣта критиковъ, тѣ такъ раскритиковывали жениха невѣстѣ, а невѣсту жениху, что свадьба разстраивалась, и несчастные умирали отъ горечи разочарован³я.

   Невѣстѣ критикъ говорилъ:

   - Дорогая миссъ, вы только совершенно напрасно потеряете драгоцѣнное время, если выйдете замужъ за такого человѣка, какъ вашъ женихъ. Въ немъ совсѣмъ нѣтъ самобытности. Онъ такъ же глупъ, пошлъ и невѣжествененъ, какъ любой изъ его предковъ, и ничѣмъ не отличается такимъ, что отвѣчало бы потребностямъ и запросамъ новой эстетики.

   Жениху же изрекалъ:

   - Нѣтъ, дорогой мой, не совѣтую вамъ брать въ жены эту дѣвицу. Не могу понять, что вы въ ней нашли особеннаго? Вѣдь у нея ничего нѣтъ, кромѣ того, что было свойственно прежнимъ образцамъ: миловиднаго личика, тоненькой и стройной фигурки, ангельскаго характера, простого ума, подкупающей ласковости въ обращен³и. Но все это такъ старо... Подумайте только, вѣдь съ сотворен³я м³ра такихъ образцовъ было навѣрное ужъ не мало! Такъ неужели вы хотите потратить золотое время только на то, чтобы жениться на такой дюжинной личности?

   Само собою понятно, что это говорилось каждому изъ заинтересованныхъ лицъ отдѣльно, послѣ общаго осмотра.

   Критики осуждали птичекъ за избитость ихъ манеры пѣн³я и цвѣты - за избитость ихъ колеровъ и ароматовъ. Ругали погоду за недостатокъ самобытности (въ этомъ отношен³и они были правы, такъ какъ мы имѣли понят³я объ англ³йской веснѣ) и самое солнце - за трив³альность манеры восхода и захода.

   Когда молодая мать съ с³яющимъ отъ счастья и гордости лицомъ приносила своего новорожденнаго на показъ критику и съ наивною улыбкою говорила ему:

   - Посмотрите, какая прелесть, не правда ли? Я увѣрена, что вамъ никогда еще не приходилось видѣть такого милаго крошку! Посмотрите, как³я у него ручки и ножки! и какой онъ весь кругленьк³й, крѣпеньк³й и розовеньк³й!.. Вотъ и кормилица говоритъ, что никогда не видывала такого необыкновеннаго ребенка. Критикъ презрительно кривилъ губы и отвѣчалъ:

   - Ровно ничего не вижу въ немъ. необыкновеннаго. Самый шаблонный ребенокъ: съ толстой головой, краснымъ лицомъ, огромнымъ ртомъ и тупымъ носомъ. Такихъ ребятъ вы можете встрѣтить въ каждомъ домѣ, и всѣ они являются плаг³атами другъ друга. Вы только понапрасну потратили драгоцѣнное время, сударыня, чтобы произвести такого обыденнаго индивидуума. Если вы не можете дать м³ру ничего дѣйствительно оригинальнаго, то вамъ лучше бы заняться какимъ-нибудь другимъ болѣе полезнымъ дѣломъ.

   Однако, послѣ нѣсколькихъ случаевъ подобнаго раскритикован³я новорожденныхъ бэби наступила катастрофа. Оскорбленное, въ своихъ лучшихъ чувствахъ населен³е сонной страны возмутилось.

   - Ну, довольно намъ васъ и вашей оригинальности! - раздались по адресу критиковъ негодующ³е голоса.- Мы теперь поняли, что и сами вы вовсе не оригинальны и всѣ ваши сужден³я не заключаютъ въ себѣ ни на грошъ самостоятельности. Вы только и умѣете повторять прежнихъ критиковъ, начиная со временъ Соломона, который былъ первымъ