bsp;

И если вдруг плеснется сом,

Ты мнишь: "Ударила русалка

Своим чешуйчатым хвостом".

<1894>

277

Темнеет; закат в позолоте;

Туман над равниною встал.

Давно уж на топком болоте

Последний кулик замолчал.

Давно уже месяц двурогий

С лазурного поля небес

Взирает на берег отлогий,

На тихое поле и лес.

И, ночи почуяв приметы,

Выходит к селению волк...

Последние песни допеты,

И голос последний умолк.

И ночь, притаившись пугливо,

Внимает, смущенья полна,

Как в поле растет горделиво

До самых небес тишина...

<1895>

278. КОШМАР

...Я долго не спал и забылся потом.

Вот вижу - луна выплывает,

И кто-то стоит у меня под окном,

Рукою к себе вызывает.

Он молод годами и бледен лицом,

Белее ночного тумана.

На белой рубашке чернеет пятном

Под сердцем смертельная рана.

И в страхе я позднего гостя узнал,

Я понял безмолвные знаки.

Рукою на темный овраг указал

И тихо он скрылся во мраке.

Я молча оружие снял со стены,

К оврагу прошел осторожно

И стал, замирая. Среди тишины

Лишь сердце стучало тревожно

Да ветер порою уныло шептал

О чем-то долине туманной.

Но враг не замедлил: пришел он и стал,

Печальный, бескровный и странный.

Он каждую полночь приходит ко мне,

К оврагу меня вызывает,

И бьется оружьем со мной в тишине,

И каждую ночь умирает.

И с вечера я беспокойно дрожу,

И, пробуя лезвие шпаги,

"Сегодня, - шепчу я, - тебя уложу

Навеки в тенистом овраге!"

Вот молча в овраге сошлись мы с врагом,

Сошлися - и сталь зазвенела.

Без крика упал он на землю лицом,

И кровь на песке зачернела.

Упал он на землю с предсмертной тоской,

Кровь черной росою сочится.

И сердце его я нащупал рукой,

Послушал - оно не стучится.

Я труп холодевший засыпал песком,

Оружие вытер травою

И, робко ступая во мраке ночном,

Пустился дорогой степною.

Таинственный шорох наполнил поля,

И ветер долиною крался.

Росистой травой, как змея, шевеля,

Он жадно ко мне приближался.

И я повернулся к оврагу. Туман

Над трупом зарытым клубился.

На скате тревожно шептался бурьян,

И желтый песок шевелился,

Как будто в овраге пустынном сто змей,

Шурша, заклинанья шептали

И в трупе, почившем в постели своей,

Змеиную жизнь пробуждали.

Я в ужасе диком пустился бегом,

К постели припал, помертвелый.

И вижу - мой сторож стоит под окном,

Стучится рукою несмелой.

Стучится безмолвно в окошко ко мне

И в очи взирает с тоскою...

Я с криком проснулся, ища на стене

Оружье дрожащей рукою...

<1895>

279. ТРИУМФАТОР

Рукоплещет толпа восхищенная,

Рукоплещет вся площадь кругом,

И гетера, вином опьяненная,

И сенатор с обрюзгшим лицом.

Плавно медные шлемы колышутся,

Кони пляшут, храпят и дрожат,

И далёко по улице слышится

Тяжкий шаг загорелых солдат.

Гул растет... Показалися пленные...

Вот и царь молодой в кандалах.

Улыбаются губы надменные,

И спокойствие в ясных очах...

Пред дружиной, в боях поседелою,

Он идет в кандалах, но царем,

Гордым шагом, с улыбкою смелою,

Словно лавры и пурпур на нем.

И, привстав в колеснице сверкающей,

Побледнев под лавровым венком,

Триумфатор сквозь рев оглушающий

Беспокойно следит за царем.

И горит он ревнивою думою,

Что не он триумфатор, не он,

А тот царь, что с дружиной угрюмою

К месту казни идет, как на трон!..

<1896>

280. НОЧЬЮ

Господь! Укрой меня десницею святою!

Стопы нетвердые на путь благой направь!

Дай силы, крепость дай гореть лишь пред тобою

И от лукавого избавь!

Всю ночь, без сна, стою я на молитве,

Звеня веригами во мраке стен немых.

Мне тяжко, господи, мне трудно в этой битве

С воспоминаньем лет былых!

И тщетно я всю ночь, одетый власяницей,

В слезах взываю пред тобой:

От козней дьявола твоей святой десницей

Укрой!..

Какая ночь! Мне душно, душно в келье!

Я распахнул окно, прохлада притекла...

И вспомнилась мне ночь, когда в живом веселье

Душа все радости пила.

Со мною ты была. Пастушеской свирели

Унылый звук мне ветер приносил...

Какою ласкою глаза твои горели,

Как счастлив я был там! Как я тебя любил!..

Но, боже! Прошлое забыть я должен ныне;

С прошедшим порвано последнее звено!

Я сам пришел сюда к таинственной пустыне,

Где слово господа лишь бодрствует одно!

Исчезни, сатана, перед лицом господним,

Как исчезает дым от светлого огня,

Скитайся там, внизу, по мрачным преисподним,

А здесь виденьями не искушай меня!..

Пора уснуть. Но сна боюсь я, боже!

Лишь только сон глаза закроет мне,

Безумная мечта придет ко мне на ложе

И речи дикие зашепчет в тишине...

Но я устал! Покровы власяницы

От плеч до пояса изрезали мне грудь.

Колеблется нога... Смыкаются ресницы...

Пора уснуть!

О, счастье! Мы одни над тихою рекою!

Над нами небеса, пред нами лунный мост.

Ни звука. Небеса беседуют с землею.

И только тишина. Да ты. Да очи звезд.

Сядь ближе! Вот сюда! Дай руки, эти руки!

Они мои, не правда ли, мои?

Я их купил за дни невыносимой муки,

За слезы, за позор любви.

Я их купил за жизнь! Я их добуду кровью!

Железом и огнем, за мой загробный рай!

Соблазн! О, господи! Укрой святой любовью!

Прощай, далекая!.. Прощай!..

<1900>

281

Ты как тень замерла на пороге,

Я иду - не могу не идти.

Видно, боги, всесильные боги,

Не хотят нас сегодня спасти!

Ты меня целый день избегала,

Я не шел, хоть горел как в огне...

О, какою ты бледною стала!

Эти слезы, зачем же оне?

Ты страдаешь? Мы оба преступны?

О, не мучь! О, ответь мне! Спаси!

Коль тебе эти чары доступны,

И любовь, как свечу, загаси!

Иль не надо! Не надо, не надо

Ни мучительных слез, ни борьбы!

Пусть любви всепобедной отрада

Нам не даст убежать от судьбы!

Пусть грозы отшумевшей зарница

Озаряет сквозь кружево штор

Виноватые, бледные лица

И, как звезды, мерцающий взор!..

<1900>

282

Тихо я садом иду; дремлют над речкой ракиты,

Дремлют и чуткой листвой воду прозрачную пьют.

Поймы за тихой рекой сизым туманом повиты,

Тучки над дальней горой месяца ясного ждут.

Скоро и ты, милый друг, скрипнешь пугливо калиткой,

Словно мгновенье одно, ночь пролетит до утра.

Будь благосклонна ко мне, стана не кутай накидкой,

Мудро на клятвы скупясь, будь на лобзанья щедра!..

<1901>

283

Роща дремлет серебряным гротом,

Небо синей пустыней лежит.

Ходит месяц над мерзлым болотом,

Как кудесник седой ворожит.

И на проруби иссиня-черной

Чертит медленно огненный знак...

Ые колышется иней узорный,

На деревне не слышно собак.

И на скате пустынном оврага,

Где горит фосфорически снег,

Под заклятье сурового мага

Чей-то робкий послышался бег.

Вот сверкнули зеленые очи,

Слышен шелковый шелест волны...

Это зимней, задумчивой ночи

Непонятные жуткие сны...

<1901>

284

Недвижно облака повисли над землей;

Их ткань разорвана, как войск разбитых знамя.

Печальны их стада; у них в груди пустой

Иссяк и божий гром, и жарких молний пламя.

И месяц на реке горит, как медный шлем,

Качаясь на волнах туманного залива.

Безмолвны берега. Окрестный воздух нем,

И только ветерок порой вздохнет пугливо

И вновь заснет в кустах... Не отрывая глаз,

Стою задумчиво. Печальный мрак ложится

На душу грешную. Куда идти сейчас?

Чем сердце утолить? Каким богам молиться?

По ком пролить слезу, чего спросить у них?

Минутных радостей иль смерти ядов злых?..

<1901>

285. МОНАХ

Он в лес ушел, построил келью

И жил в молитве и трудах;

Земным утехам и веселью

Навеки дверь замкнул монах.

И долго жил он дикой птицей,

Суров, безгласен и уныл,

Одел он плечи власяницей,

Вериги день и ночь носил.

И по ночам, стеная глухо,

В молитве долго он стоял,

Он плоть свою во имя Духа

Железом тяжким истязал.

Однажды Матери всепетой

Лампаду на ночь он зажег,

Стоял веригами одетый,

Хотел молиться - и не мог.

Под власяницею суровой

Дышала жаркой страстью грудь,

И он не смел святое слово

Устами грешными шепнуть.

Из кельи видно - месяц бродит,

Вот тихо скрипнула ступень,

К монаху женщина приходит,

Идет, колеблется, как тень.

Дрожит, сверкая, грудь нагая,

Дрожат лукавые уста,

Горит пленительнее рая

Ее нагая красота.

Зовет и манит к наслажденью,

Служить готовая ему...

Ужель отдаться искушенью,

Ужель идти за ней во тьму?

Монах дрожит, бросает взгляды

На черный шелк ее волос -

И вот к огню святой лампады

Ладонь суровую поднес...

Потуплен долу взор нескромный,

Дымясь, вздувается ладонь,

И тяжко капли крови темной,

Шипя, упали на огонь...

<1901>

286

Только вечер затеплится синий,

Только звезды зажгут небеса

И черемух серебряный иней

Уберет жемчугами роса,

Отвори осторожно калитку

И войди в тихий садик, как тень,

Да надень потемнее накидку,

И чадру на головку надень.

Там, где гуще сплетаются ветки,

Я незримо, неслышно пройду

И на самом пороге беседки

С милых губок чадру отведу...

<1909>

ПРИМЕЧАНИЯ

Настоящий сборник преследует цель дополнить представление о массовой поэзии 1880-1890-х годов, которой посвящены другие тома Большой серии "Библиотеки поэта". За пределами сборника оставлены поэты того же периода, уже изданные к настоящему времени отдельными сборниками в Большой серии "Библиотеки поэта" (П. Ф. Якубович, А. Н. Апухтин, С. Я. Надсон, К. К. Случевский, К. М. Фофанов, А. М. Жемчужников); не включены в сборник произведения поэтов, вошедших в специальные тома Большой серии: "Революционная поэзия (1890-1917)" (1954), "Поэты-демократы 1870-1880-х годов" (1968), "Вольная русская поэзия второй половины XIX века" (1959), "И. З. Суриков и поэты-суриковцы" (1966) и др. За пределами сборника оставлены также поэты конца XIX века, имена которых были известны в свое время по одному-двум произведениям, включенным в тот или иной тематический сборник Большой серии (например, В. Мазуркевич как автор слов известного романса "Дышала ночь восторгом сладострастья...", включенного в состав сборника "Песни и романсы русских поэтов", 1965).

Составители настоящего сборника не стремились также ни повторять, ни заменять имеющиеся многочисленные стихотворные антологии, интерес к которым на рубеже XIX-XX веков был очень велик. Наиболее крупные из них: "Избранные произведения русской поэзии" В. Бонч-Бруевича (1894; изд. 3-1908), "Русские поэты за сто лет" А. Сальникова (1901), "Русская муза" П. Якубовича (1904; изд. 3 - 1914), "Молодая поэзия" П. Перцова (1895) и др. Во всех этих сборниках поэзия конца века представлена достаточно широко. Следует, однако, заметить, что никаких конкретных целей - ни с тематической точки зрения, ни со стороны выявления каких-либо тенденций в развитии поэзии - составители этих и подобных изданий, как правило, перед собой не ставили. {Исключение представляет лишь сборник, составленный П. Перцовым и ориентированный, как видно из заглавия, на творчество поэтов начинающих. О трудностях, возникших при отборе имен и определении критериев отбора, П. Перцов подробно рассказал в своих "Литературных воспоминаниях" (М.-Л., 1933, с. 152-190).} Столь же общий характер имеет и недавняя хрестоматия "Русские поэты XIX века" (сост. Н. М. Гайденков, изд. 3, М., 1964).

В задачу составителей данного сборника входило прежде всего дать возможно более полное представление о многообразии поэтического творчества и поэтических исканий 1880-1890-х годов. Этим и объясняется известная пестрота и "неоднородность" в подборе имен и стихотворных произведений.

Главная трудность заключалась в том, чтобы выбрать из большого количества имен те, которые дали бы возможность составить характерное представление об эпохе в ее поэтическом выражении (с учетом уже вышедших в Большой серии сборников, перечисленных выше, из числа которых на первом месте следует назвать сборник "Поэты-демократы 1870-1880-х годов").

Для данного издания отобраны произведения двадцати одного поэта. {Некоторые поэты, включенные в настоящий сборник, вошли в состав книги "Поэты 1880-1890-х годов", выпущенной в Малой; серии "Библиотеки поэта" в 1964 г. (вступительная статья Г. А. Бялого, подготовка текста, биографические справки и примечание Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой).} Творчество каждого из них составители стремились представить с возможной полнотой и цельностью. Для этого потребовалось не ограничиваться примерами творчества 1880-1890-х годов, но в ряде случаев привести и стихотворения, созданные в последующие десятилетия - в 1900-1910-е годы, а иногда и в 1920-1930-е годы. В результате хронологические рамки сборника несколько расширились, что позволило отчетливей выявить ведущие тенденции поэтического творчества, складывавшиеся в 1880-1890-е годы, и те результаты, к которым они в конечном итоге привели.

При отборе произведений составители старались избегать "крупных" жанров - поэм, стихотворных циклов, драматических произведений. Несколько отступлений от этого правила сделаны в тех случаях, когда требовалось с большей наглядностью продемонстрировать особенности как творческой эволюции поэта, так и его связей с эпохой. Сюда относятся: Н. М. Минский (драматический отрывок "Последняя исповедь", поэма "Гефсиманская ночь"), П. С. Соловьева(поэма "Шут"), С. А. Андреевский (поэма "Мрак"). В число произведений Д. С. Мережковского включен также отрывок из поэмы "Смерть", а в число произведений Н. М. Минского - отрывок из поэмы "Песни о родине".

В сборник включались преимущественно оригинальные произведения. Переводы помещались лишь в тех случаях, если они были характерны для творческой индивидуальности поэта или если появление их связано было с какими-либо важными событиями общественно-политической жизни (см., например, переводы Д. Л. Михаловского, С. А. Андреевского, А. М. Федорова, Д. П. Шестакова и некоторых других).

В основу расположения материала положен хронологический принцип. При установлении порядка следования авторов приняты во внимание время начала творческой деятельности, период наибольшей поэтической активности и принадлежность к тем или иным литературным течениям. Стихотворения каждого автора расположены в соответствии с датами их написания. Немногочисленные отступления от этого принципа продиктованы спецификой творчества того или иного поэта. Так, в особые разделы выделены переводы Д. Л. Михаловского и Д. П. Шестакова, сон