Амфитеатров А. В. Мертвые боги: Рассказы. Роман
М.: Современник, 1991.- (Из наследия).
Синяя ночь...
Такие ночи только в Украине и бывают. Небо - точно оно живое и дышит - тихо трепещет от мерцания звезд, под ними важно плывет огромный золотой месяц, с его круглого лица падает в бездну ночи поток молочного света, и вся воздушная пропасть как будто насквозь пропиталась жидким серебром.
Наплыла синяя ночь на старую Корсунь {Корсунь - имение графов Лопухиных в Киевской губернии, когда-то принадлежавшее Понятовским. Корсунь играла важную роль в истории Малороссии. По дикому местоположению на скалистых берегах Роси, Корсунь - едва ли не самое красивое местечко Киевской губернии. (Прим. автора.)}, нежит ее, лелеет и клонит ко сну. Корсунский замок, что еще Понятовских помнит, купает свои высокие башни в свете луны, а зубчатую браму {Ворота. (Прим. автора.)} - в прохладе туманов, и его белые стены позеленели под месяцем, все равно как и мазаные мелом хатки - там за шумною Росью, на церковной горе.
Спят хатки, спит замок, спит дремучая дубрава - сад вокруг него,- хмурое, неподвижное море кудрявых деревьев. Остроголовые тополя стоят - как монахи на молитве - черные, строгие, величавые. Одна Рось не спит - плачет и грохочет седою волной по каменным порогам.
Мало ль простора на Украине? Широко разлеглись ее зеленые степи, есть где разгуляться реке. И хорошо текут они, реки, степями: тихие, прозрачные, рыбные; бархатное дно, шелковые берега!.. Одна буйная Рось поссорилась с матерью-степью и ушла от нее в чертово гнездище - в каменные кручи и красные, точно казацкой кровью мытые, скалы: и откуда только выплыли они по-над украинскою ширью и гладью? Живет Рось в гнездище и жизни своей не рада: давит ее каменный берег, поперек горла становятся ей пороги, и она грызет их и точит волнами, как острыми зубами, а сама ревет от тоски и боли, словно девка, у которой жениха взяли в солдаты. И так - до тех пор, пока не осилит она гнездища, не вырвется из каторжной муки и не разольется, пониже Корсуни, гладким и быстрым потоком.
Рада Рось воле и простору: бодро бежит между казацкими могилами и сторожевыми курганами, что насыпали на степи в незапамятные времена неведомые люди, и шепчется с ними, зелеными, про старые и новые дни - про татарщину, про старого Хмеля, как он, батько казацкий, побил в Корсуни вражьих ляхов, про полковника Золотаренку, что спит в Корсунском храме, сраженный не простою - серебряной пулей, потому что был он характерник {Колдун. (Прим. автора.)}, и не могли достать его ляхи ни свинцом, ни железом; про Железняка и его колиев... про москалей и новый мирный век...
Шепчет Рось... Слушают ее могилы; качаются в ней изумрудными пятнами небесные звезды; дрожат по волнам красным отблеском костры на прибрежных заливных баштанах {Огородах, бахчах. (Прим. автора.)}.
Старый баштанник Охрим тоже слушает Рось. Стар он... Господи Боже, как стар! Когда француз приходил на Москву, Охрим уже жениться думал, да на место того угодил под красную шапку. Как-то раз приезжал в Корсунь один панок из москалей, разговорился с дедом про стародавние были и насчитал Охриму все сто семь годов. А ничего еще - держится старик, крепкий дидусь! Мясо, конечно, Охриму уже не по зубам, и ходит он - попирается на клюку, спина дугой, но годов на десяток еще хватит места душе в теле!.. Только вот сон съела старость у деда. По целым ночам он зевает, охает и ворочается в своем курене. Скучно ему и боязно. Известное дело: ночью, во тьме, по земле ходит враг и сеет тоску, смуту и страхи. Обвеет деда предутренним ветерком, заря выглянет из-за дальних могил, выкрасит господский палец в розовую краску и, что дивчина в новом монисте, залюбуется собою в Роси,- разве-разве тогда сморит Охрима короткая дрема.
Нынче деду повеселее, чем всегда. Правнук ночует у него на баштане - Марко, славный хлопец. Прибежал с Корсуни к деду за кавунами {Арбузами. (Прим. автора.)}, да и опозднился,- не заметил за мовой и байками {За разговором и россказнями. (Прим. автора.)}, как упали сумерки. Не идти же мальцу одному темною степью, где, коли верить людям, то и дело вспыхивают на могилах разными огнями свечи над скрытыми кладами, да еще Бог весть кто и лежит в этих могилах! Может быть, такие злодеи и характерники, что и земля-то их не принимает и выбрасывает каждую ночь из своих недр бродить по свету жадными упырями... Оставил дед хлопца у себя и рад: любит старый Марку! Сказки ему рассказывать, кормить его кавунами, дынями, семечками, огурцами с медом до тех пор, аж потом хлопца хоть веди к корсунскому фельдшеру; майстровать Марке дудки, луки и самострелы - самое охочее для деда Охрима дело.
Тихо. Выползли старый и малый из куреня, развели костер, постелили рядно и лежат - дид под свитой, хлопец под кожухом. Охрим задумался, в огонь глядит, ворошит уголья клюшкой, а Марко лежит на спине, ручонки под голову, широко открыл карие очи и ищет в глубоком небе: где та зирочка {Звездочка. (Прим. автора.)}, что ему счастье ворожит? Много их, много ходит вокруг месяца, и все ласковые, все улыбаются и быстро-быстро мигают... А иная возьмет, сорвется с места, да и перекатится на другое: только никак невозможно уследить, откуда она сорвалась и куда покатилась...
- Диду!
- А що, хлопче?
- Для чего зирки падают?
- Хиба ж упала?
- Много упало. Для чего?
- Осень скоро, Марко, для того и падают. Святые ангелы Божии лампады гасят. Осенние-то ночи пойдут мутные да черные, холодные да зябкие.
- Нынче тоже зябко, диду.
- А ты кожух на себя покрепче тяни: угреешься. Хочешь, кулеш сварю? поешь - тепло станет.
- Я сыт, дидуню!..
Старик замолчал и, подняв голову, тоже уставил взор в осыпанную зелеными искрами синеву.
- Звезды падают... ге! - задумчиво сказал он,- а кто знает, что оно такое? Разное говорят люди - чи брешут, чи ни... Один скажет, что это ангел летит со свечой, чтобы зажечь новую душеньку в христианстве. Другой - что коли звезда упала, то, значит, Бог прибрал кого-нибудь с грешной земли в свой светлый рай. Разное говорят... Ты, хлопче, не смотри много на звезды - нехорошо. Еще покойный батько - пером земля над ним! - учил меня: когда увидишь, Охрим, что звезда падает, крестись и - очи в землю! Бо бачь {Потому что, видишь ли. (Прим. автора.)}, хлопче: и звезда от звезды разнствует... да!.. это, голубь мой, в Писании значится. Какую звезду и впрямь ангел Божий зажигает на радость и на пользу людям, а другая - хоть и светит ярко - только кажет звездой, на самом же деле и не звезда совсем, а так... проклятая летавица.
- Что, диду?
- Летавица, голубь, летавица.
- А что оно такое?
- Да... не к ночи сказать, не то чтобы вовсе нечисть, а недалеко от того...
- С рогами?
- Ни, хлопче! - протянул дед,- с рогами бесы... А о летавице мне москаль один говорил - тому лет уже полсотни, когда царь Микола замирял венгерца...
- Это которые с мышеловками?
- Так, так, хлопче!.. с мышеловками и всяким коробьём. Как мы их замирили, тут они с коробьём и пошли... Так вот и говорил мне москаль о летавице: есть такие звезды, что живут на них проклятые души. Заскучает проклятая душа, захочет на землю - она и покатит с неба свою звезду, скинется дивчиной или парубком и бродит в народе, по злому нраву своему, сея грех между добрыми людьми. То и есть летавица.
- Диду, как же то может быть, чтобы на звездах жили проклятые души?
- А подивись на месяц, хлопче: що бачишь?
- Не знаю, диду.
- Каин Авеля на вилы подымает, Марко. Брат брата убил. Вот Господь и посадил его, бисову виру, на месяц, чтобы люди видели его во веки веков и ужасались такого злодейства. И ты поверти разумом, Марко: если Каину можно жить на месяце, отчего летавицам на звездах не жить? Тому и на Литве {Поверье о летавице распространено у малороссов, литовцев и карпатских славян. (Прим. автора.)} тоже веруют. Знаешь лопацонов - белые колпаки, что приходят к нам работать на заводы? Так когда мы стояли в ихней земле, то и у них я про летавицу много слыхивал... все жалкое такое да сумное...
Дед примолк... Еще звездочка побежала по небу, оставляя за собой белый, быстро тающий след.
- Ишь какая красавица полетела,- сказал Охрим.- Кому-то навстречу, где-то упадет, кого-то погубит? Вот, хлопче, сказывают люди, что жил в старые годы на Волыни паробок, звали его Дайнас. Веселый был и работящий. С зарей выедет с плугом новь поднимать - поет. Полдень, жарко, как в пекле, другие плугари еле плетутся по пашне, согнулись, как столетние деды, а Дайнасу хоть бы что. Идет прямой, как осокорь, утирает лицо рукавом и песни поет... Голос у него, хлопче, был звонкий да сильный, аж солнышку были слышны его песни... Вечером другие плугари с великой устали норовят как бы поскорее - на сено да под кожух, а Дайнас танцует с дивчатами и поет им думки про чумаков, да про пана Швачку, да про молодицю, що качура {Селезня. (Прим. автора.)} за копейку продала...
"Добрый ты паробок, Дайнас! - говорят ему люди,- пора бы тебе и жениться..."
"Ге! - смеется Дайнас,- моя суженая еще в колыци {Колыбели. (Прим. автора.)} лежит!.."
"Что же ты загордился? Чем тебе наши дивчаты не хороши?"
"Как не хороши! Хороши, только не по сердцу".
"А кто же тебе, козаче, по сердцу?"
"Задумался Дайнас - ничего не сказал... Грустно ему стало, и что впрямь - который он год живет на свете, всем друг и товарищ, со всеми дивчатами тоже как брат родной, а нет между ними ни одной, что пришлась бы ему по душе так крепко, что не грешно с нею и под венец стать, и закон принять, и век вековать. Лег он под тополем - вот, к примеру сказать, как ты сейчас лежишь, хлопче,- и затянул сумную песню. Далеко пошла она по свету и взвилась до самых звездочек, что в ту пору по вечернему часу уже высыпали пастись в небе, как стадо белых ярок. Поет Дайнас - слушают звезды, и чудится Дайнасу, словно одна звезда, самая светлая и большая на всем небе, стала ближе к нему, растет, растет, да вдруг как сверкнет!.. и - пропала: только след от нее засветился на небе. А вместо звезды стоит пред Дайнасом дивчина такой красоты, что и не видано на этом свете: очи большие, синие, как вот это небо над нами, хлопче, и блестят, как звезды; была она простоволосая, а волосы... ге! то были волосы!- чистое золото! так ручьем и катились с головы до пят, так и горели под месяцем. И вся она сияла и сверкала, как самый дорогой самоцветный камень, и была такая белая, бледная и нежная, что показалось Дайнасу, будто она вся светится.
"Кто ты?" - спросил Дайнас.
"Чи не бачишь! дивчина... своей матери дочь!" - сказала она, и тихий голос ее прозвенел по степи, как колокольчик на графской упряжке.
"А для чего сюда пожаловала?"
"Твоих песен послушать. Пой, Дайнас, пой поскорее, да позвончее! Я из дома не на долгий срок отпросилась, дом мой и далеко и высоко..."
Запел Дайнас - слушает девица, улыбается, а у Дайнаса от ее улыбки сердце прыгает. Кончил Дайнас песню и сказал:
"Вот, дивчино! люди на селе смеются надо мной, что я не хочу жениться, а как было жениться, когда никого не было по сердцу? Теперь же смотрю я на тебя, и думается мне, что краше тебя уж не найти мне никого на свете. И если бы ты пошла за меня - не было бы счастливей меня человека. Часу нет, как я тебя зазнал, а вот все готов тебе отдать, только будь моею женой. Мабуть, то чары, но мне все равно, потому что очень ты мне люба! И если твой батька не согласится отпустить тебя в чужое село, я, даром что богатый хозяин, пойду к вам приймаком... {Примак - зять, взятый из бедной семьи в дом богатого тестя. (Прим. автора.)}"
Дивчина усмехнулась и ответила:
"У тебя хороший голос, Дайнас, и ты знаешь много песен. Если ты к этому еще так же хорошо танцуешь, как поешь,- я пойду за тебя замуж. Я - веселая, и ты будешь как раз по моему нраву!"
И запела она сама песню.
Не слыхивал Дайнас таких песен: тяжелая, долгая, смутная, она, точно на медленном огне, припекала его душу, и он сам не знал, что с ним творится,- так от этой песни переполнилось его сердце печалью и жалостью. Казалось ему, что его дивчина хоть и хвалится, что веселая, а нет ее несчастнее никого на свете... Поет девка, а тополь над нею чубом кивает, что зажурившийся казак, а звезды мигают - подумаешь, стряхивают слезы с ресниц. Совсем зажурился Дайнас... но, едва он повесил чубатую голову на грудь, дивчина запела другую песню, да такую живую, быструю, веселую и громкую, что у Дайнаса в ушах зазвенело и душа привскочила, как с переляку {С перепуга. (Прим. автора.)}. Летела та песня - быстрая, как птица, неудержимая и буйная, как вода, прорвавшая запруду, горячая и жгучая, точно раскаленное железо в домне; летела и била Дайнаса по слуху и сердцу, как ковали колотят молотами но наковальне. Видел и слышал Дайнас: вся сонная степь стала оживать на голос дивчины. Светляки засветили в траве и сделались большие и яркие, как звезды, трава без ветра качалась, как пьяная, и гудела, как народ на сходе; ни одной тучи не было на небе, и зирочки перебегали на нем с места на место, словно хлопцы, когда играют в пятнашки; старый тополь над головой чаровницы весь дрожал и топорщил свои длинные ветви, как будто напруживал всю их силу, чтобы выдрать из черной земли свои корни-змеи и пуститься в пляс, следом за Дайнасом и дивчиной, а они-то давно уже кружились по степи, так что - гон-гон! - земля стонала от топота Дайнасовых подковок.
Крикнул петух на селе. Ярче прежнего засияла дивчина, и бачь, Дайнасе! она уже не по степи пляшет, а поднялась на локоть над травой и реет крылатым мотыльком - сейчас, сейчас улетит!
"Летит?! - закричал Дайнас,- куда? стой! я тебя не пущу!"
И прыгнул, как рысь, ухватился за одежду дивчины и повис так.
"Пусти меня, человек! - рвется дивчина,- меня дома ждут, мое время пришло, моя очередь всходить..."
"Не пущу,- кричит Дайнас,- ты обещала выйти за меня замуж!"
"Эй, пуети, Дайнас! худо будет! не своя воля зовет меня".
Но паробок кошкой вцепился в дивчину, летает вместе с нею по-над степью, точно ястреб с белою чайкой.
"Я тебя с собою унесу!" - грозит дивчина.
"Неси, того только и хочу!" - говорит Дайнас.
"Дурень! Ты не знаешь, кто я и где живу: ведь я - Денница-летавица.
"Мне все равно!"
"Пропадешь ты, как осенняя трава!"
"Нехай так! Что за важность пропасть, если я без тебя и жить-то не хочу? Неси меня, куда хочешь, а я тебя не выпущу!"
Во второй раз пропели петухи на селе. Как крикнет летавица, как рванется - и разом, точно турман, взмыла в позеленевшее от рассвета небо и засияла звездою, высоко-высоко... Вон, хлопче, и посейчас она, синеокая, мерцает там, над белыми облаками, об утреннюю пору... А Дайнас, что взвился было с нею, оторвался от ее одежды и ударился, как мешок, оземь - верст, може, за тысячу от своего села.
Ударился, а жив остался, даром что полетел из-под самых облаков. Встал на ноги - и боли не чует. Ах, казаче! лететь бы тебе снова следом за нею, за красавицей звездою-летавицей, кабы только крылья были!.. Ге! да они есть!.. Рванулся Дайнас в воздух - есть крылья! Малые, правда, но ведь и сам-то Дайнас стал невеличек - точь-в-точь как жаворонок, ранняя пташка, что поутру степь будит. Слышишь, хлопче, как заливаются? Скоро солнце выглянет.
"Воротись! воротись! воротись!" - кричал Дайнас, когда поднимался кругами к своей желанной звезде, что его зачаровала и погубила: из человека сделала птицей,- и совсем было уже добрался он до нее, но заря протекла между ними красною рекой, и звезда утонула в ней и стала невидимкой. И напрасно Дайнас с той поры и до нашего века от утренней зари до вечерней мечется по поднебесью, хлопочет-ищет звезду-летавицу - не найти ее: не дано! Только когда, усталый, упадает он на поле в свое гнездо под колосьями, выплывает та звезда на небо и, пока спит Дайнас, сияет ярко; когда же он проснется, увидит ее и полетит к ней - загораживается от него румяною зарей и тает в ней, как воск в пламени... Так-то, хлопче!.. Эге! Да ты спишь, хлопче?
И точно: убаюканный рассказом, Марко давно спал крепким сном, не чувствуя ни утренней прохлады, ни того, как алое зарево, наполнившее собою небо, степь, Рось. Корсунь и баштан, сделало и его, и деда из смуглых хохлов медно-красными индейцами; не слыша даже, как десятки жаворонков-Дайнасов щебетали в розовой пучине неба, высоковысоко кружа в нем на вечных поисках прекрасной обманщицы - звезды-летавицы.
Рассказ был включен в сб. "Сон и явь" (раздел "В Малороссии"), "Красивые сказки" (раздел "Малороссия"), "Мифы жизни" (раздел "Украина").
Печатается по изд.: Амфитеатров А. В. Мифы жизни // Собр. соч.: Спб., 1911. Т. 10.
Летавица - в украинском фольклоре - злой дух, в виде падающей звезды спускающийся на землю, принимающий человеческий образ и чарующий волшебными прелестями.
...царь Микола замирял венгерца...- имеется в виду буржуазно-демократическая революция 1848-1849 гг. в Венгрии, в подавлении которой принимали участие русские войска.
...Каин Авеля на вилы подымает...- Согласно Библии Каин, сым Адама и Евы, убил своего брата Авеля, совершив первое убийство на земле.