Александр АМФИТЕАТРОВ
БЕЛЫЙ ОХОТНИК
Летняя фантазия
ПОСВЯЩАЕТСЯ
Александре Валентиновне
ПАССЕК.
Это случилось в июльское полнолуние 1883 года.
Я был в гостях у моей соседки по имению, Зинаиды Петровны Берновой,
праздновавшей в тот день свое рождение.
Когда гости собрались прощаться, уже совсем свечерело. Кто, по настоянию
хозяйки, остался ночевать, кто отправился восвояси. К числу последних
примкнул и я.
До моей усадьбы считалось от Берновки что-то около трех верст; дорога шла
полем и, только близ самого моего дома, пряталась сажень на двадцать, на
тридцать, в густой березняк - начало громадного казенного леса,
покрывающего своей пущей добрую четверть Л-ского уезда. В наших местах не
шалили; про волков тоже не было слышно, да летом они и не опасны; на всякий
случай у меня в кармане лежал револьвер. Сообразив все это, я отверг
любезное предложение Берновой снабдить меня экипажем и пустился в путь
пешком.
Ночь была дивная. Луна успела высоко взойти и все еще поднималась по
небу. Берновка стояла на сухом холме, но, минув ее околицу, я вступил в
полусвет, полусумрак густого тумана, слегка посеребренного месяцем. Стало
довольно свежо для июля,- впрочем, после ужина с достаточным количеством
выпитого вина, после толкотни в душных накуренных комнатах, маленький
холодок был даже приятен.
Я шел и думал о странных вещах, бывших несколько минут тому назад
предметом общего разговора у Зинаиды Петровны. Мы беседовали о
медиумических явлениях и главным образом о духовидении. Почти все гости
рассказали по два, по три случая, более или менее подходящих к
привлекательной теме.
Большинство рассказчиков хлестаковски импровизировало свои повествования,
но некоторые казались искренними. Я молчал все время, хотя, если бы жалел,
мог сообщить много небезынтересных фактов. Летопись нашего старинного рода
полна таинственными происшествиями.
Между моими предками были странные люди.
Мой прадед, Никита Афанасьевич Ладьин,- самый крупный из этих чудаков:
богач - вельможа XVIII века, он всю свою девяностолетнюю жизнь возился с
магами, заклинателями, дружил с Сен-Жерменом, Калиостро, Месмером и едва ли
не принадлежал к розенкрейцерской ложе. Сын его Иван Никитич, страстный
ориенталист, провел свою молодость в странствиях по Азиатским землям и
вернулся в цивилизованные края человеком как бы не от мира сего, одаренный
способностью ясновидения и редкою магнетической силой. Он умер 22 марта
1832 года, в один день и час с Гете, которому был приятелем при жизни, и,
говорят, предсказал это совпадение за день до кончины. Мой отец, человек с
трезвым умом и положительным характером, имел, как он выражался,
психический изъян: он страдал галлюцинациями слуха и зрения. Приписывая
свою болезнь наследственности от фантастов - предков, отец приложил все
усилия, чтобы ослабить ее влияние на следующие поколения. Благодаря этому я
получил самое материалистическое воспитание, рассудочное в ущерб
воображению.
Я был тверд во внушенных мне правилах и до двадцати лет не проявлял
особой нервности. Затем меня стали посещать припадки панического страха.
Мне внезапно делалось жутко быть одному, перейти в другую комнату, стоять
спиной к двери или к зеркалу; жутко до того, что я бледнел, дрожал,
обливаясь холодным потом. А между тем я не знал трусости пред явной
физической опасностью. Около того времени на нашей ферме задурил бык и едва
не забодал в моем присутствии скотницу; я схватил заступ, стал между
животным и растерявшейся жертвой, ничуть не утратил хладнокровия и оглушил
быка ударом по морде в ту самую минуту, как он собирался поднять меня на
рога. Я пробовал бороться против страха: если меня пугала темнота, я шел в
потемки, если мне чудился неопределенный шорох, я исследовал комнату, пока
не убеждался, что сробел... перед мышами! Но как-то раз, в сумерки, я
грелся у камина в своем кабинете. Меня посетил страх: "ты не обернешься
назад, ни за что не обернешься!" шептал мне голос сердца. Верный своему
репрессивному лечению, я обернулся - дрожь пробежала по моему телу. Не
подумайте, чтобы мне предстал какой-нибудь фантом; нет, я не видел ничего
страшного, скажу даже: ничего явственного. Но (не знаю, точно ли я
выражаюсь) я почуял в темном углу кабинета движение, или вернее: содрогание
чего-то живого, чуждого мне. Не было никого, а как будто кто-то был в том
месте. Я поясню примером,- его легко могут проверить своим опытом все, кому
в удел достались чуткие нервы: в большом темном зале сидит А.; В. входит в
зал без малейшего шороха, ни одним звуком, доступным человеческому слуху,
не известив А. о своем приходе; тем не менее А., раз он нервно настроен,
непременно почует хоть на одну секунду В. и окликнет: "кто здесь?" Если
уверять А., что ему "представилось", он согласится; но попросите его
показать место, где "представилось", и А. безошибочно укажет сторону,
откуда появился В. Близкое к подобной чуткости, только гораздо более
волнующее, ощущение испытал я при описанном случае.
С тех пор движение стало бичем моего духа. Стоило мне остаться одному, и
я уже чувствовал его пред собой.
В длинные зимние вечера я погибал от этого неуловимого мелькания. Даже
общество не всегда спасало меня. Я считал и считаю свое движение болезнью,
только отчасти психической, несомненно основанной на физиологических
причинах: может быть, виной всему было поражение сетчатой оболочки, может
быть, общее расстройство нервов привело в беспорядок и зрительный аппарат.
Что главную роль в болезни играли глаза, я вывожу вот откуда: ни осязание,
ни слух не участвовали в припадках; я ни одного звука не слыхал от
движения, я ни разу не ощутил от него веяния.
Болезни глаз - дело темное. Еще Гиппократ описал женщину, чьи больные
глаза внезапно начали увеличивать предметы с силой трехсистемного
микроскопа нашего времени.
В ночь моего рассказа движение минуло меня. Я шел совершенно спокойно, не
испытывая болезненного замирания сердца, обычного предвестника припадка, и
скоро достиг леса. Здесь было так туманно, что, не знай я дороги, пришлось
бы двигаться вперед ощупью.
Медленная ходьба и однообразная белизна сырого воздуха странно повлияли
на меня: я впал в задумчивость, глубокую и отвлеченную, как магнетическое
усыпление. Когда навстречу мне попался какой-то мужик, я мог еще разглядеть
его высокую фигуру, видел, что он мне поклонился, но не помню, отдал ли я
поклон, и положительно помню, что уже не слыхал шума его шагов, хотя
молодец, вероятно, сильно стучал крепкими каблуками сапог по укатанным
колеям.
Долго ли я шел, не знаю; во всяком случае, больше получаса, т. е.
времени, совершенно достаточного, чтобы неспешным шагом добрести от
Берновки до моего жилища.
Большая сова тяжело поднялась на воздух над моей головою; мягкий шум ее
полета заставил меня очнуться. Я огляделся: вокруг был лес, но незнакомый
мне вдоль и поперек, березняк. Ноги мои тонули в росистой траве; поблизости
не было видно ни проселка, ни даже тропинки. Я забрел в болотистую лощину;
невдалеке журчали воды ручья. Гигантские сосны обступали края лощины и,
сквозь туман, казались еще громаднее, чем в действительности. Я терял
голову в догадках, куда завела меня моя непонятная рассеянность и каким
образом завела? По многим признакам мне казалось, что я - в так называемом
Синдеевском Яру, хотя я очень желал обмануться, потому что Синдеевский Яр
был скверным местом, где год назад едва не погиб мой брат Георгий:
загнавшись туда за раненой лисой, он незаметно очутился, как и я теперь,
между двумя извилистыми линиями высоких, почти отвесных обрывов; не трудно
было в двухтрех местах скатиться вниз по мягкой глине, как с ледяной горы,
зато не так легко взобраться опять наверх: глина, осыпаясь громадными
глыбами, делала бесполезными все попытки. Зеленые лужайки лощины, при
ближайшем знакомстве, оказывались обманчивым покровом сплошного топкого
болота; в Яру нельзя было шагу сделать без опасности завязть в зыбучей
трясине, как и случилось с Жоржем. Обдумав свое положение, я понял, что,
даже в самом лучшем исходе, должен провести ночь в лесу, так как, если бы
даже мне удалось выбраться из Яра, я заплутался бы в чаще. На линии лощины
виднелось несколько просек; по какой из них я пришел, не было ни малейшего
представления в моей голове. Я покорился своей участи и присел на первый
попавшийся пенек. Было очень тихо. Только пугачи перекликались где-то очень
далеко и замечательно мерно: крикнет один - пауза - крикнет другой - опять
такая же пауза - опять крик первого... Жутко было слушать их дикие вопли -
сердце надрывалось.
Едва я принял спокойную позу, как ощутил близость движения. Я вперил
глаза в белую глубь тумана и скоро нашел сильно содрогающуюся точку:
движение распространялось от нее, как лучи от круглой светильни, спектром
и, чем ближе к окружности, тем слабее; весь спектр представлялся моему
воображению аршина четыре в диаметре; он не перебегал с места на место, что
случалось наблюдать мне раньше, а напротив, устойчиво держался
первоначального центра. Сосредоточенное внимание к точке быстро привело
меня ко сну - по крайней мере я не помню себя в течение довольно долгого
времени до момента, когда голос, далекий, но резкий и ясный, назвал меня по
имени. Я вскочил на ноги.
- Ау! Кто здесь жив человек? - закричал я.
Эхо прокатилось по просекам и смолкло. Пугач раздирающе ухнул и стих.
Ответа не было. Минута, другая, третья - наконец, с востока донесся до
меня слабый раздельный оклик:
- Ни-ко-лай! Иди сюда, Ни-ко-лай!
Очевидно, меня хватились дома брат и дядя и надумались учредить за мной
поиски. Я несказанно обрадовался, крикнул еще раз, что было мочи, и пошел в
сторону голоса. Мне посчастливилось сразу попасть на тропинку - узенькую,
глубокую и вязкую, вероятно, протоптанную к водопою кабанами: их много в
нашем уезде; крупный зверь бросился с моего пути - белые полосы на спине
обличили барсука. Я шагал неутомимо.
Голос по временам звал меня и все с одной и той же стороны. Я громко
аукал, однако мне не отвечали - значит, меня не слышали. Сперва я удивился,
затем заключил, что попал в акустический фокус, весьма обыкновенный в
лесных дебрях, если они разбросаны на холмах: звук с полной ясностью
долетает сверху вниз и весьма слабо распространяется снизу вверх; иногда
бывает и наоборот.
Кабанья тропа кончилась. Почва стала крепче; мелкие голыши шуршали под
ногой. Скоро я уперся в каменистую стезю, протоптанную кверху обрыва.
- Николай! - отчетливо раздалось надо мной. Я был у цели! В две минуты,
не больше, я вскарабкался по предложенному пути. Неверху никого не было.
Значит, брат, не слыхав моих воплей, решился направить поиски в другую
часть Яра. Как бы то ни было, он не мог уйти далеко. Я аукнул и свистнул
особым манером, хорошо известным Жоржу. Тогда произошло нечто необычное.
Я стоял на границе тумана. За мной, в лощине, было целое море паров;
предо мной поднимался косогором темный сухой лес с широкой прогалиной,
залитой лунным блеском. Оттуда, словно из отдушины, тянуло мне в лицо
предрассветным ветром. Когда я свистком разбудил эхо, из-за плеч моих
вырвались, отделясь от тумана, два огромных белых клуба и полетели - как
теперь я соображаю, против ветра - прямо в отверстие прогалины. В полете
они словно таяли, уменьшались в объеме и все ниже, ниже приникали к
земле...
- Николай! - дошло ко мне по ветру. Я поспешил на зов и там, где
прогалина кончалась, упираясь в лиственную стену, издали зазрил высокого
человека в белом кителе, с ружьем за плечами, и возле него сеттера, тоже
белого.
- Это ты, Жорж? Я здесь! Долго вы меня искали? - заговорил я, но,
приблизившись, убедился, что обращаю речь к молодой березке; оптический
обман показал мне белого человека сажень на пятнадцать ближе, чем стоял он
на самом деле, у поворота узкой тропинки, уходившей в глубь чащи. Я налег
на ноги и настиг охотника настолько, что мог слышать фырканье его собаки.
Еще шаг вперед, и светлый человек исчез в кустах, а когда опять появился на
тропинке, то оказался еще на большем расстоянии от меня, чем раньше! Мысль
о сверхъестественном явлении мелькнула в моем уме.
- Жорж! Довольно дурачиться! Остановись! - сказал я.
Ответа не было. Страх зашевелил мои волосы.
- Жорж! - повторил я, и голос мой дрожал и прерывался,- Жорж! скажи, что
это ты... Я боюсь...
Ответа не было. Мы шли на полвыстрела друг от друга... Я на ходу вынул
револьвер.
- Стой, Жорж! Умоляю тебя - не продолжай шутки... Я не могу больше
терпеть: я выстрелю в тебя... я боюсь, боюсь... Отвечай!
Ответа не было. Тогда я навел револьвер в спину охотника. Он остановился,
повернулся ко мне лицом и, как мне показалось, с упреком покачал головой.
Револьвер дрогнул в моей руке...
Призрак (я более не сомневался, что вижу призрак) опять тронулся вперед;
я, весь дрожа, все-таки старался не отставать от него. Я не мог разглядеть
черты лица странного вожатого: укрываясь в тени дерев, он и его сеттер
двумя чуть светящимися пятнами скользили на темном фоне леса.
Чаща редела: меньше попадалось под ноги бурелома, гниющих колод, ветви
реже, чем прежде, хлестали в лицо.
И вот - светящиеся пятна вдруг потухли, исчезли. Вместе с тем последний
строй векового леса остался за мной.
Я стоял на окопе - впереди расстилалась вниз по пригорку кудрявая
кустарниковая опушка; при мерцании занимавшейся зорьки местность легко
выяснилась: вдали чернели крыши моей усадьбы. Призрак не показывался
более...
Красный шар солнца выкатился на горизонте, когда я был, наконец, дома.
Жорж спал в своей комнате, завалившись в постель с раннего вечера. Итак
меня вывел из леса не он.
- Кто же? кто? - мучительно думал я и с этим вопросом уснул, поборенный
усталостью и страхом. На утро, если бы не синяки от ушибов, не царапина на
лице, не ломота в разбитых членах, меня никто не уверил бы в
действительности ночного приключения. Жорж вошел ко мне, когда я еще не
вставал.
- Где ты вчера пропал? - заговорил он. - Я о тебе беспокоился. Даже во
сне тебя видел,- цени! - и как еще скверно видел: будто ты застрял в
Синдеевской трясине, и мы с Милордкой тебя оттуда выручаем...
- Как?!.- Я поднялся с подушек.
- С Милордкой... Забыл разве покойника? Эх, славный сеттер был! Чутье
неподражаемое... Да что с тобой?! - вскрикнул Жорж и бросился ко мне на
помощь,- ты, кажется, собираешься падать в обморок? Эка! Побелел, как
полотно...
Глаза мои подсказали Жоржу догадку. Он вздрогнул и побледнел вряд ли
меньше меня...
С-Петербург.
30 сентября 1886 г.
(с) Чудеса и Приключения N 8/93
----------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 10.06.2002 13:36