Вербицкая Анастасия Николаевна - Пробуждение

рей... Теперь нам без него пропадать.

   Литовцев молчал, насупившись, низко опустив голову. Он как бы намеренно избегал жадного взора Нелли.

   - В ту пору я ещё ему говорила, как на ярманку он собрался... "Не ходи, Андрюша... Негоже тебе на чужое веселье глядеть"... Словно чуяло сердце моё... Да лучше бы он тогда в больнице помер, чем такой грех тяжкий на душу принимать!.. Собачьей смертью помер!

   Высказав свою затаённую, глодавшую её мозг мысль, старуха смолкла опять, под влиянием того целомудренного чувства, которое не допускает цельные крестьянские натуры до шумных излияний радости или горя. Бронзовое лицо старухи опять словно окаменело.

   - Ну, и куда же вы теперь? - неохотно заговорил Литовцев.

   - Куды? - словно эхо, повторила старуха и тотчас бесстрастно добавила. - По миру пойдём. Куды ж теперь иттить?

   Нелли порывисто отвела зятя в сторону.

   - Я не хочу, Поль... Это невозможно... Это ужасно... Маленькие дети... - волнуясь, задыхаясь, говорила она. - Вот возьми... отдай ей... Пятнадцать рублей... У меня больше нет сейчас... Это мало на лошадь? Сколько надо?.. Дай, Поль!.. Купи им лошадь... Он из-за лошади пропал, несчастный... О Боже! Дети нищие... Скажи, если им купить лошадь, они не пойдут по миру? Они останутся там, где жили?

   Её била лихорадка.

   - Не плачь, моя радость! - Голос Литовцева дрогнул и зазвучал нежностью. - Вот... - он вынул всё, что у него было в бумажнике, и протянул девушке. - Поди, отдай это старухе! Здесь ей на корову и на лошадь и даже на новую избу хватит. Они теперь не нищие.

   Конфузясь, всхлипывая, с пылающими щеками, Нелли подошла к старухе и тронула её за плечо. Та уже опять сидела понурившись, словно застывшая, не видя устремлённых на неё со всех сторон любопытных глаз.

   - Вот... возьмите! И на корову... и на лошадь, - бессвязно лепетала Нелли.

   Не подымая головы, Арина увидела в руке девушки радужную бумажку между двумя другими ассигнациями. Она поняла, что это большие деньги, и каменное лицо её дрогнуло.

   - Спаси тебя Бог! - промолвила она, не то пытливо, не то удивлённо вглядываясь в заплаканное лицо девушки.

   - Детей-то... детей... ради Бога... нищими... не... не... пускайте...

   Нелли всхлипнула и отбежала.

   - Спаси тебя Бог! - медленно повторила старуха, глядя ей вслед и широко крестясь.

   Литовцев пошёл навстречу девушке, взял её за руку и подвёл к трупу, уже покрытому рогожей.

   Они были одни, никто не видел их. Лили внимательно слушала горячий спор Вроцкого со следователем.

   - Вот, - тихо, взволнованно заговорил Литовцев, - перед тобой трагический финал простой серенькой истории, называемой жизнью... Здесь нет эффектов, нет ярких красок. Всё тускло, убого... Это борьба за существование, бессменная, беспощадная, и только... только за право жить впроголодь... Не грандиозная борьба с сильным врагом, а изнурительная, мелочная, с рваной, грязной, испитой старушонкой-нуждой... Ни обеспечения под старость, ни духовных радостей, ни умственных интересов... Кабак - вот отдых, вот единственное развлечение... Много надо уколов, много надо ударов, чтобы победить всевыносливого мужика... Вот этот, перед нами, терпел не год и не два. Это драма, которая тем страшнее, что не кричит о себе, не бросается в глаза... И только подобный внезапный конец заставляет нас остановиться и подумать.

   Он провёл рукой по побледневшему лицу. Нелли глядела на него, широко открыв глаза, не узнавая этого лица, не узнавая этого голоса, ловя каждое слово.

   - Помни, Нелли, что таких как он миллионы на земле... Гляди на него... Не бойся!.. Старайся запомнить эти минуты... Когда тебе будут говорить, что всё это в порядке вещей, не верь!.. Если это правда, то всё, чем люди живы, чем держится мир, - ложь и самообман... Не мирись со счастливой философией себялюбцев и пошляков... Не успокаивай себя выводами науки, статистическими данными, политической экономией... Верь только чувству справедливости, которое громко вопиет в тебе и требует удовлетворения...

   Он схватил её руки.

   - Нелли... Поняла ли ты меня? Ответь! Девочка ты моя милая! - с каким-то отчаянием вырвалось у него.

   Она не могла говорить от волнения, но это и не нужно было теперь... Он прочёл ответ, вглядевшись в её глаза.

   - Поезд идёт!.. Поезд! - кричала им Лили.

   Инстинктивно они отпрянули от шпал и ждали, прислушиваясь. Земля глухо гудела. Гул поезда, как дыхание бегущего издалека громадного чудовища, нёсся всё ближе, ближе, долетал уже явственно...

   Все, бывшие на поляне, как-то разом стихли и повернули головы, глядя туда, где путь делал закругление, пропадая за мрачной, таинственной чащей елей. Заходящее солнце заливало своим блеском поляну и стоявших на ней, и группу понятых, и труп... Но там, между елями, было темно.

   В этой мгновенно наступившей тишине было что-то зловещее. Казалось, всем представлялась та минута глухой ночи, когда вот тут, лёжа головой на рельсах, этот мертвец, тогда ещё живой и страждущий, вот также прислушивался к далёкому грохоту и рёву бегущего поезда, который нёс ему смерть...

   И как теперь, стояли там стражами на пути эти угрюмые ели и, безмолвные свидетели совершавшейся драмы, глядели бесстрастно, как боролся и гибнул человек.

   Из-за деревьев вынырнул паровоз, за ним как кольца громадного змея выползли вагоны, и весь поезд, глухо рыча, помчался мимо поляны, вытягиваясь и сверкая на солнце. С невольным страхом все следили за ним глазами... "Быть может, это тот самый поезд", - подумалось каждому.

   - Regardez la mère! [Посмотри на мать! - фр.] - крикнула Лили, подбегая к мужу и таща назад на ленте свою моську.

   Взъерошенная и потная от волнения, Веста рвалась за паровозом, становилась на задние лапы и хрипела.

   Арина вскочила на ноги при первом гуле шедшего поезда. Теперь она стояла спиной к обществу, бессильно уронив руки, и, не сморгнув, как вкопанная всё глядела вслед чудовищу, отнявшему у неё сына... Что думала она?

   Жадно, сверкающими глазами все следили за ней... Казалось, жалели, что нельзя заглянуть в эту чужую душу, осязать, как говорится, все её фибры... Лишь понятые, лениво проводив взором поезд, опять понурились и апатично жевали хлеб, по-прежнему сидя на земле.

  

   Коляска, выехав в поле, мчалась теперь в город во весь опор. Все были молчаливы, всем было как-то не по себе. Одна Лили болтала без умолку. Она рада, что была там... Она нарочно все подробности подметила... Для писателя важно всё видеть, всё знать. Какие, однако, сильные ощущения даёт вид самоубийцы!.. Этот мозг на шпалах... волосы... Эти скрюченные бурые пальцы...

   - Ах, Боже мой!.. Он мне непременно теперь приснится... Знаешь, Поль? Я буду бояться спать.

   - Положи с собой моську... Не так страшно!

   - Моську?! - негодующе воскликнула Лили. - Oh, que c'est bête!.. [О, это глупо! - фр.] Вы совсем уж поглупели, мой милый муж!

   Солнце спряталось в тучи, покрывавшие запад.

   - Скорей!.. Скорей! - торопила Лили кучера. - Я опоздаю на открытие аллегри... Я не могу манкировать... Я попечительница школы...

   У дома она уже позабыла о мертвеце и побежала переодеваться.

   - Наташа... Агаша... Живей! - как серебряный колокольчик звенел её голос по всему дому, вызывая озабоченную беготню и суету прислуги.

   Через полчаса она выбежала из будуара в бальном туалете, в дорогой накидке на плечах, сверкая красотой, брильянтами и улыбкой, на ходу завёртывая голову в кружево, которое Наташа озабоченно набросила ей на плечи.

   У Вроцкого сердце ёкнуло, когда он увидал Лили в этом туалете.

   - Vous êtes agaçante... Vous êtes adorable[Вы соблазнительны... Вы очаровательны - фр.], - шептал он, подсаживая Лили в карету и страстно сжимая её локоть.

   И сам он не знал в эту минуту, в какую из сестёр он влюблён больше.

   - А вы, Жорж, следом за мной, с Нелли... Она будет копаться, по обыкновению... Да ей и не к спеху... Я вам пришлю карету... Мне вас некогда ждать!.. Sans adieux![Без прощаний! - фр.]

   Лили небрежно кивнула головкой, и карета загрохотала, увозя попечительницу.

   Вроцкий с четверть часа побегал по зале, возбуждённо крутя усы, потом пошёл переодеться во фрачную пару. Когда он явился к Литовцевым (жил он от них в двух шагах, на той же улице), чары Лили уже побледнели... Вроцкий решил вернуться к своей "чистой любви", как мысленно он называл Нелли... К тому же, он никогда не забывал, что с "чистой" любовью сопряжены для него и материальные выгоды.

   - Анна Николавна... Вы готовы? - спросил Вроцкий через дверь, останавливаясь у комнаты Нелли.

   Ему никто не ответил. Он заглянул в скважину замка. В комнате было темно.

   - Анна Николавна, - повторил Вроцкий, нежно понижая голос.

   До слуха его донеслись глухие, сдавленные рыдания.

   - Отворите, Нелли! - крикнул Вроцкий, как власть имеющий, гремя замком. - Я здесь. C'est moi! [Это я! - фр.] Ваш Жорж...

   - Уйдите... Оставьте! - расслышал он с трудом вымученные фразы.

   "Так и знал!.. Это месть Елизаветы Николавны... Она проболталась о моём ухаживании, а Нелли ревнует... Как бы вправду не entre deux chaises par terre![не упасть между двух стульев на пол!! - фр.]"

   Растерянный Жорж обернулся и очутился перед Литовцевым.

   И Господь его знает, откуда он только взялся, да ещё в эту минуту!.. Жоржу даже жутко стало, когда он вгляделся в лицо доктора. Оно было темнее ночи.

   - Плачет... - кинул Жорж Литовцеву.

   К великому изумлению Вроцкого, у этого чудака-доктора глаза сверкнули радостью. Вот уж всё-то не по-людски!

   - Пусть плачет!.. Пусть!.. Тем лучше... Хорошие это слёзы... И не вам её утешить...

   - Но почему же?.. Позвольте... Она ошибается, - испуганно перебил Жорж, забывший в эту минуту обо всём на свете, кроме того, что Нелли может ускользнуть из его рук. - Поверьте, что моя любовь совершенно искренна...

   - В этом я не смею сомневаться, - дерзко усмехнулся Литовцев и посмотрел на Вроцкого с такой откровенной ненавистью, что тот потерял окончательно почву под ногами.

   - Помилуйте!.. Это нелепо даже... Мало ли за кем наш брат-холостяк ухаживает! - он вдруг испуганно осёкся. - А главное - и оправданий моих не хочет выслушать... Будьте моим адвокатом, Павел Александрыч... У меня честные намерения...

   Лицо Литовцева опять потемнело.

   - О, это меня не касается! Я сватом быть не берусь... Скажите всё сами завтра... А теперь... оставьте её, Вроцкий!.. Вы не поймёте её слёз.

   - Но почему же? Позвольте... это слишком...

   - Почему? - перебил Литовцев, круто оборачиваясь, и на бледных щеках его вдруг зажглись два ярких пятна.

   - Слушайте, Вроцкий... Знаете, кто плачет там, в розовой комнатке? Прежней Нелли, наивной, бесстрастной девочки, теперь уже нет... Это плачет проснувшаяся мысль... Это плачет богатая женская душа, рвущаяся к свету, к правде... Кто знает?.. Пройдёт лет пять-шесть, и это милое дитя забудет свой чудный порыв... Полюбит пошляка... Кто знает?.. Научится сплетничать, лицемерить, лгать, холодно пройдёт мимо чужого горя... Или озлобится от личных неудач... И сердце её сожмётся и засохнет от жизненного холода... Так пусть же плачет она теперь!.. Хорошие эти минуты... Быть может, лучшие в её жизни!

  

   Ночь спустилась жаркая, безветренная, одуряющая как и день. На горизонте вздымались и теснились грозовые тучи, медленно расползаясь по небу и причудливо меняя очертания... Казалось, гигантская зловещая птица расправляет крылья, готовясь подняться и лететь... Цветы в саду пахли сильнее и жадно раскрывали чашечки, как бы умирая от истомы... Птицы смолкли в тревожном ожидании... Из городского сада, где после аллегри шёл бал на открытом воздухе, летели звуки оркестра.

   Нелли, в смятом платье, с растрёпанной косой, с опухшим от слёз лицом, сидела на подоконнике. Она была потрясена. Жизнь для неё уже не была прекрасной женщиной, с загадочной улыбкой на устах... Маска спала, и девушка увидала плачущее, страшное лицо... Лёжа там, немой и бесстрастный, этот чужой ей самоубийца дал ей первый жизненный урок, сказал ей своё последнее слово.

   "Таких несчастных - миллионы", - говорил Литовцев. Эти цифры подавляли девушку. Она силилась представить их себе и не могла.

   Что делать? Как помочь? Нелли сознавала своё бессилие, своё невежество, она вспоминала своё институтское неведение добра и зла. И ей было больно... Боже мой!.. Учиться столько лет... Изучить великих классиков музыки, все тонкости салонного рукоделия, знать все ухищрения французского синтаксиса, знать, в каком году родился и когда умер Готфрид Бульонский - и не знать, что рядом страдают и гибнут люди!

   Зачем обманывали её? Неужели они тоже не знали? Как можно жить рядом с этим миллионом, и совсем-совсем не знать о нём?

   "Или, зная, не думать?.." - словно, подсказал кто-то.

   Сердце Нелли сжалось. Блестящая умница, дорогая Лили спустилась с пьедестала, на котором гордо стояла до сих пор. И это первое разочарование было тяжело.

   "Она танцует... Забыла"... Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов... Жизнью пользуйся, живущий... Это сказал Вроцкий там, в коляске, когда они возвращались домой... Как мог ей нравиться этот человек? "Ведь, нынче ещё... Все мы гадкие, все"... - шептала она с отвращением.

   "Поль!.." Сердце её вдруг застучало... Да, он непохож на других! Он укажет ей, как сбросить с себя эту давящую тяжесть миллиона... Ах! Как много надо учиться, как много узнать!.. Он звал её в больницу... Краска стыда залила лицо Нелли... Лили не пустила её... Она тоже желала ей добра по-своему, как те люди, которые уверяли её, что жизнь - вечный праздник...

   Проснувшаяся мысль работала лихорадочно... Девушке вспомнились многие мелочи из отношений Литовцева к знакомым, к прислуге, к больным. И все эти мелочи, раньше ускользавшие от её сознания, теперь, в связи с ярким впечатлением последней сцены у трупа, окружали Литовцева как бы ореолом нравственной красоты... "Какое счастье иметь такого учителя, такого друга!" И чем больше Нелли думала о нём, тем жарче разгоралась в её душе тихо тлевшая до тех пор искра первого чистого чувства, где всё - вера, подвиг, экстаз...

   Часы летели незаметно. Нелли сидела по-прежнему на окне, закинув голову и закрыв глаза. Она теперь старалась припомнить прошлое в институте и дать ему настоящую оценку... Теперь ей казались понятными её взрывы тоски, её беспричинные слёзы, в самый разгар чужого веселья... Это было как бы предчувствие грядущих страданий, как бы провидение той изнанки жизни, которую старательно прятали от неё... Да, теперь ей всё ясно! Она спала, и настало пробуждение...

   И казалось ей: вот вышла она из ярко освещённой бальной залы в холод и мрак суровой ночи... Мгла обступила её отовсюду... Дорога чуть заметно мерцает вдали... Какая даль!.. Какая тьма!.. Но идти надо, потому что настоящая жизнь там, впереди, а не в бальной зале... Смело глядит она в загадочный лик будущего, и нет страха в её душе... Она знает, что её ждут новые горести, новые разочарования... Пусть! Из чаши скорби, которую пьёт человечество, и она выпьет свою долю... И если в страдании с другими и за других заключается ответ на тоскующие запросы её души, пусть!.. Она готова на это... Так легче жить.

   Под окном выросла чья-то тень. Нелли вздрогнула. Перед ней стоял Вроцкий, убежавший с бала и как вор прокравшийся в сад, рассчитывая на эту встречу. Ещё раз потерпев на балу решительный отпор у Лили в своём "преступном" чувстве к ней, он возвращался с раскаянием и умилением к своей "чистой" любви.

   - Нелли... Это я, Жорж... - страстно шептал он.

   - Пустите... Егор Дмитрич!

   - Я люблю тебя! Клянусь, тебя одну любил всегда!

   - Пустите, говорят вам!.. Уйдите!.. Я... ошиблась... Я... Ей-Богу же, я не люблю вас ни капельки!

   У Вроцкого невольно опустились руки.

   Нелли промчалась через ряд пустых и тёмных комнат и отворила дверь освещённого кабинета.

   Литовцев нервно шагал по комнате, стараясь убедить себя, что сватовство Вроцкого в порядке вещей, что ничего здесь нет неожиданного и возмутительного... Нелли взрослая... И замуж выйдет не нынче-завтра... и будет счастлива... Всё это в порядке вещей, и он один никогда не думал об этом... Вроцкий, конечно, пошляк, не пара ей... И лжёт Лили, фантазирует... Не может такое существо увлекаться этими Жоржами... Да, но, ведь, найдётся другой, более достойный... Но почему же при этой мысли ему хочется как мальчику рыдать и кричать от бешенства? И как назвать то жгучее чувство боли, которое терзает сейчас его душу?

   При звуке её шагов за дверью он вздрогнул и выпрямился. Странное предчувствие идущей беды прошло по душе его.

   Девушка кинулась ему на грудь.

   - Нелли!

   В этом вопле были и ужас, и боль, и счастье... Он понял её и себя.

   Закинув голову, она с восторгом глядела на него, не чувствуя отчаянной страсти его объятия, не умея прочесть в его безумном взоре всей безнадёжности и силы его тоски и любви. В эту минуту она отдавала ему свою проснувшуюся душу.

   - Поль... Милый Поль... Возьми меня в больницу!

  

  

   Источник: Источник: Вербицкая А. А. Сны жизни. - М.: Товарищество А. А. Левенсон, 1904. - С. 3.

   OCR, подготовка текста - Евгений Зеленко, октябрь 2011 г.

   Адрес: Викитека.