Толстой Алексей Николаевич - Убийство Антуана Риво, Страница 2 - Книги

дня, полного трудов, и эта женщина, лежа рядом со мной, обдумывала план

убийства. Она имела обыкновение кусать себе ногти, когда лежала в

постели". - "О?" - испуганно восклицал посетитель... "Да, да, мосье,

кусала ногти".

Так прошла неделя, но убийца, Мишель Риво, все еще не был арестован...

В центре Парижа, в стороне от многолюдных Больших бульваров, есть

узенькая улица пятнадцатого века, улица Венеции. Она не шире четырех

аршин. Дома, построенные уступами, сходятся вверху, оставляя узкую щель

неба. У входа в улицу видны остатки цепей времен средневековья. Пыльные

окна затянуты паутиной, которую ткали пауки еще при христианнейших

королях. К наружным стенам, прямо на улице, прилеплены писсуары, так как

внутри домов отхожих мест нет. Мостовая покрыта остатками овощей, куриными

внутренностями и еще черт знает чем. Опухшие лица выглядывают из темных

лавчонок, из низких входов, из ветхих окон, перекликаются нечеловечески

хриплыми голосами или на воровском жаргоне принимаются ругать случайного

прохожего, запускают в спину гнилым апельсином. Эта отвратительная щель

населена теми, кого на языке науки называют деклассированным элементом.

Полиция заглядывает сюда только днем. Время здесь остановилось и загнило.

Седьмой день Мишель Риво ночевал на этой улице, в комнате Заячьей Губы

- проститутки, которую знавал еще до войны. В шестнадцатом году, работая в

государственном публичном доме на фронте, Заячья Губа заболела дурной

болезнью. Ей пришлось деклассироваться. Она занялась перепродажей

краденого.

Днем Мишель Риво бродил по Большим бульварам и покупал мелкие,

бесполезные предметы, а к часу обеда подавался в рабочие кварталы. Он ел

без вкуса, поспешно, иногда прямо на улице. Желудок его был не в порядке.

В газетах он прочел интервью с инспектором полиции и понял, что сыщики на

ногах - обыскивают Париж кварталами.

Он был в том состоянии спокойного бешенства, когда можно подойти к

любому благоустроенному, довольному собой прохожему и перегрызть ему

горло.

В сумерки Мишель Риво нырнул в низкую щель лавочки Заячьей Губы "Уголь,

вино", помещавшейся на уровне земли. За лавочкой, в сводчатом полуподвале,

имелся ход в подземелья древних каменоломен под старым Парижем. Мишель

вошел в эту комнату и увидел худощавого незнакомца: положив локти на стол,

он курил папироску, пил вино и щурился на свет керосиновой коптилки.

Мишель подался к двери. Незнакомец не спеша сказал:

- Можете спокойно оставаться. Я - вор. Хотите вина?

Из-за двери крикнула Заячья Губа:

- Не опасайся, Мишель, этот человек знаменит, как Виктор Гюго...

Мишель сел на соломенный стул, взял стакан с вином. Коптилка освещала

снизу доверху лицо вора хорошей породы и отменного благородства:

блестящие, в пышных ресницах, глаза, подстриженные по-английски усы,

тонкая сеть мускулов, двигающихся на скулах под матовой кожей, ловко

надетая шляпа, черный галстук, полотняное белье...

- Это вы пришили старика Антуана? - спросил вор.

- Да, я, мосье.

- Чем?

- Солдатским ножом.

- Вы дилетант, мой друг. Старика надо было потрошить сухим методом,

покуда он пьет аперитив в кафе... Вы погорячились... Жаль, жаль... Вашей

голове придется, видимо, сыграть партию в кегли.

Так же, как все эти дни, тяжелый ком подвалил под живот Мишелю Риво.

Лицо его стало серым. Вор сказал:

- Расскажите подробности...

- Я вошел, старик читал газету в кресле... Я был взбешен, да, но

спокоен. Старик, ничего не спрашивая, скомкал газету и заорал: "Вон!"

Тогда я затворил дверь и потребовал тысячу франков...

- Вы затворили дверь, - спросил вор, - намеренно?

- Говорю вам, что я был взбешен... Я отогнул ковер, под которым лежали

деньги. Старик завизжал и кинулся животом на отогнутый ковер. Он уронил

очки, шапочку и туфли... Он испустил отвратительное зловоние...

Вор с удовольствием щелкнул пальцами:

- Это очень нервит, я знаю... Затем он вас укусил?

- Он меня укусил. Он ухватил меня за ноги, чтобы повалить... Тогда я

его зарезал. Он покатился, перевернулся и зашипел, как коробка с гнилыми

консервами...

- Мой дорогой друг, можете смело считать себя обезглавленным, - сказал

вор. - Полиция не прощает подобного дилетантства. А жаль...

Мишель Риво облизнул губы и жадно выпил стакан вина. Вор ногтем мизинца

погнал по столу кусочек пробки.

- Вас можно было бы еще спасти, а?

- Я слушаю, мосье.

- Ваша вина в том, дорогой друг, что вы совершили поступок в состоянии

запальчивости. Если бы путем спокойного размышления пришли к заключению,

что старика действительно нужно убрать... Тогда - браво, браво!.. У вас

недисциплинированная воля. Да. Война испортила человеческий механизм.

Стоит хаос, как после тайфуна. Революции! Какой запоздалый романтизм! Игра

для детей среднего возраста! Коммунисты, фашисты... Ку-клукс-клан. Скучно.

Жизнь потеряла магнетическую силу. Война убила вкус: девчонки стали

холодны, как рыбы, вино - кисло, в кабаках зеваешь до слез. Перестали даже

писать занимательные книги. А? Вы не следите за литературой? Единственное

учреждение, которое еще на высоте, это - полиция. От всей великой культуры

остались полицейские корпуса. Говорят еще - идет новая сила: это концерны

тяжелой промышленности. Они захватывают жизнь по вертикали. Но это пахнет

социализмом наизнанку. Здесь нам, последним индивидуалистам, рыцарям маски

и потайного фонаря, делать нечего.

Вор ногтем мизинца смахнул пепел с лацкана серого пиджака.

- Итак, в сфере нашего интереса остается полиция. Кстати, вы уверены,

что я не полицейский сыщик? Поставьте стакан, вы проливаете вино... Итак,

вы - уверены. Это указывает на вашу прозорливость. Я пришел сюда именно

затем, чтобы предложить вам убрать одного господина, который таскается за

моими пятками, как легавый кобель. Вам придется обойтись с ним примерно

так же, как с дядюшкой Антуаном. После этого я постараюсь переправить вас

в Южную Америку. За это - тридцать шансов против ста. Без меня у вас - все

сто попасть под нож гильотины...

- Согласен! - неожиданно громко крикнул Мишель Риво. - Эй, Заячья Губа,

еще два литра красного...

Этой же ночью Мишель Риво стоял в темной нише ворот на старой улице

Фобур Монмартр. Луна поднималась из-за мансард. Изредка в гору проезжал

автомобиль с гуляками.

Раздались шаги. Мишель сжал зубы. Но, нет, - это прошел пьяненький

старик газетчик, похожий на Рабиндраната Тагора, спотыкаясь, бормотал

названия газет. Опять - шаги. Прошла усталой походкой девушка в повисшем

на голых плечах шелковом плаще. Обернулась, нашла в темноте глаза Мишеля.

Усмехаясь, прошла.

Было тихо. Париж засыпал. Париж, Париж! Каждый камень здесь враждебен

Мишелю. Родина! Проклятие!

Опять раздались шаги. Мимо ворот быстро прошел вор и, как было

условлено, щелкнул пальцами. Мишель пригнулся для прыжка. Сейчас же следом

за вором появился человек в сером коротком пальто. Мишель кинулся на него

и ножом ударил ему в бок - глубоко и твердо... Человек упал со стоном.

Мишель быстро пошел вниз, к бульварам. Он перегнал пьяненького газетчика и

девушку, - она опять, взглянув на него, усмехнулась криво. В глазах Мишеля

все еще плыл красный свет...

На углу его окликнули. Стоял закрытый автомобиль. Мишель влез в него,

откинулся на подушки, зажмурился и оборвал пуговки на вороте мягкой

рубашки.