Станюкович Константин Михайлович - Событие

точно отшатнулся от него. Никогда не заедет. Точно он чужой.

   Хотя дядя Вася и часто подчеркивал, что он едва сводит концы с концами, тем не менее многие подозревали, что у него есть деньги, и не маленькие, и что он, несмотря на свои благородные разговоры, был ростовщик.

   По крайней мере многие приезжавшие к дяде Васе рано утром могли видеть Аронсона, молодого еврея с умным лицом, который тотчас же исчезал. Многие знали, что Аронсон давал деньги под проценты, и, конечно, не все догадывались, что он был подставным лицом и за действительного статского советника рисковал ссылкой.

   А Лина из верного источника узнала, что у дяди Васи есть деньги. Этим верным источником была Иренья, экономка, жившая у дяди Васи лет десять, еще свежая и пригожая женщина лет за тридцать, опрятная, чисто одетая, с пышною грудью, широкими бедрами и добрыми ласковыми глазами.

   Лина обворожила Иренью, прежнюю горничную, и приветливостью и маленькими подарками. И однажды, как-то ловко допрошенная Варенцовой, Иренья по секрету сообщила доброй барыне, что у барина наверное есть большой капитал, который он по своей скупости "не оказывает".

   - А жид прежде каждое утро ходил, а года два уж не ходит.

   "И хорошо, что не приходит!" - подумала Лина, имевшая понятие о новом законе против ростовщичества. И, словно бы не понимая роли Иреньи, просила ее по-прежнему беречь одинокого дядю Васю.

   Дядя Вася, казалось, особенно был расположен к племяннику Виктору и его жене. Они были основательно аккуратные люди, долгов не делали, живут дружно, внимательны к дяде, не имеют скверных подозрений насчет привычки старого человека к экономке и ни разу не просили денег.

  

  

  

   - Можно, дядя? - веселым, ласковым голосом спросила Лина, постучавши в двери.

   И, не выждавши ответа, она вошла в большой, светлый кабинет и, приблизившись к письменному столу, поцеловалась с маленьким, чистеньким, круглолицым и слегка надушенным дядей Васей в коротком пиджачке и с ярким галстуком.

   - И какой же ты молодец, дядя! - сказала Лина тот словно бы невольно сорвавшийся искренний комплимент, который так радует молодящихся стариков второй молодости.

   Действительно, дядя Вася казался моложе своих лет, которые он скрывал и говорил, что ему пятьдесят два. Отливавшее румянцем лицо с гладко выбритыми пухлыми щеками и подбородком, с накрашенными маленькими усами над крупными губами и слегка выпученными молодыми глазами. Маленькая фигура крепкая и плотная. Круглая черноволосая с сединой голова, коротко остриженная. Руки холеные с брильянтом на мизинце.

   - Садись, очень рад тебя видеть. Ничего, слава богу, не смею жаловаться... Чем угощать дорогую гостью? - слегка певуче и ласково говорил дядя Вася и придавил у стола пуговку электрического звонка.

   - Ничем, голубчик-дядя... Ничего не надо! Здравствуйте, Иренья! - приветливо ответила Лина на поклон экономки.

   - Кофе, шоколаду?.. Иренья отлично варит.

   - Знаю... Мастерица!.. Я только что пила, дядя...

   И когда экономка ушла, Лина прибавила:

   - Какая славная у тебя эта Иренья. Вежливая, аккуратная... Какой у тебя везде порядок...

   - Да, Линочка, честная и добросовестная... И преданный человек...

   - А я ведь к тебе так рано, дядя, чтобы первому сообщить радостную весть. Вики получил блестящее положение... Семь тысяч...

   Дядя Вася был умилен.

   - Такое место... И семь тысяч?! - воскликнул Василий Петрович, теряя обычную сдержанность.

   И затем спросил:

   - Кто это устроил Виктору?.. Чья протекция?

   - Ничья!

   - Да что ты говоришь, Линочка! Конечно, Виктор умница и отличный работник... Но разве без протекции возможно получить такое место?.. Ты этого, верно, не знаешь...

   - Но право же, дядя... Вики сам удивился... Верно, Козлов узнал от прежнего начальника Вики... И как это неожиданно устроилось, дядя... Сам Козлов вчера позвал по телефону Вики и предложил.

   И Лина с увлечением повторила рассказ мужа об его свидании.

   Василий Петрович внимал с таким восторгом, как будто сам он внезапно получил блестящее предложение. И изредка восклицал:

   - Умница Виктор... Такое место... И впереди...

   - Что впереди, дядя?

   - Товарищ министра... Непременно...

   - Я знала, что ты будешь рад за Вики... Милый дядя!.. Но ты понимаешь, что новое положение обязывает...

   - Именно обязывает...

   - Нужна новая квартира... Освежить обстановку... Вики нужен кабинет... Мне одеться... Разумеется, никакой роскоши... Но все-таки... Не правда ли, дядя?

   - Ты умница, Лина... Умница...

   - И как мне неприятно делать долг... А мы с Вики решились на это... Ведь не на пустяки... Хотим занять с рассрочкой и, конечно, за небольшие проценты, чтобы устроиться прилично...

   - И много хотите занять?

   - Две тысячи, дядя... Меньше не обойтись... мы уж составили смету...

   Василий Петрович вдруг стал серьезен, и, казалось, в душе его происходила борьба. Но он вспомнил, что племянник Вики, во всяком случае, получит как его наследник десять тысяч, и такое место... И оба они всегда внимательны и никогда не просили денег.

   - Такие деньги и у меня найдутся, Линочка... Недавно на выигрышный билет выиграл... Я сам вам дам их взаймы...

   И, словно бы сам растроганный своим вниманием, прибавил:

   - И с рассрочкой, и за самые маленькие проценты... Я рад помочь хорошим людям...

   - Дорогой, милый, благодарю...

   И Лина поцеловала дядю Васю.

   Василий Петрович написал чек, выдал его Лине и попросил ее написать расписку.

   - Скажи, чтобы Виктор подписал... Понимаешь, для памяти... Я завтра же приду поздравить Витю. А тебя, красавицу, позволь поздравить сейчас!

   И дядя Вася крепко поцеловал Лину в губы.

  

  

  

   После двух месяцев посещения Варенцовой магазинов и хлопот по устройству новой квартиры в третьем этаже большого дома на Кирочной Лина наконец успокоилась, прикончив все убранство.

   Все ей казалось необыкновенно "мило" и не так, как у других.

   И Лина с горделивым чувством удовлетворенности любовалась шестью комнатами, особенно гостиной с новой голубой мебелью, трельяжами, цветами, зеркалом и высокой лампой с огромным шелковым абажуром и "гнездышком" - большой комнатой с пушистым ковром, с хорошеньким письменным столом, новыми рамками фотографий и шелковыми низенькими ширмами, закрывающими роскошные кровати с белыми кружевными покрышками, и с фонариком на средине потолка, льющим по вечерам томный свет.

   Она заглядывала и в светлую, чистую кухню, на полках которой сверкали расставленные медные кастрюли, сковородки и другая нужная посуда.

   Новая бонна-англичанка (из петербургских, впрочем, англичанок) казалась Лине вполне приличной и порядочно одевавшейся. Довольна была Варенцова и кухаркой за повара, и новой горничной, которой было велено ходить в белом чепце и белом фартуке.

   И молодая женщина испытывала удовольствие благополучия и обеспеченности и приятной уверенности в том, что долее сохранит свою красоту при средствах и в "красивой рамке". Она считала себя еще более властной и сильной оттого, что стала еще интереснее и привлекательнее и могла дольше поддерживать влюбленность Вики заботой о холе своего тела, всегда хорошо одетая и особенно когда по вечерам наденет свой новый ослепительный красный капот с прозрачной кружевной шемизеткой и с широкими рукавами, из-под которых оголялись красивые полные руки.

   Лина показывала мужу убранство квартиры, обращая его внимание на все мелочи, и спрашивала Вики:

   - Не правда ли, уютно, Вики? Не правда ли, мило? И, право, мы устроились недорого. Зато сколько я торговалась, сколько я хлопотала, Вики, чтобы обошлось нам дешевле!..

   Варенцов находил, что все мило и со вкусом. Разумеется, вошли в долги. Он не любил долгов, но...

   - Но долг не должен нас беспокоить... Дядя Вася предложил так мило. Он понял, что в нашем новом положении следовало жить прилично, и всего по сту рублей в месяц... Незаметно уплатим.

   Со службы Варенцов приезжал в шесть часов, и уже теперь обед был всегда готов и Лина была дома к обеду, зная, что Вики был бы недоволен, если бы ему пришлось дома дожидаться или обедать без жены.

   Возвращался Варенцов довольный и не раз говорил, что на службе все идет хорошо и что Козлов доволен его работой. Но, разумеется, приходится много работать, и он не боится работы.

   Хотя Вики теперь и имел в глазах жены большую значительность, чем прежде, и она была более внимательна и ласкова с ним, но, когда все "устроилось", первый порыв радости "события" прошел и Вики, разумеется, и не думал больше говорить о щекотливости компромиссов, - разговоры Вики стали казаться Лине по-прежнему скучноватыми, особенно когда он "тянул", рассказывая о своих служебных делах или философствуя насчет необходимости и бережливости "вообще".

   Лина уже не показывала скуки от этих tete-a-tete*, как и прежде, да и Вики, казалось, понемногу входил в роль равноправного супруга и господина, понимающего, что он создал благополучие, но - звали в театр или на журфикс к знакомым, более подходящим к новому их положению и, если Вики должен был заниматься, - Лина уезжала одна, упрашивая приехать за ней попозже.

   ______________

   * Разговоров наедине (франц.).

  

   Пришлось им познакомиться и с несколькими из новых сослуживцев. Они казались несколько однообразными с их разговорами - преимущественно служебными слухами и сплетнями, более или менее банальным злословием про другие ведомства и про их начальников и повторением газетных известий о театре и каком-нибудь скандале. И общий тон отзывался большим индифферентизмом к какому-нибудь интересному вопросу или к какому-нибудь явлению, действующему на нервы. Точно все на свете малоинтересно, кроме того, что делается в департаменте, а если в обществе о чем-нибудь и "болтают", - преувеличенно обвиняя правительственных агентов и находя недостаточно современными наши устои, - то этой болтовней занимаются неосновательные люди без положения или молодые люди, которых сбивают разные мерзавцы. Пусть-ка болтуны посмотрят, что делается теперь в Англии.

   Все это были максимы, не подлежащие сомнению.

   И Варенцовы, еще недавно часто водившие другие разговоры, должны были отмалчиваться или даже и поддакивать.

   Посещали Варенцовых и прежние знакомые, поздравляли их не без завистливого чувства к счастливцам и, конечно, надеялись, что такой умный и либеральный человек, как Виктор Николаевич, сделает на новом месте много хорошего.

   Однако два-три прежних знакомых перестали заглядывать к Варенцовым, и Лину это злило, хотя она и успокаивала себя тем, что эти господа не ходят из зависти.

   "Ну, положим, Наумов и Иванов не могут простить Вике, что он получил блестящее назначение... А Биркин?.."

   Ей нравился этот живой и интересный брюнет лет сорока, служивший после многих житейских невзгод в каком-то правлении, который, казалось ей, любил заходить к ним и особенно горячо говорил с нею о литературе, о жгучих злобах, об этике и часто приносил ей подписные листы на какие-нибудь благотворительные дела... Он, по-видимому, неравнодушен к ней, и не был узким прямолинейным ригористом, был умен, казалось, терпим к чужим мнениям и не стеснялся в знакомствах хотя бы и с людьми, как он говорил, иной веры.

   И этот Биркин вдруг исчез...

   Это особенно злило Лину. Ей хотелось, чтобы он мог ее видеть в ее простеньком домашнем платье или в ослепительном капоте. Биркин был таким близким знакомым, что его можно было бы принять и в капоте, сославшись на нездоровье.

   И однажды вечером Лина сказала Вики:

   - Биркин, верно, неожиданно уехал из Петербурга куда-нибудь...

   Варенцов вдруг вспыхнул.

   - Не уезжал, Лина... Я его вчера еще встретил на улице.

   - И вы разговаривали?

   - Он сделал вид, что не узнал меня...

   - Конечно, в самом деле не узнал?

   - Конечно, в самом деле отвернулся, Лина... Я думал, что он умней! - прибавил со злобным чувством Варенцов. - Надеюсь, ты не очень жалеешь, что он больше не благоволит к нам?

   - Какая скотина! - вспылила Лина.

   И тотчас прибавила:

   - Точно он не знает тебя, милый!

   Варенцов пожал плечами и презрительно промолвил:

   - Верно, считает себя солью земли, потому что что-то болтает и чему-то сочувствует.

   И снова вспыхнул, вспомнив оскорбительную для него встречу с Биркиным, о которой он не сказал вчера жене и которая напомнила Варенцову, что и он "чему-то" сочувствовал и даже об этом читал реферат.

   "А теперь какой реферат!?" - подумал он.

   - Я не думала, что Биркин так груб... Разумеется... мы незнакомы... И кузиночка Вава хороша! Вот дура!..

   - А что?

   - Пришла... Все осматривала. Злилась оттого, что она не может так жить... Ее-то друг, - я знаю, какой друг этот приват-доцент, с которым она всюду! - проповедует акриды и мед, и она, как попугай, за ним... "Ах, Лина, какая ты стала буржуазка... Ты совсем изменилась... Вместе со своим Вики вы, говорит, изменили своим честным взглядам"... Ну, я без церемоний и назвала ее дурой... Надеюсь, она больше ни ногой.

   - Потеря невелика! - усмехнулся Варенцов.

   - Еще бы! Я прежде думала, что она хоть и дура, но все-таки добрая... А выходит - и злая и... развратная... Удивляюсь, какой осел ее муж... Кажется, доволен своим менажем a trois... Воображаю, что станет она врать на нас...

   Варенцов задумался и через минуту проговорил:

   - Знаешь ли что я тебе скажу, Лина?

   - Что, милый?

   - Надо нам вообще быть осторожнее в знакомствах... Все-таки положение! Не следует компрометировать себя человеку, который... - ты понимаешь, Лина? - который может быть со временем государственным человеком и сделать что-нибудь хорошее для России!.. - не без апломба проговорил Варенцов.

   - Умница! - восторженно проговорила Лина.

   В эту минуту горничная подала Варенцову письмо.

   Он взглянул на почерк и сказал:

   - От отца.

   - Откуда?

   - Городское...

   - Отчего же он не пришел к сыну?.. Хорош отец!

   Варенцов прочел письмо и, передавая его жене, смущенно промолвил:

   - Читай, Лина.

   Лина прочла необыкновенно грустное письмо ех-профессора... Он писал, между прочим, что не может пока повидаться с ним... а почему?.. Виктор, верно, догадается.

   "Я все-таки думаю, - прибавлял отец, - что твоя жена - главная виновница в том, что ты служишь делу, которому не веришь, и будешь равнодушен к правым и виновным".

   - Хорош отец!.. - озлобленно проговорила Лина.

   - Удивляюсь, что еще не ругается... Он-то что делал и какому именно делу служил?.. - сказал Варенцов.

   - Только разорил семью и... давно отшатнулся от тебя, вики...

   - Да... Неосновательный и беспутный человек, не понимающий, что у нас иные задачи и мы живем в другие времена! - высокомерно промолвил Варенцов.

   - Эгоист твой отец, вот что!.. И смеет думать, что я могу влиять на тебя... Да разве это не вздор, милый?..

   И Лина обняла Вики и напомнила, что они сегодня вечером едут на журфикс к директору департамента.

  

  

  

   Впервые - в газете "Русские ведомости", 1902, NN 75, 79.

  

   Стр. 239. Кретон - плотная хлопчато-бумажная ткань из окрашенной пряжи, часто с набивным рисунком.

   Стр. 252. Сьюг - костюм (англ.).