Пругавин Александр Степанович - Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством

   Александр Степанович Пругавин

  

   Изд: Пругавин А.С. Монастырские тюрьмы в борьбе с сектантством. (К вопросу о веротерпимости). Москва, "Посредник", Серия "Для интеллигентных читателей", 1905.

   Оригинал: http://timophey2007.narod.ru/prug.html

  

  

  

  

  

   Статьи, вошедшие в эту брошюру, первоначально были напечатаны в газете "Право" за время 1902-1904 годы.

   В виду того, что вопрос, затронутый в этих статях, не может не интересовать значительной части русского общества и народа, автор решил выпустить их отдельной брошюрой, имея в виду этим самым еще раз напомнить о печальной аномалии, уцелевшей в нашей жизни от далеких веков религиозной нетерпимости.

   За время появления наших статей, посвященных этому вопросу, состоялось весьма важное правительственное мероприятие, которое нельзя не приветствовать с полною искренностью и которое, без всякого сомнения, внесет отрадное чувство нравственною удовлетворенья в душу многих миллионов русских людей. Мы говорим о полном упразднении известной исторической тюрьмы, находившейся в Соловецком монастыре. Упразднение это состоялось осенью прошлого 1903 года.

   Обстоятельство это дает основание и право надеяться, что та же самая участь ожидает - быть может, даже в самом непродолжительном времени и все остальные тюрьмы, которые до сих пор еще, к сожалению, уцелели в некоторых, весьма немногих, монастырях.

   Подобная мера явилась бы первым поучительным шагом по пути осуществления тех заветов веротерпимости, которые столь торжественно были провозглашены в памятном всем манифесте 26 февраля 1903 года.

   С.-Петербург,

   22 мая 1904 г.

    

  

   От далекой, седой старины, от нашего исторического прошлого мы унаследовали немало печального и тяжелого в разных областях государственной, церковной и народно общественной жизни. Но едва ли не больше всего мрачных пережитков старины сохраняется у нас в той именно области, которая по своему существу, по своему внутреннему характеру должна быть совершенно свободна от всего, что только носит на себе печать жестокости и насилия. Мы разумеем область веры, область религиозных убеждений. На этот раз мы хотим напомнить здесь о печальной и мрачной аномалии, уцелевшей в нашей государственно-церковной жизни от далеких, давно прошедших веков религиозных гонений и нетерпимости. Мы хотим напомнить о судьбе, так называемых, монастырских узников, т. е. лиц, имевших несчастие за те или иные проступки или преступления против церкви и религии подвергнуться заключению в монастырской тюрьме.

   Как известно, такие тюрьмы с давних пор существовали при некоторых из наших монастырей. Особенно широкой известностью пользовалась в обществе тюрьма Соловецкого монастыря, куда в прежние времена ссылались не только религиозные, но и государственные преступники, которые по терминологии той эпохи величались "ворами и бунтовщиками". Ссылка в Соловецкий монастырь религиозных и государственных преступников широко практиковалась уже в половине XVI столетия, в царствование Иоанна Грозного. Затем, в течение XVII, XVIII и первой половины XIX столетия тюрьма Соловецкого монастыря нередко была переполнена заключенными.

   Вероятно, этим последним обстоятельством следует объяснить, что во второй половине XVIII столетия возникает новая монастырская тюрьма или крепость - на этот раз в центре России, а именно в Спасо-Евфимиевом монастыре, находящемся в г. Суздаль, Владимирской губернии.

   Монастырь этот принадлежит к числу наиболее старинных русских монастырей. Он возник одновременно с Троицко-Сергиевой лаврой, 550 лет тому назад. Основателями его были преподобный Евфимий и великий князь Суздальский и Нижегородский Борис Константинович. В былые времена монастырь этот много страдал от татарских нашествий и польских набегов. Это и заставило суздальских князей сколь возможно укрепить монастырь, сделать его недоступным для набегов. И вот, постепенно Спасо-Евфимиев монастырь обносится высокими, необыкновенно массивными стенами, башнями, "обзаводится пушками, пищалями, бердышами, воинской броней" и, таким образом, мало-помалу обращается в "колоссальную твердыню", в "грозную неприступную крепость", - как говорится в описании этого монастыря 001 .

   Местом ссылки и заточения Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь становится с 1766 года, со времени Высочайшего указа Екатерины II-й, в котором, между прочим, писалось: "сосланных из бывшей тайной канцелярии для исправления в уме в разные монастыри колодников, по именам десять человек, для лучшего за ними присмотра и сохранения их жизни, равно, чтобы от них какого, по безумию их, вреда кому учинено не было, свести из некоторых, состоящих в Московской губернии монастырей, в Спасо-Евфимиев монастырь, определяя для смотрения за ними воинскую команду от суздальской провинциальной канцелярии".

   Уведомляя об этом Высочайшем повелевши архимандрита Спасо-Евфимиевского монастыря Ефрема, Святейший Синод в свою очередь писал: ""А как де в оном монастыре первенствующая власть вы, архимандрит, то оную команду вручить в твое ведомство, и притом тебе рекомендовать, чтобы вы со своей стороны употребляли к исправлению тех колодников всевозможные старания; ибо де чрез то вы можете себя оказать по званию своему к сохранению жизни человеческой полезным". О приеме же означенных колодников, также, если и впредь по Высочайшему Ее Императорского Величества соизволению таковые же присылаемы будут в оный монастыре и об отведении для их пребывания потребного числа покоев, так и о употреблении о сих безумных должного о исправлении их в уме попечения к тебе, архимандриту, из Святейшего Синода истребовать послушного указу".

   Вслед за приведенным Высочайшим повелением издана была особая инструкция обращения с колодниками, ссылаемыми в Спасо-Евфимиев монастырь. Инструкция эта была сообщена обер-прокурором Святейшего Синода генерал-квартирмейстером и кавалером князем Вяземским как суздальскому воеводе, так и о. архимандриту. Приводим содержание этой инструкции без всяких изменений: "Содержать оных безумных в отведенных от архимандрита порожних двух или трех покоях, однако не скованных, и иметь за ними присмотр такой, чтобы они себе и другим по безумию своему не могли учинить какого вреда, чего ради такого орудия, чем можно вред учините, отнюдь бы при них не было, так и писать им не давайте. Буде же бы который из них стал сумасбродничать, то в таком случае посадить такого одного в покой, не давая ему несколько времени пищи; а как усмирится, то тогда можно свести его по-прежнему с другими. Кои же смирны и сумасбродства не делают, таких пускать для слушания Божественного пеня в церковь, однако под присмотром же караульных; при чем смотреть за ними того, чтобы они с постоявшими не вступали в непристойные разговоры, также бы не ушли из монастыря. Караульным с ними, сколько возможно, вступать без употребления строгости; а поелику они люди в умe поврежденные, то с ними обращаться с возможною по человечеству умеренностью. Буде же бы который из них стал произносите что важное, но как сие происходить будет от безумного, то оного не слушать и в донос о том не вступать, а только что произнесено будет рапортовать воеводе".

   Условием свободы от заключения полагалось только решительное оставление "сумасбродства" 002 .

   Вскоре вслед за этим в Спасо-Eфимиевом монастыре устраивается особое, так называемое, "арестантское отделение" или тюрьма. Целый угол монастыря, в котором помещалась эта тюрьма, отделяется особой массивной каменной стеной и получает название "крепости". В то же время цель и назначение этой крепости быстро изменяются: из места содержания безумных колодников она становится тюрьмой, в которую ссылаются лица, чем-либо провинившаяся против церкви и религии.

   День и ночь крепость на замке. Единственные ворота, которые ведут в нее, всегда оберегаются часовыми солдатами. Без особого разрешения или, как говорят здесь, без благословения отца архимандрита, который является в то же время и комендантом крепости никто не перешагнет за ее ворота.

  

  

   Первые десять человек, попавшие в Суздальский монастырь в 1776 году, были следующая лица: драгун Никанор Рагозин, отставной капитан Иван Немчинов, прапорщик Коробков, фурьер Савва Петров, иеромонах Владимир Зеленский, попович Андрей Егоров, копиист Василий Щеглов, слуга князя Урусова, Михаил Васильев, крестьянин Иван Васильев и шатерный ставочник Василий Смагин.

   Следом за этими первыми невольниками идет длинный ряд лиц, который ссылались в монастырь или на житье в число братии, или же в качестве арестантов для заточения в монастырской тюрьме. Необходимо заметить, что первая группа составляла сравнительно незначительный процент общего числа лиц, ссылавшихся в Суздальский монастырь, и состояла, главным образом, из представителей белого и черного духовенства, в чем-нибудь провинившихся.

   В числе же "колодников" и "арестантов", заключенных в Суздальской монастырской тюрьме, были: офицеры, дворяне, чиновники, солдаты, крестьяне, купцы, мещане, однодворцы, канцеляристы, раскольники и сектанты, священники, монахи, архимандриты, диаконы, дьячки, послушники, причетники и т. д. За время с 1766 по 1902 год общее число заключенных в Суздальском Спасо-Евфимиевом монастыре - превышает 400 человек. Число это составляется из двух главных групп: из лиц духовного звания и лиц светских. К первой группе относятся: священники - 108 человек, в том числе 5 протоиереев, 1 ключарь кафедрального собора и член духовной консистории; архимандриты и игумены - 16 чел., монахи, иеромонахи и иеродиаконы - 65 чел., диаконы - 16 чел., дьячки, послушники, причетники и пономари - 17 чел.

   Кроме того, в разное время в монастыре содержались: бакалавр Киевской духовной академии, псаломщик, попович и дьяческий сын.

   Ко второй группе принадлежат: офицеры, дворяне и чиновники - 52 человека, в том числе: 1 генерал-майор, 2 барона, 1 граф и 2 князя; солдаты и нижние воинские чины - 16 чел., крестьяне - 51 чел., мещане - 10 чел., купцы - 3 чел, однодворцы - 2 чел., канцеляристы, протоколисты и копиисты - 6 чел., раскольнические наставники, попы и иноки - 11 чел., раскольнические архиереи - 4 чел., лиц неизвестного или неопределенного звания - 8 чел.

   Кроме того: учитель, актер, кадет горного института, казак, полицейский надзиратель, шкипер и сапожник из Саратова.

   Затем, помимо всех этих лиц, в Суздальском монастыре были заключены: два румынских монаха, болгарский архимандрит, греко-католический священник, такой же инок и, наконец, какой-то француз Бардио и немец Крюгер. Последние двое были заключены в монастырскую тюрьму в январе 1773 года и пробыли в ней до самой смерти, последовавшей в октябре месяце 1791 г.

   Из общего числа заключенных на XVIII век (с 1766 по 1800 г.) приходится 62, а на ХIХ-й - 341 чел.

   Если мы это последнее число ссыльных разобьем по четвертям только - что минувшего столетия, то получим следующие цифры: за время с 1 января 1800 года по 1 января 1825 года в Суздальский монастырь было сослано 55 человек; с 1 января 1825 года по 1 января 1850 г. было сослано 53 человека; с 1 января 1850 г, по 1 января 1875 г. - 117 человек и, наконец, с 1 января 1875 е. по 1 января 1902 г. - 116 человек.

   Предоставляя самим читателям делать выводы из этих цифр - вполне точных, так как они составлены на основании подлинных архивных дел, мы, со своей стороны, считаем необходимым сделать при этом одну оговорку. Так как дела самого последнего времени не сданы еще в архивы, то поэтому относительно лиц, сосланных в Суздальский монастырь в последние годы, сведения наши имеют отчасти случайный характер, при чем очень возможно, что несколько человек из числа заключенных в монастырь лиц именно за эти годы и не вошли в наши сведения.

   Принявши во внимание это обстоятельство, мы в праве придти к заключению, - во всяком случае, весьма неожиданному, а именно, что у нас в России применение давно отжившей, чисто средневековой формы наказания, какой, без сомнения, является монастырское заточение, достигнув в 50-х и 60-х годах прошлого столетия наибольшего развития, держится на том же уровне до самых последних дней.

   Так как необходимым и непременным условием освобождения из монастырского заключения было полное раскаяние, "чистосердечное отречение" от всех "заблуждений" и еретичных мнений, то естественно, что люди, всецело убежденные в правоте своих взглядов, предпочитали лучше окончить свои дни в неволе, чем признать ложью то, во что они варили со всей страстью религиозного воодушевления. А так как в монастырские тюрьмы чаще всего попадали люди именно такого закала, то поэтому мы и видим, что лишь очень немногие из них получили свободу, большинство же оставалось там до конца жизни.

   Не даром монастырский сад, примыкающей к тюрьме и играющий роль "арестантского кладбища", усеян могилами бывших "колодников" и "арестантов". Среди множества могил прежних узников здесь сохранились лишь три-четыре могилы, между прочим, могилы князя Федора Петровича Шаховского и Владимира Николаевича Бантыш-Каменского.

   Умерших арестантов здесь обыкновенно хоронят в саду, - без креста, без плиты, без всякой отметки или надписи, по которой близкие умершему люди могли бы найти могилу дорогого им человека. При похоронах же вожаков раскола и сектантства начальство употребляет все усилия для того, чтобы скрыть место их погребения и тем предупредить возможность паломничества со стороны их последователей и почитателей. В этих видах подобных лиц хоронят иногда вне монастыря, при чем сами похороны происходят тайно, рано утром, когда еще все спят; могила засыпается в уровень с поверхностью земли, без обычного возвышения, после чего закладывается дерном и, таким образом, тщательно устраняются всякие признаки, по которым можно было бы узнать о месте погребения. Так именно был похоронен, например, глава и основатель секты кавказских прыгунов казак Максим Рудометкин, умерший в монастырской тюрьме 13 мая 1877 года.

  

  

   В 1902 году в тюрьме Спасо-Евфимиева монастыря содержалось двенадцать человек заключенных, из коих некоторые находились здесь более 10-ти, 15-ти и даже 2о-ти лет. Так, например, диакон Николай Иванович Добролюбов, из Нижегородской губернии, сидит в этой тюрьме уже 23 года.

   Но другие из заключенных присланы сюда лишь в самое недавнее время: так, крестьянин Самарской губернии Ермолай Федосеев попал сюда в 1900 году, а священник Герасим Иванович Цветков - летом 1901 г. О причине заточения крестьянина Федосеева находим следующие сведения в отчете Самарского епархиального начальства за 1900г. По отношению к нераскаянным и зловредным еретикам и пропагаторам, епархиальное начальство прибегало к крайнему средству воздействия, ходатайствуя пред Св. Синодом об изъятии их из среды православной паствы чрез заключение в Суздальский Спасо-Евфимиев монастырь. Так оно вынуждено было поступить с неким Ермолаем Федосеевым, который жил в пещере и своей лицемерной праведностью привлекал к себе массы простого народа". 003

   О причине, вызвавшей заточение священника Тамбовской губернии Цветкова, было довольно подробно сообщено газетами со слов "С.-Петербургских Ведомостей". Судя по этим сведениям, священник - Цветков был осужден высшим духовным начальством на заточение в Суздальском монастыре "за некоторые его взгляды, несогласные с теми, которые считаются господствующими в нашем духовенстве. Так, например, о. Цветков осуждал подчинение церкви светской власти в лице обер-прокурора Св. Синода, признавал необходимость скорейшего созыва вселенского собора для разрешения многих назревших вопросов в православной церкви, отвергал авторитет Св. Синода и т. п. В этом смысле он неоднократно подавал докладные записки обер-прокурору Св. Синода и многим высшим Иерархам русской церкви, последствием чего и было осуждение о. Цветкова на строгое содержание при монастыре впредь до раскаяния и исправления".

   Кроме священника Цветкова, диакона Добролюбова и крестьянина Федосеева, в суздальской крепости сидят в настоящее время еще два священника: Петр Рудаков и Гавриил Александрович Синцоров, а также один монах-иеродиакон Пимен из Молдавии, затем сектант крестьянин Владимирской губернии Аникий Антонович Уточкин, четыре сектанта, последователи секты еноховцев, присланные из Саратовской губернии, и, наконец, крестьянин Херсонской губернии, известный сектант Федор Ковалев, замуравивший заживо около 20 человек своих родственников и единомышленников во время всеобщей переписи, которую он считал делом антихриста.

   В 1901 году газетами было сообщено известие о том, что Ковалев, по принятии им православия, был освобожден из монастырской тюрьмы. Сообщение это, как мы имели случай лично убедиться, не верно, так как Ковалев и до сих пор находится в тюрьме, хотя со времени своего присоединения к православию и пользуется некоторыми льготами, сравнительно с другими заключенными.

   Двое из еноховцев ведут себя очень буйно, называют архимандрита монастыря "антихристом", не исполняют требований караульных, а потому их держат постоянно, и день и ночь, взаперти под замком и никуда не выпускают из камеры. Судя по всему, эти еноховцы, несомненно, психически больные люди. Нередко по ночам они подходят к окнам и начинают издавать громкие, отчаянные крики и вопли, при чем можно бывает разобрать лишь отдельные слова и фразы, в роде; "Христос воскрес!" "Антихрист пришел!" "Иерусалим спустился на землю!" "Святая Троица!" и т. д.

   Вообще процент психических заболеваний среди монастырских узников огромный. Если бы психиатры получили возможность исследовать душевное состояние лиц, просидевших в монастырских! тюрьмах 10, 15, 30 лет, то можно быть уверенным в том, что среди этих несчастных они нашли бы очень немного лиц психически здоровых

   При этом необходимо иметь в виду, что как, в прежнее время, так отчасти и теперь, в монастырские тюрьмы часто и охотно ссылаются именно такие лица, психическая деятельность которых более или менее нарушена и расстроена. Так, когда в 1829 году, сосланный в Красноярск декабрист, князь Ф. П. Шаховской заболел явным душевным расстройством, то его нашли нужным тогда же перевести в Суздальский монастырь, в тюрьме которого он и умер в тот же год. Множестве подобных примеров можно было бы привести также из истории Соловецкой тюрьмы. Конечно, и подлежит ни малейшему сомнению, что условия монастырского заключения ни в каком случае не мо гут быть признаны благоприятными для такого рода больных. Ссылке в монастыри за религиозные преступления подвергаются у нас не только мужчины, но и женщины. В двух женских монастырях г. Суздаля: Ризоположенском и Покровском, постоянно находятся женщины, сосланные туда за те или другие проступки против церкви, чаще же всего за распространение разного рода учений, несогласных с православием. И сейчас там находится несколько ссыльных женщин, между прочим, Настасья Кузьминична Шувина, в монашестве Мария, основательница известного Раковского монастыря в Самарской губернии. У себя на родине, в Самарской губернии, она пользовалась популярностью и доверием населения, благодаря чему ей и удалось учредить и организовать целый монастырь. Но местное духовенство заподозрило ее в принадлежности к хлыстовщине, вследствие чего начались доносы, возникло дело, и, в конце концов, она была сослана в г. Суздаль, в Покровский монастырь.

   Сосланные в монастыри женщины живут в особых кельях, под строгим надзором приставленных к ним монахинь, при чем им воспрещается выходить за ворота монастыря.

  

  

   В допетровское время право заточать в монастырские тюрьмы принадлежало, кроме царя, - патриарху, митрополитам и даже архиереям. В XVIII столетии большое число арестантов ссылалось в монастыри сначала по распоряжению тайной розыскных дел канцелярии, а затем по резолюциям Святейшего Синода. С 1835 года ссылать в монастыри можно было не иначе, как только по Высочайшему повелению. 004 Такое распоряжение, как можно думать, явилось результатом ревизии Соловецкого острога, произведенной в том году по Высочайшему повелению, вследствие обнаружившихся в этом остроге беспорядков. 005

   Ревизия, между прочим, обнаружила, что из 50-ти человек арестантов, которые сидели в этом, остроге, 41 человек были сосланы туда по Высочайшему повелению, а остальные 9 человек - разными правительственными учреждениями: Святейшим Синодом, Комитетом Министров, Сенатом, Главным штабом и, наконец, один из арестантов - "Лев Павлов - за старообрядчество" - прислана "по секретному отношению Архангельского губернского правления".

   Каким образом более чем скромное Архангельское губернское правление попало в число высших государственных учреждений, которые располагали если не de jure, то defacto правом заточать людей в монастыри - остается совершенно неизвестным. Точно так же остается неизвестным, кто такой был Лев Павлов, которого Архангельское бернское правление сочло нужным подвергнуть ссылке в Соловки "за старообрядчество".

   В настоящее время ходатайства о ссылке и заключении в монастырь того или другого лица возбуждаются исключительно местными духовными властями, священниками и миссионерами, а затем уже через епархиальное начальство направляются в Святейший Синод. Если последний признает ходатайство епархиального начальства заслуживающим уважения, то г. обер-прокурор Синода входит с всеподданнейшим докладом по этому поводу.

   Что касается до условий содержания заключенных в монастырских тюрьмах, а также тех результатов и последствий, каше достигались и достигаются в настоящее время подобными заточениями в смысле исправления лиц, подвергшихся такому наказанию, то об этом мы подробно поговорим в следующих главах.

  

  

   При ссылке и заточении в монастыри лиц, так или иначе провинившихся против церкви и религии, обыкновенно преследовались следующие три главные цели. Прежде всего, конечно, имелось в виду лишением свободы и строгостью ссылки или тюремного заключения наказать виновного или же только заподозренного в том или другом религиозном преступлении и проступке; затем - лишить его возможности распространять свои заблуждения, пресечь в корне пропаганду идей и взглядов, которые с точки зрения церкви признавались ложными, вредными и еретическими; и, наконец, исправить его, заставить его раскаяться в заблуждениях, по возможности привести его снова в лоно православной церкви

   В грамотах и инструкциях, при которых присылались в монастыри ссыльные и арестанты, почти всегда с большей или меньшей определенностью указывались эти три главные цели ссылки и заточения - так обыкновенно называлось заключение в монастырских тюрьмах. В то же время в этих грамотах и инструкциях заключались более или менее подробные наставления об условиях ссылки или заточения, о порядке содержания арестанта в тюрьме, о надзоре за ним, за его сношениями, за его перепиской и т. д. В виду этого знакомство с такого рода инструкциями и наставлениями, относящимися к разным эпохам нашего прошлого, представляется весьма интересным и во многих отношениях даже поучительным.

   Остановимся на некоторых из этих инструкции, наиболее типичных, при чем начнем свое знакомство с более отдаленных времен, а именно - с глубоко знаменательной в истории русской церкви эпохи XVI столетия, когда состоялось закрепление тесного союза церкви с государством.006 Одна из первых по времени известных нам грамот такого рода относится к мрачной эпохе Иоанна Грозного, а именно, к 1554 году и касается ссылки в Соловки игумена Троицкого монастыря Артема, обвиненного духовным собором в соучастии и единомыслии с известным "еретиком", рационалистом XVI века, Башкиным.

   В этой грамоте, писанной от имени митрополита Макария, подробно излагаются обвинения, взведенные на Артемия духовным собором, а затем преподаются наставления относительно содержания его в монастыре в следующих выражениях: "Пребывати же ему (т. е. Артемию) внутрь монастыря с великою крепостью и множайшим хранением, заключену ж ему быти в некоей келье молчательной, да яко и тамо душевредный и богохульный недуг от него ни на единаго же да не распространится, и да не беседует ни с кем же, ни с церковными, ни с простыми того монастыря или иного монастыря мнихи" Далее, строго предписывалось не дозволять ссыльному посылать, кому бы то ни было письма и послания, а также и ему передавать как письма, так и вещи, от кого бы то ни было; словом, предписывалось воспрещать ему всякие сношения, дружбу и сообщение с кем бы то ни было, "но точию затворену и заключену в молчании сидети и каяться о прелести еретичества своего, в неже впаде". 007

   Таким образом, в этой грамоте не упоминается о заключеии Артемия в монастырскую тюрьму, хотя в то же время предписывается содержать его со всевозможною строгостью и "крепостию". Из этого можно заключить, что в то время, а именно в половине XVI столетия, в Соловках не было еще тюрем. Встречающееся в грамоте выражение "келья молчательная", в которую предписывается заключить Артемия, не может быть понято в смысле тюремного каземата, тем более что несколько выше в грамоте сказано, чтобы содержать его "внутрь монастыря".

   Мнение это находит себе подтверждение и в том обстоятельстве, что в грамотках более позднего времени - при которых ссылались в монастыри колодники, - мы встречаем уже вполне определенные и точные указания относительно заключения их в ту или другую монастырскую тюрьму или башню. Так, при ссылке в Соловки бывшего тамбовского епископа Игнатия в 1701 году в препроводительной грамоте писалось:

   "Посадить его (Игнатия) в Головленкову тюрьму; и быть ему в той тюрьме до кончины живота его неисходно, а пищу давать ему против таковых же подначальных. А чернил, бумаги ему, Ивашке давать отнюдь не велено, и ни от кого ему писем: не принимать и не отдавать, а также и от него ни к кому никаких писем не принимать же и не отдавать, а буде от кого какие письма явятся к нему, Ивашке, или от него, Ивашки, и те письма велено отсылать к Москве в Преображенский приказ". 008

   В наше время трудно даже представить себе вес ужас колодников прежнего времени, томившихся в монастырских тюрьмах и башнях. Ни один из них не оставил нам описания своих страданий, своего мученичества. Почему не оставили - понять не трудно. В инструкциях и указах, при которых они высылались, всегда и неизменно значилось, чтобы "бумаги, и чернил, и карандаша им колодникам, отнюдь не давать" и чтобы "никаких писем они колодники, ни под каким видом ни к кому не писали.

   Необходимо при этом иметь в виду, что в монастырские казематы попадали люди большею частью после пытки, нередко прямо из застенка. И вот, мученные разнообразными пытками, дыбами, избитые "нещадно" кнутами и батогами, с вырванными ноздрями, с отрезанными языками, они отвозились в Соловки или же в другие "дальние монастыри" и запирались там в сырые, темные, холодные погреба, называемые тюремными кельями. Здесь они обрекались на вечное одиночество, на вечное молчание, нужду и горе. Казалось, что после ссылки о них совершенно забывали, их вычеркивали из списка живых людей. И действительно, чаще всего только смерть избавляла несчастных узников от дальнейших страданий, только могила успокаивала их измученные тела.

  

  

   Самым тяжким наказанием считалось заключение в "земляных тюрьмах" или, правильнее говоря, в подземных. Такие тюрьмы существовали не только в Соловецком, но и в некоторых других монастырях. В Соловках подземные тюрьмы были устроены под одной из монастырских башен, находящейся в северо-западном углу крепости. Судя по старинным описаниям, земляные тюрьмы представляли собою вырытые в земле ямы в три аршина глубины; края у них были обложены кирпичом; крыша состояла из досок, на которые была насыпана земля. В крыше находилось небольшое отверстие, закрываемое дверью, запирающеюся на замок, в которое опускали и поднимали узника, а также подавали ему пищу. Для спанья пол устилался соломою. Для естественной нужды подавались особые судна, которые подымались и очищались раз в сутки. Были ли в этих погребах печи - осталось неизвестно.

   В этот темный, сырой погреб, вырытый в земле, опускали живого человека, часто скованного по рукам и ногам. В подобных тюрьмах во множестве водились крысы, которые нередко нападали на беззащитного узника; были случаи, кот да крысы обедали нос и уши у сидевших в подземной тюрьме "преступников". Давать им что-либо для защиты от этих мелких хищников строго воспрещалось. Виновные в нарушении этого правила наказывались чрезвычайно сурово. Так, например, один караульщик за то только, что он дал находившемуся в Соловецкой земляной тюрьме "вору и бунтовщику Ивашке Салтыкову" палку для обороны от крыс, был "за такую поблажку бит нещадно плетьми".

   Изредка только, и при том далеко не всем, заключенным в земляных тюрьмах удавалось выходить на свет Божий и посещать церковь. Так, в одном наказе, относящемся к концу XVII столетия, предписывается арестанта, заключенного в земляную тюрьму, Мишку Амирева, во время церковного песнопения вынимать из тюрьмы, а по окончании службы снова сажать его туда. Заключение в подземные монастырские тюрьмы особенно широко применялось в царствование Петра I.

   Впрочем, необходимо заметить, что в некоторых монастырях заключение в подземные тюрьмы практиковалось и значительно позднее, а именно, второй половине XVIII столетия. Так, например, по словам В. И. Семевского, в 1768 году подземную тюрьму, находившуюся в женском Ивановском монастыре, в Москве, была посажена по приговору суда известная Салтычиха, которая и просидела в этой тюрьме и лет.

   Чтобы составить себе хотя приблизительное понятие об условиях монастырского заточения прежнего времени, необходимо перечитать и пересмотреть так называемые секретные дела Преображенского приказа, канцелярии тайных розыскных дел и прочих аналогичных учреждены того времени, допросы, указы о ссылке, инструкции о содержании колодников в монастыре и т. п.

   Указы о ссылке и заточении того или другого лица обыкновенно посылались местному губернатору и в то же время архимандриту монастыря "с братиею". Выше мы упоминали, что при ссылке в Соловки игумена Артемия в указе митрополита Макария были подробно изложены все те обвинения, которые возведены были против него духовным собором и в силу которых он обречен был на заключение в монастырь. Но если в то время, в половине XVI века, считалось необходимым подробно мотивировать в указах причины, вызвавшие ссылку в монастырь того или другого лица, то впоследствии этот обычай был уже совершенно оставлен, и в указах XVII и XVIII столетий очень редко можно встретить сколько-нибудь подробные указания на то, в чем именно состояли преступления лица, подвергшегося столь суровому наказанию. Чаще же всего в такого рода указах писалось так: "за вину его" или "за многия его, колодника вины", вместо смертной казни, учинить казнь, "бить нещадно кнутом" или "вырезать язык" и "сослать в ссылку в Соловецкий монастырь, в заключена в Короженскую тюрьму вечно, и та казнь ему, колоднику, учинена и послан до Соловецкого монастыря с унтер-офицером таким-то и с солдаты"

   Если же иногда в указах и объяснялось, в чем состояла вина или преступление, вызвавшее ссылку, то обыкновенно объяснение это делалось в самых общих выражениях.

   Так, например, при ссылке в Соловки князя Ефима Мещерского, в указе, подписанном председателем канцелярии тайных розыскных дел, Петром Андреевичем Толстым, от 15 января 1722 года, велено его, Мещерского, "за показанныя от него противности благочестию, послать в Соловецкий монастырь, для содержания до кончины жизни его". Но в чем именно состояли эти "противности благочестию" со стороны опального князя, ни слова не сказано.

  

  

   За то во всех этих указах и инструкциях подробно излагаются правила о том, как содержать в монастыре колодников. В указах на имя архимандрита обыкновенно писалось: "а когда оный колодник в Соловецкий монастырь привезен будет, и ты б, богомолец наш, архимандрит (такой-то) с братиею, его, колодника, в Соловецкий монастырь приняли и посадили бы в Короженскую тюрьму вечно и велели держать его там безвыходно, чтоб ОН Колодник, из оной тюрьмы не ушел, и бумаги и чернил ему не давать; и ежели он, колодник, сидя в тюрьме, станет кричать и сказывать "собою наше государево слово и дело, и таких произносимых от него слов не слушать". Или же, например, в таком роде: "И состоять ему, колоднику, в крепкой тюрьме, под смотрением того монастыря архимандрита, а караульным унтер-офицеру и солдатам иметь крепкое и неусыпное над ним, колодником, смотрение и осторожность, чтоб при нем пера, чернил и бумаги отнюдь не было, и чтоб он ни с кем и ни о чем ни в какие разговоры не вступал и ничего бы непристойного не разглашал и не говорил, чего ради к нему не токмо из посторонних никого, но и из монастырской братии и служителей ни в келью, ниже во время слушания литургии и прочего церковного пения, ни для чего не допускать и разговаривать запрещать". 009

   Особенное внимание при этом обращалось на то, чтобы колодники "ни с кем и никогда о вере никаких разговоров к большему вымышленной своей прелести и противных благочестию дерзостей размножению иметь не могли, но пребывали бы в покаянии и питаемы были хлебом слезным".

   Из всех этих наставлений, между прочим, нельзя не видеть, какие тяжелые обязанности возлагались в то время на архимандритов и монастырскую братию относительно надзора за лицами, обвиненными или же только заподозренными в преступлениях против веры и церкви и за это попавших в разряд колодников и арестантов.

   Необходимо, однако, заметить, что эти обязанности, столь несвойственные призванию и сану монаха и в частности архимандрита, к сожалению, и до сих пор лежат еще на игуменах и настоятелях тех монастырей, в которые и по настоящее время производится еще ссылка разных лиц за религиозные преступления.

   Что касается продовольствия монастырских узников пищею, то и в этом отношении их далеко не баловали. Только в редких случаях разрешалось отпускать тому или другому колоднику пищу из братской трапезы; чаще же всего предписывалось: "пищу давать только хлеб да воду и подавать (их) в окно капралу". Затем строго воспрещалось иметь колодникам при себе деньги и какие бы то ни было вещи.

   Некоторых колодников не только запирали под замок, но еще запечатывали двери их тюремных келий особыми печатями, а для наблюдения за этим откомандировывались особые офицеры и солдаты. Вот отрывок из инструкции, данной одному из таких офицеров: "Когда он, колодник, посажен будет в тюрьму, тогда к нему приставить караул, и всегда бы с ружьями было по два человека на часах; один от гвардии, а другой из гарнизонных. Двери б были за замком и за твоею печатью, а у тюрьмы окошко было б малое, где пищу подавать; да и самому тебе в тюрьму к нему не ходить, нежели других кого допускать, и его, колодника, в церковь не допускать. А когда он (колодник) заболит и будет весьма близок к смерти, то по исповеди приобщить его св. тайн в тюрьме, где он содержится, и для того двери отпереть и распечатать, а по причащении, оные двери запереть и запечатать тебе своею печатью и приказать хранить накрепко, как в прежних указах объявлено"... 010

   Вот уже поистине заживо погребенные!

   Все подобные наставления всегда и неизменно сопровождались и заканчивались угрозами, что за малейшее неисполнение инструкции и слабость надзора виновные в том будут немедленно подвергнуты "осуждению и истязанию" по всей строгости военных артикулов... Подобные угрозы не могли, конечно, не оказывать своего действия.

   Насколько строго выполнялись все эти указы и инструкции, можно видеть, между прочим, из следующего случая. Один из заточенных в Соловецком монастыре - князь Василий Лукич Долгоруков - тяжко заболел; ему понадобился духовник. Но так как в указе, при котором он был прислан, сказано было, чтобы "никого из посторонних к нему в келью не допускать", то поэтому ни архимандрит, ни караульный офицер не решились исполнить требования умирающего и кончили тем, что вошли по этому поводу с особым представлением в архангельскую губернскую канцелярию. Но в свою очередь и губернская канцелярия также не осмелилась удовлетворить просьбу больного узника и обратилась за разрешением этого вопроса в Сенат, который указом от 29 марта 1731 года предписал губернатору, в случае крайней необходимости, допустить отца духовного в келью князя Долгорукова. 011

   Некоторые узники всю жизнь сидели скованными в цепях. Эти цепи снимались с них только после смерти... Страшное, кровавое время! Мрачным, но, к счастью, далеким призраком глядит оно на нас.

  

  

   В виду того, что при описании условий ссылки и заточения в наших монастырях мы до сих пор главным образом основывались на сведениях и данных, относящихся лишь до Соловецкого и Суздальского Спасо-Евфимиевского монастырей, у читателя может явиться мысль, что только эти два монастыря и служили у нас местом ссылки и заточения. Но такое предположение совершенно не соответствовало бы истине, так как ссылка в монастыри в прежние времена производилась у нас на Руси в самых широких размерах и притом за самые разнообразные преступления.

   В XVI - XVIII столетиях весьма многие из наших монастырей играли роль государственных тюрем для заключения в них всех наиболее важных преступников не только против церкви и религии, но и против государства и правительства, против общественной нравственности и т. д. При этом ссылка в монастыри, как известно, нередко сопровождалась насильным пострижением в монашество. Мера эта особенно часто практиковалась по отношению лиц, подвергшихся ссылке по мотивам политического или, вернее, династического характера.

   Обычай насильного пострижения перешел к нам, как и многие другие "лихие" обычаи, из Византии. Там часто против воли постригали тех лиц, которые, живя в миру, могли служить помехой чьим-либо целям. Императоры постригали в монастыри опасных им родственников и придворных, мужья постригали жен, успевших им надоесть или по той или другой причине ненужных им. "Насильно постригаемые, вынужденные перед лицом Бога отказаться от всех мирских притязаний, изгнанные из мира и лишенные светских прав, сходили, таким образом, навсегда и бесповоротно с дороги своих притеснителей.012 У нас в России особенно охотно пользовались этим обычаем великие князья: Иван III, Василий Иванович, Иван Грозный, Борис Годунов и некоторые из последующих московских царей.

   Назовем здесь хотя некоторые из тех монастырей, которые - помимо Соловецкого и Суздальского - служили местом ссылки и заточения. Вот эти монастыри: Николаевский Корельский, Архангельской губ., Сийский, на Северной Двине, Спасо-Прилуцкий, близь Вологды, Новгород-Северский, Кирилло-Белозерский, Валаам, Спасо-Преображенский, в Старой Руссе, Юрьевский, близ Новгорода, Псковский, Свияжский, Казанской губернии, Далматовский Успенский, Пермской губ., Троицкий Селенгинский, близ Байкала, Вознесенский Иркутский, Успенский Нерчинский и т. д.

   Все это мужские монастыри. Женщины же ссылались главным образом в следующие женские монастыри: Покровский и Ризоположенский в г. Суздале, Владимирской губ., Далматовский Введенский Пермской губ., Кашинский, Тверской губ., Енисейский Рождественский, Иркутский Знаменский и друг.

   Условия ссылки и заточения во всех этих монастырях в прежнее время были почти те же самые что в Соловецком и Суздальском монастырях. Так, например, относительно указанных нами выше сибирских монастырей сообщалось в печати) что в них "находились обширным тюрьмы", куда заточались раскольники и другие наиболее важные преступники, при чем очень многие из них присылались не только без объяснения того, в чем состояла их вина, но даже без обозначения их имени и фамилии. Таким образом, это были анонимные преступники.

   "Сосланные состояли на ответственности монастырских начальств, и настоятели по этому случаю имели переписку с воеводствами". Заключенные в этих монастырях арестанты содержались в отдельных казематах, или "каютах", и притом в "заклепных железах", т. е. закованными в цепях. Особенно были переполнены тюрьмы Троицкого Селенгинского монастыря.

   Одинаковые условия заточения вызывали среди узников, разумеется, и одинаковые последствия, а именно, преждевременную смерть и огромный процент душевных и психических заболеваний. "Много там (т. е. в Троицком Селенгинском монастыре) погибло людей, сосланных без показания их имени, - говорит автор статьи: "Ссылка в Восточную Сибирь замечательных лиц"; из отписок настоятелей монастыря видно, что время от времени они уведомляли начальство Селенгинского острога о смерти безымянных колодников. Мне попались в руки две бумаги, где в одной монастырское начальство доводит до сведения, что неизвестные два преступника от долгого сидения сошли с ума и вскоре потом умерли. Другая бумага такого содержания: по уничтожении тайной канцелярии, велено было начальству Селенгинского монастыря освободить всех своих заключенных, но при этом оказалось, что содержавшиеся там колодники есть померли, остался налицо только один, бывший сибирского пехотного полка подпоручик Родион Ковалев, просидевший закованным в монастырской тюрьме, в одиночном заключении, более двадцати пяти лет. Когда выпустили из каюты (!) этого несчастного мученика, то он оказался совершенно сумасшедшим и почти ничего не говорил. По донесении настоятеля о таковом состоянии Ковалева, этого страдальца велено было отдать на попечение родным, если таковые у него окажутся".013

   В той же статье находим некоторые сведения о женских монастырских тюрьмах. Оказывается, что в Енисейском Рождественском монастыре "было устроено особое тюремное отделение с железными решетками, для помещения преступниц женского пола". В прежнее время в этот монастырь ссылалось много женщин, часто без обозначения имен и фамилий. "Находились и такие заключенницы, которые, быв обречены вечному заточению, помещались в отдельных каютах (т. е. казематах), и их даже не велено было выпускать в храм Божий. Наказание ссылкою лиц женского пола имело различные степени: одних посылали на известный срок и потом возвращали, другие, напротив, важные преступницы погибали в монастырской тюрьме безвозвратно".014

   Необходимо заметить, что многие из перечисленных нами выше монастырей служили местом ссылки и заточения не только в прежние времена, но и в более близкую к нам эпоху, а именно, в течение только-то минувшего XIX столетия.

  

  

   Переходя к девятнадцатому веку, мы, разумеется, в праве ожидать, что этот прославленный век гуманности и стремлений к свободе неизбежно должен был если не окончательно сделать невозможным применение такой чисто средневековой формы наказания, какой является ссылка и заточение в монастыри, то, во всяком случае, должен был благоприятным образом отразиться на состоянии монастырских тюрем и условиях содержания в них узников.

   К сожалению, действительность не особенно-то оправдывает эти радужные, хотя и вполне законные, конечно, надежды: монастырские тюрьмы уцелели и не только уцелели, но, благополучно просуществовав еще целое столетие, столь же благополучно перешли и в XX век...

   Улучшились ли они теперь? Улучшилось ли положение лиц, обреченных на заключение в этих тюрьмах? Несомненно, по сравнению с XVII и первой половиной XVIII столетия, настоящее положение монастырских тюрем и условий заключения них значительно изменилось к лучшему. Уже к началу XIX века были давно забыты чудовищные подземные тюрьмы, забыты "каменные мешки" в монастырских стенах и башнях, в которые замуравливали раскольников, сектантов и других "еретиков"; забыты плети, батоги и "нещадное битье" арестантов, сидевших в монастырских тюрьмах за разные их провинности. И, тем не менее, однако, даже сейчас, в наши дни, положение монастырских узников не может быть охарактеризовано иначе, как в высшей степени тягостным и ужасным - в полном смысле этог