Низовой Павел Георгиевич - Крыло птицы

на пристани семячками торговал... Пока-ажет теперь!..

  

   Катилась она вглубь гор, по Чуйскому тракту, к границе Монголии. Это была одна из последних волн разбитой и разбросанной колчаковской армии. Жуткая и безобразная.

   Вкатывалась в попутное селение и смывала: скот, повозки, упряжь; разгружала амбары и кладовые, опустошала клети и сундуки. И когда уходила, вслед ей неслись вопли и проклятия; метался от избы к избе бабий и детский рев.

   Немного спустя, следовала другая. Больше и грознее.

   Бесконечная вереница возов с военными припасами и всевозможным обывательским добром тянулась по тракту дни и ночи.

   В перерывах, громыхала легкая артиллерия, пулеметы; шли и ехали отряды солдат, группы гражданских и духовных лиц. Утомленно брели стада крупного и мелкого рогатого скота.

   Хаос звуков наполнял горы. В селах, в калмыцких аилах замирала человеческая жизнь. Жители покидали хозяйства, убегая в леса и непроходимые каменные теснины.

   И опять бегали по домам, забирали остатки скота, хлеб, скудное мужицкое имущество.

   По ночам, чтобы осветить темный путь ущелий, поджигали по нескольку построек враз, и двигались при свете обагренного неба, освещавшего каждую горную складку.

   В это русло, с обеих сторон стремительно вливались десятки мелких потоков: остатки карательных отрядов, сельская милиция и все те, кому страшен был народный гнев. По горным тропам, мрачной тайгой, через перевалы и топи, пробирались они, пугаясь каждого крика, каждого постороннего звука.

   Но было уже поздно. Народный гнев настигал. Он несся вслед за ними по тем же таежным тропам, ущельям и курумникам; он неотступно, зловещим призраком двигался по самому тракту...

   Ночь. Жуткая горная ночь, окровавленная заревами пожаров. Насторожились черные пасти тесных проходов и щелей, и за каждым камнем притаился ужас.

   Медленно спускалась с горной кручи повозка за повозкой. Кони вылезали из хомутов; не свистали бичи; сдержанны громыхание и человеческие голоса.

   А сбоку - черная пропасть... А впереди - спуску не видно конца.

   Неожиданно - мощный плевок орудия.

   Вздрогнуло, затрепетало - и горы, и щетина леса, и живая, движущаяся цепь. Затявкали ружья, застрочил пулемет. Клубом свились и закружились звуки. Книзу понеслась с грохотом, треском и животным ревом лавина...

   И снова молчание. Горы и ущелья попрежнему бесстрастно, равнодушно ловят пестро-однообразные звуки живой реки...

   Неширокая равнина с редким лесом, стиснутая скалами. Также безжизненна.

   Остановились, распрягли и разложили костры. Скот шарит губами по мерзлой земле...

   Два-три тревожных выстрела. Словно подброшенные, вскочили и схватились за винтовки.

   А из ночи, в площадь света с криком и гиканьем ворвались всадники: с пиками, вилами, тесаками. Колют, рубят, топчут. И кажется, нет им числа. Страшно первобытное оружие. И еще страшнее - красные ленточки на шапках...

   Обоз укорачивался. Защитников его становилось меньше.

   И снова медленно двигались в молчании гор, до новой кручи, до нового тесного прохода, где ждала другая засада с самодельными пиками, кремневыми ружьями, деревянными пушками и трещотками вместо пулеметов.

   Шли и таяли, усеивая путь трупами людей и животных. Шли к спасительной отдушине Монголии, не предполагая, что она уже захлопнута...

  

   Еще дымились пожарища в разграбленных и опустошенных селениях. Еще болезненны вопли и жгучи проклятия, а улицы и площади уже шумно радостны. Идет по ним красный праздник.

   Над крыльцом сборной избы взмыл кумачевый флаг, точно взмускуленное крыло птицы. Поднимет другое - и полетит...

  

   Источник текста: Низовой П. Крыло птицы: Рассказ. [Рассказ] // Красная новь. 1921. N 2. С.53-67.