Никандров Николай Никандрович - Береговой ветер, Страница 2 - Книги

ища под первый подходящий камень и, чтобы скрыть всего себя, сильно замутил вокруг воду. На минуту он совершенно исчез в облаках поднятой со дна мути. Светлая муть оседала на его темную голову, спину, хвост и сравняла его по цвету с желтым песчаным дном. Такая маскировка помогала ершу ловить рыбешку.

- Мить, - взволнованно прошептал Санька, - только ты смотри не рассказывай в классе ребятам, где я его сейчас поймаю! А то все сюда прибегут и пораспугают нашу рыбу. В море ловить надо уметь.

- Это я сам понимаю, - охотно поддакнул Митька.

А сам про себя уже решил как-нибудь вскоре прийти сюда одному, без Саньки, и повыловить из-под этих камней всех ершей. Тут, наверно, их гнездо.

Санька в этот момент тоже думал о том же. Вот он, тайком от Митьки (он только мешает), как-нибудь явится сюда один и не спеша, спокойно повыловит отсюда всю рыбу.

- Мясо у морского ерша вкуснее, чем у цыпленка, - размышлял вслух Митька.

- А суп из него жирнее, чем из барашка: сало на губах застывает! - восторженно откликался со своего камня Санька.

Митька, отставив на время свою удочку, ревниво следил за Санькиным ершом, все еще надеясь, что тот уйдет от Саньки и тогда будет пойман им, Митькой. Свесив голову вниз, он пристально смотрел в одну и ту же точку - на Санькиного ерша. Глазам его сделалось больно, они заслезились, в них стали двоиться предметы. И вскоре, рядом с прежним ершом, Митька увидел другого, как две капли воды похожего на первого. Сдерживая дыхание, не смея шевельнуться, он осторожно подвел свои крючья к этому новому ершу.

- Что ты делаешь? - взвыл Санька. - Ты же обещал не трогать моего ерша!

Митька счастливо улыбался.

- Я заметил еще одного, - ответил он примирительно.

- Где?

- Рядом с твоим. То прячется куда-то, то вылазит. Думает, я не вижу. - И Митька продолжал подводить удочку к ершу.

- Куда же ты опять прешь на моего ерша! Сдурел, что ли?

- Я твоего не трогаю. Я к своему веду, - невозмутимо отвечал Митька.

- Это же мой;

- Нет, мой. Твой - другой, рядом, правее. Теперь левее... Теперь правее... Их два. Не видишь разве!

- Их один! - все более распалялся Санька.

- Их два, - спокойно твердил Митька. - Я хорошо вижу, что два. Не слепой.

- Один!

- Два!

- Вынимай сейчас же из воды свою удочку, а то шпагат перерву!

Митька как завороженный смотрел в одну точку, на пару двойников, и никаких угроз Саньки не желал слышать.

Санька съехал на животе со своего камня в воду и, закусив зубами подол рубахи, направился прямо но глубине к острову Митьки. Выхватив из рук товарища "шпагат", он вместе с наживленными крючками выбросил его на берег.

Митька только побледнел, но ничего не сказал. -Съехав, в свою очередь, в воду, где ему было по самую шею, он торопливо зашагал к берегу, выпрыгнул на песок, схватил в охапку Санькино белье и побежал с ним к воде.

- А я за это твою одежу в море брошу! - пригрозил он Саньке.

- По морде схватишь! - пообещал тот.

- Руки коротки!

Санька снова сполз со своего камня и, рассекая руками и ногами глубокую воду, живо оказался возле Митьки. Тот моментально бросил на песок Санькины вещи, и оба они, бледные и дрожащие от гнева, сдвинулись вплотную левыми плечами.

- Смотри, а то сейчас_ припаяю! - говорил Санькя, касаясь Митькиной щеки кончиком своего носа.

- Попробуй!-отвечал Митька, щекоча своими ресницами Санькин висок.

- А что ж ты думаешь, побоюсь?

- Попробуй!

- Так и приварю!

- Привари!

- Сейчас дам по сопатке!

- Дай!

- Идам!

- Дай. Чего же ты не даешь?

- А что ж ты думаешь, не дам?

- Дай!

- И дам!

- Дай. На, дай! На, дай!

- Дам, дам!

- Дай, дай!

- Чего же ты не бьешь?

- А ты чего не бьешь?

- Я вдарю, так ты через все море перелетишь.

- И я вдарю, так ты тоже полетишь...

В полной боевой готовности они стояли глаза к глазам, ресницы к ресницам, и, не мигая, глядели друг на друга в упор. Оттого, что они глядели долго, лица их стали казаться им необычайно большими, великанскими, незнакомыми, и каждый из них боялся шевельнуться из опасения, чтобы тот великан не принял это за попытку его ударить. Они жарко дышали друг другу в лицо, обоим было душно, хотелось свежего воздуха, но отвернуться было рискованно. Простояв так до полного отупения, они медленно-медленно разомкнулись, неслышно пятясь в противоположные стороны и продолжая смотреть один на другого пристально, дико, незнакомо.

Ерша в этот день они больше не видали.

Вначале, когда ветер пробовал дуть то в одном направлении, то в другом, море и вблизи и вдали легонько задергалось, заплескалось каждой своей точкой, словно на всей его поверхности до самого горизонта вдруг засверкали в солнечных лучах миллионы миллионов рыбьих чешуек. Потом, когда ветер выровнялся и начал дуть только в одну сторону, по всей глади воды рассыпанным строем побежали маленькие белые волны, словно быстро-быстро поплыли, устремленные в одну сторону, приподняв из воды свои белесые головы, большие рыбины. Казалось, перед глазами ребят открылось бесконечное стройное шествие рыб, торопливо уплывающих в невесть какую даль, в чужие, незнакомые страны.

Вскоре море заволновалось и у самого берега зашелестело на песке, забулькало среди камней, зашевелилось у подножия скал.

И сразу от всего безграничного водного простора резко дохнуло в берег крепкими запахами: освежающей соленой влагой, потревоженными зыбью йодистыми водорослями, разлагающейся рыбой и рачками.

Вода у берега с песчаным дном, минуту назад прозрачная, нежно-зеленая, теперь замутилась и стала непроницаемой, голубовато-серой, цвета старой полыни. И уж нигде-нигде не было видно дна моря, и всюду казалось оно теперь одинаково глубоким, одинаково таинственным, одинаково грозным...

Мальчики с удочками в изъеденных солью руках по-прежнему сидели на своих островках. Но теперь вокруг островков была уже не тихая, зеркальная гладь, а плескались и хлюпали со всех сторон гребешки волн.

Волны сперва только как бы дразнили рыболовов: еле коснувшись скалы, они тотчас же скатывались обратно в море. Потом стали усиливаться, поднимались выше и угрожали смыть мальчиков с камней. Теперь им приходилось все время быть начеку и думать не только о рыбе, но и о собственной безопасности.

Ничего не ловилось. К тому же садилось солнце, напоминая о том, что дню скоро конец...

- Это хорошо, что вода замутилась, - говорил

Санька, - по крайней мере, рыба будет смелее браться.

Митька молчал.

- Слава богу, дело идет к вечеру, - минут десять спустя снова успокаивал себя и товарища Санька. - За день она проголодалась, пробегалась и скоро начнет браться как бешеная.

Митька продолжал молчать.

- Утренний клев, можно считать, пропустили, зато вечерний не пропустим, не-ет, - ухмылялся Санька, когда прошло еще минут десять.

Митька не отзывался. Ему стало прохладно, повечернему грустно, захотелось домой. И почему-то вдруг стало так жаль добрую, заботливую мать и не видящих ничего, кроме бедности, двух маленьких, слабых сестренок...

- Наверно, крупная зацепила, - прервал Митькино раздумье Санька. - Что-то здоровое трепыхается: наверно, какая-то попалась. И не одна. Две. На обоих крючках. Таких пару вытащить, и они нам весь день оправдают.

Но на Митьку и это не действовало.

Откуда-то издалека к берегу начало прибивать волнами разную дрянь: бутылочные пробки, поломанные деревянные ложки, пропитанный водой прыщавый огурец, кисть дикого мелкого незрелого винограда...

Волны уже пенились и перекатывались через камни, на которых сидели рыболовы. И им приходилось все больше сжиматься.

- Буря, - заметил невесело Митька, отворачивая сердитое лицо от Саньки.

- Это ничего, что буря, - сказал Санька и вдруг неожиданно вскочил на ноги и отважно скомандовал себе и товарищу: - Раздевайся догола! Не дрейфь! Не будь бабой! Не поддавайся волне!

Он стащил с себя рубаху, чуть не разорвав ее, и швырнул на берег. Митька, зябко потоптавшись на месте и сутулясь, как старик, вяло проделал то же самое. И через минуту оба они, голые, обливаемые стынущей водой, сидели по-прежнему с удочками в руках на мокрых, скользких камнях и дрожали от холода. С них текло, как с камней, на которых они сидели.

Щелкая челюстями от стужи, Санька шамкал, как беззубый старик:

- Это хорошо, что зыбь. Я рад... Теперь волна всю рыбу погонит из глубины к берегу, прямо на нас...

Мить, а ты радый?

Митька ничего не отвечал. Хмурый и недовольный, он смотрел в пространство.

Он хотел возразить, что в зыбь вся рыба уходит в глубину, в океан, но холод свел его челюсти, и он только поэкал и потряс головой.

- Вот доест эту наживку, тогда пошабашим и айда домой, - уже несколько раз обещал Санька, а сам украдкой снова и снова наживлял.

Солнце село; море сделалось сначала красновато-фиолетовым, а затем черным; быстро стыли песок и камни; под земляным откосом, под обломками скал, кого-то подстерегая, притаились густые тени. Со степи к морю неслышными шагами кралась безлунная, темная ночь. Мальчикам вдруг стало как-то не по себе. В сердце запала тоска, и они с грустью почувствовали, что пришла осень, что лету конец, что они уже ходят в училище и будут ходить долго, изо дня в день - целую длинную зиму. Подкатывало к горлу. Хотелось плакать...

Ни о чем не сговариваясь, рыболовы молча сползли со своих камней, вышли на берег, поспешно натянули на мокрые тела одежду и, с жадностью доев хлебные крошки и обглодав ими же брошенные дынные корки, начали считать рыбу. Рыбы оказалось так мало, что решили отпустить ее на волю, но она уже вся уснула. Только бычок был еще жив, но стал совершенно неузнаваем. Два часа назад пышный, с золотыми кудрями и львиной головой, теперь он сделался тонким, черным, осклизлым и лысым. Когда его выпустили в воду, он пошел как-то боком и все косился одним бледным глазом назад, словно уже не веря в дарованную свободу, и в конце концов возвратился обратно и выбросился на берег. Они его снова пустили в воду, но он опять, глянув искоса на них одним бельмом, выбросился на берег - и это повторилось еще раз.

Мальчикам сделалось страшно; дрожь заходила по их телам.

Они побросали рыбу, кое-как похватали свои пожитки, вскарабкались на гору и бросились в степь. Они бежали без оглядки, с заостренными лицами, со скошенными от ужаса глазами, крепко вцепившись пальцами друг другу в рубахи и тараща глаза в быстро густеющие потемки.

Когда стало сперва у одного, потом и у другого колоть в боку, они пошли шагом; шли и напряженно прислушивались к неуловимым ночным шорохам. Они боялись, как бы об их бегстве не услышало то, что дышало в кустах и овражках, старались ступать осторожно и после каждой треснувшей под ногами ветки или скользнувшего камешка вздрагивали, замирали, озирались по сторонам.

Никто из них не хотел идти позади - было страшно; как никто не хотел идти и впереди - было тоже страшно; и они двигались рядом, толкаясь плечами, как пара лошадей в упряжи.

Мрачные мысли шли ребятам на ум. Скверно поступили они, что засиделись так долго, и вообще не следовало бы сегодня ходить: довольно наудились за лето. Пусть это будет в последний раз! Больше в этом году они никогда не пойдут! Завтра же упакуют свои удочки до будущего лета! А дома, вероятно, уже поняли всё и теперь с нетерпением ожидают их для расправы.

Справа, из-под их ног, вывернулось что-то круглое, белое и укатилось в потемки. Может быть, заяц? Может быть, тот безумный бычок? Мальчики в ужасе шарахнулись друг на друга, звонко стукнулись лбами, на минутку остановились, потом опять побежали.

Крепко спаянные чувством страха, они представляли собой одно тело, бегущее на четырех ногах. Если им приходилось падать в яму, они падали оба и там, на дне ямы, прежде всего судорожно искали в потемках друг друга.

Когда спускались в чернеющую внизу, как пропасть, огородную балку, оттуда потянуло прохладой, влагой и резким запахом укропа.

За огородами дорога шла балкой, слева от которой по соленому запаху угадывалась гнилая бухта, а справа, на протяжении всего откоса, зияли в несколько ярусов черные дыры - входы в древние пещеры. В них тысячи лет назад, в каменный век, жили мирные люди, а сейчас, может быть, там сидят вокруг своего атамана обросшие волосами разбойники и, тихо пересмеиваясь, точат большие кинжалы. Чтобы не дать им 0 себе знать, мальчики двигались мимо пещер без малейшего шороха, на цыпочках, закусив губы.

А завтра, если останутся живы, с какой гордостью расскажут они обо всем этом дома и в школе!

Дальше на пути рыболовов лежало кладбище Санька и Митька обходили его издалека, спеша, спотыкаясь и наступая друг другу на ноги.

Когда, миновав балку, они наконец поднялись на знакомую гору, их охватило, как из печки, сухостью и теплом. И сразу перед ними засветился кучей лучистых огней большой веселый город. На Приморском бульваре играла флотская духовая музыка. Они - дома! Чувство радости, легкости вдруг охватило обоих. Усталости как не бывало. После долгого молчания они заговорили громко, шумно, стали смеяться и шалить.

- Га! - неожиданно гаркнул Санька в Митькино ухо, желая его испугать.

Тот находился еще под впечатлением недавно щрежитого и в страхе присел.

- Апчхи! - так же дурашливо чихнул Митька в

самое ухо Саньки.

Санька выждал удобный момент, подставил Митьке ножку, и тот шлепнулся лицом в мягкую пыль. Митька ответил ему тем же, толкнув его в колючий куст.

В городе у каждого уличного фонаря Митька приглядывался к безбровому лицу Саньки с опаленными волосами'на голове, хватался за живот и хохотал.

- Вот в школе посмеемся над тобой! - обещал он. - Ты теперь вроде как ксендз!

Расставаясь с товарищем и крепко пожимая ему руку, Санька уверенно сказал:

- Если б не зыбь, мы б ее много поймали.

- Зыбь помешала! - бодро подтвердил Митька.

И, счастливые близостью к родному дому, они разошлись.

На следующее утро, едва на небосклоне наметился рассвет, в дальнем конце окраинной улицы, на крыше своего кривобокого домика, прислонившись плечом к кирпичной дымовой трубе, стоял заспанный, полуодетый, вихрастый Санька. Он вздрагивал от предрассветной прохлады, стонал от зевоты, а сам все смотрел и смотрел на запад, туда, где, он знал, с минуты на минуту из утреннего тумана должна проступить сразу по всей линии горизонта резко-яркая синь величественного моря.

Мир был прекрасен - он так и манил к себе. Погодка сегодня обещала быть редкостной, такой, каких в разгар лета было немного. В росистом воздухе чествовались крепкие степные запахи и та не пере-шваемая словами, волнующая свежесть, которая двойственна только раннему, раннему утру. Было не солодно, не жарко, а как раз в меру... И главное - хул береговой ветер!

К ЧИТАТЕЛЯМ

Отзывы об этой книге просим присылать по адресу: Москва, Д-47, ул. Горького, 43. Дом детской книги.

Для среднего возраста

Никандров Николай Никандрович

БЕРЕГОВОЙ ВЕТЕР

Ответственный редактор К. А. Черненко.

Художественный редактор О. В. Демидова.

Технический редактор В. А. Голубева.

Корректоры

К. П. Тягельская н Г. П. Якушина.

Сдано в набор 28/УП1 1956 г. Подписано

к печати 17/Х 1956 г. Формат 60 X 927.5 -

3 печ. л. (1,91 уч.-изд. л.). Тираж

300 000 экз. А09992. Заказ 1149.

Цена 65 коп.

Детгиз. Москва. М. Черкасский пер.. 1.

Фабрика детской книги Детгиза. Москва, Сущевский ва\п, 49.

КНИГА ЗА КНИГОЙ

БЕРЕГОВОЙ ВЕТЕР

Цена 65 коп.

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО ДЕТСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ МИНИСТЕРСТВА ПРОСВЕЩЕНИЯ РСФСР

В библиотечке "КНИГА ЗА КНИГОЙ"

ДЛЯ ДЕТЕЙ МЛАДШЕГО ШКОЛЬНОГО ВОЗРАСТА

В 1956 ГОДУ ИЗДАЮТСЯ:

АКСАКОВ С. - АЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК ПУШКИН А. - СКАЗКА О ЦАРЕ САЛТАНЕ ОДОЕВСКИЙ В. - ГОРОДОК В ТАБАКЕРКЕ НЕКРАСОВ Н.-ГЕНЕРАЛ ТОПТЫГИН

ТОЛСТОЙ Л.-МАЛЕНЬКИЕ РАССКАЗЫ, СКАЗКИ, БАСНИ М А М И Н-С ИБИРЯК Д. - БОГАЧ И ЕРЁМКА ГАРИН-МИХАЙЛОВСКИЙ Н.-ТЕМА И ЖУЧКА ЛИСИЧКА СО СКАЛОЧКОЙ. Русские народные сказки СИНДБАД МОРЕХОД. Из сказок "Тысяча и одна ночь" ПЯТЕРО ПЕТЕРОВ. Сказки разных народов АРАМИЛЕВ И.- МИШУТКА. Рассказы об охоте АРХАНГЕЛЬСКИЙ В. - ДЫМКА. Рассказы о природе БНРЗНИЕ К-У ПИТ Э. - Рассказы. Перевод с латышского БОРОВИКОВ Г.- КАК Я ОХОТИЛСЯ НА ЗАЙЦЕВ. Рассказы ГАЙДАР А.-ЧУК И ГЕК

ЗАМОЙСКИЙ П.- ДВЕ ПРАВДЫ. Рассказы о деревне КОРШУНОВ М. - ПЕС МАЛЫШ. Рассказы МУХАММАДИ К. -О ТОМ, КАК АХМАДЖАН БОЯЛСЯ

УКОЛОВ. Стихи. Перевод с узбекского НАГИБИН Ю. - МАЛЬЧИКИ. Рассказы о детях СОКОЛОВ-МИКИТОВ И. - РАССКАЗЫ ОХОТНИКА ТРУБЛАИНИ М. - ВОЛКИ ИДУТ ЗА ОЛЕНЯМИ. Перевод с украинского ТУМАНЯН О. - ГОВОРЯЩАЯ РЫБКА. Сказки. Перевод с армянского ШРАЕРМАН Р. - НЕПОСЕДА. Рассказы о детях

Эти книги можно приобрести в магазинах Книготорга.

OCR roman efimov