Маркевич Болеслав Михайлович - Две маски

заказанной ванны у только-что зажженнаго камина,- горничная моя, черезъ комнату, раскладывала бѣлье мое въ шкафахъ... Я сидѣла противъ самаго зеркала, что на каминѣ... Подымаю какъ-то глаза... И вдругъ... И вдругъ вижу, оттуда, изъ зеркала, смотрю не я, а глядятъ два глаза,- я только глаза различала, потому что остальное все сливалось въ одинъ какой-то неуловимый контуръ,- глядятъ прямо мнѣ въ глаза эти два глаза. Я ничего не поняла въ первую минуту: мнѣ показалось, что отъ усталости у меня двоится подъ вѣками... Я храбро подняла голову еще разъ... Они все тутъ же были, въ зеркалѣ, и глядѣли на меня, блѣдные, печальные и свѣтящ³еся... и все ближе и ближе какъ бы выступали оттуда, будто хотѣли они сжечь меня своимъ невиданнымъ свѣтомъ... Тутъ я не выдержала, крикнула, позвала людей и немедленно велѣла все переносить сюда... И я узнала ихъ, эти глаза... И чуть не умерла отъ страха...

   - Вы узнали? черезъ силу проговорилъ я только.

   - Да, это была та, ты знаешь, которая тогда въ Петербургѣ съ ума свела васъ съ нимъ (Наталья Андреевна никогда не называла Гордона).

   - Она?... Все она! прошепталъ я.

   - Да... Но что съ тобой? воскликнула Наталья Аждреевна.- Ты боленъ, простудился въ эту проклятую ночь?...

   - Нѣтъ!...

   Она вскинулась на меня всѣмъ пламенемъ своихъ страстныхъ искристыхъ очей...

   - Но что съ тобой? Ты... Вы мнѣ даже руку не поцѣловали... Вы, подчеркнула она,- вы какъ будто не рады, что я пр³ѣхала?...

   Я слабо усмѣхнулся... У меня на душѣ было скверно, очень скверно...

   - Разсказывать дальше почти нечего, закончилъ Дмитр³й Иванычъ,- мы разошлись съ Натальей Андреевной. Она отправилась въ Неаполь; я уѣхалъ въ К³евъ:- меня влекло... въ келью... Но русская монашеская жизнь не такова, чтобъ алчущ³е мира душевнаго могли найти его тамъ... Я принялся странствовать, былъ въ Grande Chartreuse, въ la Trappe... Ни католикомъ, ни аскетомъ я впрочемъ не сдѣлался и возвратился въ м³ръ, но измѣненнымъ человѣкомъ. Тотъ таинственный свѣтъ, прозрѣтый на мгновен³е мною, какъ бы изъ-за края откинувшейся завѣсы, влекъ уже меня въ себѣ неотразимо...

   Еще въ К³евѣ получилъ я отъ кузины, невѣдомо какъ-то прознавшей, что я тамъ, извѣщен³е о смерти ея дочери. Мирра скончалась 31-го декабря, въ восьмомъ часу вечера, то-есть въ тотъ именно день и часъ, когда приснилась она мнѣ. "Она умерла отъ чахотки, писала мнѣ несчастная мать, открывшейся у нея тотчасъ вслѣдъ за извѣст³емъ, что Леонидъ Сергѣевичъ убитъ на Кавказѣ. Она только этого одного человѣка и любила во всю свою жизнь, хоть и знала его такъ не долго, и никогда-то, можно сказать, у нихъ промежъ себя про любовь и рѣчи не было. Только пожелала она остаться ему вѣрною и - осталась. Евстигней Степанычъ былъ ей до смерти братомъ и больше ничего, никогда. На томъ услов³и предложила она сама ему жениться на ней, и онъ согласился, - очень онъ благородный человѣкъ и совсѣмъ убитъ теперь. Я объ этомъ узнала только отъ него послѣ ея кончины и, признаюсь тебѣ, не прощаю того, что онъ тогда все это скрылъ отъ меня. Еслибъ я знала раньше, я бы употребила всѣ средства, потому еслибъ она, ангелъ мой Бож³й, сдѣлалась матерью, то, конечно, жила бы до сихъ поръ и не оставила меня на старость лѣтъ сиротой безутѣшной"...

   Бѣдная женщина и годомъ не пережила дочери... Скобельцынъ живъ и до сихъ поръ и гдѣ-то губернаторствуетъ, женатъ во второй разъ, и куча, говорятъ, дѣтей...

   Лѣтъ пять послѣ этого, я въ Лондонѣ столкнулся съ Натальей Андреевной въ дверяхъ Британскаго Музея. Она была все также роскошно хороша и шла подъ руку съ чернокудрымъ красавцемъ, котораго я помнилъ еще съ Неаполя, герцогомъ della Torre-Leone. Я поклонился имъ. Кавалеръ ея учтиво приподнялъ шляпу; Наталья Андреевна не отвѣчала на мой поклонъ... Она была права - съ своей точки зрѣн³я...

   - И все? воскликнулъ я, когда замолкъ Флегонтъ Иванычъ.

   - А то чего же еще желаете? усмѣхнулся онъ.

   - Не спрашивали вы его: видѣлъ-ли онъ Мирру еще разъ? Вѣдь она говорила ему: до свидан³я?...

   - Спрашивалъ.

   - А онъ что на это?

   - "Не видѣлъ еще, отвѣчаетъ, - а увижу". И такъ увѣренно, знаете!... И дѣйствительно... не докончилъ мой спутникъ.

   - Видѣлъ?

   - Или думалъ видѣть, подчеркнулъ современный членъ суда,- а только-что какъ я имѣлъ уже честь вамъ доложить, смерть его тоже сопровождалась - или, вѣрнѣе сказать, предшествуема была - довольно странными обстоятельствами.

   - Вы можете ихъ передать мнѣ?

   Флегонтъ Иванычъ вмѣсто отвѣта полѣзъ, не растегивая пальто, въ боковой карманъ сюртука и вытащилъ оттуда бумажникъ.

   - Вотъ-съ тутъ, молвилъ онъ, перебирая въ немъ толстыми пальцами,- тутъ у меня письмецо-съ одно хранится... Надо вамъ сказать-съ, когда вотъ это я жилъ въ городѣ супротивъ Сосенокъ и часто посѣщалъ Дмитр³я Иваныча, такъ тогда мы въ нему часто компан³ей ѣздили,- очень дружный кружокъ, знаете, вокругъ него образовался, - всего-то впрочемъ человѣка три: ну, вашъ покорнѣйш³й слуга, разумѣется, предводитель уѣздный, отличнѣйш³й человѣкъ, Александръ Евграфычъ Дѣвицынъ, русская душа, знаете, въ полномъ смыслѣ, честная и открытая, и трет³й былъ Константинъ Петровичъ Зеленск³й, съ Дмитр³емъ Иванычемъ посредниками вмѣстѣ были, и поднесь, должно-быть, посредникомъ остался,- человѣкъ это стараго воспитан³я, грамотный, по ученой части долго служилъ... Такъ вотъ-съ они оба присутствовали при его смерти, - я въ то время назначенъ ужь былъ въ Саратовъ; въ 1867 году это было;- и Константинъ Петровичъ, зная, какъ я преданъ былъ покойному, обстоятельнѣйшимъ образомъ изложилъ все это въ письмѣ ко мнѣ... И вотъ-съ, если угодно, я вамъ могу прочесть, договорилъ Флегонтъ Иванычъ, вынимая изъ бумажника конвертъ, а изъ него нѣсколько тщательно сложенныхъ и мелко исписанныхъ почтовыхъ листиковъ.

   - Сдѣлайте одолжен³е! взмолился я.

   - Гм, гм, началъ онъ, отыскивая глазами, - начало не интересно: сожалѣн³е, разумѣется, выражаетъ... Потомъ... Да, вотъ. оно! крикнулъ онъ, поправилъ pincenez на носу и принялся читать.

   "Онъ умеръ, потухъ, могъ бы я сказать, на моихъ глазахъ; я подымалъ его бездыханное тѣло, а между тѣмъ все, что совершилось предо мною, представляется мнѣ до сихъ поръ тяжелымъ, мрачнымъ сномъ,- такъ все это необыкновенно и необъяснимо. Судите сами!

   "Всю прошлую зиму Дмитр³й Иванычъ провелъ въ Римѣ, гдѣ съѣхался съ сестрою своей, графинею Бобрищевой-Пущиною, и ея сыномъ, а въ половинѣ мая вернулся въ Сосенки. Онъ привезъ съ собой племянника, молодаго графа (юноша скромный и твердо учивш³йся; так³е теперь рѣдки). Здоровье нашего друга, на первыхъ порахъ, казалось, даже и значительно поправилось. Онъ былъ бодръ и веселъ, ѣздилъ верхомъ съ племянникомъ и говорилъ, что чувствуетъ себя помолодѣвшимъ. Однако, мѣсяцъ спустя, онъ сталъ опять жаловаться на сердцеб³ен³е, которое совсѣмъ было прекратилось въ бытность его въ Римѣ. Графъ послалъ тотчасъ же за докторами. Пр³ѣхалъ Лѣсовск³й, пр³ѣхалъ еще одинъ, изъ сосланныхъ Поляковъ,- продѣлали весь свой обрядъ, раздѣвали больнаго, прикладывали ухо и въ спинѣ, и въ груди, болтали что-то промежъ себя и объявили, что опасности нѣтъ никакой, что больному впрочемъ не слѣдуетъ пить вина,- а онъ его, какъ вы знаете, и такъ не бралъ капли въ ротъ, - ни крѣпкаго чаю, а что затѣмъ лѣкарствъ не нужно никакихъ, и что сердцеб³ен³е Дмитр³я Иваныча слѣдуетъ приписать весеннему воздуху и усиленному движен³ю, отъ котораго, пожалуй, лучше воздержаться. Затѣмъ поклонились, получили по красненькой и уѣхали. Графъ совершенно успокоился, да и Дмитр³й Иванычъ съ тѣхъ поръ болѣе не жаловался. Такъ прошли еще двѣ недѣли.

   "27-го ³юня, вернувшись домой уже поздно вечеромъ изъ одной волости, нахожу у себя привезенное, говорятъ мнѣ, еще утромъ, письмо изъ Сосенокъ. Молодой графъ извѣщалъ меня двумя строчками, что "съ дядей нехорошо", и просилъ немедленно пр³ѣхать. Я тотчасъ же, не раскладывая лошадей, отправился туда. Пр³ѣзжаю утромъ часовъ въ пять. Весь домъ, вижу, ужь на ногахъ. Провели меня тотчасъ къ графу, у котораго уже сидятъ и чай пьютъ Лѣсовск³й и Александръ Евграфовичъ. "Что случилось?" спрашиваю. На это графъ мнѣ передаетъ слѣдующее:

   "Наканунѣ утромъ вошелъ онъ, по обыкновен³ю, къ Дмитр³ю Ивановичу звать его завтракать. Къ удивлен³ю его, увидѣлъ онъ, что, несмотря на жаркую погоду стоявшую на дворѣ, въ кабинетѣ пылаетъ каминъ,- но онъ еще болѣе удивился, замѣтивъ, что дядя, небритый и въ халатѣ (чего съ нимъ никогда не бывало: онъ, помните, какъ всталъ, такъ и одѣлся щеголемъ,) сидитъ предъ огнемъ и как³я-то письма туда видаетъ.

   "- Здоровы вы, дядюшка? спросилъ встревоженный молодой человѣкъ.- Ничего, живъ пока! отвѣчаетъ ему тотъ такимъ страннымъ голосомъ, что "мнѣ холодно сдѣлалось", говоритъ графъ. Затѣмъ Дмитр³й Ивановичъ взялъ его за руку и говоритъ ему: "надѣюсь, Юр³й, что то, что я скажу тебѣ, ты примешь съ мужествомъ?... Первою мысл³ю того было, что съ его матерью, которую онъ оставилъ на водахъ за границей, несчастье случилось.- Матушка!... не договорилъ онъ,- Нѣтъ, нѣтъ, слава Богу, перебилъ его очень живо Дмитр³й Ивановичъ, она совершенно здорова и, надѣюсь, проживетъ еще долго! Нѣтъ, сказалъ онъ тихимъ, но твердымъ голосомъ,-я умру завтра!

   "Племянникъ вскрикнулъ и кинулся ему на шею. Дмитр³й Ивановичъ взялъ его за голову обѣими руками, крѣпко поцѣловалъ и прошепталъ ему на ухо: "завтра, въ восемь часовъ утра"...

   "Вы можете себѣ представить ужасъ и недоумѣн³е бѣднаго юноши! Ему сначала додумалось, что дядя рехнулся... что съ вами, говоритъ, - отчего завтра, въ восемь часовъ?... Я видѣлъ, отвѣчаетъ Дмитр³й Ивановичъ, знаю! И съ этимъ указываетъ пальцемъ на письменный столъ, на которомъ лежала раскрытая книга. Графъ подошелъ, смотритъ: книжка стиховъ Лермонтова, раскрыта на стихотворен³и Ангелъ, и подъ заглав³емъ спѣшнымъ и слабымъ, но довольно яснымъ почеркомъ помѣчено 28-го утромъ 8... Что это значитъ? спрашиваетъ онъ.- Она! говоритъ на это Дмитр³й Ивановичъ.- Кто она?... Но, вмѣсто отвѣта, дядя всталъ съ кресла и говоритъ ему: "Оставь меня одного, Юр³й, мнѣ надо еще весь этотъ старый хламъ въ порядокъ привести". Онъ провелъ его до дверей кабинета и заперся на ключъ.

   "Все это такъ ошеломило графа, что онъ насилу добрался до своей комнаты и долго не могъ собрать своихъ мыслей. На его счастье, пр³ѣхалъ неожиданно самый полезный для него человѣкъ, а именно Лѣсовск³й, которому онъ все и разсказалъ. Докторъ нѣсколько успокоилъ его, и, на всяк³й случай, посовѣтовалъ послать за Александромъ Евграфовичемъ и за мною, какъ за двумя самыми близкими въ Дмитр³ю Ивановичу людьми.

   "И не разскажи мнѣ всего этого графъ, заговорилъ съ нимъ Лѣсовск³й, мнѣ бы и въ голову не пришло, что онъ ждетъ себѣ какого-то близкаго несчастья. Вышелъ онъ въ намъ изъ кабинета за часъ до обѣда; милъ былъ и любезенъ, какъ всегда, хорошо ѣлъ за обѣдомъ, шутилъ, по обыкновен³ю, надъ моею медициной. На то, что было, или вѣрнѣй, не было съ нимъ (докторъ плечами пожималъ все время,), ни намека не было имъ сдѣлано. Часу въ седьмомъ послѣ обѣда, онъ, правда, ушелъ въ себѣ и опять заперся, а отъ Назарыча уже мы узнали, что онъ его ночью за священникомъ послалъ, исповѣдывался и причастился... Только, повѣрьте вы мнѣ, графъ (утѣшалъ онъ молодаго человѣка,), все это у дяденьки вашего отъ его слишкомъ тонкихъ нервъ происходитъ, отъ крайней воспр³имчивости: съ нимъ былъ кошмаръ, галлюцинац³я, а онъ... Повѣрьте, день сегодня пройдетъ отлично, и ему самому станетъ совѣстно, что онъ всѣхъ насъ перетревожилъ напрасно, отчего мы вотъ съ вами поднялись сегодня не выспавшись, со свѣтомъ.

   "Входитъ на эти слова Назарычъ..."

   - Потому всѣ мы его хорошо знали, старика, и любили очень, прервалъ на этомъ мѣстѣ чтен³е свое Флегонтъ Иванычъ,- настоящ³й то-есть типъ, знаете, слуги-брюзги изъ стараго романа...

   - Не томите, почтеннѣйш³й! взмолился я опять, - продолжайте!

   - Да, такъ вотъ-съ...

   "И говоритъ на это - Назарычъ, то-есть, счелъ нужнымъ пояснить еще Флегонтъ Иванычъ, - и говоритъ на это: мало его въ дѣтствѣ - то-есть, Дмитр³я-то Иваныча, - сѣкли, такъ вотъ и чудилъ весь вѣкъ!... Только слова эти никого изъ насъ не разсмѣшили, потому, видимъ, на старикѣ лица нѣтъ и всего его, лицо и руки_? подергиваетъ. - Я, говоритъ, господинъ докторъ, не знаю: будить мнѣ его или нѣтъ, потому 6 часовъ; не разбудишь какъ всегда, осердится, пожалуй? - докторъ, нарочно, смѣяться началъ: а отчего тебѣ его не будить, онъ совершенно здоровъ!- То-то! пожалъ онъ бровями и пошелъ.- Погоди, старина, крикнулъ ему Алевсандръ Евграфовичъ, до сихъ поръ все молчавш³й, мы съ твоимъ чудакомъ штуку сыграемъ: часы во всемъ домѣ часомъ впередъ переставимъ; ты какъ войдешь въ нему, прежде чѣмъ будить, переставь и у него въ кабинетѣ стѣнные и карманные!- Ладно! закивалъ, понявъ, старикъ. Часы такимъ образомъ мы всѣ переставили въ домѣ, и только что окнчили мы съ этимъ, какъ графъ, ходивш³й слушать у дверей дяди, проснулся-ли онъ, пришелъ намъ сказать, что онъ уже на ногахъ и проситъ насъ въ столовую. Мы всѣ туда и отправились.

   "Минутъ черезъ десять вышелъ къ намъ и Дмитр³й Ивановичъ. Никогда еще не видалъ я его такимъ свѣтлымъ, наряднымъ, какъ въ это утро; онъ былъ въ легонькомъ пальто, въ башмакахъ и цвѣтныхъ чулкахъ, красивый,- ну хоть сейчасъ подъ вѣнецъ итти! Увидѣвъ меня, онъ, повидимому, обрадовался и сказалъ страннымъ голосомъ: а, и вы тоже пр³ѣхали, спасибо! и, обращаясь въ доктору: можно мнѣ сегодня крѣпкаго чаю? спросилъ онъ съ улыбкой. - Ни сегодня, ни завтра, отвѣтилъ тотъ, принимая недовольный видъ, - вы знаете, что это кровь волнуетъ.- Ну, сегодня вы мнѣ въ этомъ не откажете, надѣюсь? сказалъ на это Дмитр³й Иванычъ, подымая чайникъ надъ своимъ стаканомъ, и улыбнулся опять... Но отъ этой улыбки у меня защемило на сердцѣ, а у бѣднаго племянника навернулись слезы.

   "Всѣмъ намъ сдѣлалось очень неловко. Александръ Евграфовичъ поспѣшилъ заговорить о какомъ-то пароходѣ новой конструкц³и, который, по его словамъ, долженъ былъ стоять у города, насупротивъ Сосенокъ, и предложилъ идти посмотрѣть на него съ берега. Всѣ согласились и пошли садомъ. Дойдя до Волги, оказалось, что никакого парохода у пристани нѣтъ. Извѣстный обманщикъ! засмѣялся Дмитр³й Ивановичъ, кивая на предводителя, а самъ легъ въ траву и долго глядѣлъ на рѣку, не говоря ни слова. Докторъ засвисталъ мотивъ какой-то пѣсни. Наша украинская? не оборачиваясь промолвилъ Дмитр³й Ивановичъ. - А то ни? Родна-жъ! (то-есть, родная), закивалъ Лѣсовк³й, тоже Малоросъ. Они заговорили о той сторонѣ. Дмитр³й Ивановичъ поднялся, сѣлъ на скамейку... Глаза его заморгали (помните, какъ мило было въ его лицѣ это морганье!), онъ заговорилъ бойко, живо, горячо, какъ въ лучш³я свои минуты. Докторъ изподтишва только подмигивалъ намъ: умирающ³й де каковъ! Такъ прошло довольно долго времени. Дмитр³й Ивановичъ вдругъ какъ бы спохватился: домой, говоритъ, пора!.. Пошли назадъ. Онъ велѣлъ вынести кресла изъ дому, и мы усѣлись на террасѣ подъ его любимымъ старымъ кленомъ. Разговоръ продолжался.

   "Вдругъ изъ дому донесся звонъ часовъ.- Тс... заговорилъ онъ,- сколько бьетъ?- Восемь, отвѣчалъ Александръ Евграфовичъ, вынимая свои часы.- Восемь? повторилъ Дмитр³й Ивановичъ,- не можетъ быть!- У меня даже двумя минутами за восемь перешло, сказалъ я, показывая ему свои часы.- Точно такъ! подтвердилъ графъ, подходя къ открытымъ дверямъ залы и кидая взглядъ на стоявш³е тамъ больш³е столовые часы,- Восемь, и вы здоровехоньки! забасилъ докторъ, подходя къ Дмитр³ю Ивановичу, и взялъ его за пульсъ:- отличный! протянулъ онъ... Надо признаться, что всю эту комед³ю разыграли мы превосходно. - Странно! прошепталъ только Дмитр³й Ивановичъ, обводя насъ недоумѣвающимъ взглядомъ.

   "Страннѣе еще, пожалуй, то, что всѣ мы знали, что играемъ комед³ю, что часы поставлены нами впередъ, а между тѣмъ всѣ какъ будто забыли въ ту минуту объ этомъ, у всѣхъ у насъ отлегло отъ сердца, будто все миновало съ этой минуты. Какая-то ребяческая радость вдругъ охватила насъ. Александръ Евграфовичъ присталъ къ доктору, сталъ придираться къ каждому его слову, дразнить хохлацкими его вареныками да пампушками. Тотъ было даже не на шутку разгнѣвался, хотѣлъ возразить, заикнулся и неожиданно расхохотался. Расхохотались и всѣ ему вслѣдъ... Искренность нашей веселости должна была окончательно разувѣрить, кажется, Дмитр³я Ивановича, если онъ и имѣлъ какое-нибудь подозрѣн³е. Но лицо его среди общаго веселья сохраняло то же выражен³е тайнаго и печальнаго недоумѣн³я, будто жаль ему было разстаться съ мыслью о близкой смерти...

   "Между тѣмъ время летѣло. За всякими забавными разсказами, которыми угощалъ насъ повеселѣвш³й опять докторъ, мы какъ бы забыли Дмитр³я Ивановича. Я подошелъ къ нему: "Не утомляемъ-ли мы васъ?" Онъ отрицательно покачалъ головою, поднялъ глаза и повелъ ихъ кругомъ себя какимъ-то будто жаднымъ и прощальнымъ взоромъ: "Какая тишь, сказалъ онъ мнѣ,- не шелохнется..." и затѣмъ: "Помните это", спросилъ онъ:

  

   И пусть у гробоваго входа

   Младая будетъ жизнь играть,

   И равнодушная природа

   Красою вѣчною с³ять.

  

   "- Къ чему же, говорю я ему на это, о гробѣ думать? Вотъ она, природа, объ этомъ не думаетъ! Жить, говорю, надо, Дмитр³й Ивановичъ, жить да поживать!

   "Онъ вдругъ обернулся на меня... Никогда не забуду его лица въ эту послѣднюю минуту! Оно все точно прос³яло, точно как³е-то лучи исходили изъ него...- Жизни нѣтъ конца! улыбнулся онъ невыразимою улыбкой;- умирающ³й человѣкъ, сказалъ Гете, заходящее свѣтило, заря котораго уже блещетъ надъ другимъ м³...

   "Онъ не кончилъ, схватился за грудь, судорожно дернулъ ногою и покатился назадъ... Я только вскрикнуть успѣлъ... Докторъ кинулся въ нему. Кровавая пѣна показалась на его губахъ, глаза были открыты, но уже недвижимы... "Разрывъ сосудовъ, кончено!" могъ только проговорить Лѣсовск³й...

   "До сихъ поръ не могу безъ содроганья вспомнить эту минуту! Мы всѣ приросли къ своимъ мѣстамъ, какъ окаменѣлые. Среди общаго мертваго молчан³я звучно раздался въ это время изъ залы бой большихъ стѣнныхъ часовъ... "Восемь, какъ сказалъ", дрожащимъ голосомъ пролепеталъ Александръ Евграфовичъ:- "стрѣлки-то я передвинулъ, а бой не успѣлъ перевести"...

   Лѣсовск³й говоритъ теперь, что у покойнаго былъ аневризмъ сердца и что онъ это зналъ съ перваго разу, какъ слушалъ его, но не говорилъ - "будто чтобъ не испугать больнаго". Да намъ-то что же мѣшало ему сказать?

   "Что онъ видѣлъ? Кто повѣдалъ ему тайну его смерти? Тотъ же Лѣсовск³й увѣряетъ, что помѣтка на томѣ Лермонтова,- который онъ, вѣроятно, сжегъ, потому что мы тщетно искали его повсюду,- могла быть сдѣлана имъ же самимъ подъ вл³ян³емъ бывшей съ нимъ галлюцинац³и, о чемъ онъ тутъ же забылъ, и при его "спиритскихъ бредняхъ" объяснена имъ манифестац³ей какого-то духа... Все это можетъ быть, только какъ же выходитъ, что какъ тамъ было помѣчено, такъ и случилось?

   "Нѣтъ, уважаемый Флегонтъ Ивановичъ, какъ ни вертите, а

  

   Есть много на землѣ и въ небѣ, другъ Горац³о, и пр.

  

   "Помните, какъ вы сердились на покойнаго за это, говорили вы, избитое, переизбитое изречен³е и утверждали, что оно столько же доказываетъ въ пользу его фантастическихъ убѣжден³й, сколько то, что ѣдетъ чижикъ въ лодочкѣ въ генеральскомъ чинѣ доказываетъ необходимость выпить водочки по этой причинѣ. Что-то вы теперь скажете?"

   - А скажу я, началъ было мой спутникъ, складывая свои листики,- а скажу я то, что положительная наука нашего времени...

   - И ничего болѣе въ письмѣ нѣтъ? поспѣшилъ я прервать его.

   - Нѣтъ, ничего...