Короленко Владимир Галактионович - Стой, солнце, и не движись, луна!

о-старшего.

   Заплакал воевода.

   - Детушки, да ведь он враг мне исконный: календари передерживал да канты про весну сочинял.

   - То нам и любо. Весна пришла! Ставь Невинномыского.

   Нечего делать. Позвал воевода Невинномыского-старшего. "Послужи ты мне, говорит, забудь старое".

   - Ладно, ваше воеводство. Мы вам с искони слуги верные были, только вы не верили. Вот вас до чего Негодяевы, да Ухины, да сержанты довели. Ну, да авось дело поправим. Только уж слушайте меня.- Вышел он к народу, седенький да благолепный, и проливает радостные слезы:

   - Дождались мы,- говорит,- светлого дня. Воевода милостивец весну разрешил: пущай, говорит, будет! Теперь, братцы, на земле мир, в человецех благоволение. Послушали люди, головами качают.

   - Какое,- говорят,- тебе благоволение: вчера сержант из пушек по ласточкам палил, завтра воевода другого архаровца сыщет... Ты нам скажи, как нам навсегда этой срамоты избыть?..

   Шумит народ, а Невинномыский все только в грудь себя колотит да слезы проливает.

   - Братцы,- говорит,- да ведь весну нам разрешили. Календарь скоро новый напечатаем...

   - Нет,- говорят,- плох и этот. Давай нам из Невинномыских да поретивее.

   Шумели, шумели, даже и драки немало было. Всю ночь воевода на своей вышке дрожмя дрожал. А наутро пришли опять к нему выборные и говорят:

   - Вот что, Устаревший: уезжай ты от нас подальше. Грех только из-за тебя выходит... Да и перед другими округами стыдно. Сделаем мы теперь у себя, как у людей.

   - Детушки,- воевода говорит,- зачем меня гнать? Я воеводский мундир сниму, исправницкий надену, вот и ладно.

   - Нет,- говорят,- не согласны!

   - Думы вам заведу!..

   - Мы и сами заведем, без тебя. А с тобой одна срамота. Опять, то и гляди, ухитришься, станешь потоки весенние руками загораживать.

   Делать нечего. Сел воевода в колясочку - покатил вон из округа с семейством. Едет по дороге,- а кругом-то уж поля зеленеются, воеводе даже чудно:

   - Эх,- говорит,- маленько у меня сержант оплошал! Оттого все и вышло.

   В полях людишки пашут, никто-то воеводе шапки не ломает, на станцию приедет, только одни ротозеи и глядят на него, усмехаются. Осердился воевода, так и хочется ему крикнуть:

   - Кто я по здешнему месту? Да только заплачет...

   Глядь, на одной станции народ сгрудился. "Что такое,- думает воевода.- Не одумались ли мои людишки, не опять ли меня назад повернуть желают?" Ан нет, это, говорят, мы звездочета из чудской земли встречаем, которого воевода за правду сослал...

   И верно,- подкатывает к станции звездочет, борода седая по пояс. Народ "ура!" кричит, с почетом его встречают.

   И встретились на станции воевода с звездочетом. Узнал тот воеводу.

   - Эх,- говорит,- глупый ты, глупый, воевода, не хотел ты меня слушать. Говорил я тебе про потоки весенние...

   - То-то говорил. Я и остерегался.

   - Кабы,- говорит звездочет,- не ваша, Устаревших, манера, что не дадите вы людям слова сказать, сейчас на фельдъегерских в дальние волости ссылаете, так я бы тебе, воеводе, тогда же объявил. Народ у тебя был смирный да повадливый, ни от купцов, ни от бояр, ни от чернеди опасности тебе не было.

   - Знаю, от солнца красного да от потоков весенних. Так и вышло.

   - То-то и вышло оттого, что ты меня не дослушал. Хотел я тебе сказать: остерегись только воевать с солнцем красным, да с весной, да с потоками весенними. Людишки у тебя на диво смирные, правил бы ты до смерти.

   Взял тут он бывшего воеводу и вывел на пригорок. С пригорка-то далеко видно: кругом поля расстилаются, леса темнеют, речки по земле змеятся и сверкают. По нивам пахари пашут, будто мураши ползают. И где такой мураш проползет, земля, как бархат, почернеет. И уже половина земли черная...

   - Гляди,- говорит,- глупый ты человек. Понимаешь ли ты эту силу великую? Была земля вся белая от снегу, господь снег согнал. А человек ее чуть не всю ровно бархатом пашней покроет. А ты, глупый воевода, со своим сержантом хотел великое земное стремление удержать и вспять обратить. С весной бороться вздумал...

   Посмотрел воевода кругом и вздохнул: "Глупый я, глупый! Неужто я это все задержать хотел?" А звездочет говорит:

   - Ты бы, воевода, каждой весенней былинке радоваться должен. Ты бы, воевода, смотрел, чтобы никто весне-матушке и великой народной работе мешать не мог. Ты бы великому деланию помогать должен: увидел ты, что в твоей округе новая былинка появилась, ты бы и ту пригрел да окопал. Узнал ты, воевода, что у твоих людишек новая мыслишка в головах засветилась,- ты бы и ей помог да поддержал... Или хоть не мешал бы, и то дело! И шло бы в твоей округе великое делание, и благословляли бы тебя все роды. А пришло бы время, ты же бы сам у себя и перемену сделал... А ты,- смешно сказать,- с календарями воевать стал, по ласточкам из пушек палил, а то и забыл, что иной раз и камни... да что камни - календари с учебниками,- и те супротив тебя возопить могут. Кончено твое дело, воевода Устаревший, и не познаеши к тому места своего. Аминь!

   Так оно и вышло. Завелись после того в Востоковской округе новые порядки, думы да соборы. Первое время не вовсе было спокойно, так что даже порой улица на улицу ходила и волость на волость. Все спорили, как лучше устроить. И не раз на ту пору Устаревшие подсылали отставных околоточных, чтобы народу про них напоминали: дескать, вот при ком спокойно было. Да людишки только смеялись:

   - Это те, что руками потоки весенние ловят да вспять обращают? Не надо! Как уж никак перебьемся, а на эту срамоту не согласны.

   Так и перевелся род Устаревших воевод в Востоковской округе.

  

  

   В. Г. Короленко родился в Житомире в семье уездного судьи; учился он в Петербурге, в технологическом и горном институтах, а также в Петровской земледельческой и лесной академии. За участие в студенческих волнениях и революционной деятельности не раз исключался из учебных заведений и ссылался. В основном его творчество было проникнуто социальными мотивами и посвящено актуальной для той эпохи тематике. Короленко быстро вошел в число наиболее признанных писателей конца XIX века. Он обращается и к русскому фольклору, и к исторической теме в повести на библейский сюжет "Сказание о Флоре, Агриппе и Менахеме, сыне Иегуды" (1886), вкладывая в нее свой резкий протест против теории "непротивления злу насилием".

   В сказке "Стой, солнце, и не движись, луна!" фольклор и иносказание используются в целях обличения современного общества. Сказка написана под влиянием Салтыкова-Щедрина. Впервые была напечатана лишь в 1927 г.

   Печатается по изд.: Короленко В. Г. Собр. соч.: В 10 т. Т. 4.- М., 1954.