Которых глуби лот не знает,
Которых сна не возмущает
Дыханье бурь и непогод...
Но потряслись и глубь и горы,
И выступает во все поры
Пред смертию планеты пот -
И с ним чудовища,3 - и вот
Их видят человека взоры.
Оживший мамут зашагал;
Летяг уродливое племя
Вдруг зашныряло; в то же время
Сто щуп до облаков подъял
Полип, подобье Бриарея;
Под тяжестью морского змея
Кипит и стонет гневный вал.
Здесь птеродактиль, ящер-птаха,
В тяжелом воздухе кружит;
Там движется огромный щит -
То в десять сажень черепаха.
И без клеврета человек
Меж них, меж тварей разрушенья,
И жаждет он успокоенья,
И вопит: "Без конца мой век!"
Но между тем уже притек
Тот вечер, за которым дня светилу
Над мертвым миром не всходить:
Допрядена подлунной жизни нить,
И канет труп земли в бездонную могилу.
Жалок тот, кого сразил
Рок суровый смертью брата;
Тяжела того утрата,
Кто подругу схоронил;
Слез достоин тот и беден,
Кто стоит, один и бледен,
Средь чужих ему людей
Над доскою гробовою -
Всех родимых, всех друзей,
Всех, с кем связан был душою.
Но мучительнее часть
Пережившего отчизну;
Тот же, кто свершает тризну
Над вселенной, должен пасть
Под судьбой невыносимой,
Хоть бы был титанский дух
Для движенья сердца глух,
Каменный, несокрушимый.
Последний человек был муж булатных сил:
Холодный, дерзостный, бесчувственный, надменный;
Жены, детей, друзей, страны родной лишенный,
Он зубы стиснул и - слезы не уронил;
Но предпоследнему закрыл слепые очи,
И что же? - средь пустой и беспредельной ночи,
Как волк неистовый в немой степи, завыл;
А тот его врагом заклятым, горьким был.
И сидит, один и страшен,
Он, единый властелин
Мира трупов и личин:
Были там остатки башен,
Камни, след каких-то стен,
Медь, железо, даже злато;
Город там стоял когда-то,
Но теперь все прах и тлен,-
Нет ему нигде ответа;
С мужем горя нет и пса;
Звезды без лучей и света...
Нет луны, одна комета
Опаляет небеса.
"Ад одиночества, ад однозвучный!
Страшно мне: вырвуся, выбегу вон!"-
Так простонал и дрожит злополучный;
Гул повторил его бешеный стон;
Вдруг замолчал, посмотрел и хохочет;
Белая бездна, слияние рек,
В пропасти черной ревет и клокочет;
Вспрянул последний живой человек,
В зев ее радостно ринуться хочет...
Но кто же за руку его остановил?
Какое вышло вдруг из дебри привиденье?
Мечта ли, или есть в груди его биенье?
Еще ли есть один не мертвый средь могил?
Походка тяжела, как будто истукана,
Который, отделясь от медного коня,
Вдруг стал шагать на зов безумца Дон-Жуана,4
В лице нет жизни, нет в очах огня;
Но мышцы, рост и кости великана:
Не горестный, не воющий призрак
В конечный день земли покинул гроба мрак,
Нет, Агасвер бессмертный ждет возврата
Из-за пучины солнцев и светил
Христа, распятого велением Пилата;
Он в этот страшный час к страдальцу приступил,-
И смертный узнает, кого перед собою
Увидел, - и смирился перед тем,
Кто боле всех людей испытан был судьбою:
"Утешься! я тысячелетья ем,
Как свой насущный хлеб ты ел, бывало,
Тот яд, который в миг тебя добил...
Утешься! Нет в тебе моих проклятых сил;
Тебе отдохновение настало".
Так сыну тления нетленный странник рек:
Без жизни пал в его объятья человек;
Тот молча на землю слагает труп недвижный;
На груду камней сел и взор подъял горе,
Навстречу дивной и таинственной заре,
Предвестнице, что сходит Непостижный.
* * *
_________
1 "Услышати же имати брани и слышания бранем; зрите, не
ужасайтеся: подобает бо всем сим быти, но не тогда есть кончина"
и пр. Гл. 24, ст. 6 и далее. Ев. от св. Матфея.
2 Здесь дело идет о допотопных животных и некоторых дру-
гих, о которых еще не решено, баснословные ли они или нет.
3 В простом народе полагают, что от поту некоторых больных
зарождаются вши.
4 См. трагикомедию Мольера, оперу, переделанную из этой ко-
медии, и гениальный отрывок нашего Пушкина: "Каменный Гость".
1832-1846