Главная » Книги

Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Агасвер, Страница 2

Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Агасвер


1 2 3 4 5 6

"justify">   Евреев буйных дикий глад снедал
   И вызвал в жизнь чудовищное дело
   (Злодеи даже вздрогли от него):
   Зарезала младенца своего,
   Сожрать решилась трепетное тело
   Родного сына мерзостная мать.1
  
   Был третий год в исходе. Ночь немая
   Едва могла расторгнуть с ратью рать:
   Ногами груды трупов попирая,
   Вторгаясь в стены, пламени предать
   Святыню порывалися трикраты
   Когорты римские; едва сам Тит
   Их удержал.2 Заутра запретит,
   Но глухи будут: шлемы их и латы
   Не красная денница озлатит -
   Ужасная неслыханная кара
   Их в кровь оденет светочем пожара.
   И было уж за полночь: освещал
   Зловещий луч кометы темя скал,
   Дремавших полукругом в темной дали;
   Катил унылые струи Кедрон,
   И, мнилось, был в струях тех слышен стон,
   Они, казалось, в пасмурной печали
   О гибели Израиля рыдали.
   В последний раз пред смертью тяжкий сон
   Смежил народу страждущие вежды,
   Лишенному и силы и надежды.
   Близ храма, на развалинах забрал
   Твердыни рухнувшей, которой дал
   Антоний имя,3- в думы погруженный,
   На страже юный иудей стоял,
   Сухой, как остов, бледный, изнуренный
   И бденьем, и неистовой нуждой,
   И битвой; а когда-то красотой,
   И мощью, и породою высокой
   Был знаменит Иосиф черноокий.
   И с ним беседовал другой еврей -
   Не воин, жрец ли, или фарисей,
   А только без меча и сбруи бранной,-
   Средь тьмы всеобщей, в грозной тишине,
   В кидаре,4 в ризе белой и пространной,
   Пришел он по изъязвленной стене,
   Мелькая, словно призрак полуночи.
   И вдруг из мрака огненные очи,
   Угрюм, таинствен, в юношу вперил
   И, став: "О чем мечтаешь?"- вопросил.
   "Увы!- воскликнул витязь черноокий,
   Тебя не знаю; мне твои черты
   Неведомы; однако молвлю: ты
   Быть должен муж безжалостно жестокий.
   Скажи мне: бедные мои мечты
   Что сделали тебе? Зачем их чары
   Разрушить было?- Я так счастлив был!
   Забыты были ужасы и кары:
   Грустя без боли, сладостно уныл,
   Был ими унесен я в глубь былого!
   Я был в Сароне: чуждый битв и гроз,
   В наследьи моего отца седого
   Бродил я тихо вдоль ручья живого,
   Под сенью наших пальм и наших лоз;
   Не видя трупов и не слыша стона,
   Внимал я трелям соловья Сарона
   И душу обонял саронских роз,
   Родных мне, славных в песнях Соломона.5
   Любовь забудешь там, где стынет кровь,
   Где брань и глад, мятеж и мор пируют;
   Но пусть меня безумцем именуют
   (Поверишь ли?), я вспомнил и любовь!
   Сдавалось, будто меч приняв впервые,
   Готовлюсь стены защищать святые
   И расстаюсь, сдавалось, с милой я...
   Клянусь, пришелец! предо мной стояла
   Моя Деввора, свет мой, жизнь моя,
   Так точно, как когда, замлев, упала
   На грудь мою и простонала: "Друг,
   Прости навеки: нет тебе возврата!"
   Ах! знать, была предведеньем объята
   Душа любезной: в мой родимый круг,
   В ее объятья мне из бойни ратной
   Навеки отнят, заперт путь обратный;
   Заутра черви ждут нас, мрак и тлен,
   Все мы умрем заутра".- "Тот блажен,
   Кто умирает,- рек пришелец,- все вы
   Умрете, счастливые дети Евы;
   А тот, кто не умрет,- увы ему!"-
   И замолчал.
  
  
  Тогда немую тьму
   Разрезал вопль протяжный: "Глас совсюду,
   Отколе ветры дышат, глас греха
   На град сей и на храм, на жениха
   И на невесту, на всего Иуду!"
   Был ужасом напитан томный вой,
   Весь болию проникнут, дик и странен;
   Но, некой мощной думой отуманен,
   Внял без движенья, хладною душой
   Его рыданью муж в одежде белой.
   Не так Иосиф; хоть и воин смелый
   И среди сеч, и глада, и зараз
   Взирал в лицо погибели не раз,
   Но весь затрясся,- бледный, охладелый.
   Или впервые бедственный привет
   В ту роковую ночь услышал? - Нет!
   Вот даже и вопроса от пришельца
   Не выждал же, а молвил: "Странник, знай:
   Не пес то плачет, позабывший лай,
   Без пищи, без приюта и владельца;
   Не стонет то и буря нараспев:
   К Иуде то исходит божий гнев
   Из темных уст простого земледельца.
   Его все знают: дом его стоял
   На южном склоне Элеонских скал...
   Четыре года до разгара брани
   (В то время мы еще платили дани,
   А только тайно на ночной совет
   Клеврета начал зазывать клеврет)
   Однажды он сказал: "Пойду я в поле"-
   И уж в свой дом не возвращался боле,
   Исчез без следа. Вот потом настал
   Веселый первый день Седьмицы кущей,6
   И на равнине, радостью цветущей,
   Народ вне града шумно пировал,
   Беспечный, под роскошными древами.
   Вдруг,- с чудно искривленными чертами,
   Явился он средь смехов и забав,
   В очах с огнем зловещим исступленья,
   Безгласный, страшный,- мнилось, обуяв
   От несказанно тяжкого виденья.
   Престали пляски: трепета полны,
   Вдруг побледнели все средь тишины,
   Упавшей будто с неба - столь мгновенной;
   Все взоры на него устремлены:
   А он стоит, движения лишенный,
   Стоит и смотрит, словно лик луны,
   Живой мертвец, бесчувственный и хладный;
   В сердца всех льется ужас безотрадный.
   Но вот уже усталый день погас,
   По мановению десницы ночи
   Безмолвных звезд бесчисленные очи
   Проглянули; тогда, в священный час,
   Когда земля под сенью покрывала,
   Сотканного из сна и темноты,
   Усталая, протяжней задышала
   И смолкли шум и рокот суеты,-
   В тот час он ожил и на стены града
   Взошел, посланник бога или ада,
   И стал ходить и "Вас Владыка сил
   Отринул! горе, горе!"- возопил.
   Был взят ночною стражей исступленный,
   С зарей его к префекту привели;
   Но, вопрошен правителем земли,
   Он, как кумир, из древа сотворенный,
   Как труп, в котором жизни луч потух,
   Как камень, оставался нем и глух.
   Предать его свирепым истязаньям
   Велел наместник.- Что же? Мертв к страданьям,
   Он их и не приметил; утомил
   Мучителей провидец. "Ты безумный",-
   Решил префект и ведца отпустил.
   И снова день и суетный и шумный
   Пред матерью таинственных светил,
   Пред влажной ночью скрылся за горами,
   И снова над Израиля сынами
   Глашатай бед и горя возопил;
   И с той поры, чудесно постоянный,
   Не уступая ни тревоге бранной,
   Ни ужасу неистовых крамол,
   На стены еженочно он восходит,
   И еженочно бедственный глагол
   И на бесстрашных страх и дрожь наводит.
   Когда же день займется,- немота
   Смыкает бледные его уста,
   И он уж не живет, а только дышит:
   Клянут его - стоит, молчит, не слышит;
   Ударят - даже взором не сверкнет;
   Предложат брашно, скажут: "Ешь во здравье!"-
   Он жрет, как зверь, и, не взглянув, уйдет.
   Ему равны и слава, и бесславье,
   И жизнь, и смерть, и злоба, и любовь,-
   И, мнится, в жилах у него не кровь".7
  
   Тут воин смолк, а тихими шагами
   Тот приближался. Серыми волнами
   Трепещущей, неверной темноты
   Смывались мутные его черты.
   Вдруг замахал засохшими руками,
   Стал прядать и, дрожа, завопил он:
   "Увы народу, граду и святыне!"
   И в тот же миг расторгся чуткий сон
   По всем холмам окрестным и в равнине,
   Покрытой тяготою римских сил.
   И снова он и громче возгласил:
   "Увы народу, граду и святыне!"-
   И, дня не выждав, грозный легион
   На новый приступ ринулся к твердыне;
   Вот и другой, вот третий грозный стон,
   Рев оглушительный со всех сторон,
   Глагол войны, как гром небесный, грянул
   И с скрежетом слился. Весь стан воспрянул.
   Настал Израилев последний бой;
   Последний час Сиона тьму немую
   Вдруг превратил в денницу роковую,
   В единый, общий, нераздельный вой.
   Стрелам навстречу стрелы, камню камень
   Несутся с визгом; щит разбит о щит,
   Меч ломится о меч; смола кипит;
   Клокоча, лижет домы жадный пламень...
   И уж в стенах Сиона смерть и Тит!
   Иосиф доблестный примкнул к дружине
   Сынов Исава8; бьются; он глядит -
   И что же? Книжник тот или левит,
   С кем он беседовал, утес в пучине -
   Без брони, без щита, пред ним стоит.
   "Прочь! ты не воин: удались, пришелец!
   Без пользы гибнешь!"- юноша вскричал;
   Но тот главою молча покачал.
   А между тем зловещий земледелец
   На них и битву с высоты забрал
   Смотрел, и не бесчувствен, как бывало:
   Уж ныне истребленье не в зерцало,
   Не в мутный призрак свой кровавый лик
   Пред ним из-за дрожащей мглы бросало;
   Он видит, явно сам господь приник
   С десницей гневной, грозно вознесенной,
   На град свой, запустенью обреченный!
   Под стон и гром, средь дыму и огня,
   Под дождь багровых искр, при криках зверских,
   Слила в один ужасный ком резня
   Отважных римлян и евреев дерзких.
   Борьба стрельбу сменила,- нож, кинжал
   Сменили лук и дротик. Тот, кто пал,
   Еще пяту врага грызет зубами;
   Другой пронзен и на копье подъят,
   Но гибнет вместе с ним и сопостат:
   Вверх меч вознес обеими руками,
   Напряг страдалец весь остаток сил,
   Скрежеща, бьется, вьется, леденея,
   И... свистнул в темя своего злодея
   И шлем его череп раздвоил.
   Вотще! - Сияние твоих светил
   Погасло: издыхаешь, Иудея!
   В твоей крови купает ноги враг
   И все вперед, вперед за шагом шаг:
   И вот твой храм вспылал, и вот в твердыне
   Орел,- и сорван твой последний стяг.
   "Увы народу, граду и святыне!"-
   Тут в третий раз загадочный левит
   Услышал; смотрит: там пред ним лежит
   Растоптанный Иосиф черноокий;
   Вдруг, весь в огне, с зубца стены высокой
   "Увы и мне!"- глашатай бед завыл
   И в бездну рухнул с рухнувшей стеною.
   Но цел левит: не сень ли дивных крыл
   Простер бесплотный над его главою?
   Он жаждал смерти. Что ж? где пали тьмы,
   Где с матерями издыхали чада,
   Где взгромоздились мертвых тел холмы,
   Там только одному ему пощада -
   Жестокая пощада! - "Спите вы,
   Вы все, потопшие в кровавом море! -
   Так он промолвил: - Горе! горе, горе
   Мне одному! ах! жив я! мне увы!"
  
  
  
  * * *
  
  
   ________
   1 Об этом ужасном деле рассказывает подробно в своей истории
   Флавии Иосиф (которого, скажем мимоходом, несправедливо на-
   зывают Иосифом Флавием).
   2 Тит, по свидетельству того же историка, не желал, чтобы взя-
   ли его воины Иерусалим приступом, потому что хотел сохранить
   храм, как примечательный памятник зодчества.
   3 Цитадель, построенная по приказанию Антония и носившая
   его имя.
   4 Кидар - род чалмы.
   5 См. книгу: Песнь песней, гл. 2, стих 1-й и следующие.
   6 Седьмица кущей - известный летний праздник у иудеев.
   7 Лицо, которое здесь выводится на сцену, не вымышленное.
   О нем упоминает Иосиф, а Евсевий подробно рассказывает его ис-
   торию: был он сын земледельца, по имени Анания, а сам звался
   Иисусом. В последние 50 лет он приобрел некоторую знаменитость
   по известному пророчеству Казотта.
   9 Сыны Исава, т. е. едомляне, или идумец, составили дружину
   и прислали на помощь осажденному Иерусалиму. Эта дружина от-
   личалась не только храбростью, но и благоразумием и повинове-
   нием своим вождям и первосвященникам иерусалимским: на нее
   одну почти только и могла положиться, среди всеобщих смут, раз-
   доров и буйств, партия еврейских умеренных, доктринеров, к кото-
   рой принадлежал и сам Иосиф.
  
  
  
  
  
  
  
  III
  
  
   Н е к т о
   Все это только значит, что солгали
   Пророки ваши; или подожди:
   Еще, быть может, слава впереди,
   Которую они вам обещали!
   А что по-моему: к земному сын земли
   Стремиться должен. Призраки, туманы,
   Поэтов и софистов бред, обманы
   И ложь жрецов в надоблачной дали.
   Взгляни на римлян: властелины мира.
   Друг, отчего? без грез пустых они
   Для мира, не для синих стран эфира,
   Не сложа рук, проводят в мире дни.
   Ты скажешь: "Не было у них Гомера,
   Платона не было".- Что нужды в том? -
   Звучнее лиры броненосный гром;
   Платон же... Бог с ним! Без его примера,
   Без книг, в которых много слов и снов,
   А толку мало,темных болтунов
   И между греков было бы помене.
   Все песни, все искусства, все дары
  
  Харит и муз - подобны пене,
  
  Похожи на шары
   Из воздуха и мыла: пышны, блещут,
  
  Но дунь - мгновенно затрепещут
  
  И - лопнут. То ли дело власть
   И страх, который навожу на ближних,
   Готовых в прах передо мною пасть?
   Богатство, сила, блеск почище вздоров книжных.
  
  
   А г а с в е р
  
  Не веруешь ты в чудеса;
   Тебя послушать: пусты небеса,
  
  Нет никого, кто бы оттоле,
   Господь и Судия, радел о нашей доле
  
  И возвещал бы о себе
   В виденьях прозорливцев вдохновенных
   И грозных знаменьях. Но о судьбе
   Моих сограждан, тьмами побиенных,
   В убогих же остатках расточенных
  
  По всей поверхности земной,
   О страшной гибели страны моей родной,
   О запустении святого града
   От мятежа, врагов, огня, зараз и глада
   Что скажешь? На людей, на град и храм
   Сошел же рок и - по его словам:
   За смерть его нам, нечестивым, в кару
   Бог повелел мечу, и язве, и пожару,
   И что ж? пожрала нас неслыханная казнь!
   Не спорить мне с тобой: не хитрый я вития;
   Но... исповедую души моей боязнь:
  
  Он, может быть, и впрямь мессия,
  
  И согрешили мы,
   Что от сошедшего с небес в юдоль печали -
  
  Да будет светом среди тьмы,
   Владычества земного ожидали.
  
  
   Н е к т о
  
  Приятель, это все мечты
  
  Больного вображенья:
   На страхи произвольной слепоты
  
  Ответ - улыбка сожаленья.
  
  
   А г а с в е р
   Он рек мне: "Будешь жить",- что ж? скорбную
  
  
  
  
  
  
  главу
   Под град я подставлял каменьев раскаленных,
   Бросался на врагов, победой разъяренных,
   Грудь открывал мечам и копьям... Но живу!
  
  
   Н е к т о
   И поздравляю, потому что в гробе
   Едва ли веселее, чем у нас;
   Хотя порою, под сердитый час,
  
  О глупости, о злобе,
  
  О мерзости людской
  
  И много говорит иной,
  
  Но даже Персии злоречивый
  
  И гневный Ювенал
   Не поспешат запрятаться в подвал,
   Где умный и дурак, ханжа и нечестивый
  
  Средь непробудной тишины,
  
  Средь мрака вечного - равны.
   Что жив ты - случай, и притом счастливый.
  
  
   А г а с в е р
   Я не старею; измененью лет,
   Так мне сдается, не подвержен,
   Не чувствую упадка силы...
  
  
   Н е к т о
  
  
  
  
   Нет? -
   Ты, верно, в молодости был воздержан... -
  
   Так Некто, издеваясь, возражал
   Казнимому бессмертьем Агасверу,
   Когда уже был путь его не мал,
   Но не шагнул еще за роковую меру,
   За грань последнюю, какую указал
  
  Отец времен и веков
  
  Тревожной жизни человеков;
   В те дни венчанный славою Траян
   Сидел над той громадой царств и стран,
   Которую, тщеславьем ослепленный,
   То гнусный раб, то мерзостный тиран,
   Потомок Брута называл вселенной.1
  
  Но с кем же скорбный иудей
   Вел разговор средь плачущей пустыни,
   На пепле Соломоновой святыни,
  
  В глухую ночь, под вой зверей,
   Которые, ногами землю роя,
   Искали трупов, жертв отчаянного боя?2
  
  Что отвечать мне вам,
   Питомцы мудрости высокомерной?
  
  Ваш род строптивый - род неверный:
   На посмеянье ли вам свой рассказ я дам?
   Вы, праха легкомысленные чада,
   За чашей искрометного вина
   Поете: "Смертным жизнь на миг подарена,
   А там нет ничего, нет рая, нет и ада!"
   Вы на воде, на прозе взращены:
   Для вас поэзия и мир без глубины...
   Для вас учения Садокова наследник3
  
  Такой же, как и тот, еврей,
   Или, пожалуй, грек-эпикурей,
   Скитальца просвещенный собеседник,
   Великий Мильтон... "Мильтон здесь к чему?
   Тебе ль равняться с ним?"- С титаном мне, пигмею?
  
  Не оскорбленье ли тому,
  
  Пред кем благоговею,
   И отвечать-то вам?- Но выпал век ему,
   Который не чета же моему:
   Пылал еще в то время веры пламень,
   И, как в напитанный огнем священным камень,
  
  Так ударял в сердца певец -
   И вылетали искры из сердец!
   Он бога возвещал: что ж? и дышать не смея,
   Ему внимали; славил красоту -
   Влюблялся мир в его волшебную мечту;
  
  Перуном поражал злодея -
   Злодей дрожал; или, проникнут сам
   Испугом вещим, духа отрицанья
  
  Являл испуганным очам -
   И в души проливал потоки содроганья.
   Да! не в метафору в те дни и смерть и грех,
   А в зримое лицо, в чудовищное тело
   Поэта вдохновение одело.
   Что ж? об заклад: теперь и он бы встретил смех!
   Как, например, пред вами молвить смело.
   Блестящих ангелов в златых полях небес
   Привык я видеть, да и бес
   Не мертвенное зло, без бытия живого,
   Не отвлечение, а точно падший дух
   И враг свирепый племени людского?4
   Не так ли? хохот ваш тут поразит мой слух:
   "Ступай и бреднями пугай старух;
   Кажи не нам, а ребятишкам буку!"
   Уж так и быть! Навесть и страшно скуку,
  
  Но кончу исповедь свою.
   За Фауста я себя не выдаю,
   А попадался мне, и видимо, лукавый;
   Не окружен, конечно, адской славой,
   Не гадкая та харя, с коей нас
  
  Знакомят сказки, Дант и Тасс,5-
   В пристойном виде, для стихов негодном,
  
  То в рясе, то во фраке модном,
   То в эполетах (в наш любезный век
  
  И он премилый человек!).
  
  Я узнавал не по наряду,
  
  Не по улыбке, не по взгляду,-
   По языку я узнавал его;
   Его холодный, благозвучный лепет
  
  Рвал струны сердца моего;
   Я ужас ощущал, и обморок, и трепет,
  
  А он учтиво продолжал:
   "Итак, я, кажется, вам доказал:
   Бог, красота, добро, бессмертье - предрассудок,
   И глупость, стало быть, единственный порок,
   Вселенной правит случай или рок,
  
  Людьми же - похоть и желудок";
   Довольно! - Напоследок, не тая
   И не робея, объявлю же я:
   На пепле и костях Давидовой столицы
   Так к Агасверу некто приступил,
   Известный некогда под именем Денницы,
   И Сатаны, и Князя темных сил,
   Но эти прозвища он в старину носил.
  
   В то время властвовал,- я вам сказал,- Траян:
  
  При нем народные злодеи,
   Наушники, не растравляли ран
   Республики; патрициев со львами
   Он в цирк не выводил;6 не думал созывать
   Сената, чтоб с почтенными отцами
   О соусе к осетрине рассуждать;7
   А не без слабостей был царственный воитель.
   Остатка стран свободных притеснитель,
   Он превратил свои народы в рать
   И метил в Бахусы и Сезострисы.
   Да, к слову: в Бахусы! Не потрясались тисы
   Пред ним толпою бешеных менад
   (Не слишком это было бы впопад
   В столетье Тацита и Ювенала),
   Однако летопись не умолчала:
   Герой бывал хмелен от вакховых отрад.
   Он, правда, знал себя; спасибо! раз, не пьяный,
   Указ похвальный, хоть немножечко и странный,
   Послал в сенат: "Обязываю вас
   Не исполнять, что под веселый час
   Траяну приказать случится..." Дело!
  
  А лучше было бы не пить...
  
   Все выскажу ли смело?
   Диона Кассия вы можете купить...
   Я исчисленья прерываю нить.
  
   Траяном, может быть за панегирик звучный,8
   В наместники назначен Плиний был
   Страны азийской, римлянам подручной,
   Какой же именно - я позабыл.9
   Вельможа Плиний во всей силе слова:
   Любезность, величавость, ум и вкус -
   Поступков и речей его основа;
  
  Он вместе и питомец муз,
  
   Философ и оратор,
   Однако и в святилище наук
   Все барин: царедворец и сенатор.
  
  Кто волею судеб без рук,
   Язык того всегда бывал проворен:
  
   В Траянов век
   Без рук был, и давно, вертлявый грек,
   И потому не так, как прежде, вздорен,
   Строптив и вспыльчив, нет! смирен и терпелив,
   Искателен и вкрадчив, а болтлив,
 &

Другие авторы
  • Аблесимов Александр Онисимович
  • Милюков Александр Петрович
  • Богданов Александр Александрович
  • Давыдова Мария Августовна
  • Панаев Иван Иванович
  • Гримм Вильгельм Карл, Якоб
  • Шубарт Кристиан Фридрих Даниель
  • Мятлев Иван Петрович
  • Испанская_литература
  • Покровский Михаил Михайлович
  • Другие произведения
  • Мопассан Ги Де - Видение
  • Тугендхольд Яков Александрович - Пятая выставка в "Аполлоне"
  • Осипович-Новодворский Андрей Осипович - Новодворский А. О.: Биобиблиографическая справка
  • Тургенев Иван Сергеевич - Разговор на большой дороге
  • Гаршин Евгений Михайлович - Козодавлев Осип Петрович
  • Берг Федор Николаевич - Из В. Гюго
  • Некрасов Николай Алексеевич - Обозрение новых пиес, представленных на Александринском театре. Статья первая
  • Ясинский Иероним Иеронимович - У детей на ёлке
  • Мертваго Дмитрий Борисович - Пугачевщина
  • Иванов Иван Иванович - Уильям Шекспир. Его жизнь и литературная деятельность
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (28.11.2012)
    Просмотров: 329 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа