Советский рассказ 20-30-х годов / Сост. и ком. Г. П. Турчиной и И. Д. Успенской
М., "Правда", 1987
Слева от меня обычно лежит на пляже с женой Манюсей и сыном Мариком бухгалтер воронежского финотдела Пестряков. Они всегда выходят раньше всех, чтобы занять лучшее место на пригорке, за кустами пыльных ослиных колючек; как утверждают курортные врачи, на пригорок попадает больше ультрафиолетовых лучей.
Бухгалтер сверхъестественно худ и похож на Пата; жиденькие, чахлые его усики обвисают вокруг рта, как приклеенная мочала, на бритой голове видны следы чернильного карандаша, который он по канцелярской привычке закладывает за ухо. Жена, Манюся, сварливая и злющая баба с пятнами засохшего кармина на тонких губах, третирует его и упрекает, что он сгубил ее молодость. На шее, на цепочке, она носит серебряный жетон, якобы выданный ей как приз за красоту на благотворительном вечере в воронежской прогимназии в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Если в словах ее нет преувеличений, то приходится только удивляться разрушительной работе времени.
Они выходят, и бухгалтер, прежде чем раскинуть простыню, долго ползает, кряхтя, по холмику и выбирает камни из песка.
- Мерзавцы! - говорит он при этом неизменно.- Курортный сбор дерут, а пляжа не чистят. Вот напишу в "Известия".
- Писатель! - язвительно фыркает жена.- Чириков, Боборыкин.
- А вот и напишу. Чего бояться? Конечно, без фамилии, дипломатично.
- Дипломат! Чемберлен! Пуанкаре!
Раздевшись, она мажется, чтобы лучше загорать, какой-то вонючей смесью, подозрительно оглядываясь по сторонам. Ей мерещатся нескромные мужские взгляды.
- Посмотри-ка направо! - говорит она, растирая ладонями обвисший живот.- Опять улегся какой-то с биноклем. Это невозможно, прямо прохода не дают! Наводит, наводит! Какие наглецы мужчины!
Бухгалтер смотрит нехотя, прикрывая от солнца глаза ладонью.
- Ничего он не наводит. Это не бинокль. Это он кефир пьет из бутылки.
- Знаем мы этот кефир. Зачем же он сюда повернулся? И вон рядом какой-то брюнет с усиками. Нахал!
- Не вижу никаких усиков! - лениво говорит, отворачиваясь, бухгалтер.
- Это забавно! Его жену весь пляж лорнирует, а ему и дела нет! Не видишь отсюда, так сбегай посмотри! Тюлень!
- Ты бы, матушка, меня еще в Севастополь послала проехаться посмотреть, не разглядывает ли кто тебя оттуда в подзорную трубу.
Они ссорятся. Она говорит, попрекая его, что могла бы, если бы не он, выйти за корнета или за какого-то провизора Клюгенау и найти свое настоящее счастье; он же напоминает, что из семи подушек, обещанных в приданое, до настоящего времени получил только три.
- Но я отдала тебе любовь!
- Любовь, матушка, сама по себе, а лебяжий пух тоже восемнадцать рублей кило стоит.
За завтраком они мирятся и, рассевшись на простыне, долго жуют бутерброды с брынзой и обсуждают, перебирая десятки имен, кандидатуру нового заведующего финотделом, которого должны застать по приезде в Воронеж, и способы, какими возможно получить сахар без карточек в дачном кооперативе. Сын, восьмилетний Марик, получив бутерброд, жует булку, а брынзой залепляет себе, чтобы удобнее было нырять, нос и уши.
- Марик! Дрянь! - визгливо кричит мать.
- Марик! Выдеру!- говорит, не двигаясь с места, отец.- Где ремень?
- На ремне висит окорок в погребе,- злорадно отвечает Марик, дитя своего века, и бормочет, надувшись: - Какие нервные! Нечего было и рожать, если такие нервные!
Уходя, бухгалтер вырывает на холмике, чтобы там не ложились другие, две аккуратных ямки, насыпает туда колючек и, слегка забрасывая их сверху песком, довольно говорит;
- Забронировано! Как говорится, голым профилем не сядешь!
И все-таки однажды, когда они вышли, как всегда, ровно в семь, их место оказалось занятым. На пригорке лежал, подложив под голову свернутые штаны, какой-то тучный и необычайно белый, видимо только накануне приехавший, человек. Он ворочался и чертыхался, вытаскивая колючки, поминутно вонзавшиеся в тело.
- Это место занято, гражданин! - подойдя, сказал бухгалтер Пестряков.
Тучный человек, добродушно улыбаясь, приподнялся на локте.
- Тут же места не плацкартные. Кто первым вышел... Ой, ч-черт! Хотел бы я знать, какой идиот насыпал здесь колючек!
Вперед выступила, поджав губы, жена Манюся.
- Оригинально! - сказала она.- Мы здесь лежим уже девятнадцать дней.
- Так ложитесь и на двадцатый,- добродушно сказал тучный человек.- Песка на всех хватит. Господи!
- Я не могу лежать рядом с чужим мужчиной.
Тучный человек вздохнул, почесал в затылке, подобрал свой узелок, покорно отполз на четвереньках в сторону и лег на живот.
- Что я, кусаюсь, что ли? Гав! Гав!
- Как глупо! Не кусаетесь, но я порядочная женщина и мать, а не финтифлюшка, чтобы меня разглядывали.
- Да чего мне вас разглядывать? Цирцея какая, подумаешь!
- Нахал! Грубиян! Толстяк!
- Вы не выражайтесь, уважаемый! - строго сказал бухгалтер и угрожающе выкатил впалую грудь.- За Цирцею в милицию можно. За такие слова по портрету бьют.
Тучный человек воинственно засопел было и приподнялся, но тотчас же опять лег на живот и добродушно сказал:
- Ну, чего ссориться? Посмотрите, благодать какая? Море, солнышко, парусок! Грешно тут ругаться, ей-богу. И я ничего такого не сказал.
- Все ж таки надо поосторожнее. Она семейная женщина, а не Цирцея.
- Ну ладно, ладно. Извиняюсь, если вам угодно. Отворачиваюсь, закрываюсь, зажмурился, ослеп и не буду смущать добродетелей вашей Пенелопы.
- Ермолай, он опять!
- Уважаемый! - сказал бухгалтер, вставая и подтягивая трусики.- Вы что же? В протокол желаете попасть?
Тучный человек махнул рукой, молча повернулся на бок и лег к ним спиной.
- Дурак! - злобно сказала Манюся, начиная раздеваться.- Связываться только не хочется, а то бы показала я тебе Пенелопу! Урод!
Некоторое время все лежали молча, потом тучный человек, обуреваемый, видимо, желанием высказаться, сказал, приподнявшись и ни к кому, в частности, не обращаясь:
- Хорошо, конечно, но чертовски в горле пересохло. Ни одной будки с квасом! И ракушки, проклятые, жалят. Как клопы впиваются. Что ни говорите, а на речке, по-моему, лучше. Ляжешь, этак, растянешься, песок как бархат, ветерок, осока шуршит, утки крякают. И напиться можно, не то что из этого, черт его подери, моря. И уху сваришь, и стаканчик опрокинешь от сырости.
- Пошло! - сказала Манюся, фыркнув и вздернув костлявым плечом.- Только о водке и думают. Все мужчины одинаковы.
- Вот приеду в Воронеж,- не отвечая, продолжал тучный человек,- насмотрю себе местечко на речке, только меня и видели по воскресеньям. Речонка там хоть и паршивая, говорят, но заводи есть.
- А вы что, там проживаете? - насторожившись, спросил бухгалтер.
- Буду жить. Я туда назначен заведовать финотделом. Прямо из отпуска и покачу.
С минуту бухгалтер лежал неподвижно, бессмысленно и растерянно хлопал глазами; потом он вскочил вдруг, бестолково засуетился.
- Да, река, река! Великое дело река, совершенно верно изволили заметить. Мы с женой на реке и днюем, можно сказать, и ночуем. Ветерок, камыши, утки крякают...
- И напиться можно! - жалобно сказал человек.
- Совершенно справедливо. Не то что из этого, черт его действительно побери, моря. Но у нас есть кипяченая вода в бутылке. Осмелюсь ли предложить? Манюся!
Манюся, которой бухгалтер делал знаки глазами, поспешно натягивала за холмиком капот. Лицо у нее стало жалкое и растерянное. Застегиваясь на ходу, она подала бутылку.
- А я вас не обопью? - облизнувшись, спросил тучный человек.
- Что вы, что вы! Как можно! Такое приятное знакомство! Сами не допьем, а уж вас напоим!
Тучный человек, запрокинув голову, жадно припал к бутылке, Марик посмотрел на него с беспокойством, захныкал и сказал:
- Он все вылакает, не для него несли!
- Молчать, негодяй! - свирепо зашипел, сделав страшные глаза, бухгалтер.- Где ремень? Выдеру! Современные, знаете ли, дети! Пейте, пейте, не стесняйтесь! Если не хватит, я сбегаю в лавочку, возьму сифон.
- Что вы! - смутился тучный человек.- Я и сам могу в случае чего.
- Нет уж, зачем же, позвольте уж мне, если понадобится. Да вы что же, прямо на песке лежите! Ведь так и чирей схватить можно! Манюся, простыню!
- Не надо, не надо! - растерянно сказал тучный человек и замахал руками.- Как же вы-то сами?
- Нет, уж разрешите. Все поместимся. На простыне, да не в обиде, хе-хе. На коммунальных началах, так сказать. Я хоть и беспартийный, но глубоко сочувствую. Манюся, подложи им чего-нибудь под голову. Вы уж ее извините, если что лишнее сказала: женщина, знаете, нервы. Разрешите представить - жена моя, Марья Павловна.
- Очень приятно! - жеманно сказала Манюся.- Вы любите природу? Мы с мужем обожаем природу!
- А я сразу, как вас увидел,- говорил, суетливо расстилая простыню, бухгалтер,- как увидел, так и решил познакомиться. Такое, вижу, симпатичное, открытое лицо, дай, думаю, разговорюсь. Очень, очень приятно. Головку вам не напечет? Вот, разрешите косыночку. Скоро собираетесь в Воронеж?
- В Тамбов, вы думаете?
- К-как в Тамбов?
- А разве я сказал в Воронеж? Оговорился, значит. В Тамбов, милейший, в Тамбов. Недельки две попекусь, а там и двину. Не засидишься, дела ждут. Извините, мне, право, совестно, но не разрешите ли еще глоточек?
Но бухгалтер отодвинул бутылку и сухо сказал:
- Что ж вы голову-то морочите? Сначала Воронеж, а потом, оказывается, Тамбов?
- Ну, оговорился, в чем дело?
- А вот в том дело, что отдай простыню! - визгливо крикнула вдруг Манюся.- Самозванец! Хлестаков! Гришка Отрепьев!
Она рванула из-под него простыню; тучный человек перевернулся и вывалился на песок.
- Позвольте, что же это? - сказал он, вставая.- Я не понимаю! Вы с ума сошли!
- Не понимаешь? А чужую воду хлестать понимаешь? Разлегся, как барин, на всей простыне, а ребенок должен калечить себе ягодицы? Выпил всю воду, а дитя должно мучиться от жажды, как в пустыне? Ермолай, возьми от него косынку, может, у него голова паршивая. Как не стыдно приставать к посторонним людям! Нахал! Ещё глоточек? А этого не видал?
Она сложила и сунула ему под нос кукиш; розовые ногти были отполированы и блестели на солнце...
Рассказ написан в тридцатых годах.
Стр. 442. Чириков Евгений Николаевич (1864-1932) - русский писатель. Испытал влияние декадентства. В 1920 году эмигрировал.
Боборыкин Петр Дмитриевич (1836-1921) - русский писатель.
Чемберлен Остин (1863-1937) - министр финансов Великобритании. В (1927 году один из инициаторов разрыва дипломатических отношений с СССР,
Пуанкаре Раймон (1860-1934) - президент, затем премьер-министр Франции. Один из организаторов антисоветской интервенции в период гражданской войны в Советской России.
Стр. 444. Цирцея - в греческой мифологии волшебница. Здесь коварная обольстительница.
Стр. 445. Пенелопа - в греческой мифологии жена Одиссея, двадцать лет ожидавшая возвращения мужа. Образ Пенелопы - символ супружеской верности.
Стр. 447. Хлестаков - герой комедии Н. В. Гоголя "Ревизор", враль, пустозвон, игравший роль важной персоны.
Гришка отрепьев - самозванец, выдававший себя за Дмитрия, сына царя Ивана IV Грозного.