Началось это подъ-вечеръ, послѣ обѣда. На террасѣ дачи играли квартетъ Гайдна "Семь послѣднихъ словъ Христа". Мы сидѣли на скамейкѣ подъ соснами; пахло смолою, окрестный боръ тихо шумѣлъ, и казалось, что надъ головами медленно волнуется огромное сухое море. А за поляною, на крутомъ берегу Оки, сѣрѣлъ въ дымкѣ городокъ, надъ скученными, маленькими домиками высоко поднимались бѣлыя церкви.
Въ звукахъ, несшихся съ террасы, росла и развертывалась огромная драма. Чуялось близкое вѣян³е смертныхъ мукъ, великая душа боролась съ ихъ унижающею силою, побѣждала ее и вновь изнемогала; на фонѣ сухихъ, колющихъ звуковъ пиччикато звучало скорбное: "жажду!" - и послѣдн³й смертный вопль тонулъ въ грохотѣ землетрясен³я, въ содроган³и ужаснувшейся природы передъ гибелью творящей жизнь силы, которую жизнь же уничтожала.
- Еще! Еще разъ!
Они начали снова. И снова развертывалась жуткая драма, и она казалась теперь еще глубже и значительнѣе. Кругомъ становилось все тише, сухое море въ вершинахъ сосенъ волновалось все медленнѣе. Стало странно-тихо; какъ будто воздухъ съ растущимъ вниман³емъ вслушивался въ то, что разсказывали звуки.
"Истинно говорю тебѣ: нынѣ же будешь со мною въ раю!" - начали скрипки... И вдругъ как³е-то чуждые, широк³е звуки стройно и торжественно влились со стороны въ мелод³ю. Это было неожиданно и удивительно. Что это, откуда? Воздухъ-ли вдругъ таинственно ожилъ и откликнулся и, пораженный тѣмъ, что услышалъ, заговорилъ, самъ не замѣчая, въ одно со скрипками? "Бо-омъ! Бо-омъ!" - продолжалъ звучать воздухъ, и только теперь становилось понятнымъ: въ городкѣ зазвонили къ вечернѣ, и это звучалъ колоколъ,- звучалъ мѣрно, увѣренно, какъ разъ въ тактъ и въ тонъ музыкѣ. И это было не менѣе удивительно.
На террасѣ засмѣялись, музыка оборвалась.
- Замѣтили, господа?- въ восторгѣ хохоталъ гимназистъ Сережа, игравш³й вторую скрипку.- Прямо, прямо въ тактъ! Бо-омъ, бомъ, ра-бомъ, та-ра... Бомъ!..
- И въ тонъ тебѣ, какъ разъ въ ми-бемоль!- засмѣялся докторъ.- Маша, слышала?
Кругомъ смѣялись, а колоколъ вдали продолжалъ сосредоточенно звенѣть; онъ какъ будто гнушался этимъ смѣхомъ и,- серьезный, строг³й,- одинъ продолжалъ то дѣло, которое началъ вмѣстѣ со скрипками. И друг³е колокола подхватили его голосъ и понесли вдаль, черезъ рѣку и боры.
И вотъ, что-то странное произошло со мною: передъ глазами какъ будто распахнулась какая-то невидимая завѣса. Все кругомъ вдругъ одухотворилось, природа и люди слились въ единую жизнь, и огромная тайна почуялась въ этой общей, проникающей все жизни. Звуки колоколовъ, дрожа, плыли въ даль,- и тихое, просторное небо наклонялось къ нимъ и ласково принимало въ себя, и даль тянулась имъ навстрѣчу, и въ чащѣ бора что-то прислушивалось и пряталось въ зеленую тьму. Люди смѣялись и пошло острили, но на ихъ лицахъ тоже лежалъ отсвѣтъ этой одухотворившейся общей жизни.
Играть кончили. Мы сидѣли на террасѣ за самоваромъ, разговаривали, смѣялись. И я болталъ и смѣялся, а въ душѣ было прежнее необычное ощущен³е, что все кругомъ живо, и что передо мною начинаетъ раскрываться большая, радостная тайна этой всеединой жизни.
Пора было идти. Я простился, переѣхалъ на паромѣ Оку и вышелъ на большую дорогу. Широкая и прямая, заросшая муравкою, она тянулась межъ старыхъ ивъ и, казалось, вела куда-то безконечно далеко. Былъ конецъ августа, жнивья стояли голыя; густая сѣроватая дымка затягивала даль. Съ запада дулъ сильный, сухой, удивительно-теплый вѣтеръ; онъ рвался къ тѣлу и мягко охватывалъ его, хотѣлось сбросить одежды, всѣмъ тѣломъ отдаться этимъ мягкимъ, теплымъ ласкамъ. И теперь вокругъ еще яснѣе чувствовалась эта близкая, всеобщая и необычная своею одухотворенностью жизнь. Ивы грустно бросали вѣтру свои желтые листья, полынь на межахъ билась и дрожала, охваченная смутнымъ предчувств³емъ, глупыя сух³я былинки на краю дороги весело и шаловливо изгибались. А вѣтеръ въ безумной тоскѣ припадалъ къ нимъ и цѣловалъ, цѣловалъ безъ конца. Чувствовалось прощан³е надолго. Это лѣто прощалось со всѣмъ, что оно родило и вырастило, съ чѣмъ сжилось, и на что надвигалась убивающая зима.
Въ разсказѣ это было бы, можетъ быть, недурнымъ "поэтическимъ образомъ". Но я не могъ теперь принять этого, какъ образъ. Мною такъ несомнѣнно ясно ощущалось живое, дѣйствительное чувство въ безумныхъ ласкахъ вѣтра, такъ ясно ощущалась живая жизнь въ окружавшей природѣ,- совсѣмъ, какъ тогда, когда вечеръ всею своею глубокою тишиною вдругъ откликнулся на то великое, о чемъ важно и сосредоточенно зазвонилъ колоколъ. И опять за всѣмъ, что жило вокругъ, смутно чувствовалась какая-то другая жизнь,- непостижимо-огромная, таинственная и единая; изъ нея исходило все, и все ею объединялось, и передъ нею смущенно отступало сознан³е, потому что она была совершенно чужда всѣмъ его мѣркамъ.
Все жило вокругъ. Но что было мучительно,- этой ключомъ забившей отовсюду жизни я не могъ серьезно принять ни умомъ, ни чувствомъ. А между тѣмъ что-то въ глубинѣ души страстно тянулось къ ней и принимало ее жадно, всю цѣликомъ. И стремлен³е это росло изъ глубины, вздымалось, какъ дымъ изъ расщелины скалы; оно пьянило и властно охватывало душу... Да почему я долженъ принимать то, что мнѣ предписываетъ умъ? Пусть онъ бунтуетъ, пусть разъѣдаетъ все; его трезвая правда - это лживая правда бѣлаго дня; есть высшая правда, которою жива вѣчно-обманывающая и вѣчно-чарующая ночь. Умъ холодно говоритъ: "нѣтъ живой цѣлости и общности всего, все раздѣльно и самостоятельно; только мертвая, слѣпая энерг³я переливается въ безконечныхъ пространствахъ и творитъ разнообразныя формы жизни. Живое же единство м³ра - лишь въ твоей головѣ, оно - лишь отвлечен³е и комбинирован³е полученныхъ ощущен³й"... И завѣса запахивается, м³ръ обезцвѣчивается и распадается на милл³оны отдѣльнаго; тускнѣютъ люди и природа.
Но почему же такъ неудержимо рвется къ этому единству душа? Почему хочется широко раскрыть руки передъ м³ровымъ просторомъ и сказать: да, ты живъ, живъ не собран³емъ жизней, а единою, могучею жизнью, способною на великую мысль, на великую радость и скорбь; и въ этой общей жизни братья мои - и тотъ мужикъ, который пашетъ тамъ за погостомъ, и его лошадь, и дубъ надъ оврагомъ, и облачко на небѣ; и въ этой общей жизни - оправдан³е жизни и ея цѣль. Падаютъ, сами собою рѣшаясь, самыя ея непонятныя и тяжк³я загадки. Какъ можно принять настоящее во имя далекаго будущаго? Чѣмъ можетъ быть искуплено калѣчен³е или гибель хоть одной жизни? Какъ не отчаяться, видя, что твоя "свободная душа" - только тѣнь, бросаемая на землю неподвластною тебѣ жизнью? Все становится радостно-понятнымъ, потому что нѣтъ ничего отдѣльнаго, нѣтъ прошедшаго и будущаго, все заключается въ каждомъ и каждое во всемъ... Да, здѣсь, и только здѣсь правда, потому что она даетъ душѣ жизнь.
Огненно-красное солнце уходило въ буро-сѣрую муть горизонта, и эта муть клочьями въѣдалась снизу въ ясный дискъ. Съ сѣвера медленно росла желто-сѣрая туча,- странная, сверху рѣзко отчерченная отъ неба, а сама вся ровная, безъ тѣней, безъ контуровъ внутри, какъ усыпанная желтоватымъ пепломъ пустыня. Солнце скрылось, въ сухомъ, темнѣвшемъ воздухѣ носился вѣтеръ и покрывалъ своими теплыми поцѣлуями травку, жнивья, деревья и меня. Я стоялъ и смотрѣлъ, охваченный раскрывшимся передо мною таинствомъ, чувствомъ великой общности со всѣмъ, всѣмъ, что было кругомъ. И какъ могъ я раньше быть такъ слѣпъ, чтобъ не видѣть этой проникающей все жизни? А въ дѣтствѣ я ее чувствовалъ; я ночью подходилъ къ окну и смотрѣлъ въ садъ: въ смутномъ сумракѣ таинственно дремали кусты сирени, на блѣдномъ фонѣ неба шевелились странно-живыя вѣтки, и все жило своею особенною, загадочною жизнью. Отбивш³йся, забредш³й въ сторону, я теперь возвращался къ ней, къ этой недоступной уму, но покорявшей душу свѣтлой тайнѣ жизни.
Туча на сѣверѣ росла, захватывая западъ и востокъ; вверху ея, какъ жало змѣи, быстро и зловѣще трепыхнулась молн³я. Становилось все темнѣе, и вѣтеръ затихалъ, и туча росла, мигая тусклыми молн³ями и глухо ворча. Я медленно пошелъ дальше. Было тихо и тепло, придорожгыя ивы чуть шевелили листьями, и вѣтеръ украдкою осыпалъ въ темнотѣ землю послѣдними поцѣлуями, подъ замутившимися звѣздами и почернѣвшею, тупою, злобно-ворчащею тучею. Пушистыя былки дѣтски-весело трепетали подъ этими поцѣлуями, не чуя ихъ прощальной тоски, и теплыя капли медленно падали съ неба. Великое свершилось въ душѣ, м³ръ коснулся ея своею безконечною душою и поглотилъ ее, какъ свѣтъ солнца поглощаетъ дневной свѣтъ звѣзды. И не было уже между нами границы, и всѣ мы, съ нашими разными мыслями и чувствами, были одно.
Назавтра утромъ я вышелъ на крыльцо постоялаго двора. Изъ сѣраго неба лилъ холодный дождь, у канавы болѣзненно-ярко зеленѣли мокрые лопухи; два мужика въ намокшихъ зипунахъ угрюмо шли къ коноплянникамъ. Поля и небо вдали сливались въ сырую муть, далеко на дорогѣ бились подъ вѣтромъ придорожныя ивы. Я смотрѣлъ и, какъ проспавш³йся пьяный, съ чуждымъ, отказывающимся чувствомъ вспоминалъ вчерашняго себя. Что это вчера было?..
Дождь тупо и однообразно шумѣлъ по травѣ, по листьямъ и по моему клеенчатому плащу. Я шелъ по разсклизшей, глинистой дорогѣ, скользя сапогами на промоинахъ. Вдали дороги, въ просвѣтахъ полуоголенныхъ ивъ, надъ полями,- вездѣ шевелилась та же сырая муть. Гдѣ она здѣсь, вчерашняя таинственная, общая жизнь? Вѣтеръ съ мертвымъ шумомъ проносился по жнивьямъ, иззябш³я ивы клонились подъ нимъ,- чуждыя ему, ушедш³я въ себя; мокрыя, порыжѣлыя былинки на краю дороги были так³я явно-мертвыя. Ничему ни до чего нѣтъ дѣла, и мнѣ нѣтъ дѣла до этого мертваго, сырого простора, охватывающаго милл³оны маленькихъ, одинокихъ, ушедшихъ въ себя жизней. "Вышая правда" обмана... Неужели я хоть на минуту могъ стать такимъ рабомъ, чтобъ подчиниться этой унижающей правдѣ? Изъ безсознательной глубины души рвутся запросы,- значитъ, имъ непремѣнно должно существовать и удовлетворен³е? И вотъ на мѣсто высшей правды становится обманъ, а боящаяся своей самостоятельности человѣческая душа рабски молчитъ...
И глаза съ враждебнымъ вызовомъ устремлялись въ мутную пустоту дали: да, я сумѣю принять ее такою, какая она есть, со всѣмъ холоднымъ ужасомъ ея пустоты и со всею завлекательностью этого ужаса; не сумѣю,- умру; но не склонюсь передъ тою правдою, которая только потому правда, что жить съ нею легко и радостно.
Сборникъ Товарищества "Знан³е" за 1903 годъ.