ногим не в бровь, а прямо в глаз. И все богачи не любили его. Сократ учил,
что позорен не труд, а праздность, что только трудящимся Бог посылает
истинное благополучие. А богачи жили праздно и чванились своею праздностью.
Сократ учил, что хороший человек думает не о том, чтобы прожить роскошно, а
о том, чтобы прожить справедливо, и только безрассудные люди всю жизнь
заботятся о собирании богатства. А богачи только и думали о наживе, только в
роскоши и богатстве видели счастье для человека.
Враги Сократа говорили между собой: "Беспокойный человек этот Сократ,
только смущает народ своим ученьем, настраивает против нас детей наших. Они
ему верят больше, чем нам". Самые злые из врагов Сократа порешили, что надо
как-нибудь избавиться от него, потому что он только мешает людям жить
беспечно и пользоваться всеми благами жизни.
- Надо возвести на него что-нибудь такое, за что бы можно было притянуть
его в суд, - рассуждали враги Сократа.
И придумали они потянуть его в суд за то, что он не верит богам и
развращает народ.
И объявили Сократу, что он преступник и будет судиться. Ученикам Сократа
это очень было обидно и горько, потому что они хорошо знали; что учитель их
ничего дурного не сделал. Собрались они к Сократу и стали его просить:
- Смотри, обдумай хорошенько, учитель, что будешь говорить судьям в свою
защиту.
Один богатый ученик сказал:
- Если ты встревожен, не можешь хорошо обдумать, что говорить, позволь
пойти к одному человеку. Он за хорошую плату напишет все, что ты должен
сказать на суде. Ты дома прочитаешь, а потом в суде скажешь судьям, и тебя
наверно оправдают.
Сократ отвечал ученикам:
- Успокойтесь, друзья мои. Никаких речей в свою защиту я говорить не буду.
Моя жизнь мне защитой.
А ученик Ермоген сказал на это:
- Разве ты не знаешь, Сократ, как помогают на суде хорошие речи? Разве не
случалось, что судьи оправдывали виновного, если он умел красиво и ловко
оправдаться, и осуждали на казнь невинных, которые не умели разжалобить
судей, защищая себя?
- А меня, - сказал Сократ, - пусть судят по делам всей моей жизни, я
ничего не боюсь. В душе своей я чувствую Божеское внушение о том, что пора
мне умирать. До сих пор у меня были силы воздерживаться от всего дурного,
приносить пользу людям, а теперь уж наступает для меня глубокая старость,
дряхлость. Боюсь ослабеть не только телом, но и духом. Лучше умирать.
Призвали Сократа на суд.
Судить Сократа собрались более пятисот судей.
Явились обвинители, пришел и Сократ.
Судебные дела разбирались в Греции на городской площади, и слушать
разбирательство собиралось всегда великое множество народа.
Так было и в этот раз.
Выступили обвинители и сказали:
- Сократ виновен в том, что не признает наших богов, а проповедует о новом
Боге.
- Судьи и граждане! - сказал на это Сократ. - Я прожил в Афинах шестьдесят
девять лет. Жизнь моя у всех была на виду: я учил на площадях, у храмов;
если кто слышал от меня что-нибудь безбожное или видел, что я сделал что
дурное, пусть скажет.
Все молчали.
- Чтобы узнать волю богов, у нас употребляют священные гадания, а я
говорил вам, что волю Божества мы можем также узнать, если будем
прислушиваться к голосу своей души, потому что она передает нам внушение
Божества.
И на это ничего не отвечали Сократу.
Тут заговорили опять обвинители:
- Сократ еще виновен в том, что своим учением развращает молодежь.
- Граждане! - отвечал на это Сократ. - Я учил детей ваших тому, что
необходимо знать каждому человеку. Учил их понимать голос Бога, в чем
благоразумие и безрассудство, в чем правда и в чем ложь, в чем добро и в чем
зло. Я говорил и старому и молодому: не ищите богатства и славы, не думайте
прежде о теле, как бы его ублажить, а думайте о душе. Думайте о том, как
приносить пользу другим людям, и выше всего ставьте праведную жизнь. Я учил
так, как мне внушал голос Бога, и за свое учение я готов претерпеть не одну,
а тысячу смертей.
Замолчал Сократ; не знали, что говорить, и обвинители.
Тогда Сократ сказал:
- Я ничего не могу больше сказать в свое оправдание. Я знаю, что многие
говорят длинные речи в надежде разжалобить судей, приводят в суд своих
родственников, чтобы их слезы и просьбы тронули сердца судей, но я этого не
сделаю. Не потому, что некому просить за меня. Ведь и я не от камня и не от
дуба рожден: есть и у меня родные, жена, дети, есть преданные друзья. Но я
не призову их сюда просить вас за меня, потому что считаю это унизительным
для вас, судей. Вы должны постановлять приговор не из жалости, а по
справедливости. К тому обязывает вас совесть, на то установлены законы.
Стали судьи совещаться между собой. Враги затеяли суд над Сократом, и
врагов было много и среди судей, а все же почти половина судей решила, что
не за что признать Сократа виновным.
Однако одолели противники, и судьи сказали:
- Сократ виновен. Обвинители сказали: - Виновен и заслуживает смерти.
Спокойно выслушал это Сократ и сказал судьям:
- Обвинители требуют моей смерти, но закон дает мне на выбор другие
наказания; так выслушайте меня. Я мог бы просить, чтобы вместо смертной
казни меня заточили на всю жизнь в темницу. Но для чего послужит такая
жизнь? Бесполезна она будет для других, тягостна для меня. Я мог бы по
закону избрать для себя ссылку в чужие земли. Но каково это будет для меня,
старика, скитаться по чужим краям? Закон дозволяет мне еще внести за себя
большой денежный штраф. Сам я не имею денег, но мои друзья и ученики,
Платон, Критон и другие, охотно внесут за меня сколько следует. Согласны ли
вы на это, судьи-граждане?
Судьи ничего не отвечали ему, и тогда Сократ сказал:
- Если бы я чувствовал себя виновным, то готов был бы нести самое тяжкое
наказание, но совесть моя чиста. Я никому не делал зла, честно служил
отечеству. За мои заслуги и труды на общую пользу вы должны были бы
удостоить меня высшей награды, какая полагается у вас для заслуженных
граждан, а именно: содержать меня до конца моей жизни на общественный счет.
А вы, граждане, вместо этого призвали меня на суд, поверили словам моих
врагов, забыли о моих заслугах.
Судьи обиделись.
- Что это Сократ вздумал упрекать нас, как нам поступать? Это мы и без
него знаем, - заговорили они между собой.
- А вы больше слушайте его, - стали подзадоривать враги, - или тоже хотите
сделаться его учениками?
- И в самом деле, пора кончать суд, - зашумели судьи.
Посовещались они еще недолго между собой и объявили такой приговор:
- Присуждаем Сократа к смертной казни. Он должен выпить чашу яда.
Сократ выслушал приговор, не изменившись в лице, и сказал судьям:
- Скорблю не о том, что предстоит мне, а о том, что вы опозорили себя и
народ ваш за то, что осудили невинного. Поторопились вы, граждане,
избавиться от беспокойного человека, который никому не боялся говорить
правду. Напрасно торопились: смерть и без того уже шла за мной, стариком.
Прошу вас об одном: когда дети мои вырастут, учите их тому, чему я учил вас.
Если вы заметите в них жадность к богатству и почестям, укоряйте их за это
так, как я укорял вас и детей ваших. Этим вы окажете им величайшее благо и
отплатите мне тем, что я делал для вас. А теперь прощайте, настала пора нам
расстаться: вы останетесь жить, я иду умирать. Кому из нас будет лучше, о
том ведает Бог.
В обыкновенное время осужденных казнили на другой день после суда, но суд
над Сократом пришелся накануне праздничных дней, когда считалось грехом
исполнять смертную казнь. Сократа на все это время отвели в тюрьму. Там он
провел в ожидании смерти тридцать последних дней своей жизни.
Каждый день приходили в тюрьму навещать Сократа его ученики, и он
продолжал поучать их, а когда оставался один, сочинял стихи. Не чувствовал
он ни уныния, ни страха смерти. Праздничные дни подходили к концу. Горько
было ученикам думать, что скоро они навсегда лишатся дорогого учителя,
"Нельзя ли как-нибудь спасти его?" - говорили они между собой.
И решили подкупить тюремного сторожа, ночью вывести Сократа из тюрьмы и
увести тайком в чужую землю.
Говорить об этом с Сократом вызвался ученик Критон. Осталось всего два дня
до конца праздников, нельзя было медлить. Поздно вечером разошлись ученики и
решили, чтобы Критон завтра же утром, как можно раньше, пошел уговаривать
Сократа.
Не спалось Критону. Не давала ему заснуть радостная мысль, что есть еще
средство спасти от смерти дорогого учителя. Как только стало светать, он
встал, оделся и пошел к тюрьме. Сторож знал его, а потому согласился тотчас
же пустить Критона к Сократу.
Сократ еще спал. Критон осторожно пошел и сел у его постели. Долго не
просыпался Сократ, и Критон, глядя на него, дивился, как может спокойно
спать человек накануне казни.
Когда Сократ открыл глаза, он очень удивился, увидав Критона.
- Уж верно поздно, - сказал он, - отчего ты не разбудил меня, Критон?
- Нет, еще очень рано, - отвечал Критон, - солнце еще не взошло. Я
любовался твоим спокойным сном и радовался за тебя, что ты можешь забыть во
сне о постигшем тебя несчастье, об ожидающей тебя смерти. Удивлялся я всегда
твоему спокойствию, но не ожидал, что спокойствие не оставит тебя и в эти
страшные дни.
Сократ улыбнулся и сказал:
- Мало же ты знал своего учителя. А скажи, зачем пришел так рано сегодня?
Не для того же, чтобы посмотреть на меня спящего?
- Нет. У меня есть до тебя большая просьба, не моя только, а многих тебе
преданных людей, - несмело начал Критон.
- Говори скорей! - с горячностью сказал Сократ.
- Мы решили спасти тебя от смерти, Сократ. Есть средство: тебя можно
тайком ночью увести из тюрьмы.
Лицо Сократа омрачилось, он грустно и строго посмотрел на Критона.
- Выслушай меня, учитель, - сказал Критон. - Ты ведь осужден
несправедливо. Вспомни, сколько ты еще можешь добра сделать людям. Пожалей
своих малолетних детей, пожалей нас, - согласись бежать из тюрьмы. Мы уж
все это устроили. Сторожей можно подкупить, тебя переодетым можно вывести в
соседнюю землю. Там у меня есть знакомые люди, они с радостью примут тебя к
себе. Мы перевезем туда и твоих детей. Они будут вырастать при тебе, а не
сиротами. Денег у нас достаточно. Я отдам тебе все, что имею. Ты знаешь - я
богат, а кроме меня, и другие твои ученики приготовили денег, чтобы спасти
тебя, потому что ты нам дороже всего. Умоляю тебя, соглашайся бежать.
Раздумывать некогда: только сегодня ночью и можно это сделать. Ведь это
последняя твоя ночь перед казнью.
Критон говорил горячо, со слезами, но по лицу Сократа он видел, что
учитель не поддавался на его слова. Когда Критон кончил говорить, Сократ
сказал:
- Благодарю тебя, Критон. Я знаю, что на все это ты решился из доброго
чувства ко мне. Знаю, что все вы меня любите и благодарны мне. Но не одно
чувство должно быть нам советником. Для спасения своего я должен буду
употребить обман, нарушить свое слово. На суде я сказал, что подчиняюсь
приговору, что готов пострадать за свое учение, и никакие мучения не должны
заставить меня отказаться от этого. Положим, вы выведете меня из тюрьмы
живым; живым - но уж не тем человеком, каким я вошел в нее, а выведете
обманщика. Этого ли вы хотите?
Чувствовал Критон, что Сократ прав, но не мог еще отказаться от мысли
спасти его.
- Кто тебя знает, тот не поверит тому, что ты обманщик; ты обманешь только
тех дурных людей, которые несправедливо осудили тебя, - сказал Критон. -
Другие только будут радоваться твоему спасению.
- Нет, Критон, - твердо отвечал Сократ. - Я обману не только врагов своих,
но и всех людей и изменю своей совести. Я всю жизнь учил, что человек
никогда не должен поступать несправедливо; если же я сам так поступлю, то
кто же потом поверит мне, поверит тому, чему я учу? Я уйду от тюрьмы, от
врагов, но куда я уйду от голоса своей совести? Оставь несбыточное
намерение, друг Критон, будем вместе мужественно готовиться к неизбежному.
Понял Критон, что не спасти им учителя, и с грустью пошел сказать об
ответе Сократа другим ученикам.
XII. ПОСЛЕДНЯЯ БЕСЕДА СОКРАТА
Настал день казни. По тогдашнему обычаю, она совершалась перед заходом
солнца. С утра собрались к дверям тюрьмы ученики Сократа. Многие из них
горько плакали.
Вышел тюремный сторож и сказал ожидавшим:
- Сейчас снимут с Сократа кандалы, тогда впущу вас.
Немного спустя отворили двери тюрьмы. Ученики застали Сократа на постели,
его только что расковали. Около постели стояла его жена и держала на руках
младшего ребенка. Увидя учеников мужа, она, рыдая, сказала:
- В последний раз они идут к тебе, Сократ, в последний раз будут тебя
слушать. Это последняя твоя беседа с ними.
Жена убивалась, рвала на себе волосы. Сократ попросил учеников, чтобы ее
увели домой.
Он захотел встать, но ноги его сильно отекли и болели от тяжелых оков. Он
стал тереть их, и ему стало легче.
- Вот заметьте, друзья, - сказал он ученикам, - что от всякого страдания
недалеко и утешение. Давно ли нога эта страдала от тяжести кандалов; теперь
зато как хорошо, легко? Так бывает и при всяком страдании. Теперь уж я
встать могу.
Ученики окружали Сократа, им хотелось и говорить и слушать его, но им
трудно было промолвить слово от слез, и думать они могли только о страшном
смертном часе Сократа, о горькой разлуке, но об этом не решались заговорить.
Учитель понял, что у них было на душе.
- Вижу, знаю я, что вам жаль меня и не только жаль, но и страшно за меня.
Как же мне вас утешить и ободрить? Посмотрите на меня. Я спокоен, ни о чем
не жалею и ничего не страшусь. На душе у меня легко и светло. Жизнь свою я
кончаю в темнице, присужден к казни. Люди считают это позором, но разве
можно считать это позором, когда страдаешь за правду, а не за какое-нибудь
дурное постыдное дело? Люди оклеветали, осудили меня, но я не могу гневаться
на них, ненавидеть их. Я знаю, что они поступили так по неразумению своему.
Я укорял их, указывал им на их ошибки для их же блага, а они не поняли меня
и сочли это за зло с моей стороны. Они поступили как неразумные дети. Я
поясню это примером. Положим, что к больным детям приставлен был человек,
который исполнял все их желания, а потом пришел другой, лекарь, и стал
стараться только о том, чтобы вылечить их. Кого, думаете, пожелали бы
оставить при себе больные дети? Конечно, того, кто ни в чем не перечил им, а
от лекаря старались бы избавиться. Они сказали бы: этот человек мучит нас,
запирает, не дает нам пить и есть вволю, заливает горьким лекарством, режет,
прижигает. Прогоним его, еще лучше сделаем, чтобы он никак не мог вернуться
к нам. Мои противники так же не поняли меня, как дети лекаря.
Сказав это, Сократ остановился, заметив, что Критон хочет ему что-то
сказать.
- Сократ, - сказал Критон, - ты знаешь, что нам дорого каждое твое слово,
но просим тебя, перестань говорить. Тюремщик только что сказал нам, что если
кто в последние часы много и горячо разговаривает, на того яд медленнее
действует, и придется больше его выпить.
- Поблагодарите тюремщика за совет, друзья мои, - отвечал Сократ, - и
попросите от меня побольше приготовить яду. Я готов выпить его не один, а
два и три раза, если будет нужно. Яд сделает свое дело, когда настанет
время, до тех пор давайте мирно беседовать. Мне еще о многом хочется
говорить с вами. Сядьте ближе ко мне.
Сократ сидел на постели, а ученики уселись вокруг него, как кто мог.
Ближе всех к Сократу сидел ученик Федон. У него были прекрасные длинные
волосы, и Сократ любил во время бесед гладить и перебирать их. Так и в этот
раз Федон сидел на низкой скамье у самой постели, и рука Сократа лежала на
его голове.
- А что, Федон, - сказал учитель, - где будут завтра твои прекрасные
волосы?
У греков был обычай в знак горести обрезывать волосы и класть их на могилу
того, о ком горевали. На это и намекал Сократ. Эти слова учителя живо
напомнили ученикам об ожидавшем их горе; некоторые из них заплакали.
Сократ сказал:
- Друзья, я не боюсь смерти. Страшно не умирать, а жить безумно, порочно.
Сократ замолк. Ученики ждали, что он будет еще говорить. Учитель сказал:
- Однако время идет. Уже не рано. Пойду обмоюсь, чтобы не утруждать потом
других обмывать мое мертвое тело. А вы подождите меня здесь, побудьте со
мной до конца.
Сократ вышел мыться в другую комнату, с ним пошел и Критон. А другие
ученики, ожидая его, говорили о последней беседе учителя, о его смерти, о
том, как будут они жить осиротелые, без своего дорогого наставника. Наступил
вечер. В комнату, где были ученики, сторож впустил родственниц, жену и детей
Сократа: один был постарше, а двое малолетки. Вошел после того скоро и сам
Сократ. Стал он прощаться с ними. Женщины подняли такой плач, что Сократ
попросил увести их.
Ученики сказали тогда Сократу:
- Скажи нам твою последнюю волю. Может быть, ты хочешь чем распорядиться
для детей? Мы с радостью сделаем для тебя все то, что прикажешь.
Сократ отвечал:
- У меня нет никакого имущества, и распоряжаться мне нечем. Поступайте,
как я вас учил: в этом вся моя воля. Тогда будете знать что сделать и для
детей моих.
- А как прикажешь хоронить тебя, Сократ? - спросил Критон.
- Зачем ты меня об этом спрашиваешь? - с укором спросил его Сократ. -
Разве ты не видел, что всю мою жизнь я заботился о моем теле только для
того, чтобы оно служило душе, а когда душа моя покинет тело, не все ли мне
равно, что сделают с ним?
Сократ прилег на постель, собираясь начать беседу с учениками, как
отворилась дверь и вошел тюремщик; он приходил в тюрьму с приказаниями от
судей.
- Сократ, - сказал он, - когда я приходил к другим осужденным, чтобы
объявить им, что настало время исполнить приговор - выпить яд, они встречали
меня бранью и проклятиями. Не того я ожидаю от тебя, потому что никогда еще
в этой тюрьме не было человека добрее и справедливее тебя. Не на меня тебе
гневаться, а на других, на виновников твоей смерти. Ты знаешь, с какою
вестью я пришел к тебе. Прощай, старайся мужественно перенести, что не в
нашей воле отменить.
Сказал это и отошел от постели Сократа, потому что не мог удержать слез.
- Прощай и ты, - отвечал Сократ уходившему тюремщику, - исполню все, как
следует. - А потом сказал о нем ученикам: - Какой хороший человек! Он часто
приходил сюда беседовать со мной. Как искренно он жалеет обо мне! А теперь -
время, друзья! Скажите, чтобы несли яд.
- Зачем торопиться, учитель? - стал уговаривать его один из учеников. -
Солнце еще не зашло за горы. Другие осужденные успевают еще после захода
солнца поесть, выпить и побыть с близкими. Время терпит!
- Пусть делают так другие; им, верно, дорого хоть на сколько-нибудь
продлить жизнь. А моя жизнь кончена, и нечего оттягивать конца, - отвечал
Сократ. - Исполните, что сказал.
Один ученик сделал знак стоявшему тут сторожу, и тот пошел за ядом.
Вслед за тем вошел тюремщик с чашей, в которой разведен был яд.
- Благодарю тебя, друг, - сказал ему Сократ. - Научи, что мне делать
теперь.
- После того, как выпьешь ад, тебе следует ходить до тех пор, пока не
почувствуешь тяжесть в ногах, - отвечал тюремщик. - Тогда ложись на постель,
потому что это знак, что яд начинает действовать.
Не изменившись в лице, взял Сократ у тюремщика чашу с ядом и выпил ее до
дна.
Целый день крепились ученики, а тут уж не выдержали и зарыдали. Один
Сократ не терял твердости.
- Что вы делаете, друзья? - усовещивал он их. - Я отослал женщин и детей,
чтобы не видеть их малодушия, а вы поступаете не лучше их. Так-то вы меня
слушаете!
Выпив яд, Сократ не переставал ходить по комнате, как сказал тюремщик. Но
вот почувствовал он, что ноги отяжелели, и лег на спину. Ученики обступили
его постель.
Тюремщик подошел и сильно сдавил пальцами ему ногу.
- Чувствуешь ли ты боль? - спросил он.
- Нет, - отвечал Сократ. Подавил тюремщик ногу выше, и так Сократ уж
ничего не чувствовал.
- Это оттого, что тело его начинает холодеть и коченеть. Дойдет холод до
сердца, и тогда кончится, - сказал тюремщик ученикам.
- Друзья, умираю, возблагодарите Бога! - сказал Сократ.
Бросились ученики к учителю, припали к нему, стали его звать, но он не
ответил им. Он лежал неподвижно; потом по телу его пробежала дрожь, уста и
глаза остановились. Перед учениками лежало уже бездыханное тело любимого
учителя. Один из них нагнулся и закрыл ему глаза.
Так жил и умер Сократ, но не умерло его учение. Лучшие из учеников
продолжали его благое дело, учили людей добру и правде, а поучения своего
великого учителя-мудреца записали. По их рукописям узнали и мы о нем.
Сократ жил за четыреста лет до того времени, как явился на землю Иисус
Христос.
1885 г.
I. Сократ хочет узнать, как людям жить надо, и слышит в своей душе голос
II. Как жить надо?
III. Как надо управлять народом?
IV. Кто лучше - раб или господин?
V. Как жить в семье
VI. Почему Сократу не нужно было ни дорогой пищи, ни дорогой одежды
VII. О братском житье
VIII. Как людям жить вместе
IX. Что нужно знать каждому человеку
X. Суд над Сократом
XI. Сократ в тюрьме
XII. Последняя беседа Сократа
XIII. Смерть Сократа.
Приложение к журналу "Толстовский листок", рег. номер 015536 от 23.12.96
г. Серия: "Неизвестный Толстой"
Редакционно-издательская группа: В.С.Дмитриев, Е.А.Коровина, В.А.Мороз,
Л.Д.Опульская, А.А.Санникова Художник - Н.В.Юдин
В серии "Неизвестный Толстой" предполагается публиковать отдельные
религиозно-философские произведения Л.Н.Толстого, практически неизвестные
широкой массе россиян, в силу запрещенности публикации этих произведений как
царской, так и советской цензурами. Значение же этих трудов для России
невозможно переоценить.
Произведение "Греческий учитель Сократ" имеет вневременное значение. Все,
обеспокоенные судьбой России, выборами путей ее возрождения и развития, а
также вопросами назначения и смысла своей жизни, откроют для себя здесь
много нового, неожиданного и почерпнут правильные вопросы для собственных
размышлений. Книга будет интересна людям всех возрастов и профессий.
ПРИЛОЖЕНИЯ: ИЗ СБОРНИКА "КРУГ ЧТЕНИЯ"
ПРИЛОЖЕНИЕ1: СУД НАД СОКРАТОМ И ЕГО ЗАЩИТА
По "Апологии" Платона
Обвинения, взведённые на Сократа, состояли: 1) в том, что он не признаёт
государственную религию, и 2) в том, что он развращает юношей, научая их
неверию в государственную религию.
С Сократом случилось то же, что потом случилось с Христом и с большинством
пророков и учителей человечества. Сократ указывал людям открывшийся ему в
его сознании разумный путь жизни и, указывая этот путь, не мог не отрицать
тех ложных учений, на которых основывалась общественная жизнь того времени.
И большинство афинян, будучи не в силах вступить на указываемый им путь,
хотя и признавая его истинным, не могло терпеть осуждения всего того, что
оно считало священным, и, чтобы избавиться от обличителя и разрушителя
установленного порядка, предало Сократа суду, который должен был кончиться
смертью приговорённого. Сократ знал это и потому не защищался, а только
воспользовался судом, чтобы высказать афинянам, почему он поступал так, как
поступал, и почему и впредь, если бы ему оставили жизнь, он будет продолжать
поступать так же.
Судьи признали Сократа виновным и приговорили его к смертной казни.
Спокойно выслушав приговор, Сократ обратился к судьям с следующею речью:
"Люди скажут теперь, - сказал он, - что вы, граждане афинские,
неосновательно умертвили мудреца Сократа; скажут, что я был мудрец, хотя я и
вовсе не мудрец, только для того, чтобы укорить вас; скажут, что вы
неосновательно умертвили меня, потому что, если бы вы немного обождали, это
случилось бы само собою, так как я по своему возрасту уж и так близок к
смерти. Ещё же хочу сказать вам - тем, которые приговаривают меня, - то, что
вы напрасно, приговорив меня к смерти, думаете, что я не знаю, чем бы я мог
спастись от смерти. Я знаю это, но не делаю, потому что считаю это
недостойным себя. Я знаю, что вам бы приятно было слушать, если бы я рыдал,
стонал, делал и говорил много другого. Но ни мне, ни кому-либо другому не
следует стараться спасаться от смерти недостойным образом. Во всех
опасностях есть средства избежать смерти, если только не уважать себя.
Избежать смерти нетрудно, гораздо труднее избежать зла: зло быстрее смерти и
скорее захватит. Я вот тяжёл и стар, и меня захватила смерть, а вы, мои
обвинители, вы бодры и быстры, и вас захватило нечто более быстрое - зло.
Так что меня, присуждённого вами, постигнет смерть; вас же, присудивших
меня, постигнет зло и позор, к которым вас приговаривает истина. И я
останусь при своём наказании, а вы при своём. Всё это так и должно было
быть, и всё к лучшему.
Кроме того, я хочу ещё предсказать кое-что вам, моим обвинителям. Ведь
перед смертью люди яснее провидят будущее. Так вот я и предсказываю вам,
сограждане, то, что вы будете наказаны тотчас же после моей смерти, -
наказанием гораздо более тяжким, чем то, к которому вы меня приговорили. А
именно, что с вами случится противное тому, что вы ожидали. Умертвив меня,
вы возбудите против себя всех тех осуждающих вас, которых я сдерживал, хотя
вы этого и не замечали, и осудители эти будут для вас тем неприятны, что они
моложе, и вам будет ещё тяжелее переносить их нападки. Так что моя смерть не
избавит вас от порицания за вашу дурную жизнь. Вот это я и хотел предсказать
вам, моим осудителям. Нельзя избавиться от порицания, умерщвляя людей. Самое
простое и действительное средство для этого одно: жить лучше.
Теперь обращаюсь ещё к вам, к тем, которые на суде не обвиняли, а
оправдывали меня. В последний раз беседуя с вами, я хочу рассказать вам
нечто удивительное, случившееся со мной нынче, и то, что я вывожу из этого
необыкновенного случая. Во всей моей жизни, в самых важных и самых
незначительных обстоятельствах я всегда слышал таинственный голос в моей
душе, который предупреждал меня и удерживал от поступков, которые могли
принести мне несчастье. Нынче же, как вы сами видите, несмотря на то что со
мной случилось обстоятельство, которое считается обыкновенно крайним
бедствием, - нынче этот голос не предупреждал и не удерживал меня ни поутру,
когда я выходил из дому, ни в то время, когда я входил сюда - в суд, ни во
время моей речи.
Что же это значит? А то, я думаю, что то, что нынче случилось со мною, не
только не зло, а благо. Ведь, в самом деле, одно из двух: смерть есть полное
уничтожение и исчезновение сознания или же, согласно преданию, только
перемена и переселение души из одного места в другое. Если смерть есть
полное уничтожение сознания и подобна глубокому сну без сновидений, то
смерть - несомненное благо, потому что пускай каждый вспомнит проведённую им
ночь в таком сне без сновидений и пусть сравнит с этой ночью те другие ночи
и дни со всеми их страхами, тревогами, неудовлетворёнными желаниями, которые
он испытывал и наяву и в сновидениях, и я уверен, что всякий немного найдёт
дней и ночей счастливее ночи без сновидений. Так что если смерть - такой
сон, то я по крайней мере считаю её благом. Если же смерть есть переход из
этого мира в другой и если правда то, что говорят, будто бы там находятся
все прежде нас умершие мудрые и святые люди, то разве может быть благо
больше того, чтобы жить там с этими существами? Я желал бы умереть не раз, а
сто раз, только бы попасть в это место.
Так что и вам, судьи, и всем людям, я думаю, следует не бояться смерти и
помнить одно: для доброго человека нет никакого зла ни в жизни, ни в смерти.
И потому, хотя намерение тех, которые осудили меня, было то, чтобы сделать
мне зло, я не сержусь ни на осудивших меня, ни на обвинителей.
Однако уже время расходиться: мне - с тем, чтобы умереть, вам - чтобы
жить. Кому из нас лучше - знает только Бог".
Вскоре после суда смертный приговор над Сократом был исполнен тем, что он
выпил чашу с ядом и спокойно умер среди своих учеников. Подробности о его
кончине описаны его учеником Платоном в разговоре "Федон".
(* Свободное изложение, сделанное Толстым, отрывка из "Апологии" Сократа,
написанной Платоном. *)
ПРИЛОЖЕНИЕ2: СМЕРТЬ СОКРАТА
Из "Разговоров" Платона
Вскоре после смерти Сократа один из учеников его, Эхекрат, встретившись с
Федоном, другим учеником Сократа, присутствовавшим при смерти учителя,
просил рассказать ему подробно всё, что произошло в этот день, что говорили
окружающие Сократа, что говорил и делал он сам и как умер.
И Федон рассказал следующее:
- Мы и в этот день пришли, как обыкновенно приходили и в предшествующие
дни, в здание суда, рядом с тюрьмою. Привратник, обыкновенно впускавший нас
в тюрьму, вышел к нам и сказал, чтобы мы подождали немного, так как теперь у
Сократа судьи: они снимают с него оковы и объявляют ему повеление нынче же
выпить яд. Прошло немного времени, и привратник вышел к нам и сказал, что мы
можем войти. Когда мы вошли, у Сократа была его жена Ксантиппа, с ребёнком
на руках. Она сидела рядом с ним на его кровати.
Как только Ксантиппа увидала вас, она стала плакать и приговаривать
жалостные речи, которые обыкновенно говорят женщины в таких случаях: "Вот
друзья твои последний раз будут говорить с тобой и ты с ними" и т.п.
Сократ старался успокоить её и просил на время оставить нас одних с ним.
Когда Ксантиппа ушла, Сократ, согнув ногу, стал потирать её рукой и,
обращаясь к нам, сказал: "Вот, друзья мои, удивительная вещь, как
удовольствие связано с страданием! Мне было больно от оков, а теперь, когда
их сняли, я испытываю особенное удовольствие. Вероятно, боги, желая
примирить две противоположности - страдание и удовольствие, связали их
цепью, так что нельзя испытать одно без другого". Сократ хотел ещё сказать
что-то, но, заметив, что Критон тихо разговаривает с кем-то за дверью,
спросил, о чём он говорит.
- А вот тот, который должен дать тебе яд, - сказал Критон, - говорит, что
тебе надо говорить как можно меньше. Он говорит, что те, которые
разговаривают перед принятием яда, разгорячаются, а тогда яд слабо
действует, и приходится пить вдвое и втрое больше.
- Ну что ж! - сказал Сократ, - выпьем и вдвое и втрое, если понадобится, а
я думаю, что мне не надо упускать случая поговорить с вами именно теперь и
показать, что человек, в продолжение своей жизни стремившийся к мудрости, не
только не огорчается, но радуется приближению смерти.
- Как же ты можешь радоваться тому, что ты оставляешь нас? - сказал один
из нас.
- Правда, - сказал Сократ, - что это кажется нехорошим с моей стороны, но
если вы вникните в моё положение, то вы, наверно, поймёте, что человек, всю
жизнь стремившийся к покорению своих страстей, в чём препятствовало ему его
тело, не может не радоваться освобождению своему от него. А смерть ведь есть
только освобождение. Ведь то совершенствование, о котором мы не раз
говорили, состоит в том, чтобы отделить, насколько возможно, душу от тела и
приучить её собираться и сосредоточиваться вне тела в себе самой; смерть же
даёт это самое освобождение. Так разве не было бы странно, что человек всю
жизнь готовится жить так, чтобы быть как можно ближе к смертному бытию, а
когда приближение это готово совершиться, недоволен им. И потому, как мне ни
жалко расставаться с вами и опечалить вас, я не могу не приветствовать
смерть, как осуществление того, чего я достигал в продолжение жизни. Так вот
вам, друзья, моя защита в том, что я не печалюсь, оставляя вас. Рад буду,
если эта моя защита будет убедительнее той, которую я произнёс на суде, -
сказал он улыбаясь.
- Но для того чтобы это было так, - сказал на это Кебес, - надо быть
уверенным, что душа, выходя из тела, не разрушается и не погибает, как
какой-нибудь пар или дым; хорошо бы было верить или знать, что это так. Но
беда в том, что нельзя быть в этом уверенным.
- Это правда, - сказал Сократ. - Нельзя быть вполне уверенным, но есть
большое вероятие, что это так. Предание говорит, что души умерших людей идут
в ад и продолжают там существовать до тех пор, пока не возвращаются вновь в
мир и вновь рождаются из умерших. Можно верить и не верить преданию, но есть
большое вероятие того, что люди рождаются из умерших, потому что не только
люди, но все животные, растения - всё возрождается из умершего. А если это
так, то жизнь не может бояться смерти и смерть есть только возрождение к
новой жизни. Подтверждается это ещё тем, что все мы, живя в этом мире, носим
в себе как бы воспоминания о прежней жизни души. А воспоминаний не могло бы
быть, если бы душа не жила прежде этой жизни. Так что, хотя тело человека и
смертно, душа с своей способностью знания, воспоминания не может умереть
вместе с телом. Но мало того, что все наши знания представляют только
воспоминания о прежней жизни души, главное доказательство присутствия в нас
независимой от тела и неумирающей души - то, что душе нашей не только
свойственны вечные идеи красоты, добра, справедливости, истины, но идеи эти
составляют самую сущность нашей души. А так как идеи эти не подлежат смерти,
то также не подлежит смерти и наша душа.
Сократ кончил, и мы все молчали, только Кебес и Симлий что-то тихо
говорили между собой.
- О чём это вы говорите? - спросил Сократ. - Если вы говорите о том, о чём
сейчас говорили, то скажите, что вы думаете. Если вы не согласны или знаете
лучшее объяснение, то скажите прямо.
- Я скажу правду, - сказал Симлий, - я не совсем согласен с тем, что ты
сказал, и желаю спросить тебя, но боюсь вопросом сделать тебе в твоём
положении неприятное.
- Как, однако, трудно, - сказал Сократ, улыбаясь, - убедить людей в том,
что я не считаю за несчастье то, что со мной случилось. Если я не могу
убедить даже вас, то как же убедить других людей? Напрасно ты думаешь, что я
теперь нахожусь в ином расположении духа, чем обыкновенно. Скажи же, в чём
твоё сомнение?
- Если так, - сказал Симлий, - то я прямо скажу то, в чём сомневаюсь. Мне
кажется, Сократ, что то, что ты сказал о душе, не вполне доказано.
- В чём? - спросил Сократ.
- В том, - сказал Симлий, - что то, что ты сказал о душе, можно сказать о
строе лиры. Можно сказать, что хотя лира сама по себе с своими струнами есть
нечто телесное, земное и преходящее, но строй лиры и звуки, которые она
издаёт, представляют нечто бестелесное и не подлежащее смерти, и что поэтому
если лира и сломается и струны её порвутся, то всё-таки тот строй и те
звуки, которые она производила, не могут умереть и непременно остаются
где-нибудь и после разрушения лиры. А между тем мы знаем, что как гармония
лиры есть следствие сочетания в известном напряжении натянутых струн, так и
наша душа есть соединение и взаимодействие находящихся в известном отношении
различных элементов тела, и что поэтому, как гармония лиры уничтожается с
разрушением составных частей её, так и душа уничтожается вследствие
нарушения отношений, составляющих наше тело; нарушения же эти совершаются
вследствие разных болезней или чрезмерного ослабления или напряжения
составных частей тела.
Когда Симлий кончил, у всех нас явилось неприятное чувство, как мы после
сообщили друг другу. Едва только мы уверились словами Сократа в бессмертии
души, как сильные доводы противного опять смутили нас и породили недоверие
не только к тому, что было, но, как нам показалось, и всему, что могло быть
сказано по этому предмету.
Я часто удивлялся Сократу, но никогда более, как в этот раз. Что он не
затруднился ответом, тут нет ещё ничего удивительного, но я больше всего
удивлялся тому добродушию и спокойствию, с которым он благосклонно и
одобрительно выслушал речь Симлия, и тому, как он потом, подметив
впечатление, произведённое на нас этой речью, искусно помог нам выйти из
сомнения.
Я в это время сидел по правой стороне его, у кровати, на низком стуле, а
он, сидя на кровати, был выше меня. Он имел привычку играть моими волосами.
Так и теперь, погладив рукой мою голову и сжав мои волосы на затылке, он
сказал:
- Завтра, Федон, та обстрижёшь эти прекрасные волосы.
- Да, - сказал я.
- Но погоди остригать их, а сделай, как я.
- Что же? - спросил я.
- А вот что. Обещаем остричь волосы ты свои завтра, а я свои сегодня же,
но только если не сумеем защитить свои доводы.
Я шутя сказал, что я согласен, и тогда Сократ обратился к Симлию.
- Хорошо, Симлий, - сказал он. - Душа подобна гармонии. И как гармония
возникает при правильном отношении лиры и струн, так же и душа возникает от
известного отношения элементов тела. А если это так, то как согласить это с
тем, что мы только что говорили, и с чем ты был согласен, что все знания
наши суть воспоминания того, что мы знали в предшествующих существованиях.
Если же душа существовала прежде, чем то тело, в котором она теперь
находится, то как же может она быть последствием известного соотношения
частей тела? Так что, если мы признаем то, что все наши знания суть
воспоминания прежних существований, то мы должны признать и то, что душа
наша имеет существование, независимое от условий, в которых находится тело.
Кроме того, различие между гармонией и душой ещё и то, что гармония не
сознаёт сама себя, душа же сознаёт свою жизнь и не только сознаёт, но и
управляет ею. Гармония не может изменить положение лиры и зависит от него,
душа же независима от тела и может совершенно изменить его состояние. Так,
например, сейчас все элементы моего тела находятся в правильном, таком же,
как и вчера, соотношении, а между тем моя душа решила то, что нарушит очень
скоро это правильное соотношение элементов, потому что, как вы знаете, если
бы я согласился с предложением Критона бежать из тюрьмы, то я бы был теперь
далеко отсюда, а не сидел бы здесь, беседуя с вами в ожидании казни. Не
согласился же я на предложение Критона потому, что счёл более справедливым
подчиниться решению республики, чем уклониться от него.
Так что выходит то, что гармония приговорила лиру к разрушению, т.е. что
есть во мне нечто такое, что сознаёт своё неумирающее начало.
И потому, хотя я и не могу с полной очевидностью доказать этого, сознавая
в себе начало разумное и свободное, превышающее телесную оболочку, в которой
оно находится, я не могу не верить в то, что душа моя бессмертна.
Если же душа бессмертна, - продолжал Сократ, - то мы обязаны заботиться о
ней не только для этой жизни, но и для той, в которую она переходит при
смерти тела.
Потому что если душа бессмертна и уносит с собой в другие жизни то, что
приобрела здесь, то как же не стараться сделать её сколь возможно более
хорошей и мудрой!
И, помолчав немного, он прибавил:
- Однако, друзья мои, мне кажется, уже пора заняться омовением, потому что
лучше выпить яд обмытому, чтобы не доставлять женщинам труд обмывать мёртвое
тело.
Когда он сказал это, Критон спросил его, что он поручает нам исполнить
относительно его детей.
- То, что я всегда говорил, Критон, - сказал он, - ничего нового. Заботясь
о самих себе, о своей душе, вы сделаете самое лучшее и для меня, и для моих
сыновей, и для вас самих, хотя бы и не обещались мне этого.
- Мы постараемся поступать так, - ответил Критон. - Но как похоронить
тебя?
- Как хотите, - ответил он и, улыбнувшись, прибавил: - Я всё-таки, друзья
мои, не могу убедить Критона в том, что Сократ - это только тот я, который
сейчас беседует с вами, а не тот, кого он через несколько времени увидит
неподвижным и холодным.
Сказавши это, он встал и пошёл в комнату, чтобы омыться. Критон пошёл за
ним; нам же он приказал ожидать. Итак, мы ожидали, разговаривая между собой
о том, что было говорено, и о том несчастии, которое постигло нас, лишая нас
друга, учителя и руководителя.
Когда Сократ окончил омовение и к нему были приведены его дети - у него
было два маленьких сына и один взрослый - и когда вошли его домашние
женщины, он, поговоривши с ними, выслал женщин и детей и опять вышел к нам.
Уже было близко к солнечному закату, когда Сократ вышел к нам. Скоро после
него вошёл служитель одиннадцати и, подошедши к Сократу, сказал:
- Сократ, ты, конечно, не будешь обвинять меня, раздражаться и бранить
меня, как раздражаются и бранят меня приговорённые, когда я по приказанию
одиннадцати требую, чтобы они выпили яд. Я узнал тебя за это время и считаю
тебя человеком самым благородным, кротким и лучшим из всех тех, которые
входили сюда, а потому надеюсь, что и теперь ты негодуешь не против меня, -
потому что ты знаешь виновников дела, а против них. Я пришёл объявить тебе,
что время пить яд, - прощай и старайся перенести как можно легче то, что
неизбежно.
Сказав это, служитель заплакал, - отвернулся в сторону и вышел.
- И ты прощай, - сказал Сократ, - мы же сделаем своё дело. - А затем,
обратившись к нам, прибавил: - Какой хороший человек! За это время он
навещал меня, беседовал со мною, и я узнал в нём очень хорошего человека. И
теперь так трогательно он жалеет меня! Ну, Критон, исполним же его
требование; пусть мне принесут яд, если он готов.
- Я думаю, Сократ, - возразил Критон, - что солнце ещё высоко, да кроме
того, многие принимают яд только очень поздно, а весь вечер пиршествуют,
некоторые же даже наслаждаются и удовольствиями любви. Спешить незачем. Есть
ещё время.
- Те, о которых ты говоришь, любезный Критон, - сказал Сократ, - имели
основание поступать так, как поступали, думая, вероятно, что это хорошо для
них, я же думаю иначе. Я думаю, что, выпивши яд немного позже, я не выиграю
ничего, кроме того, что сделаюсь смешным в собственных глазах. Поди и вели
принести яд.
Критон, выслушав это, сделал знак стоявшему за дверью слуге. Слуга вышел и
скоро возвратился, ведя с собой человека, который должен был дать Сократу
яд.
- Тебе знакомы эти вещи, - сказал ему Сократ, - научи, что нужно делать. -
Нужно только, - ответил тот, - выпивши, ходить до тех пор, пока не отяжелеют
ноги; когда же отяжелеют, то лечь, и яд сделает своё дело.
Сказав это, он подал Сократу чашу. Сократ взял её и с весёлым видом, без
малейшего страха, нисколько не изменившись ни в лице, ни во взоре, но,
взглянув, по своему обычаю, пристально на тюремщика, спросил:
- Что ты думаешь относительно возлияния из этого питья в честь
какого-нибудь божества: можно или нет?
- Мы приготовили, Сократ, столько, - ответил тот, - сколько считаем
необходимым.
- Хорошо, - сказал Сократ. - Но всё-таки должно помолиться богам о том,
чтобы переселение моё отсюда туда совершилось благополучно: об этом я и
молюсь теперь.
Сказавши это, он поднёс чашу ко рту и, не отрываясь, без страха и
колебания, выпил всё, что в ней было. До этой минуты мы удерживались и не
плакали, но когда увидели, что он пьёт и уже выпил., то не могли долее
удерживаться: у меня против воли полились слёзы; закутав голову в плащ, я
плакал о себе самом: не его, а своё собственное несчастье оплакивал я, теряя
в нём такого друга. Критон, который ещё раньше меня не мог удержать своих
слёз, вышел. Аполлодор и прежде не переставал плакать, теперь же разразился
рыданиями.
- Что вы делаете, удивительные вы люди? - сказал Сократ. - Я выслал
женщин, чтобы они не сделали чего-нибудь подобного. Умирать должно в
благоговейном молчании. Успокойтесь и будьте мужественны.
Сделав над собою усилие, мы перестали плакать. А он походил молча
несколько времени, подошёл к кровати и, сказав, что у него тяжелеют ноги,
лёг на спину так, как ему советовал речь служитель, принёсший яд. Он лежал
неподвижно; служитель же время от времени трогал его ноги и голени. Сжав ему
одну ногу, служитель спросил, чувствует ли он? Сократ отвечал: "нет". Потом
он снова, нажимая руки на голени и ляжки, показывал нам, что Сократ холодеет
и коченеет.
- Как только холод дойдёт до сердца, - сказал он, - тогда конец.
Холод доходил уже до нижней части живота, когда Сократ, вдруг раскрывшись
- потому что он был накрыт, - сказал своё последнее слово:
- Не забудьте принести Асклепию в жертву петуха.
Очевидно, он хотел сказать этим то, что он благодарен богу врачебной
науки, который посредством изобретённого им средства излечил его от жизни.
- Исполним, - ответил Критон. - Но не имеешь ли ты ещё чего-нибудь
сказать?
На этот вопрос Сократ уже ничего не ответил, а спустя немного времени
сделал судорожное движение, после чего служитель раскрыл его. Взор его уже
был неподвижен. Критон подошёл к нему и опустил ему веки на открытые,
остановившиеся глаза.
(* Написано Л.Н.Толстым на основе книги: Платон. Федон. Разговор. Перевод
Дм. Лебедева. М., 1896 *)