Тихонов-Луговой Алексей Алексеевич - Швейцар

рачный. Худо, верно, кормят-то?

   Иван, с трудом переводя дыхание, начал рассказывать ей о больничных порядках, о себе, о близости своей смерти.

   Старуха смотрела на его исхудалое лицо, ввалившиеся почерневшие глаза, сухие запекшиеся губы, и ей становилось и страшно, и жалко его, хотя она уже и сама давно освоилась с мыслью о смерти. Понимая смерть просто, она не находила нужным утешать Ивана надеждой, что он поправится, а поддакивала ему, когда он, ссылаясь на слова доктора и фельдшера, говорил ей, что "сегодня не умер - так завтра умрет, не завтра - так на неделе".

   У обыкновенно слезливой Софронихи даже слез не нашлось на этот раз - до того спокойно и просто говорил с ней Иван о близости конца. С деловым видом приняла она от него три рубля, чтоб отслужить по нем в сороковой день панихиду, и обещала зайти справиться в следующее воскресенье, когда именно он "умер". Она так и сказала:

   - Авто воскресенье я зайду я спрошу здесь, в какое число ты умер-то, чтоб, значит, знать, когда сороковой-то минет. Скажут, чай?

   - Скажут.

   - То-то. Ты насчет этого попроси до смерти-то еще кого следует, не позабудь.

   - Ладно.

   - А раньше воскресенья-то мне не зайти, знаешь-то, не вырваться будет. Далече, вишь, больно. Тоже хоть и не на службе я у нашего Николая Дементьича, а потрафлять надо. А он на всю Пасху меня, слышь, на хозяйскую кухню судомойкой да караульщицей поставил. Вишь, прислугу ихнюю отпущать на балаганы будут, а я чтобы, значит, безвыходно у них сидела. Только и отпросилась сегодня тебя проведать. А то умрет, говорю, человек - и не увижусь; а тоже ты иногда и чайком Софрониху-то поил.

   Старуха рассказала ему кой-какие новости дворницкой и очень одобрила внешний вид нового швейцара.

   Наступила минута расставанья.

   - Ну, прощай, голубчик Иван Митрич, прости, если в чем согрешила пред тобой,- сказала Софрониха, кланяясь ему земным поклоном.

   - Бог простит, Софроновна. Ты меня прости, ежели в чем грешен пред тобой.

   - Никаких обид от тебя не видела, родимый. Прощай, батюшка.

   И снова троекратным поцелуем расцеловались эти два скелета, провожая друг друга: один уходил в могилу, другой - в недра нищеты.

   - Не забудь же панихиду-то,- сказал Иван.

   - И, что ты, кормилец! Деньги взяла, да коли забуду!..

   - Ну... вот... прощай, бабушка... Не увидимся больше...

   - Уж где увидеться!.. Прощай, милый. Ну, помирай себе с богом. Дай бог тебе царство небесное.

   И Софроновна перекрестилась, взглянув вверх, и затем еще раз, низко, в пояс, поклонилась больному с последними словами:

   - Прощай, голубчик.

   - Прощай, Софроновна, спасибо, родная,- произнес Иван, ласковым взглядом провожая заковылявшую между больничными койками старуху.

   И потом, закрыв глаза, он долго еще повторял про себя:

   "Царство небесное... царство небесное..."

  

   До поздней осени провалялся Иван в Обуховской больнице между жизнью и смертью. К осени ему стало настолько лучше, что оставлять его дольше в больнице не хотели,- как чахоточный, он мог протянуть в этом положении еще не один год,- и он должен был выписаться.

   Зиму, до самой масленицы, он все хлопотал получить место церковного сторожа, сделавшись чрезвычайно набожным. Но места не находилось, а между тем значительная часть сбережений, которые он завещал было пред смертью своей жене, оказалась теперь прожитою, частью в больнице, частью на квартире, и нужно было подумать, чем жить в ближайшем будущем. Хотел было он пойти в монахи, да ему рассказали, что и в монастырь без денег да больному попасть трудно.

   И он снова ищет места швейцара.

  

   Алексей Алексеевич Тихонов (псевдоним - Луговой) родился в 1853 году в Варнавине Костромской губернии в культурной купеческой семье. После окончания псковской гимназии поступил в Петербургский технологический институт, но на первом же курсе был вынужден оставить учебу и помогать заболевшему отцу в торговых делах. В конце 70-х годов он самостоятельно занялся экспортом хлеба и льна, часто и подолгу бывал в связи с этим за границей, жил некоторое время в Америке. Впоследствии дела его пришли в расстройство, и после ликвидации торгового предприятия он, поселившись в Петербурге, отдался давней своей страсти - литературе.

   Еще в гимназии, под влиянием чтения, состоявшего преимущественно из русской литературы и зарубежной классики, в особенности античных авторов, он сочинял стихи и прозу. В 1884 году в журнале "Россия" было напечатано его первое стихотворение, а в 1886 году журнал "Вестник Европы" опубликовал первый рассказ - "Не судил бог". Литературное наследие Тихонова-Лугового разнообразно: стихи, романы, пьесы, рассказы, повести. Поэтическое творчество его, эпигона некрасовской школы, осталось совершенно незамеченным в тогдашней литературной жизни. Не имели успеха и его пьесы "Озимь" (1890) и "Безумная" (1902), поставленные в Александрийском театре.

   Известность принесла Тихонову повесть "Pollice verso!" ("Добей его!", 1891), в которой четыре параллельных сюжета рисуют "психологию толпы". Затем были написаны романы "Грани жизни", "Тенета", "Возврат. Роман колеблющихся настроений", "Умер талант", повести "Между двух смутных идеалов", "Взятка". Традиционный герой Лугового - талантливый, но слабовольный интеллигент; он не умеет бороться с косной средой и гибнет при столкновении с нею. По контрасту ему противопоставляется образ человека "сильной воли", жизненные принципы которого сформированы якобы "самой природой". В книгах Тихонова избыток нравственных поучений, отвлеченно-философских рассуждений, проповедь опрощения, "естественного состояния" ("Возврат", "Тенета"). Обладавший достаточно высокой общей эрудицией и свободно владевший литературной техникой, Тихонов в основе своего творчества ригорист, считавший себя хранителем старых "литературных заветов".

   Лучшее из написанного Тихоновым-Луговым принадлежит начальному периоду его творчества - 80-м годам, когда он опубликовал ряд произведений "из народного быта" - рассказы "Не судил бог", "Одним часом", "За грозой - ведро", "Швейцар" и др. К рассказам из народного быта примыкают и опубликованные в "Неделе" очерки "Из поездки к голодающим", "У голодающих", вошедшие в литературу "голодного года" (1892).

   С Чеховым Тихонов познакомился в мае 1895 года, когда, будучи редактором журнала "Нива", он пригласил Антона Павловича сотрудничать. Началась переписка, связанная главным образом с публикацией в "Ежемесячных литературных приложениях к "Ниве" повести Чехова "Моя жизнь". Тихонов отличался неплохим редакторским чутьем. Чехов считал его "хорошим редактором" (письмо Тихонову от 25 апреля 1897 г.). Придерживаясь традиционных литературных форм в собственном творчестве, Тихонов-Луговой с пониманием и сочувствием отнесся к тому новому, что несли в себе произведения Чехова. Повесть "Моя жизнь" он назвал в письме к автору "вещью глубокой по содержанию" {"Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина", Вып. 8. М., Госполитиздат, 1941, с. 45.}, а о повести "Мужики" писал Чехову 10 мая 1897 года: "Все это прекрасно, как все, что Вы пишете, с художественной точки зрения, и отвратительно как действительность, черт ее побери!.. Вас упрекают, что в "Мужиках" Вы тенденциозно берете только темные стороны, умалчивая о светлых. Вздор это. Точно художник обязан, чтобы быть объективным художником, подыскивать непременно и такие явления, которых у него в данную минуту не оказывается под руками..." {Там же, с. 47.}

   В 1911 году Тихонов опубликовал воспоминания о постановке "Чайки" в Александрийском театре ("Ежегодник императорских театров", вып. VII).

   Умер А. А. Тихонов-Луговой в 1914 году в Петербурге. В советское время вышла книга его рассказов "Два бунта" (Л., "Прибой", 1927).

  

  

   Написано в 1887 г. Печатается по изданию: А. Луговой. Сочинения, т. III. СПб., изд. А. Ф. Маркса, 1907.

   ¹ Марино Фальери (1274-1355) - венецианский дож, организатор заговора с целью создания в Венеции демократической республики. Был казнен: его живым замуровали в стене тюрьмы.