Старицкий Михаил Петрович - Недоразумение

 
Михаил Петрович Старицкий

 Недоразумение

  Необыкновенный случай

  (Из галицкой жизни)

  Оригинал здесь: Книжная полка Лукьяна Поворотова.

  Андрей Степаныч Короп проснулся пятого января довольно поздно: накануне он ужинал в большой компании и совершил обильное возлияние. Открывши на мгновение глаза, раздраженные полоской бледного света, прокравшегося сквозь щель опущенной драпировки алькова, и потянувшись сладко, он снова закрыл их, повернулся к стенке и обнял... несмятую соседнюю подушку; это непривычное ощущение отрезвило его сразу от грез: он осмотрелся и вспомнил, что его жена уехала в Вену.

  Вставать Андрею Степанычу не хотелось, - голова была тяжела; он закурил папироску и, нежась в постели, предался мечтаниям.

  "А сильное впечатление произвел я вчера речью, - вспомнил он, - всех затмил, поразил и уничтожил! Мысли неслись у меня жгучим вихрем, слова звенели, как сталь, а речь бурлила каскадом, переливала бриллиантами... Это поднимет меня в общественном мнении как адвоката... Да и завинтил же я им, патентованным, на их либеральненькие заигрывания, - даже переглядываться все стали и притворять двери - трусишки! А я им сплеча и за скасование классического образования, и за уничтожение привилегированного произвола, и за децентрализацию, и за автономию, и за черт его знает что... Хорошенько уже не припомню: в памяти осталось только, что много кричали и что из соседней залы сбежалась молодежь... чуть ли даже не качали меня. Успех во всяком случае был необычайный, и популярность моя поднялась... Как бы только не дошло?.. Э, вздор!" - успокоился он и начал думать о другом.

  - Да, я и забыл! - проговорил Короп вслух. - Вчера ведь я получил письмо от Нюнчика! - и он достал из ящика в ночном столике письмо и стал его снова перечитывать.

  Среди сердечных излияниий и радужных надежд жена писала ему про его первый роман, посланный в редакцию одной столичной газеты: роман был прочитан и одобрен, за исключением лишь развязки; редактору не понравилось, что герой романа Ясь стреляется на ковре, а героиня Сара вешается на чердаке; он требовал непременно закончить роман счастливо: в середине-де допускал редактор всякие зверства, насилия и лужи крови, но к концу, по его мнению, мрачный колорит обязательно должен был перейти в успокоительную ясность. При последнем условии, исполненном не позже, как к 6 января, он обещал поощрить юного писателя и пустить роман фельетонами в своей газете; но при опоздании хотя бы на один день он брал свое слово назад, так как и без того портфель редакции переполнен произведениями известных литературных имен.

  "Да, - мечтал, затягиваясь ароматным дымом, начинающий писатель, - роман принят, и где же? В столичной газете, где помещают свои произведения крупные тузы... и среди их, среди этих звезд литературы, буду блистать и я! Значит, судьба моя решена: я - писатель, литератор, беллетрист, ро-ма-нист!" - и Андрей Степанович от радости так подпрыгнул в постели, что чуть не свалился на пол; впрочем, такие порывистые движения оправдывались приливом понятного всем восторга, а главное - молодостью: Коропу было не больше двадцати трех-четырех лет. Окончивши Львовский университет по юридическому факультету, он приписался кандидатом к присяжному поверенному, желая посвятить себя адвокатской карьере; сначала она манила его страшно: блистательные речи, изумленные судьи, умиленные присяжные, растроганные до слез преступники и восторженная толпа... громы рукоплесканий, мелькающие в воздухе дамские платки, звонок председателя... Но вскоре эти иллюзии побледнели и превратились в скучную и кропотливую работу, в беготню за справками по канцеляриям... И вот поэтическая, жаждующая шума и славы душа нашего кандидата не удовлетворилась такой мизерной работой, а стала искать себе другого исхода; в период этих разочарований и женился мечтатель на хорошенькой, шустрой панне Марье.

  Новое семейное гнездышко, новый упоительный чад наслаждений погрузили душу счастливца в поэтическую истому и возбудили у него зуд к писательству; результатом всего этого вышел роман, о котором теперь и сообщала жена - Нюнчик.

  "Конец-то переделаю сейчас же, вдруг, - решил в уме Короп, закуривая вторую папиросу, - поженю их - да и шабаш! Только вот в чем затруднение: полиция будет преследовать... Разве покаяться, принести повинную, отговориться соблазном, подкупами, чрезвычайными обстоятельствами?.. Впрочем, придумаем, - успокоился он и закурил третью папиросу. - А гонорар там, вероятно, платят порядочный, - копеек пять, а может быть, и десять... Что, если десять? - отдался уже совершенно фантазии Короп. - Ведь сколько-то деньжищ загребу! За фельетон до пятидесяти рублей, а фельетонов выйдет в моем романе штук шестьдесят... итого тысячи три! Недурно! Сейчас же кандидатуру по боку и квартиру переменю - эта маловата... Кабинета нет, спальня да гостиная!.. А для писателя нужна отдельная комната, уставленная шкафами, бюстами, с большим письменным столом... Нюнчик все это отлично устроит - у нее много вкуса... Ну, и ей нужно будет соорудить шикарный гардероб... А потом перешагнем мы из газеты в пузатый журнал и перелетим в столицу... Устроимся там, назначим журфиксы: все лучшие литераторы у нас... Меня обнимают, поздравляют... Слава растет, гремит... Я захлебываюсь... и творю, творю и захлебываюсь!.."

  В это время скрипнула дверь и оборвала Коропу грезы.

  - Живы ли вы, пане, или померли уже, не доведи боже? - раздался вслед за скрипом старческий голос.

  - Что ты, Матрена? - засмеялся Андрей Степанович. - С чего бы мне помирать?

  - Да что-то вы долго спите! - проворчала с укором старуха, исправлявшая должность и кухарки и горничной. - Добро бы с паней, а то сам вылежуется: ведь я уже и узвар, и кутью вон под образами поставила, и три раза самовар грела...

  - Что-о?! - вскрикнул от изумления Андрей Степанович и потянулся к часам: стрелки показывали два часа дня!

  - Чего ж ты меня не разбудила? - заволновался Короп. - Занавеси спущены, в спальне темно... мне и невдомек, что поздно... даже лежать надоело, - оправдывался он, надевая носки и туфли.

  Кухарка между тем не торопясь раскрыла занавеси, подняла стору в окне и проговорила спокойным голосом:

  - Чего не будила? Жалко было; думала: промарновал где-то ночь, так пусть уже дрыхнет... Вон и меня разбудили удосвита... телеграмму принесли... тоже недоспала...

  - Телеграмму, говоришь? Кому? Мне? - встрепенулся Короп.

  - А то кому ж?

  - Да где ж она?

  - Вот... в кармане... - и Матрена достала из него засаленный пакетик.

  Андрей Степанович вырвал депешу из ее рук и от тревожной торопливости даже разорвал ее в двух местах. Депеша была от жены и гласила следующее: "Снабди паспортами Сару и Яся; пусть скроются немедленно в Швейцарии. Помни, что сегодня должно быть все покончено, выслано; завтра будет поздно. Нюнчик"

  Короп, прочитав ее, расхохотался весело и сделал какое-то танцевальное па.

  - Нюнчик мой, родненький! - воскликнул, целуя депешу. - А какая она у меня умница, старушенция, - ударил он ласково по плечу выпучившую на него глаза кухарку, - видишь ли, и конец романа придумала... Я вот ломал голову, как бы это и от полиции их укрыть, и привести к благополучию, а она сразу придумала, и ловко так... Теперь-то наш роман... ого-го!!

  - Какой такой Роман? Знакомый, что ли? - развела старуха руками.

  - Э, что с тобой толковать! - махнул рукой Короп. - Ты подай лучше мне сейчас пообедать.

  - Что вы, пане, в такой день обедать? Креста на вас нет, что ли? Да сегодня до звезды ничего и не едят... Сегодня ведь голодная кутья... Чайку, пожалуй, напейтесь, да пирожков два принесу вам, а то - обедать!!

  - Что ни давай, то давай, только мгновенно, потому что каждая минута дорога... и без того запоздал, проспал...

  - Зараз, зараз, - заторопилась старуха, - только вот сбегаю к соседям за святой водой...

  - Брось ты эти пустяки, - крикнул раздражительно Короп, - а тащи сию минуту сюда чай и пироги.

  - Ой, поплатишься, пане, за такие речи, - проворчала старуха и хлопнула дверью.

  Теперь Короп сообразил, что осталось очень мало времени, а работы масса, - и заволновался.

  Когда старуха внесла самовар и пироги в комнату, то он объявил ей строго:

  - Поставь все это здесь и не входи больше ни за чем... хотя бы горело здесь - не смей! Да слушай еще, - добавил он раздражительно, - кто бы ни пришел ко мне - не пускай! Всем говори, что меня дома нет, что я умер, издох... и гони просто в шею! Если кого впустишь - убью! Вот револьвер положу на столе и буду стрелять всякого, кто подвернется...

  - Что вы, паночку, белены объелись, что ли? И слушать-то вас страшно! - перекрестилась старуха. - Напейтесь святой воды, а то - не при хате згадуючи...

  - Молчать! - рявкнул вне себя Короп.

  - Тьху! - плюнула только старуха и молча удалилась в свою кухню.

  Андрей Степаныч набросился на пироги и, налив стакан чаю с ромом для вдохновения, принялся за работу.

  Чем больше он торопился и волновался, тем меньше ему давалась работа: фраза не клеилась, слова повторялись, местоимение "который" совалось в каждую строку... Приходилось рвать четвертушки, перекрещивать их, делать приписки, перемещать фразы... а время как нарочно шло быстро, неудержимо. Короп прихлебывал постоянно и чай с ромом, и ром с чаем, не выпуская папироски изо рта... и все писал да писал... Пот выступил у него на лбу, глаза потускнели, строки стали путаться и слова вертеться, а он все писал; но, к ужасу его, увеличивалась лишь куча изорванной бумаги, а годных листиков на столе все было мало; полфельетона, не больше! А нужно было не только докончить фельетон, но просмотреть и подогнать предыдущее, а главное - все переписать.

  Андрей Степаныч взглянул на часы и обомлел: было уже шесть, а и трети работы не сделано!

  - Пропало, погибло все! - простонал он. - Очевидно, не успею! И вот через пьяную болтовню и глупый сон лопнула карьера! Это нечто фатальное!

  Он вскочил с кресла и начал в исступлении ходить быстро по комнате.

  - Да что же, неужели спасенья нет? - завопил он, ломая руки. - Вздор, вздор! Я малодушничаю, как баба, и теряю лишь время: кончить фельетон, как-нибудь кончить и переписать, а остальное после, - солгу, что забыл упаковать, что ли... - и Короп с новой энергией принялся за работу.

  Наконец он поставил точку и взглянул на часы: было без пяти минут восемь.

  - Фу, устал! - вздохнул он облегченно. - За три часа перепишу... и - на вокзал!

  Короп сбросил для большей свободы движений халат, приготовил бумагу, подтасовал черновые шпаргалы и прилег на кушетке расправить усталые члены; но только что он, потянувшись сладостно, направился было к письменному столу, как у парадной двери раздался резкий звонок.

  - Не пускать никого! - крикнул Короп вышедшей из кухни старухе. - Меня дома нет, слышишь? Пропал без вести! - и он принялся быстро писать.

  Но усиленные звонки и дерзкий стук в дверь оторвали снова от работы. Перепуганная кухарка появилась и объявила, что это ломится полиция.

  - По-ли-ция?! - вскочил Короп и окаменел. - Отвори! - прошептал он коснеющим языком, натягивая машинально халат.

  В гостиную вошли с шумом нежданные гости: его мосць пан Иван - адъютант, знакомый Коропу по деловым столкновениям, пан Николай - полисмен, Циркула, еще больше знакомый, жандарм, два полицейских, два дворника в качестве понятых и два сотрудника.

  Андрей Степанович стоял ни жив ни мертв и переводил испуганные глаза от адъютанта к приставу и к понятым, но пан Иван был непроницаем, пан Николай пожимал лишь плечами в знак того, что "не его в том вина", а дворники почесывались совершенно безучастно.

  Длилась тягостная минута молчания.

  - Простите, пане, - прервал наконец молчание адъютант, и его лицо выразило сожаление и непоколебимость, - простите, что потревожили, но прежде всего долг службы.

  - Да, прежде всего, конечно, долг... - повторил растерявшийся Короп, улыбнулся глупо и еще больше смутился.

  - Совершенно верно, - протянул его мосць, пронизывая испытывающим взглядом хозяина. - Так не будемте терять золотого времени, - обратился он к сотоварищам, - и приступим к исполнению печальных обязанностей... Позвольте ваши ключи, пане, от шкафов, ящиков, шкатулок и прочего... Не мешает осмотреть и чердак, - мигнул он околоточному.

  Теперь только понял Короп весь ужас своего положения и почувствовал, что под его ногами разверзается бездна... Молнией пронеслись в его голове вчерашние безумные речи и представилась въявь сидорова коза...

  - За что же? По какому поводу? - запротестовал было он дрогнувшим голосом.

  - Узнаете своевременно, - ответил ему сухо блюститель и подчеркнул строго: - Прошу ключи!

  - Вот мои... а жена свои увезла... Я ничего не понимаю... как хотите, вельможный пане, но с хорошими знакомыми так... - путался совершенно Короп и вместе с ключами подавал адъютанту и чернильницу, и коробку спичек.

  - Нет, мне пока только ключи, - отклонил тот любезно чернильницу, - что же касается ключей супруги вашей, то и без них обойдемся... замков не испортим.

  Полисмен в знак сочувствия к Коропу вздохнул и стал подкручивать себе бакенбарды.

  Приступили. Сначала осмотрели тщательно обе комнаты и переднюю, освидетельствовали помещения под кроватью, под диваном и стульями и даже в печке, но никого не нашли.

  - Здесь решительно никого нет, - доложил мягко и пристав.

  - А в кухне? - спросил с раздражением адъютант.

  - Ни в кухне, ни на чердаке! - пробасил хрипло солдат. - Кухарка клянется, что никто здесь, окромя сторожа из суда, не бывал.

  - Неужто успели? - процедил злобно блюститель. - Гм, гм! Из молодых, да ранний! Стали перебирать бумаги и письма Андрея Степаныча.

  - Это что? - спросил адъютант, рассматривая исписанные листики на столе и на полу.

  - Мои сочинения, - вздохнул грустно Короп и почувствовал холодное лезвие в своем сердце.

  - Какого сорта?

  - Романические...

  - Романические? - усомнился было адъютант, но, рассмотрев несколько листиков, бросил их небрежно на стол.

  Отперли ящики в бюро, перебрали все до строчки, но подозрительного ничего не нашли. Это бесило сотрудников, и они в поте лица изощряли свои способности: все ящики, сундуки, шкатулочки были перешарены... и все напрасно! Чем ближе приближалась работа к концу, тем мрачней и мрачней становился его мосць: подрывалась его распорядительность, компрометировалась бдительность, страдал авторитет... Короп же до того был убит, что и не радовался даже отсутствию улик.

  Наконец все было вскрыто, обнажено, растерзано и, к ужасу пана Ивана, ничего в оном не усмотрено.

  - Напишете протокол там, в участке, - произнес наконец он глухо, - что никого и ничего не нашли; возьмите для подписи двух понятых... мы после... а остальные - по домам!

  По уходе околоточного и гостей адъютант пригласил Коропа сесть и приступил к допросу.

  После обычных опросов относительно лет, звания, вероисповедания и прочего пан Иван поинтересовался следующим:

  - Скажите, пожалуйста, много у вас бывает молодежи?

  - Какой молодежи? - побледнел Короп.

  - Такой, всякой... студентов, например, и тому подобное.

  - Никто, никто у меня не бывает... - поторопился как-то искусно отречься от такого предположения Короп.

  - Странно, - улыбнулся саркастически адъютант, - вам молодежь так сочувствует, и вы, кажется, симпатизируете зеленым порывам...

  - Я? Помилуйте!.. С какой стати?.. Весь погружен в кропотливую канцелярскую работу... у меня и времени нет на порывы... да и вообще я к этим глупостям ни малейшего... - путался Андрей Степаныч, а в голове у него гудело: "А что, ужин? Публичные речи? Язычок?"

  - Так к вам молодежь не питает доверия и вы ей не сочувствуете?

  - Боже меня сохрани!.. Напротив... - заикнулся и смолк Короп, а в виски ему стучало: "Ой, значит, качали, наверно, качали! Ну, теперь и отправляйся к Макару с телятами!"

  - Слушайте, Андрей Степаныч, - заговорил серьезным, громовержным тоном испытующий. - Бросьте играть роль, хотя вы и прекрасно ее исполняете, умеете концы хоронить, но лучше бросьте! Для нас ведь формальных улик не нужно, достаточно одного убеждения... и вот это убеждение вы поколебать можете лишь полной откровенностью и детским чистосердечием, а своими увертками и формальной казуистикой вы лишь утвердите нас в нем и сами себе выроете яму... Заметьте себе, Андрей Степаныч, что правосудие не спит, а имеет тысячу глаз и две тысячи ушей.

  - Ради бога, вельможный пане, - залепетал плохо ворочавшимся языком Короп, - я ничего... никакой комедии, потому что у меня здесь, - показал он на голову, - никогда ничего не было... такого, боже сохрани! Разве под пьяную руку... Но кто же за бессознательное состояние может быть ответчиком? Я никогда не пью... и если что - сразу теряю сознание, и мне тогда все кажется навыворот, верьте! И язык тогда... совершенно противоположное моим убеждениям, клянусь честью! Если я пьян, то мне кажется, что в сухой комнате полно воды, и я порываюсь плавать...

  - Хорошо, мы увидим сейчас, как вы плаваете, - прикрикнул, теряя терпение, адъютант. - Скажите, от кого вы получаете по телеграфу приказы?

  - Я? Приказы? - побледнел как полотно Короп и ухватился за стул, чтоб удержать равновесие.

  - Что, и тут станете запираться? - вонзил адъютант прищуренные глаза в свою жертву.

  - Клянусь, ни от кого...

  - А это что? - вынул адъютант из кармана депешу и поднес ее к выпученным глазам Коропа. - Вы полагали, что, уничтожив оригинал, замели и следы, а у нас-то оказалась копия... Сообщите немедленно адрес и личность этого Нюнчика!

  - Нюнчик - жена моя, - ответил машинально Короп.

  - Неудачно! - прикрикнул возмущенный наглостью Иван Саввич. - Жену вашу зовут паней Марьей.

  - Да, Марьей... но я придумал, ласкаясь, звать ее Манюнчик, Нюнчик и даже Чик...

  - Так это жена вам депеширует, чтоб вы немедленно доставали фальшивые паспорта и помогли бы бегству преступников в Швейцарию?

  Короп взглянул расширенными глазами на адъютанта, а потом внимательно прочел телеграмму.

  - Конечно, жена, это от нее телеграмма, такую самую я получил утром, вот... - и он между разбросанными на столе шпаргалами нашел и показал свою телеграмму.

  - Так от жены? - растерялся несколько адъютант. - А по какой надобности отправилась она в Вену?

  - Похлопотать за мой роман, чтоб приняли его в газету...

  - Гм! А поручение делает по чьей просьбе? Снабди, мол, паспортами Сару и Яся?..

  - Постойте, позвольте, пане, - спохватился наконец Короп. - Эти поручения от редактора про роман...

  - Что-о? Про роман? - оторопел совсем адъютант.

  - Ей-богу! Это герои моего романа - Сара и Ясь, а Нюнчик телеграфирует мне, как я должен закончить.

  - И вы можете доказать это?

  - Да вот и письмо ее, полученное вчера, здесь она подробно... - подал Короп адъютанту конверт.

  А Короп, овладевши собой и догадавшись, что в телеграмме лишь заключается corpus delicti, продолжал донимать адъютанта неопровержимыми доказательствами:

  - У меня, видите ли, герой, преследуемый полицией, стрелялся, а героиня вешалась; ну, это не понравилось редактору, и Нюнчик придумала закончить роман весело и телеграфировала, чтоб я не убивал Сару и Яся, а чтобы, снабдив паспортами, отправил их в Швейцарию... Я так и сделал.

  - Черт знает что! - вскочил как ужаленный адъютант и бросился к шпаргалам.

  - Непостижимо! - развел наконец руками молчавший все время полисмен.

  Короп поспешил тоже вслед за адъютантом к столу и двумя четвертушками убедил его окончательно в справедливости своих слов.

  - Черт знает что! - бормотал сконфуженный и смущенный блюститель. - Разве можно посылать подобные телеграммы? Только женщины способны на такую безрассудную выходку!.. Да еще и подписалась мужским псевдонимом! Ведь поймите же, что наш первый, священный долг - охранять общественное спокойствие, пресекать... так сказать, в интересах же ваших, господа. Ведь для того, чтобы вы спали спокойно, мы должны бодрствовать, полунощничать. И вдруг такая штука, можно сказать... насмешка!.. Ну, поблагодарите за всю эту чепуху свою супругу... Мы ни при чем! Конечно, вышло недоразумение, и даже глупое недоразумение, но долг службы и общественное спокойствие - прежде всего!

  - Но я погиб! - возопил наконец Андрей Степанович, успокоившись относительно дамоклового меча; он теперь ясно сознал, что время ушло, что фельетон переписан не будет, а значит, и роман его не появится в свет.

  - Что вы? - успокоил его Иван Саввич, добродушно улыбнувшись. - Я сейчас же протелефонирую и лично разъясню это водевильное недоразумение: последствий никаких не будет.

  - Да не то... не то! - махнул отчаянно рукой Короп. - Погиб мой роман... погибла моя литературная карьера! Жена же пишет и телеграфирует, что если я сегодня не вышлю конца, то редактор не примет... Я вот и сел было переписывать... а вы вдруг... Теперь уже я не успею... Половина десятого... в половине двенадцатого рукопись должна быть сдана!

  - Скажите пожалуйста... какая неприятность! - отозвался тронутый полисмен.

  - Да, не по вине кара, - заметил и адъютант. - А помочь этому нельзя ли?

  - Нет, нет, ничто не поможет, - простонал Короп, - нужно к сроку послать... без разговоров... Разве вот что, - встрепенулся он, - если б вы помогли переписать... втроем, быть может, успели бы, - ухватился Короп за эту мысль, как утопающий хватается за соломинку.

  - А что ж? Это идея! - засмеялся пан Иван. - Наши служебные обязанности окончились; мы теперь гости у нашего доброго знакомого, так почему не помочь ему в том, в чем мы, хотя и невольно, а повредили?

  - Совершенно правильно, - согласился пан Николай, - только я, как гость, попрошу разрешения у хозяина снять сюртук... свободнее будет, да здесь и тепловатенько.

  - Сделайте одолжение, господа, - оживился радостно Андрей Степанович, - пожалуйста, пане Иван, и вы, пане Николо, без церемонии... разоблачайтесь, дам нет, и я халат скину...

  Через минуту все уселись за открытый ломберный стол и дружно принялись за работу; среди молчания раздавался только торопливый скрип перьев да вырывались изредка отрывочные фразы: "Не разберу!" - "Куда это выноска?" - "Как это слово?!"

  Андрей Степанович метался во все стороны и писал, писал...

  Как бы то ни было, а фельетон был окончен к половине двенадцатого и отправлен вестовым на вокзал с особой запиской.

  - Спасибо вам, - обнял своих гостей Андрей Степанович, - выручили, воскресили! Только я вас так не отпущу... Сегодня ведь кутья... прощальная, святая вечеря, так нас старуха накормит, угощу такой настоялкой и такой наливочкой, каких вы, господа, и не пробовали!

  - Что же, по трудам и довлеет, - потер руки пан Иван.

  - Основательно, - крякнул и пан Николай.

  Призвана была к исполнению своих обязанностей кухарка; на столе появились и пироги, и борщ с карасями, и грибные котлеты, чиненный кашею короп, и кутья, и узвар...

  Все набросились с одобрением на плоды Матрениных рук; но особенно пришли все в восторг от настоялки и наливки... Оживились речи, посыпались шутки, остроты, раздался смех... С каждым новым стаканом наливки неслись и новые пожелания; а к концу сулеи все перешли уже с Коропом на ты...

  - Ты вот пойми их, - держался за ворот рубахи Коропа полисмен, указывая глазами на пана Ивана, - они не спят... бдят... а ты, обыватель, дрыхнешь спокойно... стало быть... для твоего бла-го-по-лу-чия...

  - Бла-го-де-те-ли! - ухмылялся растроганный до слез Короп и лез целоваться... _______________________________________________________________________________

Комментарии

  1. Вещественное доказательство (лат.).

  Подготовка текста - Лукьян Поворотов _______________________________________________________________________________