В память С. А. Юрьева. Сборник изданный друзьями покойного.
Москва, 1890.
Ясно с³яло солнце. Красиво, величаво плыли по Волгѣ разукрашенные струги; легк³й вѣтерокъ надувалъ паруса, и суда, словно стая лебедей, тянулись по голубоватымъ водамъ широкой рѣки. Далеко, далеко разносился шумъ и веселые крики съ судовъ. Но пустынны были берега; эти пѣсни и возгласы пугали только дикихъ утокъ и другихъ пернатыхъ.
Одинъ стругъ выдѣлялся изъ всѣхъ, онъ былъ и больше, и наряднѣе; на Волгѣ всѣ его знали; "Соколомъ" прозывали его; веревки и канаты были изъ шелку, паруса - изъ дорогихъ персидскихъ тканей. На немъ сидѣлъ самъ батюшка, атаманъ Степанъ Ѳедоровичъ. Не стругомъ только и дорогой одежей отличался онъ отъ своихъ молодцевъ. Всѣмъ взялъ онъ, и красотой и дородствомъ, ростомъ Богъ его не обидѣлъ, а супротивъ его силы никому не устоять.
Не на работу, и не въ дальн³й путь снаряженъ былъ стругъ: попраздновать, попировать задумала вольница, прокатиться, разгуляться захотѣли сегодня молодцы; вырядились въ шелкъ, да въ бархатъ, и разлеглись на богатыхъ коврахъ. Много полныхъ боченковъ стояло передъ ними; ковши меду и вина то и дѣло ходили въ круговую. Хмѣлѣвшая ватага становилась все шумнѣе и шумнѣе. Чѣмъ больше пили, тѣмъ свободнѣе слышались рѣчи; много лишняго болталъ заплетающ³йся языкъ.
- Братцы! а, братцы! Гдѣ же это атаманъ нашъ? - спросилъ одинъ казакъ, сильно опьянѣвш³й, обводя посоловѣвшими глазами сидѣвшихъ на коврѣ.
- Эва, что вывезъ! видно память вышибъ хмѣль! Давненько Степанъ Ѳедоровичъ бѣгаетъ нашего круга, сказалъ другой, злобно усмѣхнувшись.
- Не моги такъ говорить, Еремычъ; как³е мы казаки, коли безъ головы? Не моги такъ говорить, слышь!
- Да что братцы,- съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ завелась эта погань, нечистъ у насъ, нашъ батюшка сталъ не тотъ... не тотъ сталъ,- грустно сказалъ старый Ѳедька Шелудякъ.
- Ты правъ, дѣдушка, бабникомъ сталъ атаманъ. Къ этой басурманкѣ попалъ въ полонъ. Пришлось намъ, братцы, тѣшить, да забавлять дѣвку... И сегодня, знай, такъ катаемся, зря.
- Точно сказываешь, зря катаемся. Да и казна у насъ давно пуста. Пора бы пополнить.....
- А помните, братцы,- опять заговорилъ Шелудякъ,- помните хорошее времячко? Была это у насъ кошма. Бывало, завидимъ съ бугра судно, бросимся на кошму и понесемся: долетимъ до судна, крикнетъ батюшка: сарынь на кичку! Отъ одного крика суда останавливались, отъ одного погляда люди каменѣли. Бросимся на судно, и начнется расправа.....
- Да, это все было! А теперь гляньте-ка на него, совсѣмъ сохнетъ... А чего отъ бабы ждать путнаго! Знамо, только и жди бѣды
- Взаправду такъ.- Гляньте... ишь цалуется; безстыдникъ!
На передней части струга, на шитыхъ золотомъ мягкихъ подушкахъ сидѣла красавица. Небольшая худенькая фигурка ея залита была драгоцѣнностями; по распущеннымъ волосамъ, чернымъ съ синимъ отливомъ, спускались нитки крупнаго жемчуга; больш³е черные глаза съ длинными рѣсницами то грустно смотрѣли на воды Волги, то съ довѣрчивою улыбкою переносились на сидѣвшаго у ногъ ея казака. Это былъ мущина среднихъ лѣтъ, могучаго сложен³я, высок³й ростомъ, грубы были черты его лица, но иногда, заглядѣвшись на дѣвушку, онъ казался совсѣмъ другимъ человѣкомъ, взглядъ смягчался и въ немъ свѣтилась доброта. Порою же въ немъ вспыхивала такая страсть, что дѣвушка опускала глаза и, смущенная, вздрагивала словно отъ холода. Замѣтитъ онъ это, одумается, и начнетъ своею грубою рукою гладить волнистые волосы красавицы,- а она уже улыбается и ласкается къ нему, какъ малое дитя. Онъ заговаривалъ съ ней по персидски, и въ рѣчахъ его было такъ много обаятельнаго. Она довѣрчиво слушала, съ любовью смотрѣла на него и робко прижималась къ нему, изрѣдка отвѣчая на родномъ языкѣ. Тихо, хорошо было въ этомъ мирномъ уголкѣ струга.
Вдругъ неистовый, пьяный крикъ заставилъ ее болѣзненно вздрогнуть; крикъ перешелъ въ глухой гулъ, и на нихъ двинулась пьяная толпа. Одинъ казакъ, еле державш³йся на ногахъ, подошелъ совсѣмъ близко къ атаману.
- Побойся Бога, атаманъ,- молвилъ онъ.- Надоѣло намъ бражничать, да лежать на боку. Какой ты атаманъ, коли все съ дѣвками!....
Пьяная толпа одобрительно гудѣла. Какой-то смѣльчакъ громко крикнулъ:
- Грѣхъ тебѣ, батька, грѣхъ,- промѣнялъ ты вольницу на басурманскую полонянку.....
Стенька вскочилъ, глаза его налились кровью, губы побѣлѣли, и онъ, задыхаясь, закричалъ:
- Подлецы! собаки! уберите ихъ! Накиньте имъ на шею веревку! Вотъ я васъ.....
Казаки засуетились; у многихъ и хмѣль пропалъ; протрезвились говоривш³е и, бросившись на колѣни, стали неистово вопитъ.
Блѣдная Заира прижалась къ атаману.
- Не надо, не надо,- твердила она,- сжалься, не убивай! Прости для бѣдной Заиры, а то она будетъ плакать.
Она ничего не понимала изъ того, что творилось, но его гнѣвъ и эти стоны напугали ее; передъ нею ожили страшныя картины ея похищен³я. Стенька увидѣлъ слезы на ея чудныхъ глазахъ; ему жаль стало ея, и захотѣлось скорѣе ее успокоить.
- На этотъ разъ прощаю этихъ пьяныхъ дураковъ, а впередъ не прогнѣвайтесь, за все взыщу, все припомню! - и онъ махнулъ рукой. Толпа быстро разошлась.
- Чего ты испугалась, радость моя? Вотъ и слезки заблестѣли на глазахъ - дай осушу ихъ.- И онъ цѣловалъ ее, цѣловалъ безъ конца; она наконецъ успокоилась и улыбнулась ему.
Но снова затуманилось его лицо; онъ уже не смотрѣлъ на нее; невеселыя думы, точно змѣи, впились въ него, на сердцѣ стало смутно; казацк³я насмѣшки еще звучали въ ушахъ.
- Они правы, говорилъ онъ себѣ. Нѣтъ у меня теперь воли! Гдѣ она? Неужто въ рукахъ этого малаго дитяти. Эхъ! не тотъ видно я! Видалъ я на своемъ вѣку много слезъ, и не трогали онѣ меня, а теперь... Стыдись, Стенька! Куда тебѣ на разбой ходить, когда ты съ собой сладить не можешь! Совсѣмъ запутался; только и мысли, что про любовь, да ласки... Нѣтъ, надо это кончить... Да какъ? Отпустить ее на волю? - онъ посмотрѣлъ на дѣвушку.- Она, вѣстимо, рада будетъ, уйдетъ къ себѣ на родину, забудетъ меня, другого полюбитъ. Другого!...- Онъ стиснулъ зубы, точно боялся вскрикнуть отъ нестерпимой боли.- Нѣтъ! коли не мнѣ владѣть ею, такъ никому. Легче бросить въ Волгу.- И онъ, не отводя глазъ, пристально глядѣлъ на дѣвушку.- Такую-то красавицу!..- Рѣшимость его уже колебалась.- Нѣтъ, пропадай все! Коли надо, такъ и сдѣлаю. Не баба я! Сказалъ, и брошу! - и Стенька низко опустилъ голову, стыдясь передъ самимъ собою за ту муку, которую испытывалъ.
Дѣвушка пыталась опять привлечь его вниман³е, но, видя, что онъ не замѣчаетъ ея, грустно засмотрѣлась на глубок³я, прозрачныя воды Волги. Большая рыба вынырнула и опять быстро скрылась. Это развлекло ее, и она съ дѣтскимъ любопытствомъ глядѣла, какъ постоянно уменьшались круги. Стругъ атамана далеко опередилъ остальные; теперь гребцы не торопились, и они плавно подвигались впередъ.
Сидя поодаль, любовался дѣвушкой Фролка, братъ атамана; онъ улыбался, когда улыбалась она, а ея печаль заставляла грустить и его. Онъ совсѣмъ не былъ похожъ на брата, небольшого роста, русый, съ добродушными голубыми глазами. Не находилъ онъ прелести въ своей теперешней жизни, но силъ у него не хватало покинуть любимаго брата, на котораго съ нѣжностью смотрѣлъ онъ и теперь.
Наконецъ атаманъ поднялъ опущенную голову, тряхнулъ кудрями, сдвинулъ брови, закусилъ нижнюю губу, и вдругъ какъ крикнетъ:
- Эй! казаки! вольница! ко мнѣ! вина, скорѣй вина, и ковшъ мой дайте сюда! Ѳедька, собери всѣхъ!
Казаки съ недоумѣн³емъ стали собираться къ атаману,- а онъ подошелъ къ красавицѣ и обнялъ ее.
- Заира! Дай наглядѣться на тебя, дай разцѣловать тебя, мое сокровище!
Дѣвушка прос³яла и притянула его къ себѣ.
- Милый, милый, лепетала она.
Онъ прильнулъ къ ея губамъ, долго цѣловалъ, а потомъ откинулъ ея голову, и пристально смотрѣлъ на нее.
- Что съ тобой? Мой повелитель, мнѣ страшно отъ твоего взгляда...
- Люба моя, ненаглядная, солнышко мое красное! Стань передо мной, я тобой полюбуюсь!
Дѣвушка встала; поднялся съ пола и Стенька.
- Всѣ ли подарки мои надѣла ты на себя?
- Да, милый, всѣ, всѣ.
Въ это время по его зову къ нему уже собрались казаки, и, приготовивъ ковши съ виномъ, съ недоумѣн³емъ ждали, что-то будетъ.
- Вина, скорѣй! пейте всѣ! - и онъ выпилъ большой ковшъ однимъ залпомъ, точно человѣкъ сильно страдавш³й отъ жажды.
- Будь здравъ, нашъ батюшка! - крикнула ватага.
- Налейте еще: пью за вольницу!
- Заира, люба, обними меня! - вдругъ сказалъ онъ. Дѣвушка бросилась къ нему. Онъ крѣпко обнялъ ее, поднялъ высоко и нѣжно цѣловалъ.
Казаки переглядывались между собою, не понимая, что все это значитъ:
- Матушка Волга! - громко сказалъ Стенька, прими ты отъ меня самый дорогой подарокъ! - и съ этими словами онъ далеко бросилъ дѣвушку въ волны, а самъ смотрѣлъ, какъ въ борьбѣ она теряла силы, слушалъ ея раздирающ³й душу крикъ. Тишина водворилась на стругѣ. Вся ватага высыпала на переднюю часть судна.
Фролка быстро скинулъ кафтанъ и занесъ уже ногу за бортъ, чтобы спасти дѣвушку.
- Не смѣй! - страшно крикнулъ на него атаманъ, и съ необычайной силой далеко оттолкнулъ брата.
- Эй вы, гребцы! аль заснули! живо, поналягте! - и стругъ понесся быстро впередъ.
Разступившаяся Волга скрыла Заиру навсегда.
- Впередъ! впередъ! - приказывалъ атаманъ; - пѣсню, пѣсню затяните!
Какъ по матушкѣ по Волгѣ
Легка лодочка плыветъ,
Какъ во лодочкѣ гребцовъ
Ровно тридцать молодцовъ
далеко разносилось со струга.