T. Щепкина-Куперникъ. Письма изъ далека.
Издан³е Д. П. Ефимова. Москва, Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.
Свернувъ въ сторону отъ Canale Grande, приходится углубиться въ одинъ изъ безчисленныхъ изгибовъ лабиринта его рукавовъ, черными чешуйчатыми змѣйками извивающихся посреди молчаливыхъ дворцовъ, сквозныхъ колоколенъ, воздушныхъ башенокъ, прихотливою стѣною вырисовывающихся на свѣтломъ ночномъ небѣ.
То наклонится гондольеръ, чтобы проскользнуть подъ темной аркой моста, повисшаго легкою дугой надъ узенькимъ каналомъ; то вдругъ мелькнетъ привѣшенный надъ порталомъ стараго палаццо фонарь на желѣзномъ прутѣ, и на минуту ярко освѣтитъ лѣпной медальонъ на двери, кружевную розетку надъ входомъ, узорную балюстраду балкончика, полустертыя, подернутыя зеленоватымъ бархатомъ плѣсени, ступени, ведущ³я прямо въ воду...
Вокругъ - мягк³й, своеобразный шумъ Венец³и, не знающей грохота колесъ по мостовой, тяжелаго хлопанья бичей, шума трамваевъ, скрипа обозовъ;- нѣтъ, легк³й плескъ воды подъ ударами веселъ, чей-то звонк³й смѣхъ, чья-то канцонетта "подъ тих³й звонъ гитары", мелодичный говоръ Итал³и - самъ музыка, самъ гармон³я...
И благодаря этому - ласкающая, вкрадчивая тишина, таинственной нѣгой наполняющая весь ночной воздухъ и убаюкивающая сердце сладкою мечтой.
Темная вода каналовъ, не переставая блеститъ, колышется, переливается обманчивымъ золотомъ,- тысячи искорокъ танцуютъ въ водѣ. Звѣзды, фонари набережной, цвѣтные огоньки гондолъ, ежеминутно смѣняющ³еся,- все это посылаетъ свои отражен³я темному зеркалу воды, вертикальными столбиками свѣта старается проникнуть въ самую глубь, прорѣзываетъ вѣчно движущуюся сѣть мелкой ряби, и само колеблется, и дрожитъ, и играетъ особеннымъ блескомъ, особеннымъ колыхан³емъ, милл³онами серебряныхъ и золотыхъ улыбокъ. Съ веселъ сыплются при каждомъ взмахѣ золотыя капельки; алмазныя блестки зажигаются въ каждой бороздѣ, которую прорѣзываетъ быстро летящая гондола; въ темнотѣ черныхъ гондолъ не видно, только безшумно лавируютъ ихъ огоньки, красные, розовые - цвѣтныя звѣздочки, перегоняющ³я другъ друга, сверкающ³я то тамъ, то здѣсь... Какая-то битва огненныхъ бабочекъ.
Въ воздухѣ что-то туманное, сказочное, призрачное; обманутый глазъ не можетъ дать себѣ отчета, что онъ видитъ. Мрачные камни и мраморъ дворцовъ сами, кажется, отъ вѣчнаго соприкосновен³я съ водой, съ влажной сыростью, облеклись въ какую-то дымку, стали мягче, оживленнѣе. Вода, колышащаяся, и поднож³я дворцовъ заставляетъ колыхаться: колеблются ихъ отражен³я, не отдѣленныя ни полоской камня,- и кажется, будто это камень въ водѣ колеблется,и дышитъ, и вздрагиваетъ. Особенный колоритъ воздуха, эффекты свѣта и тѣни надъ водой - все это придаетъ Венец³и видъ миража,- города Фаты-морганы, возникшаго надъ лагунами, и вотъ-вотъ готоваго исчезнуть въ воздухѣ, растаять, испариться...
Стоитъ весна, и безчисленные садики и сады Венец³и всѣ въ цвѣту: ночью этого не видно.
"On ne voit pas les fleurs.
Mais on sent leur parfum!"
Горьковатый ароматъ розовыхъ и бѣлыхъ олеандровъ, острый запахъ лавра, тонкое дыхан³е мирты, сладость присовъ; а вотъ ванилевая струйка гел³отропа; а здѣсь - ночныя красавицы, да, конечно, это онѣ льнутъ къ камнямъ полуразрушенной ограды, изъ-за которой выглядываетъ гранатное дерево въ цвѣту, и въ неясномъ свѣтѣ фонаря видны его красные цвѣты, страстные, какъ полуоткрытыя уста...
Велик³я тѣни прошлаго недвижно возносятся надъ набережной, а тутъ же скользятъ, тоже какъ тѣни, только тѣни настоящаго, тѣни счастья, тѣни любви - влюбленныя парочки, женск³я фигуры, окутанныя чернымъ кружевомъ, слышенъ шопотъ, тих³й смѣхъ, поцѣлуи... Мракъ и блескъ воды, тишина полной звуковъ ночи, мертвая роскошь и живая, жизнерадостная, наслаждающаяся существован³емъ нищета; молодая жизнь, гнѣздящаяся въ мрачныхъ развалинахъ, цвѣты, вода, камни, струнный рокотъ, переливы свѣта и тѣней, плескъ, колыхан³е, колебан³е - вотъ Венец³я ночью.
Въ одномъ изъ узенькихъ каналовъ стоитъ полуразрушенный дворецъ. Тоненьк³я, ажурныя колонки около стрѣльчатыхъ оконъ еще сохранили изящную рѣзьбу; мраморный балконъ, выступающ³й надъ каналомъ, и смотрящ³йся прямо въ воду, еще весь вырѣзанъ самыми тончайшими круженными узорами, и сквозь его стекла виденъ розоватый свѣтъ лампы.
Здѣсь живетъ Оттав³о Конти - авторъ очень извѣстныхъ въ Герман³и романовъ изъ венец³анской жизни.
Старый палаццо какъ нельзя болѣе подходитъ для жилища писателя-поэта.
Безмѣрно высок³е, строг³е покои; потолки расписаны потрескавшимися фресками, кое-гдѣ еще сохранившимися: здѣсь Леда съ лебедемъ, а дальше похищен³е Европы,- а вотъ павлины, но Юнона уже стерлась, и отъ Меркур³я остался одинъ кадуцей.
По стѣнамъ - слинявш³е гобелены; надъ окнами - потемнѣвшая позолота; у важно отворяющихся огромныхъ дверей, вмѣсто ручекъ, львиныя головы изъ бронзы.
Громадныя зеркала отражаютъ, словно во снѣ, амфиладу темныхъ, почти пустыхъ комнатъ. Надъ каминами величественные навѣсы съ лѣпными гербами, и очень скудная меблировка теряется въ этихъ громадныхъ комнатахъ: пара массивныхъ креселъ съ крылатыми гриффонами на ручкахъ, мозаичный столъ на тяжелыхъ бронзовыхъ лапахъ, как³я-то вытертыя шелковыя матер³и, брошенныя тамъ и тутъ. И на всемъ: на зеркалахъ, на позолотѣ, на матер³яхъ легла какая-то тусклость, словно сѣдая пыль насѣла, словно тѣнь пролетѣвшихъ вѣковъ легла на старый палаццо.
Настоящее убѣжище для того, чтобы мечтать, творить и фантазировать! Въ такомъ дворцѣ, конечно, жилъ Байронъ со своей безумной Маргаритой.
Но гдѣ же Оттав³о Конти? Вотъ, здѣсь, утопая въ рѣзномъ креслѣ. Это - крошечная женщина лѣтъ пятидесяти, кругленькая, съ некрасивымъ лицомъ, которое, должно быть отъ усидчивой работы, отъ рѣдкаго пребыван³я на воздухѣ, пр³обрѣло какую-то опухлость и восковую желтизну, свойственную монашенкамъ. И вся она, въ своемъ темномъ, узкомъ платьѣ, въ черной пелериночкѣ, въ которую она кутаетъ плечи - похожа на маленькую, старую монашку.
Время отъ времени она поднимаетъ маленьк³е, близорук³е глаза на другую женщину, находящуюся въ комнатѣ. Та сидитъ въ амбразурѣ балкона, гдѣ на возвышен³и поставлено удобное кресло и стоитъ рабоч³й столикъ. Это единственный привѣтливый уголокъ въ мрачномъ залѣ; на столикѣ стоитъ розовая лампочка, въ узенькой хрустальной вазѣ нѣсколько свѣжихъ розъ; подъ ногами у сидящей брошена шелковая подушка. Сама она - въ изящномъ бѣломъ капотѣ. Очевидно, Оттав³о Конти переноситъ на нее всю ту инстинктивную жажду кокетства, въ которой отказываетъ себѣ. Это видно потому, какой глубокой, нѣжной лаской освѣщаются ея глаза при взглядѣ на эту женщину.
Это - ея мать, семидесятилѣтняя баронесса Остенъ.
Старушка, дѣйствительно, очаровательна со своими совершенно бѣлыми, пушистыми и шелковистыми волосами, въ кокетливыхъ старинныхъ букляхъ, обрамляющихъ ея, словно выточенное изъ стараго фароора, личико. У нея крошечныя ручки и ножки, нѣжный, тих³й голосокъ; она напоминаетъ цвѣтокъ, засушенный между листами книги и еще сохранивш³й чуть замѣтныя краски, чуть слышное, легкое благоухан³е. Глаза Оттав³о Конти съ безмѣрною любовью смотрятъ на эту сказочную старушку, а некрасивая голова усиленно работаетъ.
Побольше кинжаловъ, тайныхъ похищен³й въ гондолахъ, замаскированныхъ незнакомцевъ, вотъ что ей нужно. Сегодня утромъ она уже побывала въ палаццо Б³анки Капелло и сняла съ него подробное описан³е. Оттав³о Конти пишетъ, пишетъ по цѣлымъ днямъ, не отрываясь. Для этого собственно она и поселилась въ Венец³и, гдѣ такъ дешева жизнь, гдѣ "палаццо" стоитъ гроши; а все-таки Венец³я придаетъ ей извѣстный ореолъ, и въ нѣмецкихъ журналахъ за подпись "den...- Wenedig" платятъ ей дороже, чѣмъ если бы она ютилась въ 5-мъ этажѣ на Babenbergergasse.
Она топитъ злодѣевъ, разстраиваетъ браки, клянется небомъ и адомъ, кидаетъ прекрасную Ф³аметту съ моста Р³альто въ воду, заставляетъ отважнаго Энрико спасти ее, рискуя жизнью; она безстрашно углубляется во дворцы дожей, присутствуетъ при тайномъ совѣтѣ Десяти, изобрѣтаетъ казни, отъ которыхъ пришелъ бы въ восторгъ самъ велик³й инквизиторъ,- и все это для того, чтобы эта фарфоровая старушка имѣла изящный капотъ, мягкую подушечку подъ ноги, стаканъ хорошей марсалы и вотъ эти свѣж³я розы, которыя благоухаютъ передъ ней, так³я нѣжныя, так³я юныя среди этихъ мрачныхъ стѣнъ, рядомъ съ двумя старческими лицами...
Вотъ жалобно продребезжалъ звонокъ и отдался въ самомъ концѣ здан³я. Шаги... Старая служанка принесла почту... и опять все тихо, ни звука, ни крика. Только иногда медленно переговариваются два старыхъ голоса.
Я смотрю на нихъ, и мнѣ кажется, что такъ я здѣсь сижу уже десятки лѣтъ, что все вокругъ меня старо, старо, что сама я стара... Что жизнь остановилась, какъ старые часы... и какое-то оцѣпенѣн³е, таинственная дремота какая-то охватываетъ меня.
Вдругъ въ этой тишинѣ, ясно, отчетливо, почти рѣзко раздается какой-то странный голосокъ:
- Lora! Lora! Küss Loretto! {Лора, Лора, поцѣлуй Лоретто!}...
Потомъ явственно слышится звукъ поцѣлуя! Я вздрагиваю и испуганно говорю:
- Что это?
Воображен³е ждетъ волшебства. Все возможно въ отжившемъ палаццо, у двухъ столѣтнихъ фей?.. Опять звукъ поцѣлуя, и вопросъ: Loretto! Loretto! Liebst du Lora? {Лоретто, Лоретто, любишь-ли ты Лору?}.
Баронесса переводитъ на меня улыбающ³еся глаза, подходитъ къ темному углу и откидываетъ кусокъ шелковой матер³и съ большой клѣтки.
Въ клѣткѣ сидятъ на золоченой жердочкѣ два зеленыхъ попугайчика, тѣсно прижавшись другъ къ другу и томно заводя глазки.
Старушка мать объясняетъ мнѣ:
- Они больше ничего не умѣютъ говорить.
Потомъ наивно прибавляетъ:
- Это ихъ дочь выучила!..
Я смотрю на бѣднаго маленькаго Оттав³о Конти, на его некрасивое и задумчивое лицо, на этихъ двухъ птичекъ, говорящихъ только о любви въ угрюмомъ молчан³и отжившаго палаццо...
Потомъ большая жалость прокрадывается мнѣ въ душу...