T. Щепкина-Куперникъ. Около кулисъ.
Издан³е Д. П. Ефимова. Москва, Б. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ.
Есть имена, принадлежащ³я какому-то международному языку; гдѣ бы вы ни произносили ихъ,- на бульварахъ Парижа или подъ синими небесами Неаполя, въ туманахъ Лондона или въ глуши росс³йскаго губернскаго города,- вездѣ они, какъ таинственный пароль и лозунгъ между толпой и искусствомъ,- будутъ знакомы, понятны и болѣе или менѣе дороги. Так³я имена какъ Дузэ, Сальвини, Сара Бернаръ, Зембрихъ, Сарасате и т. д., и т. д. становятся достоян³емъ не только своей нац³и, но всей современности. Къ числу такихъ именъ принадлежало и имя знаменитой пѣвицы Флав³и Тессини.
Флав³я Тессини жила постоянно въ Парижѣ, Парижъ - ville lumière былъ во власти ея красоты и таланта, а за нимъ и вся Европа признавала ее своей.
Импрессар³о оспаривали ее другъ у друга, какъ семь городовъ - рожден³е Гомера; за выходъ ей платили тысячи, и она поминутно покидала свой очаровательный особнячокъ вблизи Елисейскихъ полей и ѣздила гастролировать то въ Лондонъ, то въ Росс³ю, то въ Америку, пожиная тамъ "и золото, и лавры, и сердца".
И могло ли кому-нибудь придти въ голову при взглядѣ на эту элегантную красавицу, одѣтую Дусэ, причесанную Лентерикомъ, съ ногъ до головы - въ каждой неуловимой мелочи туалета, интимной подробности домашней обстановки пропитанную Парижемъ, что как³я-нибудь пятнадцать лѣтъ тому назадъ она бѣгала въ порыжѣвшемъ платьишкѣ по улицамъ родного К³ева съ папкой для нотъ въ рукахъ, не мечтая объ изящныхъ купэ съ вензелями, гдѣ капризно изогнутое F. обвивалось бы вокругъ стройнаго Т. Тѣмъ болѣе, что и иниц³алы-то у нея были совсѣмъ друг³е, такъ какъ въ то время звали ее Женя Браиловская.
Она и сама забыла бы, съ удовольств³емъ забыла бы, какъ тяжелый кошмаръ, годы дѣтства и юности: скудное житье, воркотню измученной матери, жалкую обстановку маленькаго часового магазина, гдѣ торговалъ ея отецъ, пожилой, молчаливый человѣкъ съ усталыми глазами.
Но прошлое не уходило изъ ея памяти, и часто передъ глазами вставала низенькая комната, увѣшанная и уставленная всевозможными часами, съ дверью, жалобно скрипѣвшей при входѣ рѣдкихъ покупателей и впускавшей струю холода изъ сѣней.
Это была несчастливая лавочка.
Помѣщалась она въ полуподвальномъ этажѣ большого каменнаго дома и дверью выходила въ тѣ же сѣни, которыя прямо съ улицы вели къ дверямъ на лѣстницу въ остальные этажи, такъ что для того, чтобы проникнуть въ глубь дома, необходимо было пройти мимо лавочки, и передъ ея стеклянною дверью поминутно мелькали тѣни людей.
Лавочка была темная, низенькая и тѣсная. Ей какъ-то не везло. Когда-то тамъ помѣстился "куаферъ Николай изъ Парижа", съ бодрою надеждой разставилъ на оконцѣ свои парики, букли и локоны, а посрединѣ помѣстилъ восковую голову въ пудреной прическѣ, румяную и улыбающуюся, и принялся ждать кл³ентовъ. Но дѣла шли совсѣмъ плохо. Парижскихъ куаф³оръ никому на этой улицѣ не было нужно; совремемемъ не только самъ парикмахеръ становился все мрачнѣе и мрачнѣе, но и восковая голова слиняла и поблекла отъ мрака и сырости; румянецъ ея исчезъ, пудреная прическа казалась сѣдиною и, поникнувъ, съ уныло-старческой гримасой вмѣсто улыбки, она все грустнѣе и грустнѣе смотрѣла на выцвѣтавш³е парики, висѣвш³е, подобно скальпамъ, на подставкахъ.
А тѣни все скользили мимо и мимо стеклянной двери, но не заходили въ нее. И появилась вывѣска: "Заперто по случаю прекращен³я торговли".
Тогда, прельстившись дешевизной, снялъ лавочку маленьк³й сапожникъ.
Съ утра до вечера онъ, его блѣдная и худая жена, всегда прикрывавшая большимъ платкомъ не въ мѣру располнѣвш³й станъ, и рахитичный сынишка съ большой головой, работали и постукивали молоточками; на вывѣскѣ симпатично повернутые другъ къ другу носками скромная дамская ботинка и молодцоватый сапогъ со шпорами ясно приглашали желающихъ войти; но... богатые шли въ магазины на главной улицѣ, бѣдные - покупали на рынкахъ.
И еще разъ появилась вывѣска:
"Заперто по случаю прекращен³я торговли".
Наконецъ занялъ лавочку часовщикъ Браиловск³й, и ей относительно повезло.
Часы были у всѣхъ, и у всѣхъ почти шли скверно; на всей улицѣ былъ онъ одинъ, и ему хватило работы не только на то, чтобы съ грѣхомъ пополамъ прокормить себя, жену и пятерыхъ дѣтишекъ, но даже на то, чтобы по мѣрѣ силъ образовать ихъ, а старшую, Женю, по окончан³и прогимназ³и отдать въ музыкальное училище.
- Уроки будетъ давать!- соображалъ старый Браиловск³й.- Все жъ-таки сама себя прокормитъ: теперь это дочерямъ важнѣе приданаго...
Въ училищѣ Женя попала въ хоръ; тамъ старый итальянецъ-профессоръ замѣтилъ ея голосъ и сталъ учить ее безвозмездно.
И вотъ, съ 15-ти до 18-ти лѣтъ Женя работала за двоихъ. Музыкой она занималась "по чувству долга", такъ сказать, пѣн³емъ - "по чувству сердца". Она твердила гаммы, повторяла сольфедж³и и вокализы, зубрила теор³ю, бѣгала по два раза въ день въ училище,- а въ видѣ отдыха замѣняла уставшую мать и помогала отцу, читая свои учебники за прилавкомъ темнаго магазинчика.
Вокругъ нея дюжины четыре самыхъ разнообразныхъ часовъ тикали и отчетливо отбивали время, качая маятниками, такъ что ей казалось,- она слышитъ, какъ время идетъ.
Каждый часъ, три четверти, полчаса, четверть всѣ часы, висѣвш³е на стѣнахъ, стоявш³е на полкахъ, отъ старинныхъ бронзовыхъ съ амурами до двухрублевыхъ, разрисованныхъ грубыми розами по бѣлому циферблату, одни за другими на разные голоса отсчитывали удары.
Но всѣ, всѣ мучительно отзывались въ головѣ и въ сердцѣ у Жены, и въ ихъ боѣ она слышала всегда одно и то же:
- Время уходитъ! Время убѣгаетъ! Время летитъ впередъ! Еще часъ твоей жизни ушелъ безвозвратно, а ты здѣсь... здѣсь... здѣсь...
И съ отчаян³емъ Женя думала, что мимо нея проходитъ жизнь, полная шума, блеска, счастья, та жизнь, которой ей такъ страстно хочется... а она сидитъ тутъ, въ мрачномъ подвалѣ, и слушаетъ, какъ часы смѣются надъ ней, оплакиваютъ ее, возмущаются ей... И она клялась себѣ добиться этой жизни, чего бы это ни стоило, какъ бы ни было, но взять себѣ отъ судьбы всѣ радости, все, чего требуетъ и ждетъ нетерпѣливая юность,- а пока - бѣгала въ дождь, въ холодъ и вьюгу на уроки, ступая въ стоптанныхъ башмакахъ по грязи; за нею же слѣдовалъ тѣнью, неся ея папку, какъ правовѣрный несъ бы коранъ, собственноручно писанный Магометомъ,- скрипачъ Гриша Тесманъ, ея соученикъ и вѣрный рабъ. Не особенно красивый, небольшого роста, слабогрудый, худой и блѣдный, съ шапкой кудрявыхъ волосъ на головѣ и лихорадочно-блестѣвшими глазами, Гриша еще больше терялся передъ пышной красотой Жены, съ ея смуглымъ личикомъ, огневымъ взглядомъ и тяжелыми, темными косами... Но дѣтски-простодушная, добрая улыбка красила его лицо, а въ глазахъ свѣтилось такое безпредѣльное обожан³е, что Женя привыкла къ этому лицу и не замѣчала его некрасивости. По-своему она даже любила Гришу. Особенно любила въ тѣ вечера, когда они оставались вдвоемъ въ полутемной залѣ училища.
Женѣ было разрѣшено заниматься тамъ по вечерамъ, если зала была свободна, и она предпочитала это занят³ямъ дома на той невозможной балалайкѣ, что служила ей п³анино и была куплена отцомъ у знакомаго мастера по случаю, за 35 рублей въ разсрочку.
Тогда Тесманъ аккомпанировалъ ей на рояли, а иногда и на скрипкѣ вторилъ ея голосу, легко и свободно улетавшему вверхъ въ высокой залѣ, а потомъ бросалъ скрипку и со сверкающими глазами говорилъ Женѣ, что она прекрасна и что передъ ея голосомъ надо разбить лучш³я скрипки м³ра.
- Когда вы будете артисткой...
- Когда я буду на сценѣ...
Такъ начинались всѣ ихъ разговоры. Они мечтали... Здѣсь они были свободны мечтать: никто не слушалъ ихъ, старый Браиловск³й не могъ прервать грознымъ окрикомъ ихъ "глупыя бредни", и мечты толпились, перебивали одна другую, еще полудѣтск³я, не умѣющ³я и подняться до того, что потомъ дала дѣйствительность.
Потомъ они возвращались домой, еще опьяненные собственными фантаз³ями, и имъ не хотѣлось отрываться отъ волшебнаго м³ра опять къ жалкой дѣйствительности; они невольно замедляли шагъ. Луна серебрила живописныя улицы К³ева, ограды, изъ-за которыхъ поднимались вершины пирамидальныхъ тополей, куполъ собора, своды княжескихъ могилъ; и они сворачивали въ сторону, уходили дальше, туда, гдѣ на синемъ ночномъ небѣ высился величественный Владим³ръ, высоко поднимая свой крестъ надъ засыпающимъ городомъ,- и смотрѣли на переливающ³яся серебряной крупной рябью воды Днѣпра.
И все,- ночь, лунныя пятна, звуки музыки, чуть слышно доносящ³яся откуда-то съ порывомъ вѣтерка,- все казалось имъ новымъ, удивительнымъ, созданнымъ только для нихъ двоихъ.
Тогда, помимо ея воли, темнокудрая головка Жены склонялась на плечо къ Тесману, а его рука осмѣливалась обнять станъ молодой дѣвушки,- и они были счастливы.
Онъ такъ безумно любилъ!
Ей казалось, что она такъ сильно любитъ!..
Когда люди очень вѣрятъ въ свою мечту,- она всегда исполняется. Судьба словно вознаграждаетъ за довѣр³е къ ней.
У Тесмана была какая-то дальняя тетушка. Старушка благополучно дожила до 80-ти лѣтъ и скончалась въ мирѣ, оставивъ племяннику шерстяной чулокъ, а въ немъ - 5,653 рубля 25 к. банковыми билетами и звонкой монетой, скопленные путемъ всевозможныхъ лишен³й. Теперь Тесману казалось, что онъ понялъ, зачѣмъ тетка жила безъ прислуги, разъ въ день пила чай, сидѣла въ нетопленной конуркѣ и только по субботамъ ѣла мясо: это было такъ ясно! Судьба была такъ логична въ своихъ предопредѣлен³яхъ! Все это было необходимо для того, чтобы Женя могла поѣхать въ Итал³ю, стать большой артисткой и имѣть все то счастье, довольство, радость, которыхъ была достойна...
И началась сказка наяву.
Все казалось такъ просто. Они любили другъ друга; старикъ былъ радъ пристроить дочь за человѣка, которому выпало такое счастье, только требовалъ, чтобы зять завелъ себѣ торговлю. Ему обѣщали все, что угодно, а сами давно уже рѣшили, какъ и что.
Они быстро обвѣнчались.
Въ послѣдн³й разъ четыре дюжины часовъ пробили Женѣ прощальнымъ привѣтомъ:
- Смотри же! Помни, что время не ждетъ! Оно уходитъ, оно убѣгаетъ, оно летитъ впередъ!..
И она покинула тѣсный магазинчикъ, чтобы больше никогда туда не возвратиться, но совѣта часовъ не забыла.
Они уѣхали съ мужемъ въ Итал³ю и поселились въ недорогомъ панс³онѣ, казавшемся имъ верхомъ роскоши послѣ ихъ обстановки, и Женя принялась заниматься со всѣмъ пыломъ юной энерг³и.
У нея точно выросли крылья. Она пѣла по цѣлымъ днямъ; торжествующая улыбка раздвигала ея алыя губы даже во снѣ: она вѣрила, что побѣдитъ.
Днемъ они занимались; вечера и часто ночи фланировали вдвоемъ по незнакомымъ улицамъ, любуясь оживлен³емъ пестрой южной толпы... Женя, способная ко всѣмъ языкамъ, быстро освоилась и съ итальянскимъ, который и раньше знала немного отъ своего npooeccopa, и часто перекидывалась шутками съ толпой, отвѣчая остротой на остроту, благодарностью на любезность,- а молчаливый Тесманъ только восхищенными глазами глядѣлъ на свою красотку-жену и щипалъ себя за локоть, чтобы убѣдиться, что это не сонъ, что онъ - съ ней, въ Итал³и, вдыхаетъ запахъ померанцевыхъ деревьевъ, слушаетъ пѣсенки Итал³и, звучащ³я тамъ такъ же естественно, какъ вѣтеръ въ рощахъ, какъ плескъ волны, какъ музыка природы.
И все вмѣстѣ,- музыка, молодость, чары Итал³и, красные цвѣты гранаты въ темныхъ волосахъ жены,- все это поэтизировало ихъ жизнь и любовь, придавало ей ароматъ необыденности.
Ужъ, конечно, не въ тѣсныхъ каморкахъ к³евскаго подвала такъ долго сохранили бы огонь и свѣжесть ихъ поцѣлуи, мечтательность ихъ глазъ и нѣжность ихъ сердца.
Въ это время Тесманъ упалъ изъ экипажа и такъ несчастливо, что сломалъ правую руку. Онъ долго проносилъ ее въ лубкѣ, а потомъ, по приговору профессоровъ, долженъ былъ навсегда отказаться отъ игры на какомъ бы то ни было инструментѣ. Его карьера какъ скрипача погибла безвозвратно. Онъ перенесъ этотъ ударъ сравнительно спокойно...
- Благодарю Бога, что я лишился руки, а не ты голоса!- сказалъ онъ женѣ, плакавшей надъ нимъ.- Вотъ это было бы страшной потерей. Что моя игра по сравнен³ю съ твоимъ голосомъ? Ну... а ты вѣдь не бросишь своего калѣку-мужа? - прибавилъ онъ, пробуя усмѣхнуться, и тутъ только его губы дрогнули.
- Пусть меня Богъ убьетъ! Пусть я навсегда лишусь голоса, пусть я умру нищей подъ заборомъ, если я тебя когда-нибудь брошу! - рыдала Женя и, упавъ на колѣни передъ мужемъ, страшной клятвой поклялась не разставаться съ нимъ до самой смерти.
Когда Тесманъ выздоровѣлъ, все пошло по-прежнему, только онъ совсѣмъ уже пересталъ существовать лично. Онъ окончательно превратился въ тѣнь жены, въ ея вѣрнѣйшую няньку. Онъ ее провожалъ на уроки, ждалъ у дверей по окончан³и урока, дома самъ снималъ съ нея башмаки, цѣлуя ея ножки, самъ кипятилъ ей молоко, помогалъ проходить парт³и, словомъ - жилъ въ ней и для нея, любя ее съ нѣжностью матери, съ пылкостью влюбленнаго, съ вѣрностью друга. Она все это принимала какъ должмое и была нѣжна и ласкова съ нимъ, насколько умѣла; она, вообще, чрезмѣрной ласковостью не отличалась, но онъ былъ единственный, кѣмъ она еще интересовалась, кромѣ своего пѣн³я, будущности и карьеры. И тѣ немног³е часы, которые ей оставались для досуга, она, естественно, отдавала ему.
Наконецъ учен³е было кончено, насталъ велик³й для нея день дебюта.
Дебютировала Женя въ "Аидѣ". Долгое время совѣщались надъ тѣмъ, какой ей взять псевдонимъ. "Тесманъ" рѣшено быле передѣлать на итальянск³й ладъ. Переворачивали всячески: "Тесмани", "Тесмини", пока не напали какъ-то на Тессини.
- Eugenia! Это некрасиво! - рѣшила Женя.- Я вотъ что сдѣлаю (она была суевѣрна, какъ старая итальяика), открою калепдарь и возьму то имя, какое выпадетъ на день моего дебюта. Это принесетъ мнѣ счастье.
- А вдругъ некрасивое имя выйдетъ?
- У итальянцевъ всѣ имена красивыя.
- Да, напримѣръ, Урсула или Бонавентура!
- Ну, и буду Бонавентура!
Со страхомъ приступили, вышла "Флав³я"; вмѣстѣ съ "Тессини" это показалось достаточно звучнымъ и эффектнымъ и дѣйствительно принесло счастье.
Только за границей можно лечь спать и на утро проснуться знаменитостью. Такъ было съ Женей. Послѣ ея дебюта всѣ газеты были полны ею; пылкая южная толпа устроила овац³ю передъ окномъ скромной комнатки въ Pension Anglaise, гдѣ она жила, засыпала ее цвѣтами, и судьба Флав³и Тессини была рѣшена: она стала звѣздою, а Гриша Тесманъ остался тѣмъ же, чѣмъ и былъ.
Съ быстротой феер³и пошло превращен³е за превращен³емъ. Флав³я тутъ же получила ангажементъ въ Парижъ; изъ скромнаго, уютнаго панс³она, изъ ласковой, солнечной Итал³и - очутились они въ дождливый осенн³й день въ роскошномъ нумерѣ Grand-Hôtel въ Парижѣ. И здѣсь,- какъ всѣ женщины, имѣющ³я за собою красоту, талантъ и успѣхъ,- она особенно быстро акклиматизировалась. Съ первыхъ дней ея выступлен³я на сценѣ о ней заговорили, закричали вездѣ. Скоро (вѣрный признакъ успѣха) появились вальсы, названные ея именемъ, вѣера и бонбоньерки съ ея портретами, конфеты, духи, шляпы à la Флав³я Тессини, наконецъ - карикатура въ Фигаро... Парижъ былъ очарованъ, влюбленъ въ нее. Всѣ восторгались свѣжестью, непосредственностью, красотой новой звѣздочки. Флав³я Тессини попала въ удачный моментъ, когда отцвѣтали прежн³я примадонны, и побѣдила всѣхъ.
Успѣхъ росъ, увеличивались деньги, увеличивались и потребности. Какъ зубчатыя колеса, одно цѣплялось за другое, и движен³е все возрастало. Не успѣли оглянуться, какъ переѣхали на собственную квартиру, какъ мебель, взятую напрокатъ, замѣнили обстановкой modem style, какъ вмѣсто наемнаго экипажа потребовалась собственная каретка и настоящая камеристка, и парикмахеръ, и портной,- словомъ, все то, чего требовало "представительство"; нельзя же было въ Парижѣ отличаться отъ другихъ артистокъ и дать показывать на себя пальцами!
И время проходило въ какомъ-то безумномъ чаду. Тесманъ едва успѣвалъ записывать расходы жены, и съ непривычки у него кружилась голова. У нея образовался кругъ знакомыхъ, въ домѣ появлялись то почтеннаго вида таинственныя дамы, рекомендующ³я необыкновенные аукц³оны, удивительныхъ модистокъ, поразительныхъ куаферовъ; приливали толпы поклонниковъ, отъ юныхъ поэтовъ до убѣленныхъ сѣдинами старцевъ съ Почетнымъ Лег³ономъ, какъ красная герань расцвѣтающимъ въ петличкѣ. Показывались бритыя актерск³я физ³оном³и и слышались громк³я имена изъ Готскаго альманаха, отъ которыхъ у Флав³и захватывало духъ.
Но она, какъ умница и энергичная женщина, отлично понимала, что далеко не все еще въ этомъ блестящемъ и неожиданномъ успѣхѣ, что мало имѣть его, а надо еще и удержать! А для этого требуется быть на высотѣ положен³я. Мало свѣжести, оригинальности и простоты. Парижъ капризенъ. Она можетъ скоро пр³ѣсться ему, какъ балованному ребенку на мигъ занявшая его воображен³е дешевая игрушка.
Надо сумѣть захватить его, надо не давать ему опомниться, итти впередъ и впередъ, во что бы то ни стало пр³обрѣсти "марку",- марку той фабрики изящества и элегантности, что называется Парижемъ и которая даже и не знатоку бросится въ глаза при видѣ истинной парижанки.
А кромѣ того надо умѣть говорить, двигаться, поступать, держать себя во всѣхъ случаяхъ жизни такъ, какъ подобаетъ не только "звѣздочкѣ", а звѣздѣ, и, притомъ, первой величины.
Но кто же могъ помочь ей въ этомъ? Ужъ, разумѣется, не Гриша, съ его наивной неуклюжестью и полнымъ незнан³емъ жизни, свѣта и людей.
Она, какъ часто женщины, инстинктомъ угадывала многое; въ ней было врожденное чувство изящества, не разъ подсказывавшее ей одинъ поступокъ и запрещавшее другой, но все же этого было мало; Флав³я видѣла ясно, что многаго ей не хватаетъ, чтобы сдѣлаться истинной парижанкой и истинной звѣздой.
Ей нуженъ былъ авторитетъ. Среди товарокъ по сценѣ она не могла его искать, не надѣясь на ихъ дружественность; свѣтскихъ женщинъ ей приходилось видѣть только издали... Она стала искать, и нашла то, что ей было нужно.
За кулисами ихъ театра, по старой памяти очевидно, часто бывала уже немолодая, полная, но со слѣдами большой красоты барыня,- мадамъ Валлесъ, съ которой отъ директора до послѣдней уврёзы всѣ были любезны. Мадамъ Валлесъ была когда-то сама извѣстной пѣвицей, но очень рано потеряла голосъ и занялась исключительно своими двумя сестрами, изъ которыхъ сдѣлала первоклассныхъ артистокъ. Одна изъ нихъ успѣла даже прославиться, но, пробывъ на сценѣ лѣтъ пять, бросила ее и вышла замужъ за какого-то англ³йскаго герцога; младшая послѣдовала ея примѣру и сдѣлалась польской графиней. Памятуя отношен³е своей сестры, обѣ устроили ей очень приличный панс³онъ и совершенно не стѣсняли ея свободы; она жила въ свое удовольств³е, изрѣдка ѣздила въ Лондонъ и въ Вильну и страшно скучала, не имѣя къ чему приложить свою энерг³ю. Ее-то и намѣтила Флав³я. Она безъ большого труда обворожила мадамъ Валлесъ, свела съ ней тѣснѣйшую дружбу и наконецъ предложила поселиться съ ними, обѣщая слушаться Дору во всемъ и любить... "Не какъ вторую мать,- для этого вы слишкомъ молоды, а какъ старшую сестру, которая вела бы меня за собой на путь труда и успѣха своею опытной рукой" и т. д., и т. д.
Дора Валлесъ безъ труда согласилась быть руководительницей Флав³и, въ которой чутьемъ предвидѣла знаменитость. Соперничество больше ни для себя, ни для сестеръ не было страшно; жизнь ея была пуста; она была свободна; довѣр³е Флав³и льстило ей, и она приняла cette petite подъ свое покровительство.
Съ ея воцарен³емъ у Тесмановъ пошла ужъ музыка не та.
Флав³я чувствовала ея превосходство во всѣхъ житейскихъ вопросахъ и подчинилась ей безпрекословно, начиная съ меблировки, кончая распредѣлен³емъ дня.
Началось съ того, что Тесмана изгнали изъ спальни Флав³и.
- Une femme qui же respecte, fait toujours chambre à part! - изрекла мадамъ Валлесъ.- Утромъ вы встаете не особенно интересной; къ вамъ приходитъ masseuse, потомъ manicure и т. д., и т. д. При чемъ тутъ мужъ? Надо всегда быть немножко кокеткой даже съ собственнымъ мужемъ!..
Жизнь ихъ все больше и больше раздѣляла; она теперь силошь да рядомъ исчезала на весь день: репетиц³и, занят³я съ профессоромъ, которыхъ она не покидала, выборъ театральныхъ костюмовъ, примѣрка платьевъ, уроки велосипедной ѣзды, уроки англ³йскаго языка, фотограф³и, interwiew'еры, спектакли,- все это занимало столько времени!
Сколько разъ онъ получалъ передъ обѣдомъ записку, нацарапанную карандашемъ, въ два слова:
"Гришокъ, обѣдай безъ меня, я не буду. Цѣлую нѣжно. Если бы ты зналъ, какъ я устала! Флав³я".
Это имя она приняла окончательно и потребовала, чтобы и онъ такъ ее называлъ.
И онъ безъ аппетита обѣдалъ на кончикѣ стола.
Въ театръ онъ тоже не часто ходилъ. Дора объяснила Флав³и:
- Ma petite, не воображайте, что артисткѣ придаетъ очарован³я постоянное присутств³е мужа; эта мѣщанская добродѣтель неумѣстна здѣсь! Любите его, будьте даже ему вѣрны, если ужъ вы такъ хотите... но не подчеркивайте этого другимъ: это повредитъ вашему успѣху!
А такъ какъ послѣдней фразой можно было заставить Флав³ю пойти на все, что угодно, то мужу было сдѣлано соотвѣтствующее внушен³е, и онъ оставался дома, такъ какъ друг³е театры мало его интересовали, а знакомыхъ у него совсѣмъ почти не было.
Тих³й, застѣнчивый, необщительный, тѣмъ болѣе, что языки не давались ему, и онъ почти не владѣлъ французскимъ, Тесманъ ни съ кѣмъ не сходился близко. Дни онъ проводилъ въ одиночествѣ, читалъ немногочисленные русск³е книги и журналы, которые удавалось достать, или въ крайнемъ случаѣ шелъ побродить по улицамъ и выпить въ сосѣднемъ кафэ бокалъ пива.
И весь день для него въ сущности былъ однимъ долгимъ ожидан³емъ дорогой минуты ея возвращен³я. Какъ бы поздно это ни было, онъ не спалъ. Онъ уже за нѣсколько комнатъ слышалъ поворотъ ключа въ замкѣ, мягк³й стукъ двери, легк³й шелестъ ея юбокъ,- и тутъ вдругъ какъ будто вся постоянная тревога, которой невидимо для другихъ билось его сердце, сразу прекращалась.
- Тутъ! - Словно что-то успокаивалось въ немъ и онъ свободно вздыхалъ.- Тутъ - и все хорошо.
Иногда она еще проходила къ Дорѣ; онъ слышалъ ихъ говоръ и тих³й смѣхъ, а самъ лежалъ и ждалъ, считая секунды.
И вотъ - отворялась дверь, и она являлась, прелестная, оживленная, нѣжная...
- Ты еще не спишь, Гришокъ?..
И она принималась болтать съ нимъ, а онъ восхищенными глазами слѣдилъ за каждымъ ея движен³емъ, за тѣмъ, какъ она раздѣвается.
Облака батиста, шелка, валансьевнъ падали вокругъ нея, она бросала на бѣлый мѣхъ ковра шелковые чулки, подвязки съ изумрудами и закутывалась въ какую-то прозрачную мечту вмѣсто ночной рубашки, а онъ смотрѣлъ и не узнавалъ своей скромной жены въ этой изящной красавицѣ; но она такъ весело разсказывала ему, какъ провела день, съ кѣмъ видѣлась, что дѣлала, и такъ нѣжно цѣловала его на прощанье, что у него оставалось въ душѣ одно счастье ея близостью, счастье тѣмъ, что она - его и что онъ слышитъ ея ровное дыхан³е, а ночью, открывъ глаза при свѣтѣ ночной лампочки, сразу увидитъ ея милую головку...
И эти часы, эта увѣренность, что онъ увидитъ ее, были у него отняты.
Онъ и не пробовалъ протестовать, какъ всегда, побѣжденный тѣмъ доводомъ, что это удобнѣе для ея спокойств³я, а значитъ - здоровья, а значитъ - успѣха... Но на душѣ у него было тяжело, въ первый разъ сознательно и глубоко тяжело.
Флав³я, правда, часто забѣгала къ нему и теперь, но она становилась все разсѣяннѣе и разсѣяннѣе и мало говорила съ нимъ, развѣ между двумя поцѣлуями сообщала ему торопливо и всегда безапелляц³онно как³е-нибудь факты:
- Милый, мы ѣдемъ туда-то...
- Милый, у насъ въ среду обѣдаетъ критикъ изъ Фигаро...
- Гришокъ, завтра надо отвезти деньги въ банкъ! и т. д., и т. д.
Всѣ нескончаемые разговоры, планы, соображен³я,- это велось теперь съ Дорой, которой она довѣрилась безусловно и которая это довѣр³е оправдывала вполнѣ.
Тесманъ не могъ жаловаться на жену: онъ самъ такъ мечталъ о ея славѣ,- она работала только надъ этой славой; только слава и неусыпная работа надъ ней и забота о ней вытѣсняли его изъ ея жизни, и онъ довольствовался своей ролью, замыкался въ ней, ни слосомъ, ни вздо хомъ не давая понять женѣ, что ему можетъ быть мало этого.
Только чаще теперь онъ бралъ свою скрипку, слабо проводилъ по ней смычкомъ - и, роняя его, съ тупымъ отчаян³емъ смотрѣлъ на свою безсильную руку.
Такое же выражен³е иногда бывало у него, когда онъ тихонько подходилъ къ дверямъ гостиной и смотрѣлъ на красиваго молодого испанца, аккомпанировавшаго Флав³и, когда она разучивала свои парт³и. Этому онъ мучительно завидовалъ.
На пр³емахъ жены, становившихся разъ-отъ-разу все блестящѣе, онъ чувствовалъ себя совсѣмъ чужимъ.
Для гостей же этотъ блѣдный, вѣчно молчавш³й въ своемъ углу человѣкъ былъ ничѣмъ. Мало кто былъ съ нимъ знакомъ, и ужъ никто не зналъ его по фамил³и.
Спрашивали:
- Qui est ее monsieur?
И опредѣляли:
- Le mari de madame Tessini.
Шли годы, и мало-по-малу позиц³я была закрѣплена. Флав³я давно превзошла свою наставницу. Теперь она могла манерами удивить герцогиню, роскошью - куртизанку: она была звѣздой.
У нея появился свой особнякъ въ Парижѣ и маленькая вилла на Ривьерѣ, гдѣ она отдыхала отъ сцены. Но изъ благодарности она не желала разставаться съ мадамъ Валлесъ, и образъ ихъ жизни установился прочно. Тесманъ примирялся съ этимъ, какъ и вообще со всѣмъ.
Онъ старался быть женѣ полезнымъ, сколько могъ; самъ себя какъ бы перевелъ на амплуа секретаря, чтобы только не чувствовать, что онъ ничего не дѣлаетъ и живетъ на деньги своей жены... То, что онъ отдалъ ей,- забылось и казалось даже ему такою каплей по сравнен³ю съ тѣмъ, что она зарабатывала и что проходило черезъ его руки. Онъ велъ по ея указан³ямъ ея переписку, разбиралъ корреспонденц³ю, дѣлалъ, что могъ, работалъ, какъ платный секретарь, исполняя добросовѣстно всѣ ея поручен³я, а она, какъ всегда, была мила и добра съ нимъ, когда видѣла его, но случалось, что они не видѣлись и по цѣлымъ недѣлямъ.
Обыкновенно онъ сопутствовалъ ей во всѣхъ ея поѣздкахъ; у нея была цѣлая свита: Дора, камеристка, аккомпан³аторъ, куаферъ и онъ.
Иногда же она заходила къ нему въ кабинетъ и мягко, но рѣшительно, какъ все, что она ему говорила, заявляла:
- Я ѣду всего на три спектакля, милый, тебѣ не стоитъ меня сопровождать. Не безпокойся, со мной поѣдетъ Дора, а ты отдохни!
И Тесманъ оставался.
Что въ это время дѣлала Флав³я, кто былъ съ ней, кто находился въ сосѣднемъ отдѣлен³и sleeping'а, кто сидѣлъ во время представлен³я въ маленькой ложѣ за кулисами, кто подносилъ ей тѣ цвѣты, о которыхъ Тесманъ читалъ въ театральной хроникѣ Figaro и Journal, кто послѣ ея тр³умфовъ накидывалъ манто на античныя плечи и провожалъ домой, счастливую, опьяненную успѣхомъ, цвѣтами, усталостью,- кто, можетъ быть, ужиналъ съ нею въ нумерѣ гостиницы подъ снисходительными взглядами всегда готовой вовремя почувствовать "непреодолимую потребность сна" Доры...
Тесманъ не хотѣлъ и спрашивать, боялся и подумать и продолжалъ втихомолку, несмотря ни на что, обожать ее. Да по своему и она любила его. Для того, чтобы ей было совсѣмъ хорошо, она должна была сознавать, что онъ существуетъ гдѣ-то близко и что ей стоитъ послать за нимъ или отправить телеграмму,- и онъ сейчасъ же будетъ тутъ, смотря на нее такими же полными нѣжности глазами, какъ и 15 лѣтъ назадъ,- и она не замѣчала, сколько къ этой нѣжности прибавилось глубокой скорби и сколько сѣдыхъ нитей было въ густой по-прежнему шапкѣ кудрявыхъ волосъ. Когда она ѣздила на гастроли, то, конечно, останавливалась въ лучшей гостиницѣ и брала лучшее отдѣлен³е, но случалось такъ, что въ немъ не оказывалось нужнаго количества комнатъ: спальня, уборная, гостиная, пр³емная, комната Доры и комната камеристки, которыя обѣ могли ей понадобиться во всякое время... Тогда, естественно, Тесману приходилось помѣщаться гдѣ-нибудь на другомъ концѣ коридора, гдѣ найдется нумеръ.
Тогда онъ по цѣлымъ днямъ иной разъ не заходилъ къ ней, стѣсняясь ея посѣтителей и посѣтительницъ, кишѣвшихъ у нея съ утра: поклонники, дамы-патронессы, барышни за фотограф³ями, рецензенты, композиторы и т. п., и т. п. Къ обѣду или въ свободные вечера у нея тоже всегда кто-нибудь бывалъ, элегантныя дамы изъ высшаго общества считали за удовольств³е провести часъ - другой у Флав³и, и Тесманъ не рѣшался итти туда, а сидѣлъ въ своемъ нумерѣ и издали слѣдилъ за долетавшей до него жизнью. Вонъ пронесли въ ея нумеръ по коридору роскошную корзину голубыхъ гортенз³й... Вонъ спѣшатъ накрывать на столъ, несутъ шампанское въ серебряномъ холодильникѣ... Вотъ прошелестѣли юбки, какая-то высокая фигура останавливается у ея двери:
- Est ее qu'on entre?
Это - графиня Нидерсъ, онъ узнаетъ ее по англ³йской манерѣ одѣваться... А вотъ шпоры звенятъ, чей-то голосъ спрашиваетъ:
- Здѣсь No 10-й?
Это тоже къ ней...
Изъ пр³отворенной двери вырывается шумъ, звукъ голосовъ, смѣхъ...
Хорошенькая модистка прошла, за ней дѣвочка съ большимъ картономъ... Тоже къ ней.
И тамъ жизнь кипѣла, тамъ было шумно, оживленно и весело.
Иногда, вернувшись откуда-нибудь вечеромъ, она вспоминала о немъ. Легк³е шаги, вмѣсто того чтобы миновать его дверь, останавливались возлѣ нея; слышался властный стукъ и вопросъ:
- On entre?
Не дожидаясь отвѣта, она входила и улыбалась ему.
На ней было какое-нибудь манто, стоившее больше, чѣмъ стоилъ имъ когда-то годъ ея "музыкальнаго образован³я". Вся она с³яла: с³яли жемчуга и брилл³анты на груди и въ ушахъ, с³яли темные глаза, с³яли даже волосы,- не прежн³я, темныя косы, которыя онъ такъ любилъ, но золотистые, выкрашенные по послѣдней модѣ и отливавш³е то темнымъ золотомъ, то бронзой, чуж³е, незнакомые ему волосы. Она подходила къ нему, шурша треномъ, роняя блестки и жемчужинки со своего платья на коверъ, благоухая ей одной присущимъ ароматомъ (она заказывала спец³альные духи у Viollet, и ея составъ не продавался другимъ покупателямъ) и цѣловала его.
Потомъ внимательнѣе вглядывалась въ него и говорила по-французски,- она теперь почти всегда говорила по-французски, даже и съ нимъ:
- Dieu, que tu es pâle! Faut que tu te soignes. Attends, ie vais Rapporter un verre de lait!
И она собственноручно, своими пальчиками, унизанными перстнями, какъ пальцы сказочной принцессы, приносила ему стаканъ молока на подносикѣ. Заставляла его непремѣнно при себѣ выпить, перекидывалась съ нимъ нѣсколькими фразами и почти всегда, черезъ нѣсколько минутъ, говорила ему:
- Non, chéri, une autre fois je resterai plus longtemps, je tombe de sommeil; j'ai ma répétition à è heures demain matin!- еще цѣловала его и скрывалась, оставляя за собой слѣдъ падающихъ блестокъ и жемчужинокъ. Онѣ катились, какъ слезинки, къ нему подъ ноги, онъ смотрѣлъ на нихъ и прислушивался, какъ долго еще у нихъ не смолкала жизнь, слышались голоса ея и Доры, пробѣгала горничная за водой и т. д.
Въ концѣ зимняго сезона въ Парижѣ Тесманъ заболѣлъ. Доктора рѣшили, что это - воспален³е легкихъ.
Флав³я обезпокоилась не на шутку.
- Нужно же такое несчастье! - говорила она Дорѣ.- Бѣдный Гриша! И какъ-разъ у меня премьера на горизонтѣ. Ты сама знаешь, какая это трудная парт³я. Когда мнѣ быть подлѣ него? Посиди съ нимъ иногда, Дора, не правда ли? Ты меня замѣнишь?
Но когда мадамъ Валлесъ пришла къ больному, онъ началъ безпокойно метаться и по-русски умолять оставить ему только сестру милосерд³я, такъ что Дора съ удовольств³емъ ушла.
Онъ лежалъ подъ присмотромъ немолодой, грустной монашки, перебирающей все время четки, и когда онъ стоналъ или вздыхалъ, она ему кротко говорила:
- Priez, mon fils...
А болѣзнь затягивалась и затягивалась, и, наконецъ, доктора объявили Флав³и, что у ея мужа скоротечная чахотка.
Когда Флав³я узнала это, она впала въ жесточайшую истерику. Дора едва-едва отпоила ее водой, каплями и т. д. Оправившись, она надѣла гладкое темное платье, послала въ театръ сказать, что не будетъ репетировать и предпочитаетъ уплатить неустойку, а сама сѣла у постели мужа и осталась около него, не отходя.
Потянулись длинные часы унын³я въ полутемной комнатѣ съ запахомъ лѣкарствъ и тяжкимъ дыхан³емъ больного. Зеленоватый свѣтъ отъ абажура падалъ на его лицо, словно заранѣе пр³учая ея глаза къ страшному мертвенному оттѣнку. Часы тревожно и громко тикали, подчеркивая тишину; монашенка, точно застывъ въ своемъ креслѣ, только тихо отщелкивала зернышки четокъ,- а Флав³я сидѣла неподвижно и думала. Прошлое вставало передъ ней; тѣсный магазинчикъ и тиканье часовъ, гнавшихъ ее на волю, къ жизни... Вечеръ вдвоемъ съ нимъ въ залѣ училища... Лунныя ночи въ К³евѣ, Итал³я... Все, что совсѣмъ заслонилось въ ея памяти настоящимъ, яркимъ и счастливымъ,- робкое, бѣдное прошлое вдругъ оживало въ этой тишинѣ, и вспоминалась горячая любовь лежавшаго передъ ней полумертваго теперь человѣка... И становилось жутко, и что-то давило грудь.
- Но вѣдь я вполнѣ права по отношен³ю къ нему!- думала Флав³я.- Я всегда была добра и нѣжна съ нимъ.Я никогда не дала ему ни словомъ понять, какъ далеко я ушла отъ него впередъ. Я не позволила ни одному моему увлечен³ю разрушить нашей семейной жизни. Никогда не разставалась съ нимъ надолго. Я сдержала свою клятву и не бросила его. А еще въ прошломъ году - кто на моемъ мѣстѣ устоялъ бы?
Князь нравился мнѣ... молодой, красивый, милл³онеръ... У ногъ моихъ ползалъ, умоляя меня взять разводъ и стать его женой. Однако, я на это не пошла... И онъ былъ не единственный. Да, я не виновата предъ мужемъ... Почему же мнѣ сейчасъ такъ больно и жутко? Дора бы сказала: глупая сантиментальность!.. - И долго смотрѣла она на это исхудавшее, такое некрасивое теперь лицо; ей странно было подумать, что эти блѣдныя, запекш³яся уста ее когда-то такъ горячо, такъ пылко цѣловали, что она отвѣчала на эти ласки... Дрожь пробѣгала по ея плечамъ.
И длинно, длинно тянулись часы.
Приходилъ и уходилъ докторъ; пустѣли и вновь наполнялись склянки лѣкарствъ; день смѣнялся ночью, возвращался и снова шелъ на отдыхъ. Атмосфера смерти витала повсюду. Всѣ ходили тревожные, какой-то гнетъ висѣлъ въ воздухѣ. Присутств³е страшной тайны связывало каждое слово, звукъ... Шопотомъ говорили, на цыпочкахъ ходили. Напряжен³е всѣхъ нервовъ безсознательно заставляло ждать конца какъ облегчен³я, мимовольный эгоизмъ шепталъ сердцу:
- "Не твоя еще очередь... Какое счастье"!..
А больной все еще держался за жизнь въ полу-снѣ, въ полу-бреду.
Былъ вечеръ. Полная тишина и зеленоватый полумракъ обнимали комнату. Углы тонули въ темнотѣ; монашка дремала.
Тесманъ открьглъ глаза и вдругъ, въ первый разъ за все время, явственно позвалъ:
- Женя! Женя! - такимъ ласковымъ, такимъ жалкимъ голосомъ, что у Флав³и сердце перевернулось. Она быстро наклонилась надъ нимъ:
- Что, милый?
- Женя! Женя! - настойчивѣе и безпокойнѣе повторилъ онъ, глядя на нее и словно не видя ея.
- Да я тутъ же, милый! - взволнованно сказала она, беря его руку въ свои. Онъ высвободилъ руку, съ минуту испуганно глядѣлъ на Флав³ю и, словно извиняясь, тихо проговорилъ:
- Я не васъ... Я Женю... Позовите ее, пожалуйста!
И вдругъ онъ съ отчаян³емъ застоналъ:
- Гдѣ же моя Женя?
Флав³я бросилась на колѣни передъ кроватью. Жгуч³я слезы сдавили ей горло, а мучительный дѣтски-жалобный стонъ продолжалъ съ хрипомъ вырываться изъ надорванной груди:
- Женя! Что же ты меня оставила? Женя, гдѣ ты?..
- Я тутъ, милый, я, твоя Женя!- возбужденно залепетала она, ловя его руки и притягивая къ себѣ, наклоняясь близко къ нему.- Погляди хорошенько, что съ тобой, неужели ты не узнаешь меня?
Онъ приподнялся на локтѣ и взглянулъ на нее, но сейчасъ же отшатнулся съ какимъ-то ужасомъ и пробормоталъ:
- Я знаю васъ... Вы - Флав³я Тессини... А я зову Женю... она не похожа на васъ... О Боже мой, Боже мой!
Онъ откинулся на подушки, не въ силахъ уже и стонать, а только шепча:
- Женя... Женя...
У Флав³и вырвалось рыдан³е. Острое раскаян³е, какъ лезв³е кинжала, вошло къ ней въ сердце.
- Да вѣдь это я! Узнай меня! Прости меня!.. Я - твоя Женя!
- Нѣтъ... не вы... не вы... не вы...
И съ этими словами мужъ Флав³и Тессини умеръ.