Семенов Сергей Терентьевич - Страшное дело

ния и в упор глядя ей в лицо.

   - Чего ж ему не пустить? Слова не сказал, - ответила Ольга, стараясь не встречаться с ним взглядом.

   - Как это он расстался? А я уж и не надеялся, - допрашивал Андрей с усмешкой, злобно перекашивая губы.

   - Чего ж ему не расстаться? Я, чай, ему не очень приболела, - отшучивалась Ольга, между тем внутри у ней холодело.

   - Толкуй, не очень, словно я не знаю, - прохрипел Андрей и затрясся весь.

   Уставилась Ольга на мужа и побледнела вся. "Узнал все, мелькнуло у ней в голове. - Теперь уж не жди милости. Царица небесная, пособи!"

   И она решилась во что бы то ни стало, а отклонить беду. "Отопрусь, что ни будет", - подумала она и как можно спокойнее спросила:

   - Что ты знаешь-то? - при этом она взглянула мужу в глаза как ни в чем не бывало.

   - Все знаю! - воскликнул он. - Ты думаешь, шило в мешке утаишь? Нет, матушка, не утаишь.

   - Какое шило? Что ты? Бог с тобой!

   - А такое, что я все знаю про твое дело со свекром... Полюбовницей его стала!..

   - Что ты? С чего это ты взял-то? Да очнись...

   - Что очнись-то? я не пьяный! нечего дуру-то строить! Признавайся!

   И он, рассвирепев, замахал руками, застучал кулаками по столу, еле сдерживаясь, чтобы не наброситься на нее и не истоптать ногами.

   Ольга догадалась, что беда собирается над ее головой, и не то от страха, не то от обиды затряслась, заплакала и, закрыв лицо руками, припала головой к столу.

   - Что нюни-то распустила? У! у!., проклятая! - проворчал Андрей и дернул жену за руку. - Скажешь, неправда это?

   - Ей-богу же, неправда, - сквозь слезы, с отчаянием проговорила Ольга. - Из чего это ты взял? Если бы я знала, что ты обо мне думаешь, я бы не поехала, - продолжала она, всхлипывая. - Думала, на радость приеду, а ты вот как меня принял.

   - А разве неправда? - уж не так уверенно допрашивал Андрей.

   - Знамо нет. И как это у тебя язык поворотился сказать, - уж совсем смело заговорила Ольга. - Кто ж за меня заступится, бедную? - И она заголосила еще громче.

   Андрей стоял как ошеломленный, гнев его спал; слезы жены растрогали его? "А что, как неправду земляк сказал? Позавидовали, может, люди, что хорошо живем, и наплели на нее, чтобы расстроить нас".

   - Ну, будет, не реви, - проговорил Андрей более мягко. - А вот коли неправда, побожись на икону, тогда поверю.

   Ольга, утирая слезы и всхлипывая, уставилась на икону, перекрестилась и сказала:

   - Вот, не слезть мне с этого места, не дожить до завтрашнего дня...

   Голос ее прервался от волнения, но Андрей этого не заметил, ему хотелось верить, что она говорит правду, лицо его просветлело, он улыбнулся и сказал:

   - Ну, уж так и быть, давай помиримся, - и подошел к жене.

   Ольга бросилась к нему на шею и снова зарыдала, ей и стыдно было, и жаль Андрея, и рада она была, что пронеслась туча над ее головой...

   На другой день Андрей повел жену Москву показывать, побывали они и на гуляньях в Сокольниках, слушали музыку, глазели на народ, угощались в трактире с машиной. Показал ей также все замечательные места. А на прощанье повел ее в ряды и накупил ей наряду и гостинцев.

   Целую неделю прожила Ольга у мужа и так нежно увивалась круг него и ласкалась к нему, что Андрей так и таял от счастья. "Ишь ведь, как она меня любит, и где же это видано, чтобы такая жена да неверна была!"

   Наконец пришло время и расставаться. Дал Андрей денег Ольге для передачи отцу и проводил ее до заставы. Но как только Ольга выехала из Москвы, так охватила ее тоска, защемило сердце, и расплакалась баба, на этот раз искренними, горькими слезами...

  

   Почти всю дорогу Ольга не осушала глаз, и совесть ее мучила, и жаль было мужа оставить. С ужасом думала она, что свекор опять будет приставать к ней. Измучилась баба, придумывая, как бы избавиться от старика и как бы так концы схоронить, чтобы муж не узнал. А как это сделать?.. "Ох, быть беде, погубила я свою голову... - плакалась баба. - Вернется Андрей в деревню, все равно узнает, что тогда будет делать? И нечистый меня дернул отпереться! Что бы лучше сразу покаяться, в ногах прощенья попросить, может быть, взмиловался бы, простил; а не простил бы, тоже все одно: двух смертей не бывать, а одной не миновать, по крайней мере, не мучилась бы так".

   Исстрадалась вся за дорогу Ольга, побледнела и похудела, точно после болезни. Приехала она домой, передала гостинцы старикам, нехотя ответила на расспросы их и, отговорившись нездоровьем, ушла в горенку.

   Филипп встретил сноху угрюмо. Все время, пока она была в Москве, он ходил пасмурный, в его голове бродили ревнивые мысли. "Небось потешается она теперь с ним, - думал он, - чай, не как со мной обходится. Эх-хе-хе... Молодой к молодому и льнет, а я ей под пару ль?"

   Он вспоминал, как она всегда отбивалась от него, и горько ему было. "Правда говорится, насильно мил не будешь, - так и есть", - думал он. И иногда ему приходило в голову бросить непристойное дело; как ни на есть, а нехорошо, - но когда он увидал Ольгу, то все это вылетело из головы, и он сказал сам себе:

   "А, черт их дери, все равно, любит ли, не любит, а уж не брошу ее, что будет, то и будет". И в этот же вечер решил по-прежнему к снохе пойти.

   Про Настасью Филипп думал, что она ничего про его дела не знала. Правда, Настасья долго ничего не подозревала. Несмотря на то что непристойное обращение ее старика со снохою всем в глаза кидалось, она и подумать не могла, что Филипп на такое дело способен. Наконец нашлась какая-то кумушка, которая намекнула ей на это дело и посоветовала построже приглядывать за стариком с снохой. Настасья так и обомлела. "Не может этого быть", - говорит. "Правда истинная, - божилась баба, - неужели тебе самой невдомек", - и выложила баба ей все, что знала про это дело. Настасья так и завыла. "Ох, матушка моя, царица небесная! Ох, горе-то какое. Думано ли про такой грех". Сгоряча Настасья тут же хотела накинуться на мужа, но, подумавши, решилась подождать, когда сноха из Москвы вернется, тогда, может быть, подойдет и такой случай, что на месте преступленья застать их будет можно...

  

   В тот вечер, как приехала из Москвы, Ольга не стала и ужинать. Филипп тоже ел плохо и все поглядывал на сноху. Настасья заметила это и решилась сторожить их: для этого она притворилась больной, легла спать на печке и вскоре сделала вид, что уснула. Филипп заметил это, потихоньку встал с лавки, где он спал, и юркнул из избы. Настасья подняла голову и стала думать, что ей делать теперь.

   Подумавши немного, Настасья быстро соскочила с печки, взяла спичек и, подбежав к двери, приложила ухо к скважине и стала слушать. Ей ясно послышался шепот, возня около постели снохи, тогда она не вытерпела, отворила дверь и притворно испуганным голосом стала звать мужа:

   - Филипп, а Филипп, где ты? Вот тут кто-то возится, не залез ли кто?

   Филипп не отзывался. Тогда Настасья зажгла спичку, подошла прямо к снохиной постели и откинула полог. Она увидела Филиппа, державшего за горло Ольгу; хриплый стон вырвался из груди бабы. Увидя жену, освирепевший старик соскочил с кровати и встал перед ней.

   - Ты что тут делаешь, злодей? Ах ты бесстыдник! Что ты затеял-то! - кричала Настасья, наступая на мужа.

   - Молчать! Не твое дело, пошла на свое место! - крикнул Филипп и кулаком отшвырнул жену прочь.

   Настасья взмахнула руками и ударилась об стенку.

   - Ой, батюшки мои! да что же это такое? - заголосила Настасья. - Я народ созову, разбойник этакий! Филипп схватил ее за плечи, впихнул в избу и шипя проговорил:

   - Убью, если пикнешь!

   Но Настасья не унималась.

   - Не боюсь я тебя, разбойник, снохач проклятый! Жаловаться на тебя буду, в волость пойду, перед всеми осрамлю!..

   Филипп опять было подошел к кровати, на которой лежала Ольга с посиневшим лицом и почти без сознания, но в это время он услыхал, как растворилось окно на улицу и Настасья закричала в него: "Караул!" Он вскочил в избу, отдернул старуху от окна и так ударил ее, что она покатилась на пол без чувств.

   Дрожа от гнева, Филипп вышел из избы, сел на завалинку под окном и из боязни, что старуха опять начнет кричать в окно, не решился сойти с места вплоть до утра.

  

   Когда опамятовалась Настасья, начало уже светать. Кряхтя и охая, поднялась она с пола и села на лавку и вплоть до утра просидела в раздумье, что ей делать, как отомстить мужу, - и решила твердо пойти жаловаться.

   Потихоньку вышла она из избы на задворки и пошла огородами.

   Не прошла она и половины огорода, вдруг слышит, бежит кто-то за ней, оглянулась она и остолбенела от страха: за ней гнался Филипп.

   - Ты куда это собралась?

   - А тебе что за дело?

   - Пошла домой!

   - Не пойду, отстань от меня, беззаконник этакий!

   Филипп схватил ее за шиворот и ударил в спину кулаком.

   - Пошла, коль говорят!

   - Ой, ой! - завыла Настасья. - Да что же ты делаешь-то? Или думаешь, на тебя расправы не найдется? В волостную пойду, все расскажу. - И она, собрав все свои силы, кинулась было бежать через огород.

   - А, а! в волостную! Жаловаться? - хриплым голосом кричал Филипп, хватая ее сзади. Обеими руками он вцепился ей в косы и повалил на землю.

   - Жаловаться? Я тебе покажу, как жаловаться, вот тебе... вот... - И он стал бить ее куда ни попало.

   Настасья кричала отчаянно, он свирепел все больше и больше и наконец стал бить ее сапогами. На крик Настасьи стал сбегаться народ. Бросились было отнимать ее, но Филипп так разошелся, что долго никто не мог подойти к нему. Когда наконец оттащили Настасью от Филиппа, она уже не подавала голоса. Лицо ее все было в крови, мокрые пряди волос разметались вокруг шеи. Не было слышно ни вздоха. Люди, собравшиеся вокруг нее, переговаривались вполголоса и покачивали головами.

   - Вишь что наделал, душегуб, как изувечил бабу, теперь едва ли отойдет.

   - Отойдет ли, нет ли, а глядеть зря нечего, - сказал один мужик. - Беритесь за нее да давайте понесем в избу ее.

   Настасью подняли на руки и понесли в избу, уложили ее на долгой лавке и стали ждать, что будет.

   Понемногу пришла в себя Настасья, стали у нее расспрашивать, за что ее так избил Филипп. Вздохнула Настасья и тихо проговорила:

   - Ох! грехи тяжкие... поминать тошнехонько!.. - и закашлялась Настасья, застонала, из глаз слезы брызнули.

   - Ох! уходил он меня... Не переживу... Смерть моя!

   Люди молча глядели не нее, бабы всхлипывали. Заметила Настасья среди мужиков кума своего и подозвала его к себе.

   - Куманек, батюшка! - заговорила она. - Будь друг, напиши ты Андрюше письмецо. Пропиши ему, что умираю я. Хотелось бы перед смертью взглянуть на него. Не приедет ли домой?

   - Ладно, напишу, - сказал кум.

   - Ты поскорее, голубчик мой.

   - Сейчас пойду, напишу и сам в контору снесу, будь спокойна.

   - Ну ладно... потрудись... Ох, кабы увидать мне его!.. К вечеру ей стало хуже. "Словно у меня там внутри оторвано все", - говорила она и к ночи совсем в забытье впала. Она стала бредить, метаться. И только к утру пришла в себя. Очнулась она, обвела глазами кругом и, заметив около себя одну старуху, подругу свою прежнюю, проговорила:

   - Помираю, родная... Хотелось бы проститься... с нашими... позови их сюда.

   Старуха кинулась из избы, нашла Ольгу и почти насильно впихнула ее в избу.

   Ольга, рыдая и дрожа от страха, бросилась на пол перед постелью Настасьи, ударилась головой об пол и начала причитать, захлебываясь слезами. Настасья прежде молчала, а потом заговорила, тяжело переводя дух:

   - Ну, бог с тобой, не мне судить, все мы грешные... смерть моя близка, не держу я больше зла ни на кого... Смотри, поладь с Андреем... покайся во всем...

   Ольга припала к ней головою, вся вздрагивая от рыданий. Настасья перекрестила ее дрожащей рукой, и спросила:

   - А где ж старик-то?

   Старуха пошла искать Филиппа, но нигде найти его не могла...

   Так и умерла Настасья, не увидав его.

   Филипп пришел домой только к вечеру и пьяный. Узнав, что Настасья умерла, он и в избу не вошел, а пошел в сарай и лег там спать. А наутро опять в кабак ушел.

   С этих пор он стал пить без передышки, домой являлся он только затем, чтобы взять, на что пить. Когда хоронили Настасью, он и дома не был. Хлопотали обо всем Ольга да добрые люди. А он словно избегал и встречаться с людьми. И люди мало-помалу стали бояться встречать его. Очень переменился он за это время, лицом страшный стал, глаза как у безумного. Пуще всех боялась Ольга: завидя его, она пряталась куда ни попало или совсем убегала из дома...

  

   Не с одним свекром боялась встречаться Ольга. Избегала она и людей. Она видела, что на нее глядят насмешливо, говорят шепотом, как увидят ее, - одно слово, считают, что она заодно со стариком была, и ей страшно тяжело делалось. "Господи, зачем я такая несчастная зародилась? - думала она. - За чьи грехи так мучаюсь? Скоро ли кончатся мои муки?"

   И она с нетерпением ждала мужа. Она знала, что он, как получит письмо от крестного, не вытерпит, приедет домой. И со страхом и трепетом она ждала того дня, когда он приедет.

   Прошло с неделю после похорон Настасьи. Встала Ольга рано поутру и подошла к окну; погода была пасмурная, мелкий дождь сыпался на землю. Как-то тяжело чувствовала себя баба, сердце ее больно ныло, грудь давило тоской. Стала она глядеть в окно. Вдруг вздрогнула она всем телом и отшатнулась от окна, сердце в ней часто-часто застучало.

   С огорода шел прямо к избе тот, кого она с нетерпением ждала и боялась. Шел он медленно и слегка пошатываясь. Несмотря на холодное утро, одет был Андрей в один пиджачок, руки его были засунуты в карманы, картуз на затылок съехал. Взгляд у него был нехороший, рот как-то перекосившись. Не успела Ольга очнуться, как Андрей широко отворил дверь и вошел в избу. Скинув картуз и бросив его на лавку, он обвел избу помутившимися глазами и, не глядя на Ольгу и не здороваясь с ней, сурово спросил:

   - Где же отец?

   - Не знаю, - чуть слышно ответила Ольга, дрожа вся как в лихорадке.

   - А мать?

   - Умерла матушка, - сказала Ольга и всхлипнула.

   - Умерла?! - вскрикнул Андрей и подскочил к Ольге. - Через вас, проклятые! - зарычал он. - В гроб вогнали, беззаконники окаянные. - И Андрей кинулся на Ольгу и вцепился ей в волосы...

   - Андрей, голубчик, прости, Христа ради... - взмолилась Ольга и бросилась ему в ноги.

   - А, теперь прощенья просишь?! А в Москве что говорила? Тогда знать не знаю, ведать не ведаю, а теперь прости! Нет, врешь... Крестись!

   Андрей размахнулся и со всей мочи ударил жену в висок. Ольга пронзительно вскрикнула и вскочила на ноги и бросилась было к двери. Словно сотнями игл кольнул Андрея крик Ольги, в голове его помутилось, и, не помня себя, схватил он лежавший на приступке топор, и не успела Ольга отворить двери, как он взмахнул топором над головой ее и опустил его. Раздался крик резкий, отрывистый... Что-то страшно хрястнуло. Что-то густое и горячее брызнуло в лицо и глаза Андрею. Ольга покачнулась, грузно рухнула на пол. Все затихло. Только и слышно было, как тяжко дышал Андрей. Постоял он над телом, будто не понимая, что случилось, потом подошел к лавке, сел и бессмысленно вперил глаза в то место, где лежало тело.

   В сенях кто-то застучал, отворилась дверь, и в избу вошел один мужик, но, увидав, что случилось в избе, он с ужасом попятился назад и с криком выбежал на улицу.

   Скоро все село собралось к Филипповой избе. Народ теснился у двери, с ужасом глядя на труп Ольги с раскроенным черепом. А Андрей все так же молча сидел на лавке и, казалось, ни на что не обращал внимания. На него нашел столбняк. Вскоре пришел староста, протолкался через народ, поглядел на убитую и покачал головой.

   - Ну, малый! Тебя за это дело не похвалят, - сказал он Андрею. - Ты что же это наделал? А? Андрей, тебе говорят-то?! - И он потряс парня за плечо.

   Андрей перевел не него тусклые глаза и вдруг пришел в себя.

   - Убил!., убил!.. - закричал он дико и жалобно и понизился ничком на лавку.

  

   В то время как дома стряслась такая беда, Филипп лежал в соседнем лесу и спал. Накануне этого дня он был сильно пьян и сам не помнил, как забрался в лес и заночевал под кустом. К утру пошел дождь и промочил Филиппа до костей. Тогда только очувствовался Филипп и вскочил на ноги. Его пробила дрожь, в голове сильно шумело, хотел было мужик опять в кабак вернуться, пошарил в карманах, но не нашел там ни гроша и решил домой сбегать и что-нибудь взять на выпивку. Каждый раз, как Филипп отрезвлялся, воспоминания о том, что он наделал, начинали сильно мучить его, и он торопился поскорей напиться, чтобы затуманить память и заглушить тоску. Прибежал Филипп домой, хотел взойти на крыльцо, но вдруг остановился: видит он, калитка отворена и в сенях народ толкается.

   - Что тут такое? - спросил Филипп и почувствовал, как сердце у него забилось, как бы что недоброе предчувствуя.

   - А вот поди, погляди... - сказали ему и дали дорогу...

   Подошел Филипп к двери, протискался сквозь народ, оглядел избу и в ужасе отшатнулся назад. Народ, заметив это, загалдел:

   - Что, не любо?

   - Погляди хорошенько!

   - Что скоро удираешь?

   - Твое ведь дело.

   - Сам до этого довел.

   Слышит Филипп, что народ кричит что-то, но понять не может. В висках у него застучало, в глазах красные круги завертелись, сердце в груди замерло. Шатаясь, вышел он со двора в огород; дошел до обрыва над речкой, опустился на траву и сжал голову обеими руками.

   - Господи, да что же это такое? - простонал он. - Что это я только наделал-то?! Боже милостивый!! Жену заколотил, сноху без поры безо времени погубил. Сына родного убийцей сделал... Мать сыра-земля, проглоти меня живьем, окаянного. О-о-о!!!

   И он вдруг ударился головой о землю, заметался и завыл... Жгучие слезы полились из глаз его, мысли в беспорядке замелькали в голове.

   - Как мне теперь с людьми жить? Камнями меня стоит побить! Живого в смолу бросить! Куда я глаза покажу? Проклятый я, проклятый!..

   И Филипп отчаянно стиснул зубы и вдруг вскочил на ноги и оглянулся кругом. Было пусто и тихо кругом, только прибывшая от дождя река Куза шумела волнами. Постоял Филипп немного и вдруг шагнул к самому обрыву берега и взглянул вниз. Внизу, пенясь и наскакивая одна на другую, быстро неслись мутные волны. Оглянулся Филипп еще раз кругом и, отступив шага три назад, с разбега бросился с обрыва, зацепился за край, отшиб несколько комков глины и с ними вместе с шумом упал в воду и пошел ко дну. В нос и уши ему полезла вода - невольно стал он отдуваться, заметался и вынырнул наверх. Не успел он духа перевести, как на него набежала большая волна и перекувырнула его... захлебнулся несчастный, и понесло его вниз по течению...

  

   На другой день было ведро. Дождь перестал еще вечером, вода в реке, прибывшая от дождя, за ночь спала. В версте от Баранова Куза круто поворачивает на полдень, и от этого поворота вода, ударяясь в берег, делала большую вымоину. При полной воде вымоина заливалась водою, а когда вода спадала, то дно ее обсыхало и только посередине оставалась большая лужа или "заводина". К этой заводине прибегали мальчишки и вылавливали из нее мелкую рыбу, которая оставалась здесь после паводка. Так было и в этот день. Только солнце обогрело, как из села высыпала артель ребятишек с решетами и маленькими сачками из мешковины и побежала к заводине. Некоторые из них было уж влезли в воду, как один мальчишка заметил на песке, недалеко от берега, лежащего человека в полукрасной рубахе и синих портках. Ребятишки остановились, притихли и робко обступили утопленника. Один из них решился дотронуться до него ногой, мертвец не шевельнулся, тогда ребята шарахнулись в сторону, стрелой взлетели в гору и понеслись в село с криками:

   - Утопленник, утопленник на реке!..

   Услыхали мужики, высыпали на улицу, стали расспрашивать. Потом позвали старосту и гурьбой двинулись на реку. Подошли к вымоине мужики, взглянули на утопленника и тотчас же узнали его.

   - Филипп Тарасов! - воскликнул один мужик.

   - Он и есть, - молвил другой.

   У всех пробежал мороз по коже. В ужасе мужики обступили утопленника и молча уставились на него...

   - Господи батюшка, вот напасть-то открылась; вся семья прикончилась, - тяжело вздыхая, молвил один старик.

   - Видно, беда-то одна не ходит, а и других за собой приводит, - сказал другой.

   - И в какое время, - проговорил, покачивая головою, староста. - Только было оправился мужик, на путь стал, зажил по-людски, и вдруг такое дело.

   - Да еще какое дело-то, невиданное и неслыханное, - сказал первый старик...

   - Страшное дело, - молвил староста и замолчал, молчали и другие.

   Постояв еще несколько минут и потужив о Филиппе и его семье, мужики один за одним стали отходить от утопленника и, поднявшись на берег, поплелись к селу...

  

   1894 г.