Семенов Сергей Терентьевич - На свою голову

   Сергей Терентьевич Семенов

   В серенький февральский день, в предобеденную пору, по дороге из маленькой деревушки Павлочиной к селу Соро­кину шла молодая бабочка. Несмотря на то что погода была нехорошая и дорогу заносило мелким скрипучим снегом, она шла скорым шагом и, видимо, торопилась. Бабочка эта была жена одного крестьянина деревни Павлочиной - Ани­сья Штучкина. Шла она в село к торговцу, за баранками для своего маленького мальчика, которого она родила только осенью. Анисья могла и не ходить сама, так как еще утром муж ее Кондратий вызывался сам сходить за этим,- но она побоялась, как бы он вместо торговца-то не зашел в ка­бак да не пропил ее пятиалтынного; с ним это бывало,- и Анисья соврала, что ей нужно еще зайти к одной бабе, чтобы спросить, какое ей средство лучше употребить ма­ленькому от грыжи,- и пошла сама.

   "Эх нужда, нужда! -думала Анисья, идучи дорогой.- Вот крестьянами зовемся, а саней своих нету... Если бы были, то я бы запрягла лошадь и живою рукой доехала сюда; лошадь теперь не в работе, только промялась бы, а то вот таскайся пешком, да еще по такой дороге. Фу!" И с этими думами Анисья подошла к селу...

   "Вот и задворки! Что бы дома застать Илью Федоро­вича! а то ну-к нету? придется ждать,- а там Ванюшка расплачется, Кондратий заскучает с ним..."

   Вошла в задворки баба. Торговец жил на середке села; потому баба пошла прямо по дороге; миновала она двора два, вдруг из одного двора выскочила желтая, косматая собачонка и бросилась на Анисью... Не успела Анисья и повернуться, как собака вцепилась в подол ее крашенинного сарафана и начала трепать. Анисья вскрикнула, хотела от­толкнуть собаку ногой, но пошатнулась, сбилась с дороги, попала ногой в сугроб и повалилась. Собака, торжествуя,
начала рвать ее с большим остервенением: она уже не удо­вольствовалась подолом, а схватила за голенище валенка и укусила ногу... Баба заблажила во все горло... На крик Анисьи и лай собачонки из двух дворов выбежали мужи­ки и бросились отгонять собаку. Отогнав собаку, один мужик стал подымать Анисью.

  - Лх ты нес! Стерва этакая! Что ж ты наделала-то,- ру­галась Анисья. разглядывая разорванный сарафан.

  - Л ты и оборониться не могла? Такую бабу и такой зверь осилил! - трунил над Анисьей один мужик.

  - Да хорошо тебе говорить-то! Самого бы тебя потре­пать.

  - Ну что ж, попробуй!

  - Я не собака; что мне пробовать?..

  - А говоришь!

   Мужики отправились к себе в избы, а Анисья пошла своей дорогой.

   Пришла к торговцу в избу Анисья, помолилась и стала здороваться...

  - Здорово,- молвил торговец.- Что это ты в снегу вся?

  - Да что, вишь ваше село-то какое, собака было зае­ла.

  - Чья?

  - Шут ее знает! Во втором дворе от вас.

  - А, Машухина! Это его, такая-то стерва собачонка. Больно укусила?

  - Да под жилку тяпнула, сарафан вот изорвала да го­ленищу. Ведь с ног долой сшибла.

  - Гм... Ишь окаянная... И чего он ее держит? Словно добра много... Я вот побогаче его, да и то не держу.

  - На бабу напал он,- проговорила Анисья.- Попался бы мужик хороший, он бы выучил...

   Илья Федорович откашлянулся.

  - Оно, положим, и бабе, коль захочет, получить мож­но.

  - Ну, баба что сделает?..

  - Подай на волостной суд, вот его и поучат; взы­щут все убытки, и вот будет знать.

   Баба, насторожившая было уши, печально сморщила ли­цо и, махнув рукой, проговорила:

  - Это-то где ж!.. Не с нашим рылом лезть туда...

  - Отчего?

  

   - Ведь туда нужно с деньгами: прежде судьев угостить,
а потом просить-то.

   Илья Федорович погладил бороду.

  - Ну нет, это неправда; это при старых порядках, дей­ствительно, так, а теперь по-новому. Теперь без всякого твоего угощенья, по чести-совести разберут. Я опомнясь сам в волости-то был и слышал: всякую твою мелочь при­нять должны. .

  - Ну да?

  - Право!

   Баба задумалась; подумав немного, она спросила:

  - А как это будет пойти-то, как сказать-то?

  - А так, поезжай в волость и заяви: "Так, мол, и так, искусала меня собака,- хочу ублаготворения я получить..." Вот и все тут...

  - Разве и вправду так сделать? - вслух подумала баба.

  - Знамо, сделай, поучи его, подлеца; он ведь такой пес, гордый, на улице встретится - никогда первый шайки не снимает...

   Анисья взяла баранки, завязала их в узелок и отпра­вилась домой.

   Выйдя из Сорокина, Анисья опустила голову и пошла уже тише, чем сюда. Она вся погрузилась в свои думы и размышляла, как ей будет лучше устроить, на суд пой­ти. Она обдумывала слова, которые она на суде скажет; представляла, как суд выслушает ее и будет судить Михайлу. В глубине души что-то подсказывало ей, что Михайло не виноват, что виновата собака, но слова Ильи Фе­доровича: "Коли держишь собаку, привязывай",- твердо стояли у ней в памяти и затемняли все.

   "Что ж, ведь правду,- говорила она сама себе - коли собаку держишь зря не распускай. А то это ни ног, ни подолов не напасешься".

   "А что как правда, велят заплатить, мелькнуло у ней в голове,- вот хорошо-то было бы..."

   И она чувствовала, как сердце у ней поднимается вы­ше и бьется сильнее. "Надо идти..." - твердо решила она и с таким решением пришла домой.

   - Ты что так долго шлялась? Малый-то обревелся сов­
сем,- встретил Aнисью муж.

   Анисья бросилась к люльке, вытащила оттуда ребенка и приложила ого к грудям...

   - Чего? - плаксиво заговорила она.- Сходил бы сам ско­рее.

   ИI сходил бы, давеча сама не пустила.

   - Мне нужно самой было по делу.

   - Что ж сделала?

   - Куда к шуту сделала! со мной там беда случилась, собака чуть не разорвала...

   Жалко, что совсем не съела...

   - Да, тебе можно разговаривать-то; самому бы приш­лось, тогда узнал бы...

  - Чем же ты ей не пондравилась?

  - Кому?

  - Собаке-то?

  - Шут ее знает! только вошла я в улицу, как она на­бросится и давай трепать; погляди, что сделала.

  - Гм... Ловко! Нот, чан, заблажила-то?

   - Смейся, смойся! А ты вот послушай, что добрые люди-то говорят: велят в суд подавать.

  - На кого, на собаку?

  - Не на собаку, а на хозяина ее. Подай, говорит: там ему прикажут все убытки заплатить.

  - Это что ж у тебя кошелек растолстел?

  - Ну вот мелет.

  - Да как же? В суд-то что надо? Деньги, а без денег как пойдешь?..

  - Вот в том-то и дело, что нет. Илья Федорович го­ворит, что нонче все по чести-совести: без всего приди, выложи,- и рассудят.

   Кондратий почесал затылок-.

   - Ишь ты!

   - Право... Я думаю вот что: съездить пожаловаться.
Кондратий взглянул на бабу, бросил валенок, что подковыривал, пошел к приступке и стал курить.

  - Что ж говорить-то не об деле? Я вижу, тебе пока­таться захотелось...

  - Не кататься. Илья Федорович говорит, что беспре­менно все убытки заплатить велят; може, рубля полтора присудят...

  - Пожалуй, держи карман-то! Что ж там, дураки разве сидят-то, что будут за бабий подол по полтора рубля при­суждать?

  - Не за один подол, голенищу ведь разорвала, под­жилку вот укусила. Разве мало делов-то...

   Кондратий молча выкурил трубку, выколотил ее и про­говорил:

  - А пожалуй, поезжай, только на чем? Саней-то ведь нету?

  - Ну к дяде Андрею сходи, попроси для этого дела...

  - А как пискун-то этот расплачется?

  - Я его покормлю да перевью; может, до меня-то и помолчит, ведь до волости-то не бог знает сколько...

  - Ну ладно, давай обедать!..

  -

   Пообедали. Анисья стала кормить маленького, а Конд­ратий пошел добывать сани и запрягать лошадь. Заложив лошадь, он вошел в избу и проговорил:

  - Ну, поезжай! Да только там живей, лишнего не бол­тай...

  - Ну вот, я не знаю; только расскажу, как было дело, и все тут...

  - Ну, ну, ступай!

   Анисья вышла из избы и поехала в волость. Часа три ездила баба взад и вперед и вернулась сияющая. Подъе­хала она ко двору и, не выпрягая лошадь, вбежала в избу.

  - Ну что? - спросил Кондратий.

  - Вот! - воскликнула Анисья и показала две белых бу­мажки. Одевайся скорей, да вези в Сорокино: это -- по­вестки, послезавтра на суд...

  - Ну да?..

  - Право слово! как сказала я, они и начали эти по­вестки писать; ну на, говорит, отдай старосте, если Михайла не согласится мириться, то судить его будем.

  - Судить?

  - Да, так и сказали: мы его судить будем. Послезавтрого и суд.

   Кондратий промолчал, он только про себя подумал: "Н-да... Вот что! За бабу судить! Вот времена-то на­стали" .

   И он стал натягивать на себя полушубок, чтобы ехать в Сорокино...

  

   Проводив Кондратия, Анисья обогрелась немного и стала подумывать, как бы ей поделиться всем, чем были испол­нены душа и сердце, с соседками. Она стала придумывать, зачем бы ей толкнуться к кому-нибудь, чтобы иметь пред­лог завести разговор. Вдруг, как на ее счастье, дверь в избу растворилась,- и в нее вошла одна подруга Анисьи. Анисья несказанно обрадовалась и уставилась на подругу, ожидая, что та скажет.

  - Здорово, касатка! Зачем это твой давеча у Андрея сани брал?

  - Да нужно, родимая, нужно...

   И она рассказала обо всем подруге и особенно подчерк­нула тс слова, которые ей сказали в волости: "Если не по­мирится, то судить будем"...

   Подруга, слушая это, немало охала и качала головой. Она, как и Анисья, была убеждена, что суд - серьезная штука; с такими пустяками, как собака потрепала, туда нечего и соваться, а особливо бабе,- и вдруг такая новость!

   Поговорив еще кое о чем, подруга ушла от Анисьи и зашла кое к кому поведать только что услышанную новость.

   В одной избе, как на грех, собралось несколько баб и мужиков, все они, услыхав слова ее, тоже немало охали и качали головами..,

  - Ведь вот не знатное дело-то,- сказала баба,- летось моего Проньку кобыла Савостьянова улягнула, я и пошла ему попенять; так он так пугнул меня, что я не чаяла, как из избы выскочить. А вот бы на суд-то!

  - Поэтому самое подходящее дело! Собака укусила - и то вот, а кобыла улягнет - чего ж! - сказал один му­жик.

  - А если волк укусит, можно будет просить? - спро­сила одна баба.

  - На кого ж ты будешь просить-то? Вот чудачка! - мол­вил другой мужик.

  - Это вот если чужая блоха на тебя прыгнет да уку­сит, еще можно, хозяина найдешь, а волком кого упрешь? - сострил первый мужик.

   Все засмеялись. Кто-то выразил сомнение - еще будет ли толк из Анисьиной жалобы.

   - А вот увидим: послезавтра не за горами...

  

   Все ожидали с нетерпением послезавтрашнего дня. Анисья накануне суда даже ночи не спала. Она думала, что суд непременно присудит Михаилу заплатить ей, и мысленно распределяла те деньги, которые должно было ей получить. Наступил и судный день. Кондратий опять пошел к Анд­рею за санями. Запряг лошадь и отправил Анисью на суд...

   Приехала в волость Анисья, поставила лошадь к стороне, дала ей сена и пошла в контору...

   В волостной конторе все было приготовлено к суду. Стол стоял на нужном месте, судьи в сборе; в сборе были и тяжущиеся; между ними Анисья заметила и сорокинского Михаилу.

   Через полчаса начался и суд; разобрали судьи два дела и вызвали Анисью.

  - Ну, баба, говори, в чем просишь? - сказал предсе­датель.

  - А вот, отцы родные,- заговорила Анисья,- шла, зна­чит, в село к Илье Федоровичу за баранками, и напала, зна­чит, на меня собака и прямо за подол...

  - Ну? - сказал председатель.

   И Анисья рассказала подробно, как трепала ее собака, как повалила,- и показала, какие изъяны ей нанесла. Судьи выслушали рассказ и обратились к Михаиле:

   - Твоя собака?

  - Моя...

  - Что ж ты ее без привязи держишь?

  - Сорвалась, право слово, сорвалась...

  - А, сорвалась, так, батюшка, нельзя. Как статья гласит?

   Отыскали статью, прочитали, и председатель обратил­ся к Михаиле:

  - Ты виноват.

  - То есть как? Стало быть, чем же?

  - А тем, привязывай!

  - Да, право, на привязи была, да сорвалась.

  - Глядел бы да не допущал.

  - Да разве углядишь? ведь не думано.

  - Ну коли не думано, так вот заплати ей... два целковых будет?

  - Будет,- отвечали судьи.

  - Ну вот, два рубля и выложь...

  

   Михайло опешил.

  - Два рубля? Да что вы, родимые? пожалейте!

  - Это вот ее попроси, она не смилуется ли,- указали судьи на Анисью.

  - Родимая! - обратился Михайло к Анисье.- Ослобони, ну что тебе доспелось?

   Но Анисья, услыхав о двух рублях, твердо решила но сдаваться...

   - Как что доспелось? Ишь ты. Если бы тебя так ис­кусать, тогда узнал бы...

  - Да на, кусай! Откуда хочешь начинай, только не тревожь, ради бога.

  - Что ты, бог с тобой? Чего я тебя буду кусать? Что зря болтать, я убытки взыскиваю...

  - Да что же, неужели у тебя на поджилках на два рубля добра выкусила? Побойся бога-то!

  - Я не о поджилках говорю, у меня вот сарафан ра­зорван да голенище испортил, за это заплати...

  - Да не два же рубля? Да стоит ли этого собака-то?.. А то вот что, если уж на то пошло, то возьми ее себе... Что хочешь над ней делай!

  - Что ты, бог с тобой, куда она мне? - отбивалась Ани­сья.- Мне деньги подай!

   Михайло понял, что бабу не упросишь, и махнул ру­кой. Председатель, видя, что примиренье не состоялось, ве­лел писать приговор...

  - А как же мне с него получить? - обратилась Анисья к судьям.- Поучите!

  - Ты отдай ей, не канителься,- сказал Михаиле пред­седатель,- а то худо будет. Через старосту стребуют.

  - Ладно уж, дома отдам, сейчас нету,- сказал Михайло и горько вздохнул...

   Анисья поняла, что делать больше нечего, и поехала домой.

   Домой приехала Анисья торжествующая; только она вош­ла в избу, как, обратившись к мужу, затараторила:

   - Ну вот, ты еще думал, ничего не выйдет... Ан и вышло: два целковых присудили...

   Получила?

  - Нет, не получила, а завтра поеду получать.

  - Вот как-с,- проговорил Кондратий и замолчал.

   Вот получу деньги, куплю себе ситцу, новый сарафан справлю, да, може, еще Ваньке на рубашку выгадаю,- за­гадывала Анисья.

   Услыхали павлочинцы, чем дело кончилось, удивились; некоторые бабы даже позавидовали Анисье.

   - Ишь ведь счастье какое! собака укусила, и два целковых... Дела!

   Анисья, видя это, еще больше торжествовала. На дру­гой день она, истопивши печку, поехала получать деньги. Михайло не упирался; он отдал два целковых и только обругал ее вдогонку.

   - Ишь, дьяволы! таскаются тут, распустивши хвосты-то, а там и плати им.

   Анисья не обратила внимания на эту ругань и, завер­нувши бумажки в узелочек, живо поехала домой.

   Приехав домой, Анисья отпрягла лошадь, велела Кондратью отвезти сани к хозяину, а сама пошла в избу. Конд­ратий отвез сани, пришел домой, и только хотел начать уго­варивать жену - полученные деньги истратить вместо сара­фана на сани, как в избу вошел дядя Андрей.

  - А я не спросил тебя, когда ты мне дровни-то под­вез: что, получили деньги?

  - Получили.

  - Неужели правда?

  - Правда, два рубля...

  - Значит, не задаром мои сани ездили?

  - Нет.

   Ну так угощение с вас?

  - За что?

  - Да вот за то, что сани мои брали, ведь три дня ез­дили.

  - Да что им сделалось-то, дядя Андрей? - сказала Ани­сья.

  - Мало что, а тебе что сделалось? А вот два целковых заплатили.

  - Мнс-то присудили.

  - Ишь ты какой жадный, дядя Андрей,- не вытерпев, проговорил Кондратий.- Как тебя на чужое добро зависть-то мучит!

  - Он сроду такой сквалыжник! - сказала Анисья.

  - Кто, я сквалыжник? Ах ты шлюха, смеешь ты мне эти слова говорить!

   Постой, ты не ругайся,- ощетинившись, крикнул Кондратий,- я в своем доме не дам...

  - Велика ты фря в своем доме,- побирушка!

  - А ты чужеспинник: сноху работой замаял, а сам на печке лежишь,

  крикнула Анисья.

  - Врешь, стерва! - закричал Андрей и подступил к Анисье. -Это ты на муже верхом ездишь да за нос, как дурака, водишь

   Кондратий взял за плечи Андрея и вытолкнул его из избы. Андрей остановился в сенях и хотел было упереться, но Кондратий вытолкал его и из калитки.

  - А, ты так-то, разбойник? Постой! Я с, тобой расправ­люсь; вы думаете, для вас одних суд-то устроен? Нет! И мы найдем дорогу,- грозил Андрей.

  - Ищи, дьявол тебя задери! - крикнул ему вгорячах Кондратий.

   Действительно, на другой день староста привез Кондратию повестку, которой его вызывали через две недели на суд в качестве обвиняемого в оскорблении действием Андрея Бакулина. Получив повестку, он почувствовал, как сердце его заныло, и ему стало очень нехорошо.

   "Вот так попался,- подумал он,- теперь беда: за то, что собака укусила, на дна рубля осудили, а мне, значит, и не так еще нагорит".

   Когда староста ушел, Кондратий со злобой накинулся на жену.

   - Вот, стерва, указала дорогу на свою голову: не за­водила бы тогда канители, може, ничего бы не было, а то вот!..

   И он ткнул ей под нос повесткой и отвернулся. Анисья хотела заплакать, но, поняв, что она действительно во всем виновата, только сморщилась и низко опустила голову.

  

   1893 г.

  

   Оригинал здесь: http://www.unecha.org/files/semenov_kr.rar.

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

  

   3