С. А. Сафонов
Стихотворения
--------------------------------------
Поэты 1880-1890-х годов.
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., "Советский писатель".
Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания
Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой
OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru
--------------------------------------
Содержание
Биографическая справка
448. Ночь ("Темнее ночь - и думы всё темнее...")
449. "Быть может, грусть моя когда-нибудь пройдет..."
450. "Молчи, душа, молчи!.. О чем твоя тревога?.
451. "Мир объемлет трепет страсти..."
452. "Ночь потоком голубого света..."
453. Поэту наших дней..
454. "Как вы мертвы, образы и звуки!.."
455. "Есть много прелести в дыханьи ранних гроз..."
456. "Смотри кругом: печален наш рассвет..."
457. Из "Венецианского альбома". ("Сегодня тих, но сумрачен залив...")
458. "Мы встретились с тобой... Ты много говорила..."
459. Вдохновение
460. "Это было давно... Я не помню, когда это было..."
461. "Я помню: вечный Рим, разгульный и мятежный..."
462. Посвящение
463. "Скажи мне, отчего теперь, когда кругом..."
464. На мотив Чайковского ("Усни!.. Пускай в душе томленье и печали...")
465. "Еще земля была засыпана снегами..."
466. "Всю ночь осенний дождь шумел и бушевал..."
Биографические сведения о поэте Сергее Александровиче Сафонове
немногочисленны. Он сам стремился разграничить свою жизнь и поэзию, тем
более что в жизни (он родился 7 ноября 1867 года) ему приходилось играть
довольно малозначительные роли: он был актером провинциальной сцены,
фельетонистом, литературным поденщиком, зато в лирических стихах был
достаточно строг к самому себе, и, по мнению знавших его литераторов,
художественное дарование его не развернулось в полную силу. Незадолго до
выхода в свет его первого сборника стихотворений в "Петербургской жизни"
появилась краткая шутливая характеристика С. А. Сафонова-Скавронского,
наиболее вероятным автором которой был он сам: "Вооружен бичом сатиры и
лирою поэта-декадента. Человек, который смеется над тем, над чем он плачет,
и плачет над тем, над чем смеется. Вполне своеобразный артистический
темперамент, сотканный из чувственных частиц скептика и мистика, эпикурейца
и анахорета...
Играет на сцене, на рояли и на мирлистоне. Пишет тушью, фехтует и
катается на велосипеде. Неоднократно поднимался на воздушном шаре. Пишет в
"Русском вестнике", "Севере", "Стрекозе" и "Петербургской газете"".
{"Петербургская жизнь", 1892, No 12 (39).}
При всей несерьезности тона этой аттестации, в ней фактически ничего
не искажено. Сафонов действительно перепробовал разные занятия, умел
фехтовать, так как учился в московской Военной гимназии, однако досрочно
вышел из нее, увлекся театром, "играл на сцене, на рояли и на мирлистоне" и,
наподобие Аркадия Счастливцева (из "Леса" Островского), скитался из Вологды
в Керчь и из Керчи в Вологду.
Но театральную карьеру Сафонов прервал довольно скоро, сменив ее на
литературный промысел, начатый, кстати, в том самом журнале, где прославился
Антоша Чехонте.
Первым печатным произведением Сафонова была шуточная элегия "Два
сердца", подписанная псевдонимом "Гамлет, принц Вятский". "Элегия" появилась
в журнале "Стрекоза" (1888, No 32), в котором Сафонов продолжал сотрудничать
и в дальнейшем, помещая юмористические стихотворения и рифмованные мелочи
под псевдонимом "Скаврончик".
Более пятнадцати лет он работал в столичной и провинциальной печати
как беллетрист, литературный обозреватель, фельетонист, обязанный газете
куском хлеба и целиком зависящий от нее. На потребу газете Сафонов писал
все, не исключая бульварных романов; один из них - "Немецкий прибой (Drang
nach Osten)" - печатался в газетных фельетонах и вышел отдельным изданием в
1893 году. Сам автор хорошо знал цену этой литературе, пользовавшейся
неизменным спросом российского обывателя, однако считал, что "тот
романист, который взял бы на себя неблагодарную роль исправлять литературные
вкусы толпы и отнесся бы с презрением к бульварному фельетону, низводящему
литературное творчество до степени портняжного мастерства, рисковал бы двумя
вещами: или его не стали бы читать, или... не стали бы печатать!" {С. А.
Сафонов, Немецкий прибой (Drang nach Osten), СПб., 1893, с. V.}
С. А. Сафонов не упускал случая высказаться с насмешкой о
прозаических обстоятельствах, связанных с законами буржуазного литературного
рынка.
Свои фельетоны Сафонов подписывал псевдонимом "Сергей Печорин". Он
много печатался в "Новостях", а последние два года жизни - в "Звезде", где
"вел фельетон - остроумный, бойкий, содержательный, нередко блестящий..."
{Петр Быков, Некролог. - "Биржевые ведомости", 1904, 6 февраля.}
Сафонов был одним из первых переводчиков П. Верлена на русский язык;
{Петр Быков вспоминал, что еще будучи совсем молодым человеком С. А. Сафонов
"выказывал большую начитанность и знакомство с западноевропейской
литературой". - "Биржевые ведомости", 1904, 6 февраля.} влияние Верлена и
других новейших французских поэтов он испытал на себе, что давало критике
основание относить его к числу непосредственных, хотя и весьма
второстепенных предшественников русских декадентов. П. П. Перцов, включивший
Сафонова в первый сборник новых течений современной поэзии ("Молодая
поээия", 1895), считал его "фофановцем": "Из фофановцев самыми талантливыми
были Сафонов, Червинский и Шестаков. Первый, правда" не написал еще тогда
своего лучшего стихотворения "Это было давно - я не помню, когда это
было...", которое очень нравилось Брюсову, приводившему его в подтверждение
своего любимого тезиса, что в основе каждого удавшегося стихотворения лежит
зерно реального переживания. Вот он это пережил, - говорил он про Сафонова,
- оттого это ему так и удалось". {П. Перцов, Литературные воспоминания,
М.-Л., 1933, с. 168.}
Первый небольшой сборник (в него вошло только 41 стихотворение)
Сафонова был издан в 1893 году редакцией "Русского вестника".
В 90-х годах стихи Сафонова в большом количестве появлялись в
"Севере", "Ниве", "Всемирной иллюстрации", "Живописном обозрении", "Русском
вестнике", "Неделе" и других изданиях.
При подготовке в 1901 году нового сборника Сафонов с большой
строгостью подошел к отбору своих лучших стихотворений; оставив за пределами
книги большую часть того, что было им написано и напечатано прежде.
"Мои друзья, настаивавшие на издании этой книги, - писал он в
предисловии, - поймут меня, когда я приведу слова Некрасова:
Не торговал я Музой, но, бывало,
Когда грозил неумолимый рок,
Неверный звук из лиры исторгала
Моя рука...
А этот Рок грозил мне, обреченному жить писательством, очень часто,
очень жестоко, - да и не мне одному... Сколько раз в горькие дни житейской
осени таскались мы с бедной Музой по литературным задворкам, как шарманщики,
не знающие, где преклонить головы... Мы старались не делать ничего
позорного, но наши песни были вымучены, и повторять их теперь я не вижу
никакой надобности. Пример некоторых стихотворцев, не только стоющих
чего-нибудь, но и совсем ничего не стоющих, которые тщательно и любовно
стремятся "увековечить" всякую ошибку, сделанную не в добрый час, достаточно
красноречив. Я надеюсь, что после этих моих слов, продиктованных
искренностью, никто уже из моих друзей или недругов не станет копаться в
старом литературном хламе и выискивать стихи, не вошедшие в настоящий
сборник". {С. А. Сафонов, Стихотворения, СПб., 1914, с. 19-20.}
Подготовленный Сафоновым сборник избранных стихотворений при жизни
поэта не был выпущен, а посмертное издание состоялось лишь в 1914 году.
С. А. Сафонов умер 6 февраля 1904 года, тридцати семи лет от роду, и
был похоронен на Волковом кладбище в Петербурге. Среди присутствовавших на
похоронах литераторов был Л. Андреев, А. Амфитеатров и др.
448. НОЧЬ
Темнее ночь - и думы всё темнее...
Бегут часы... Угрюмые мечты
Растут, растут, назойливей, смелее...
Темнее ночь - и думы всё темнее...
Трепещет ум под гнетом темноты!
Вот ряд теней, - одна другой мрачнее...
Близка гроза неведомых тревог...
Всё гуще мгла, отчаянье грознее...
И бьется мысль, и ужас всё сильнее, -
В объятьях тьмы рассудок изнемог!
Где ж помощь, свет? О, вот когда молиться!
Не помнятся ль молитвы прежних лет?
К былым богам назад не воротиться,
Мечтой тревожной в прошлом не забыться -
Да всё равно - в нем радостного нет!
Темнее ночь - и думы всё темнее...
Бегут часы... Хотя б заря скорее,
Хотя бы луч, хотя бы проблеск дня!..
Погасли звезды... Или тучи мчатся?! .
Нет, мне зари, должно быть, не дождаться -
И, как струна, порвется мысль моя!..
<1886>
449
Быть может, грусть моя когда-нибудь пройдет
И хоть на миг мне жизнь солжет и улыбнется -
Пусть так!.. Зато теперь ужасен сердца гнет,
Как будто бы оно последний час живет,
Последние минуты бьется!
Мне странно видеть мир - и знать, что для меня
Еще вчера он цвел, живым огнем согретый!..
Теперь ни красок в нем, ни смысла, ни огня!
Порвался вдруг аккорд, тоскуя и звеня, -
И песня смолкла недопетой!..
И часто мысль меня смущает: может быть,
Вокруг меня кипит, как прежде, жизни сила,
Но здесь - в груди моей - устало что-то жить?..
С природой порвалась невидимая нить -
И сердце, а не мир - могила?..
<1891>
450
Молчи, душа, молчи!.. О чем твоя тревога?
Зачем в тебе тоска еще не умерла?
Смотри, какая ночь, смотри, какая мгла
Немую грудь земли безмолвно облегла -
Как саван гробовой, как траурная тога!..
Окаменели туч угрюмые громады,
И мнится - рухнет вниз гигантский их навес!..
Пригнулся и затих в безумном страхе лес...
Ни ветра, ни грозы: молчание небес
И мрак, повсюду мрак - без смысла и преграды!
Сойди же в грудь ко мне ты - властелин могучий,
Околдовавший мир, объявший небо тучей,
Ты, гений этой мглы, родившийся во мгле!
Покорность мертвеца, немых теней дыханье
И эта тишина вне воли и сознанья
Теперь моей душе нужнее, чем земле!
<1891>
451
Мир объемлет трепет страсти...
Слышит небо дня приход -
И себя грядущей власти
С тихим счастьем отдает...
Но в предутреннем дыханьи
Мне подслушать удалось
Тайной грусти трепетанье,
Затаенный голос слез...
В чудный час перед рассветом
Сумрак сказочных теней,
Напоенный бледным светом,
Говорил с душой моей.
Стон его тоскливо-страстный
Был понятен для меня:
Целый мир - живой, прекрасный -
Умирал с приходом дня!
И слезами в час прощанья,
Как немой укор земле,
Звезд казалось трепетанье
В отходящей полумгле...
<1891>
452
Ночь потоком голубого света
Льется к нам сквозь переплеты рамы...
Не сомкнуть очей нам до рассвета, -
Промечтаем, верно, до утра мы...
По стене, облитой лунным блеском,
Реют тени - сказочные птицы.
Там, вдали, над самым перелеском
Бледных туч проходят вереницы...
Посмотри, вглядись в их очертанья:
То с полей, воскресших к жизни новой,
Прочь бегут с тоскою в край изгнанья
Злые духи, сны зимы суровой.
Оттого и свет трепещет страстно,
Молодой весны трепещет сила, -
Оттого и нас с тобой так властно
Счастье жить сегодня охватило.
Жить, о да! Пускай неукротимо
Бьется сердце! Ближе, дорогая!.,
Все в свету проходят тучи мимо...
Ярче ночь... О, красота какая!..
<1892>
453. ПОЭТУ НАШИХ ДНЕЙ
Он не пророк, о нет! Напрасно от поэта
Доверчивая чернь ждала бы вещих слов:
Он так же духом нищ и так же жаждет света,
Как в немощной толпе последний из рабов.
Из тихого угла он шел на стогны града
Не с тем, чтоб указать вернейший к правде путь, -
Ему, как и другим, найти источник надо,
Который влил бы жизнь в надорванную грудь.
Увы! и он дитя измученного века,
И он живет, как все, - не веря, не любя,
И если все еще скорбит за человека,
То только потому, что видит в нем себя.
Как станет он учить, не веря, сомневаясь?
Как будет утешать - полуживой мертвец?
Он в силах лишь послать, борясь и задыхаясь,
Последний миру крик, как тонущий пловец.
<1892>
454
Как вы мертвы, образы и звуки!
Как вы бледны, немощные речи!
Передать ли вами боль разлуки,
Трепет грез, очарованье встречи?
Дай мне ты, о ночь, твой мрак суровый!
Дай мне, смерть, твой поцелуй холодный!
Буря ночи - голос твой громовый,
Буйный ветер - твой полет свободный!
И еще у сердца слез свинцовых
Взял бы я, тяжелых слез, горючих...
Много песен я сложил бы новых,
Песен страстных, сумрачных и жгучих!
<1892>
455
Есть много прелести в дыханьи ранних гроз,
В весеннем лепете природы обновленной,
В лазури девственной, в расцвете первых роз
И в песнях юности влюбленной.
Но дни осенние, но мертвый цвет листвы,
И ночи хмурые, и смутный блеск рассвета, -
Так много высказать способны только вы
Душе тоскующей поэта!
О, эти бледные, увядшие цветы,
Такие юные и пышные вначале!
В них столько призрачной и нежной красоты,
В них столько девственной, чарующей печали!
<1893>
456
Смотри кругом: печален наш рассвет...
Тоскливый день, и бледный, и туманный,
Подкрался к нам, как вор, как гость незваный,
Очнулись миг - и краткой ночи нет...
Издалека протяжный, заунывный
Донесся к нам сигнала звук призывный:
Корабль готов отплыть в далекий путь...
Простись со всем, что с детства волновало,
Чем мысль жила, чем сердце трепетало,
О чем мечтал!.. Прости - и позабудь!..
Урочный час... Мучительной загадкой
Передо мной стоит немая даль...
Я не хочу смотреть назад украдкой:
В минувшем всё - раздумье иль печаль,
Но впереди, но в беспредельном море,
Где новый день мерцает сквозь туман,
Что ждет меня? Опять былое горе,
Былой разлад, миражи и обман?
Тогда зачем пускаться в путь далекий?
Вернись назад, скиталец одинокий:
В ком веры нет, тот счастья не найдет...
Но поздно думать!.. Волны рассекая,
Корабль пошел, всё дальше увлекая
Тебя вперед, безжалостно вперед...
А даль глядит, загадочно мерцая,
И странный день таинственно встает...
. . . . . . . . . . . . . . . . .
<1893>
457
Из "Венецианского альбома"
Сегодня тих, но сумрачен залив;
Мой старый друг мне показался новым:
Спокойных волн лазоревый отлив
Вдруг потускнел - и сделался свинцовым.
Идет ли то гроза издалека
Иль в небе чересчур светло и знойно?
Всё так же даль ясна и широка,
Но что-то в ней тоскует беспокойно...
Венеция безмолвна, как всегда,
Ее дворцы и холодны, и строги...
Огонь небес, угрюмая вода -
И жаркий трепет сдержанной тревоги...
<1894>
458
Мы встретились с тобой... Ты много говорила
О том, как хорошо, что старый сад цветет,
О том, что без меня тебя тоска томила,
Что ты ждала меня, что ты меня любила,
Что сердце у тебя ликует и растет...
Гляжу - в твоих очах так много слез и света,
Тревожная мольба в простых речах звучит...
Но я не нахожу ни слова для ответа...
Не упрекай меня, не упрекай за это:
Кто любит - тот молчит.
<1894>
459. ВДОХНОВЕНИЕ
Есть дни... я знаю их... когда в душе усталой
Нет более ни слез, ни веры, ни надежд,
И мертвы небеса над нищей, обветшалой,
Отверженной землей безумцев и невежд.
И ты стоишь немой, исчерпав все моленья,
Ты, веривший вчера и жаждавший чудес...
В прошедшем - только скорбь, утраты и паденья,
В грядущем - только мрак... Молчание небес!..
Вдруг аромат цветов, и нежный, и глубокий,
Порывом ветерка откуда-то домчит,
Вдруг затрепещет луч случайный, одинокий, -
И вся твоя душа, воспрянув, зазвучит!
Всё, что таилось в ней, проснулось с новой силой,
Полна она святых, чудесных, светлых слез,
И твой житейский гнет, томительный, унылый,
Ты поднял бы опять - и снова перенес...
Игра простых теней, мелькнувший свет случайный -
И ты опять живешь, и веришь, и влюблен,
Опять стоишь дрожа перед великой тайной,
Могуществом ее взволнован, ослеплен!
И движется, растет всё ярче, всё чудесней
Созвучий новый мир в восторженной груди,
И отвечаешь ты могучей, страстной песней
Заре иного дня, горящей впереди.
<1895>
460
Это было давно... Я не помню, когда это было...
Пронеслись как виденья - и канули в вечность года.
Утомленное сердце о прошлом теперь позабыло...
Это было давно... Я не помню, когда это было, -
Может быть, никогда...
Я не знаю тебя... После долгой печальной разлуки
Как мне вспомнить твой голос, твой взгляд, очертанья лица
И ласкавшие некогда милые, нежные руки?
Я не знаю тебя после долгой, печальной разлуки,
После слез без конца...
Иногда... иногда, мне сдается, тебя я встречаю
В вихре жизни безумной, в разгаре людской суеты,
Жду тебя и зову, все движенья твои замечаю...
Иногда... иногда, мне сдается, тебя я встречаю,
Но вгляжусь - нет, не ты!..
Это было давно... Я не помню, когда это было!..
Но бессонные ночи, но думы... Как жутко тогда!
Как мне хочется счастья, как прошлое близко и мило!."
Это было давно... Я не помню, когда это было, -
Но со мной ты всегда!
<1895>
461
Я помню: вечный Рим, разгульный и мятежный,
Обычно праздновал веселый карнавал.
&nbs