Романов Пантелеймон Сергеевич - На Волге

  

  

  

  

  НА ВОЛГЕ

  Солнце уже опустилось за высокий берег Волги, и половина широкой водяной глади была в тени. А дальше, к другому берегу, она розовела и на гладких изгибах волны отливала темно-красным и лиловым цветом.

  Березки на низком левом берегу надули свои тройчатые почки, которые краснели на закате, четко вырисовываясь в чистом весеннем воздухе.

  Было самое начало весны, когда река, еще мутная, плавно катила вниз свои полные воды, и только у островов и прибрежных каменных кос были видны перевивавшиеся струи, окрашенные тихими красками заката.

  С высокого каменистого берега по извилистой тропинке спускались четыре человека: три военных и одна женщина, скорее девушка, тоненькая, в коричневомх платьице, похожем на гимназическое, с длинным шарфом, обмотанным вокруг шеи.

  У двух передних были на плечах лопатки, а шедший сзади них военный, с серебряными офицерскими погонами и желтой кобурой револьвера на боку, держал в руках сломленную палку, которой беззаботно сбивал по дороге камешки.

  Когда стали спускаться с крутого места, он, опираясь на палку, протянул было галантно -девушке руку, чтобы помочь ей. Но она, с мелъннувшей на ее лице едва заметной болезненной судорогой, отдернула свою руку.

  - Вы так ненавидите меня? - спросил, улыбнувшись, ее спутник.

  - Нет, - ответила девушка, - это не имеет практического смысла.

  - А если бы имело, вы сделали бы все возможное?..

  - За меня сделают уже другие. Вы только не дотрагивайтесь до меня. Лучше дайте палку.

  И она, опираясь на палку, ставила ноги в туфлях боком и спускалась, переставляя все одну ногу вперед.

  Ее тонкое нервное личико постоянна менялось в своем выражении. Она то улыбалась своему испугу при спуске, то поднимала голову и, задержавшись на секунду, обводила взглядом необъятный горизонт сидеющих на том берегу лесов и песчаных отмелей, на которых уже зажигались боровшиеся с зарей красные и белые огоньки баканов, отсвечивавшие зигзагообразной черточкой в спокойной воде широкой реки.

  При этом у девушки появлялось странное выражение какой-то ненасытности, с каким она оглядывала бесконечный простор реки, небо и далекие леса.

  Ее руки делали движение сжаться на груди, и на глазах навертывались слезинки. Но страшным усилием воли она давила в себе эти слезы и до боли стискивала зубы.

  Когда офицер оглядывался на нее, она начинала улыбаться, как улыбается человек, которому жгут руку, но он не хочет показать своей слабости:

  - Меня мучает, - сказала девушка, - что я не написала письма.

  - Не все ли равно теперь? - проговорил офицер. - А вот вы оделись очень легко, сейчас на дворе сыро, пока доедем, продрогнете.

  Это был человек лет тридцати, блондин, с острой бородкой.

  Его разделяемые ложбинкой плечи, высоко сидящий на тонкой талии кожаный пояс и сапоги из тонкой мягкой скрипучей кожи делали его фигуру красивой, легкой и жизнерадостной.

  Иногда он снимал свою офицерскую фуражку с кокардой и, оглядывая весенний простор, проводил рукой по коротким волосам. И этот жест напоминал о теплых днях весны, когда голова на быстрой ходьбе делается влажной от жаркого пота под фуражкой и хочется снять фуражку и пройти с непокрытой головой, подставляя свежему ветру разгоряченный лоб с выдавившимся на нем красным кругом.

  Спустились к реке. Солдаты, гремя цепью, отвязали большую широкобокую лодку, окрашенную в защитный военный цвет.

  Офицер закурил толстую желтую папиросу и несколько времени, не бросая, держал горящую спичку, пламя которой, совсем не колебалось в неподвижном вечернем воздухе.

  - Как тихо... - сказала девушка, задумчиво глядя на спичку.

  - Да, дивный вечер.

  Солдаты отвязали лодку и подвели ее нос к каменистой косе, на которой стояли девушка и офицер.

  Девушка как-то замялась, когда офицер подал ей руку, чтобы помочь войти в лодку. У нее на секунду мелькнуло на лице выражение ужаса. Она даже отшатнулась от офицера, но сейчас же оправилась и без его помощи вошла в лодку, закачав ее на воде.

  Солдаты, спихнув лодку с хрящеватого берега, прыгнули в нее, и она, глубоко и мягко осев, поплыла боком по течению, уносимая быстрой водой, пока они, сев на весла, не выправили ее.

  Лопатки были положены на нос, где села девушка, и мешали ей. Она старалась их отодвинуть.

  - Они мешают вам, давайте их сюда, - сказал офицер и прибавил, очевидно, по адресу солдат: - Ну что за неделикатный народ!..

  - А где же остальные? - спросила девушка.

  - Остальные там,- ответил офицер, показав рукой вперед.

  - А это где?

  - Вот на том острове, видите - кусты и песок посередине.

  - А сколько времени до него ехать.

  - Минут двадцать,- сказал офицер, остро и коротко взглянув на девушку.

  - Вы говорите, что там и следователь f - Да, конечно, там...

  Девушка, сидевшая на носу лодки лицом к офицеру, который поместился на передней скамеечке, замолчала и, повернувшись, несколько времени со странным выражением смотрела на узкую полоску песка с ивняком, чуть видневшуюся вдали.

  Потом обвела взглядом широкий разлив реки, чуть тронутый на середине румянцем заката, взглянула на чистое весеннее небо, остановилась взглядом на красневшей точке костра на противоположном берегу и сказала:

  - Как странно, что это будет всегда...

  Она сощурила при этом глаза и крепко закусила губы,

  - Что будет всегда?

  - А вот это... - она с блеснувшими на секунду в глазах слезинками широко обвела рукой реку, небо и далекий туманный горизонт лесов.

  Оба солдата мерно гребли, направляя лодку вкось против течения, чтобы ее не сносило.

  Один из них был рыжий с белыми ресницами и с руками, покрытыми веснушками и белыми волосами. У него было широкое мясистое лицо и широкие плечи. Он чего-то добродушно улыбался, поплевывая на руки, работавшие веслами, досадливо крякал, когда они срывались с уключин и лодка брала неверное направление.

  Видно было, что в негм кипят жизненные силы и здоровье.

  Он часто оглядывался на девушку и смотрел на ее шарф, котортй ему, очевидно, очень нравился.

  Другой, в противоположность первому, был молчалив. Он был худой, черный, и от переносицы через весь лоб шел шрам, который придавал ему суровый и замкнутый вид.

  - Зачем вы это сделали, вы - така" яростная большевичка? - спросил офицер у девушки.

  - Я не хотела убить: я выстрелила в ногу, чтобы любимый человек мог убежать.

  - А попали в голову?

  - Промахнулась.

  - Довольно удачный промах, - сказал офицер, пристально посмотрев на девушку.

  - Как это все-таки нехорошо, что я не написала письма, - проговорила девушка, как бы уклоняясь от разговора.

  - Но насколько нам известно, он перебежал фронт и теперь, вероятно, находится в Москве, - сказал офицер, продолжая пристально и испытующе смотреть на девушку.

  - Это все равно. Письмо нашло бы его.

  - Какой теперь в этом смысл!

  - Да, это верно, - сказала девушка, опустив голову, как бы задумавшись. Потом решительно подняла ее и опять с прежним выражением какого-то удивления обвела взглядом горизонт... - Чувствуете ли вы, как пахнет весенней водой, какой живой теплый воздух и как просыпается опять с весной жизнь?

  Жизнь... - сказала она, точно по-новому как-то вслушиваясь в это слово, причем ее сцепленные в пальцах руки сжались так сильно, что хрустнули пальцы в суставах.

  Офицер потянул носом воздух и, доставая портсигар, оглянулся по сторонам.

  - Да, апрель месяц, - проговорил он, - земля отходит.

  Тонкое и нервное личико девушки было обращено вперед в сторону узкой песчаной полосы острова, к которой лодка медленно приближалась. Глаза ее горели каким-то особенным блеском, и она часто и жадно переводила их с одного предмета на другой, как бы отмечая каждую подробность пробуждающейся жизни.

  - Вон майский жук летит, смотрите! - вырвалось у нее, Она показала пальцем вверх и даже сама засмеялась на неожиданную детскость своего восклицания. - Я в детстве любила их ловить.

  Потом с каким-то странным выражением прибавила:

  - Какое же это счастье ловить майских жуков!

  Офицер, держа в углу рта папиросу, улыбнулся и пытливо посмотрел на девушку.

  - А ведь вы, между нами, совсем еще дитя...

  - Тут дело не в этом. Когда вы будете в моем положении, тогда вы вспомните и поймете меня.

  - А вы таки думаете, что я когда-нибудь буду в вашем положении?..

  - Непременно! - сказала девушка, выпрямившись, и какой-то огонь блеснул на секунду в ее глазах.

  - И когда же это может случиться? - спросил офицер, тонко улыбнувшись одними губами и как-то вдруг неожиданно хищно прищуриваясь.

  - Не больше чем через месяц, если хотите знать!

  - Ого!.. Да вы прелюбопытный... зверек, чтобы не сказать больше.

  И глаза его уже открыто-нагло посмотрели на девушку, причем он жевал размочаленный конец мундштука папиросы.

  Но это продолжалось одну секунду. Затем, как бы пересиливая себя, он прибавил:

  - Все-таки я отдаю вам должное: в жизнь свою не видел ничего подобного. Обыкновенно люди мечутся, рвутся... и вообще, нехорошо. Не зс-те-тич-но. А вы - прелесть.

  - Как странно - сказала девушка, - для меня сейчас, при очень определенном к вам отношении (офицер иронически поклонился), большое значение имеет то, что вы "отдаете должное" тому, как я держусь. Это помогает держаться, потому что я на один волосок от того, чтобы начать делать то же, что и те, о которых вы говорите.

  - Но все-таки это у вас напускное, навинченный героизм?

  - Нет, - сказала девушка просто, - я сама не пойму. П бы пе поверила, если бы мне кто-нибудь сказал, что я в таком положении буду так себя держать. Я как-то не могу себе представить... зот мы сейчас плывем, все обыкновенно, как тысячу раз бывало в жизни, когда не думала совсем... капли стекают с весел. Странно подумать, что через час на обратном пути весла будут точно так же опускаться в воду, лодка причалит к берегу, ее спокойно привяжут... Вот это почему-то страшно и непонятно.

  Она содрогнулась спиной.

  - Ну вот и приехали... - сказал офицер, когда лодка мягко и тупо ткнулась в песок острова, поросшего ивняком.

  Он встал, легко выпрыгнул из лодки и подал девушке руку, как подают, когда приезжают на пикник и какой-нибудь молодой человек, придерживая лодку за нос, помогает женщинам выходить, подавая им по очереди руку.

  Девушка побледнела и на секунду как-то сжалась, потом, обойдя протянутую руку, решительно выпрыгнула из лодки.

  Башмаки ее утонули в сыром песке, и он засыпался в дырочки шнуровки. Она отряхнула его концом шарфа.

  Рыжий солдат с сожалением посмотрел на шарф.

  Девушка заметила это, сняла шарф и сказала солдату:

  - Возьмите его себе, он мне больше не нужен.

  Офицер вдруг с изменившимся лицом вырвал шарф из рук солдата и как-то неожиданно грубо сказал:

  - Не полагается!.. Возьмите его.

  Потом, обращаясь к солдатам, прибавил:

  - Вы останетесь пока здесь, а мы пройдем туда, поищем остальных.

  И при этом значительно посмотрел на них.

  - А нам далеко идти? - спросила девушка.

  - Минут десять, а пожалуй, и пятнадцать. Запахнитесь шарфом, здесь сыро, - сказал офицер, - еще схватите бронхит.

  Они пошли.

  Он застрелил ее в затылок тут же за кустом, не пройдя и двадцати шагов. Он два раза отводил руку назад, чтобы, идя сзади нее, незаметно вынуть револьвер из кобуры, но всякий раз отдергивал руку. И только в третий раз, когда девушка взглянула на вечернее небо и сказала: "Какое же оно в самом деле бесконечное, я никогда прежде не чувствовала этого", он успел быстро и незаметно поднести ствол к самому ее затылку с худенькой девичьей шеей.

  Выстрела было почти не слышно. Это был резкий сухой звук. Точно пастух на вечерней заре где-то хлопнул кнутом.

  Ее зарыли привезенными лопатами в пропитанный весенней влагой песок вместе с шарфом, на который рыжий солдат все время смотрел и даже пробовал попросить его себе. Но начальник только посмотрел на него, и солдат сконфуженно замолчал.

  Когда ехали обратно, вечер уже догорал. Весла со стекающими каплями так же мерно гребли, так же изредка в разных направлениях пролетали над водой майские жуки.

  А вдали на берегу еще краснела точка костра, на который десять минут назад указывала девушка.

  Все было, как всегда.

  И только на носу лодки была какая-то странная, непривычная пустота.

  1932

  РОМАНОВ Пантелеймон Сергеевич (1884 - 1938). На Волге. Впервые опубликован в журнале "Красная новь", 1932, No 6. Печатается по изданию: Романов Пантелеймон. Рассказы. М.: Советская литература, 1934.

  Под чистыми звездами: Советский рассказ тридцатых П44 годов / Сост. и примеч. Д. Г. Терентьевой; Предисл. Ю, Лукина. - М.: Моск. рабочий, 1983. - 511 с. - (Однотомники классической л-ры).

  В сборник включены рассказы М. Горького, В. Вересаева, К, Федина, А. Фадеева, Ив. Катаева, В. Катаева, Б. Горбатова, М. Зощенко, А. Платонова и других писателей, созданные в тридцатые годы.

  4702010200 - 205 П -------- 178-83

  М172(03)-83

  Составление, предисловие, оформление издательства "Московский рабочий", 1983 г.

  ИБ N 2371

  ПОД ЧИСТЫМИ ЗВЕЗДАМИ

  Советский рассказ тридцатых годов

  Составитель

  ДИНА ГРИГОРЬЕВНА ТЕРЕНТЬЕВА

  Заведующая редакцией Л. Сурова

  Редактор Н. Рылькикова

  Художественный редактор Э. Розен

  Технические редакторы Н. Привезенцева, Г. Бессонова

  Корректоры Т. Семочкина, Н. Кузнецова, В. Чеснокова

  Сдано в набор 24.11.82. Подписано к печати 30.03.83.

  Формат 60x84 1/16. Бумага типографская No 3. Гарнитура "Обыкновенная новая". Печать высокая. Усл. печ. л. 29,88.

  Усл. кр.-отт. 30,52. Уч.-изд. л. 30,08. Тираж 100 000.

  Заказ 2916. Цена 2 р. 50 к.

  Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Московский рабочий".

  101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8, Ордена Ленина типография "Красный пролетарий".

  103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.