Позняков Николай Иванович - Парламент

   По мнению создателя электронной версии: "Письма Кобчикову теряют часть прелести в современной орфографии."

  В дореволюционной орфографии читайте здесь: Викитека.

   Зная, как Вы ищете себе какого-нибудь места, я вспомнил о Вас вот по какому случаю. Сегодня мне говорил делопроизводитель одного благотворительного общества, состоящего преимущественно из купцов, о том, что они ищут смотрителя для приюта, содержимого на средства этого общества, и просил меня рекомендовать кого-нибудь на это место. У них была прежде смотрительница, но они ею недовольны, потому что она не в силах справиться с оравой ребятишек (приют этот - для детей мужского пола). Поэтому они теперь ищут смотрителя, но такого, который мог бы занять у них одновременно и место начального учителя, да к тому же ещё - (курьёз!) - непременно женатого, чтобы жена отправляла обязанности кастелянши: смотрела бы за бельём и вообще была бы по хозяйственной части. Мне кажется, что Вам это место вполне подходит: Вы и женаты, и с педагогикой хорошо знакомы, и детей вообще, можно сказать, до безумия любите, и места ищете. К тому же и благостыня такая, что не обидно: всё готовое - и стол, и квартира, да ещё 60 рублей в месяц деньгами. Положим, не ахти что! Но во всяком случае, как говорится, от места лучше места искать, чем вовсе быть без места. Не так ли? Если надумаетесь узнать подробности и подать прошение в попечительный совет приюта, заверните ко мне завтра вечерком. Всё обсудим, а кстати побеседуем (давно уж ведь мы с Вами не видались). А пока - до милого свидания.

   Сердечно преданный Вам и всею душою Вас любящий

   31 января.

   Вчера, при нашем личном свидании, я не успел, или лучше сказать - не сумел поблагодарить Вас хорошенько за Ваше доброе внимание ко мне. В письме, на бумаге, это как-то удобнее сказать. Вы себе и представить не можете, какую помощь оказали Вы мне тем, что как раз вовремя вспомнили обо мне. Действительно, обстоятельства ужасны: вот уже три года, как я без места... Семья... ответственность перед нею... Чем же она-то виновата?.. Спасибо, ещё раз спасибо Вам, дорогой мой. Это - истинно по-христиански. Никогда не забуду Вам Вашей доброты и внимания. Теперь я на седьмом небе, а если есть восьмое - то и на восьмом. Ура, уры, уре, уру, урою, об уре!!!

   Однако, к делу.

   Сегодня утром я был у делопроизводителя попечительного совета, Семёна Ивановича Столпотворянского. Очень милый и любезный господин. "Хотя, - говорит, - я вас, молодой человек, и не знаю (это он мне так сказал) - но уж одно то, что вас Виктор Павлович Осьмидухов рекомендует"... и т. д. и т. д. Велел мне немедленно подать прошение в попечительный совет и представить при прошении как можно больше рекомендательных писем. Относительно Вас, Виктор Павлович, я, конечно, не сомневаюсь: раз Вы за меня хлопочете - значит, и рекомендацию дадите охотно. Кроме того, постараюсь заручиться такими же письмами от известных педагогов, - благо, знакомство у меня в этом мире очень обширное. Да и вообще придётся ещё похлопотать немало. Оказывается, что я хоть и университетского образования, а ещё не имею права на звание начального учителя: есть циркуляр, по которому лица среднего и высшего образования для получения звания начального учителя особому испытанию не подвергаются, но обязаны прочесть пробный урок при начальстве. Положим, для меня прочесть пробный урок - чистейшие пустяки; но ведь этим, пожалуй, дело затянется, - вот, что страшно... И кроме того, марки, всё шести да восьмигривенного достоинства, - о, сколько марок! Да ещё в пользу экзаменаторов какие-то рубли полагаются. Впрочем, ничего не пожалею - лишь бы только получить это место. Тем более, что оно так для меня подходит: я ведь и мечтал-то именно об учительской должности.

   Да, чуть было не забыл! Столпотворянский, как узнал, что у меня трое детей, как будто немножко испугался: поднял, знаете ли, брови с таким удивлением, словно это что-то такое необыкновенное, и говорит: "Неужели?" - "А что же?" - спрашиваю. - "Да вот, - говорит, - как бы парламент-то наш"... - "Какой парламент?" - "Ох, - говорит, - ведь у нас маленький парламент... купеческий... Как загалдят - хоть святых вон неси!"

   Чудно?, право! Ищут женатого человека, да чтобы без детей был... Что ж, им женатого монаха что ли надо?

   Однако, до свиданья, дорогой мой. О дальнейшем ходе дела извещу письменно, если не придётся повидаться раньше. Ещё раз прошу Вас принять моё искреннее, бесконечное спасибо за Вашу добрую память обо мне.

   1 февраля.

  

   Молодой человек, о котором я имел честь слышать от Вас при нашем личном свидании третьего дня, был у меня сегодня утром и произвёл на меня именно то впечатление, какого я ожидал, согласно Вашему отзыву о нём: очевидно, у него есть и знание, и некоторая опытность в деле преподавания, и желание служить делу. Считаю долгом принести Вам мою искреннюю признательность за эту рекомендацию. Думаю, впрочем, что лучшим выражением этой признательности было бы осуществление того, что в настоящее время имеется пока ещё только in spe [в надежде - лат.], - а именно: определение господина Соснякова на должность смотрителя и учителя в нашем приюте. Я, со своей стороны, как член попечительного совета, заведующий учебно-воспитательною частью, приложу к этому всё своё старание, и вполне надеюсь на успех, хотя с нашим парламентом, состоящим преимущественно из трактирщиков, мелочников и кабатчиков, не всегда бывает легко сладить. Поэтому я и позволяю себе надеяться, что Вы, имея в виду пользу дела, не поставите себе в труд написать рекомендательные о господине Соснякове письма, как мне, официальное, для приобщения к делу, так и лично-знакомому Вам председателю нашего совета, Ивану Ильичу Кобчикову, частное, для того, чтобы расположить его, председателя, в пользу него, просителя.

   Примите уверение в отличном моем к Вам, Милостивый Государь, почтении и искренней преданности покорного Вашего слуги

   1 февраля.

  

   Узнав от почтенного делопроизводителя Вашего совета, Семёна Ивановича Столпотворянского, о том, что совет Ваш ищет лицо, могущее занять место смотрителя и учителя в приюте, я указал ему на человека, вполне достойного занять это место, как по той добросовестности, с которою он отнесётся к обязанностям смотрителя, так и по тем знаниям и опытности, которыми он обладает для исполнения обязанностей учителя, - а именно: на Николая Ивановича Соснякова.

   В лестной надежде на то, что Вы примете в нём должное участие и окажете зависящее от Вас содействие к его избранию, остаюсь готовый к услугам

   3 февраля.

  

   Фивраля 14-го дни, миластевещиму государю, гасподину Вихтару Павловичю восмидухаву, От 2-й гилдеи купца Ивана Кобчикова, наше почтение и Ниский поклон шлю я вам и есчё скажу вам, што писмо я ваше получиф, и как вы за учитиля просить из волите, то Всё, што от мине зависить будить, зделаю. А што касатильна, ежиле к примеру сказать они балафством каким займатца станут, то и ихнева брата по шее, да и вам спасибо ни скажим. Патаму в етих учителешков хрестиянского духу вофсе ни стало. А в протчим, ежиле хороший они чиловек, то пускаи служит, и естли всячицкое сторание приложено будит, то и мы ех ни обидем.

   Засим быдте вы здоровы. Иван Ильин Кобчиков сын 2-й гилдеи купец, приседатель и подстафшик.

  

   Голубчик Николай Иванович, прилагаю Вам при сём письмо Вашего будущего начальства. Что же Ваше дело? Подвигается ли? Сдали ли Вы пробный урок на звание начального учителя? Зайдите как-нибудь побеседовать.

   16 февраля.

  

   Зайти побеседовать в настоящее время решительно не могу: готовлюсь к пробному уроку, который на днях предстоит мне в самом приюте, в присутствии членов совета.

   Вчерашнее Ваше письмо я получил, вернувшись с первого пробного урока, который был мне назначен для получения звания начального учителя. Сошло благополучно. Да как не сойти? Ведь, чистейшая комедия: человек с высшим образованием, будь даже он профессором, не имеет права занять место начального учителя, пока не даст пробного урока! Пришёл я, сидят экзаменаторы, и сами признаются, что всё это дичь; один задал мне объяснить ему (- заметьте ему, а не детям: учеников там вовсе не было -) задал объяснить ему сложение простых чисел, а другой попросил рассказать о наречии, потом перемигнулись и говорят: "довольно с вас". И поставили по пятёрке.

   Но предстоящий пробный урок меня немножко беспокоит: тут уж дело другое, тут необходимо понравиться купеческому парламенту, как Столпотворянский называет свой попечительный совет: а это - дело нелёгкое, полагаю.

   Однако, будет. Надо приниматься за работу. До свиданья, дорогой мой.

   17 февраля.

  

   Только что вернулся с пробного урока, который давал в приюте, при членах совета. Потеха, батенька мой! Вот, мастодонты-то! Один заснул во время урока, т. е. во всю носовую завёртку засопел. Всё, знаете ли, типы! Если по-московски - то замоскворецкие, а если по-петербургски - то апраксинские. Я сразу сообразил, что на них только и можно подействовать смелостью. Единственный сколько-нибудь понимающий у них человек - это Столпотворянский; остальные же все антиподы какие-то толстокожие. Поэтому я, главным образом, старался говорить громче и бойчее. Чувствую, что в этом направлении выдержал себя вполне. Когда кончил, подходит ко мне председатель совета, Кобчиков - (настоящий Кит Китыч!.. Впрочем, Вы его ведь лично знаете) - похлопал меня по лопатке и говорит: "Молодчина! Отчётисто!" И больше ничего. Вот, батюшка, под какое начальство попаду! Однако, это меня нисколько не страшит, - тем более, что Столпотворянский успокоил меня на этот счёт, обещавшись, что я, как учитель, буду иметь дело только с ним, как членом совета, заведующим учебно-воспитательною частью. Впрочем, не для них же я, в самом деле, стремлюсь туда поступить. А стремление это стало ещё более возрастать с того момента, как я побывал в приюте и основательно осмотрел его. Устроен он вполне педагогично, гигиенично и т. д. К тому же и дети произвели на меня приятное впечатление. Только жаль их: цели обучение в приюте не имеет никакой. Хоть бы обучали их для того, чтобы давать им права по отбыванию воинской повинности. И того даже нет. Представьте вы себе такую сцену. По окончании моего урока, один из мастодонтов-благотворителей выстроил детей гуськом (всех их в приюте 28 человек), вынул из кармана кошель и стал давать им на гостинцы - кому копейку, кому семитку, - должно быть, сообразно с прилежанием и поведением. Сужу так по тому, что когда очередь дошла до одного мальчика, мастодонт строго заявил ему: "А тебе, Рукавишников, ничего не будет, балуешься больно: поди-ка сюда поближе". Мальчик подошёл, весь трясётся. - "Я тебе место нашёл. Довольно уж ты учился; всё равно, умней не станешь. В субботу тебя возьму отсюда. Трактир Шестипалова слыхал? Меня хозяин, Шестипалов сам, просил ему мальчика побойчей достать к буфету. Так вот я тебя беру. Гляди только, как баловаться станешь, да выгонит он тебя, назад сюда не примут... Понял?.. А? Чего ж молчишь? Баловаться будешь? А?" - "Не буду"... - "То-то... ступай с Богом". Вот, Виктор Павлович, какое воспитание: прямо со школьной скамьи - да к кабацкой стойке, созерцать пьяные рожи и слушать ежеминутные поминовения родителей. Впрочем, вот только дай Бог поступить: при мне этого уж не будет! Дудки! Дело поставлю так, что подобные порядки, наверно, изменятся. Да, это место мне очень по душе. Тут можно будет поработать. И что за чудная работа! Да и с материальной стороны место далеко не так мизерно, как Вы предполагали. Помилуйте! Готовая квартира, три комнатки; положим, тесненько, но ведь даровому коню в зубы не смотрят; затем, готовый стол на всю семью, а ведь я - сам-пят: что нам теперь прокормиться стоит! Затем, прислуги мне держать уж не надо будет, потому что прислуга полагается от приюта. И помимо всего этого ещё 60 рублей ежемесячно! Вот благодать-то! Значит, можно будет начать долги платить. А долгов у меня накопилось - просто, страсти!

   Теперь надо будет получить учительское свидетельство. Послезавтра оно уж будет готово. А в приюте меня уж торопят: бывшая смотрительница приюта выехала уже недели две тому назад, и один из членов-благотворителей, Алексей Лукич Глебов, отставной чиновник, взялся побыть с детьми до тех пор, пока водворится новый смотритель. Вот подвиг! Ведь это бесплатно. Оказывается, что сия помесь Акакия Акакиевича с Поприщиным сумела не только взять детей в руки, но даже хозяйственную, чисто-бабью часть отправляет мастерски: разливает чай, раздаёт порции за обедом и даже (как бы Вы думали?) бельё детское чинит и чулки штопает! Вот, батенька мой, какая кастелянша в вицмундире с Владимиром в петлице! Какую ему за это мастодонты овацию устроили! Всё его дядей Лёшей зовут.

   Да, надо Вам сказать, что когда после урока дети поужинали и пошли спать, попечительный совет всей честной компанией отправился в трактир чай пить (потом оказалось, что пили только водку). Пригласили и меня. Признаться сказать, я сначала поколебался: думал, не искус ли это какой-нибудь, не хотят ли они меня испытать, пьющий ли я, или не пьющий. Словом, думал, что это по водочной части пробный урок будет. Сначала поколебался: отказаться - пожалуй, дело испортишь; не отказаться, пойти - заставят, чего доброго, пить, за галстук лить будут, напоят, а потом скажут - "пьяница, не надо нам такого". Наконец, решил идти, но крепиться. И действительно, оказалось трудно: как подпили, разговоры у них пошли совсем другие, вовсе уж не педагогические. Кричат: "Пей, смотрителишко! Покажи: христианский в тебе дух сидит, или ты специалист по части прокламации!" Еле-еле мы с Столпотворянским оттуда выбрались, тайком ушли. Он говорит, что у них каждое заседание совета так кончается. Вот нравы-то! Потеха!

   Однако, я засиделся над письмом до третьего часа ночи. Пора кончать. На днях буду у вас. До свиданья, мой дорогой.

   27 февраля.

  

   Всё сделано, всевозможные свидетельства добыты. Сейчас последнее отослал Столпотворянскому. Остаётся теперь только дождаться заседания попечительного совета, на котором я должен быть утверждён смотрителем и учителем приюта.

   Наконец, пора и детям приняться за ученье: дело в том, что их временный смотритель-благотворитель, хотя и умеет штопать чулки и носит Владимира в петлице, однако в грамоте недостаточно силён, а тем паче ничего не смыслить в воспитании и обучении детей, которые, по этой причине, вот уже более месяца, как ничему не учатся. Теперь же можно надеяться, что я на днях засажу их за буки-веди.

   Не могу удержаться, чтобы кстати ещё раз не поблагодарить Вас, голубчик, за Ваше доброе внимание ко мне. Завтра вечером я намерен посетить Вас. Пожалуйста, будьте дома.

   3 марта.

  

   Вот уже три недели прошло с тех пор, как я отослал Столпотворянскому все необходимые документы. И до сих пор - никакого ответа. Решительно не знаю, чему приписать такое молчание. То торопили, а теперь сами затягивают. Обращаюсь к Вам, голубчик, с убедительнейшею просьбою: напишите, пожалуйста, Столпотворянскому от своего имени, - спросите его, что всё это значит. Мне самому неловко: пожалуй, могут принять за навязчивость. Надеюсь, что Вы немедленно же исполните мою покорнейшую просьбу.

   24 марта.

  

   Меня чрезвычайно интересует: устроился ли мой милый Николай Иванович. Будьте добры, не откажите сообщить мне, как стоит дело и близится ли оно к разрешению, а также - в каком смысле должно последовать разрешение. Одновременно с этим, пишу и Вашему председателю, Ивану Ильичу Кобчикову, но только несколько в ином смысле, ввиду чего и прошу Вас не проговориться ему, что получили от меня настоящее моё письмо с этим запросом.

   25 марта.

  

   С особенным удовольствием услышал я, что рекомендованный мною Вам Николай Иванович Сосняков определён на место смотрителя в Вашем приюте. Видя из этого назначения, что совет Ваш относится со вниманием к тем рекомендациям, за которыми он обращается, я считаю долгом поблагодарить за это внимание в лице Вашем весь совет, которого Вы состоите председателем, а также нелишним нахожу поздравить Вас с тем, поистине незаменимым приобретением, которое вы сделали в лице Николая Ивановича Соснякова.

   Примите уверение в истинном почтении и преданности

   25 марта.

  

   Иваныч, соберай савет скарея. Надыть сматрителя назначить. Какова чёрта? Што нам Лёшка? Он крал и в зятки Брал весь век. И нас аграбит. Ето не ризон. А коль просим рикоминдацию и рикоминдуют нам харошава чиловека, надо брать. Я ушь и благодарствиное писмо получил от Восьмидухава. Спеши. Павестки всем пашли, штобы значит Все собралис. Лёшка таперь биз места, за В зятки прагнали, так хочит к нам. А мы сабирем своих паболше, да Миколку выбирим. Ето ничаво, што у няво три штуки приплоду, ни об ядят приют. Валяй повески на посля завтре. А которыи на савет никогда ни ходют, ты их обьезди сам, штобы бисприменна были. Денег На изъвошиков не желей. Што будит стоить, всё плачу. Благо дело, нам бы С табой в дураках ни астацца, изза Лешки то, изза дьявала. Он маю жану в аменины аскарьбил. Какова чёрта? А за сим стораися и быдте здаровы. Марта 26-го дня.

  

   Телеграмма N 3011.

   Объездил всех. Обещались поддержать. Некоторые упираются. Предстоит борьба. Он также всех просил поддержать.

  

   1 апреля.

   Дело о вашем назначении на должность смотрителя и учителя в приюте приняло совершенно иной оборот. Известный Вам Алексей Лукич Глебов изъявил согласие продолжать свою деятельность в приюте. Совет, принимая во внимание и порядок, заведённый им, и экономическую сторону дела (в том смысле, что он - бездетный), к крайнему моему прискорбию, большинством голосов изменил своё прежнее постановление и утвердил смотрителем приюта Алексея Лукича, кроме обязанностей учителя. На должность же приходящего учителя совет постановил пригласить Вас ввиду представленных Вами блестящих рекомендаций о Ваших педагогических способностях. Я, со своей стороны, советую принять это предложение. Если надумаетесь занять предлагаемую Вам должность, соблаговолите зайти ко мне для переговоров.

   Примите уверение в совершенном моем к Вам, Милостивый Государь, почтении и искренней преданности покорного Вашего слуги

  

   Дело моё в приюте провалилось. Вчера я получил извещение от Столпотворянского о том, что совет утвердил смотрителем того члена-благотворителя, который временно исполнял там смотрительские обязанности (хорош благотворитель!). Мне же, "ввиду блестящих обо мне рекомендаций", совет постановил (довольно торжественно!) предложить место приходящего учителя в приюте. Сегодня утром я побежал к Столпотворянскому узнать об условиях: оказывается - ни квартиры, ни стола, учебные занятия два раза в день (утренние - по четыре часа, вечерние - по два с половиной) и плата за этот труд... двадцать рублей в месяц! Курам на смех! Ну, конечно, пришлось отказаться. Надеюсь, Вы на меня за это не посетуете: примите в соображение, что согласиться на эти условия мне никакого расчёта нет. Если бы я жил поблизости около приюта - тогда бы дело другое; а ведь я живу, наверно, в пяти верстах от него, так что мне пришлось бы в день по двадцати вёрст делать, путешествуя на уроки. Переехать же на новую квартиру, куда-нибудь в те края, не имею теперь ни малейшей возможности, потому что должен здесь за старую, и в случае переезда мне придётся и за новую квартиру платить, и старый долг выплачивать. А из чего? Всё из тех же двадцати рублей? Тогда на какие же доходы я стану существовать со всею семьёю? К тому же, занимаясь целый день на уроке и, кроме того, делая в четыре конца ежедневно по двадцати вёрст, я буду так уставать к вечеру, что для меня уже немыслимо будет исполнение никакой частной работы, которою теперь я всё-таки достаю рублей по 70 ежемесячно. Итак, кажется, ясно, что принять это предложение для меня не было ни малейшего расчёта; а потому теперь я уж уверен, что Вы на меня за мой отказ не станете сетовать. Ещё раз спасибо Вам, дорогой Виктор Павлович, за то участие, которое Вы с такой готовностью приняли во мне.

   2 апреля.

   P. S. Столпотворянский, по-видимому, очень сконфужен этим пассажем и даже огорчён, потому что, кажется, вполне рассчитывал на верный успех.

   Еще P. S. А я-то, дурак, как хлопотал! Сколько беготни было! Из-за этих хлопот, целых два месяца никакой частной работы не брал: некогда было справляться с нею. А сколько гербовых марок куплено и налеплено! И зачем это всё? Всё прахом пошло.

  

   Меня крайне удивила та неделикатность, с которою Ваш совет отнёсся к моей рекомендации. Если Вы ни в грош не ставите рекомендацию, за которою сами же прибегаете, и вместо рекомендованного Вам лица назначаете какого-то проходимца, то зачем же было беспокоить меня своими просьбами?

   3 апреля.

  

   Милостевещиму Государю, его высокаблагородею и почтеннийщиму госпадину Вихтару Павловичу Восмидухаву перьвым делом нискай паклон шлю я вам и желаю быть вам здаровым и Богом хранимы.

   Засим уведомляю я вас, што писмо я ваше палучиф, напрастно вы на миня обижацца изьволите в такии великии Дни страсной седьмицы, патаму на нет и суда нет. А я сторалси. И Иваныч сторалси. Толко снашим наротцом ничаво ни паделаишь: аблюбили они Лешку вора и выбрали. Бальшанство. Што Сним зделаишь? У нас порламинт. Ни даром он перит нами пъяный на колеНкых ползыл, в груть сибя кулаком бил, слезы лил, штобь его тольки в зяли. А как вы за етова маладца, за Миколку Сосникова, из Кожи вон лезите хлопотамши, то вижу я, што должно хароший они есть чиловек. А патаму надыть иму какое ни на есть дело дать, штобь ни балталси зьря, а ни то пожалуй из Балуитца ни за грош. Жалко парня. Вы, господин, на фторои день светлова празнека прихОдите в камерчицкую гастинецю. Чиику папием на миравую, серебреную галофку аткупарим, штобь не абидна было. Да с собои таво мылатца приведи. Надыть ево пасмотреть паближе, што они за чиловек есть. У мене на фамяной нидели старшии прикашик в диревню едит, неково К выручьки паставить. Жалованья 15 руб., квартера гатовая. Чево лутче? Может, и возьму Миколку. А што у него приплоду многа, таво я ни боюс, ни об едят.

   А засим проздравляю я вас с наступающим великим празнеком и жалаю я вам всяких блах и в радости разьгавецца и быдте вы здаровы. А В протчем астаюсь жиф и здаров Иван Ильин Кобчиков сын, 2-й гилдеи купец, приседатиль и подстафшик. Апреля 5-во дни.

   Мотри, с мылатцом прихади.

  

   1884

  

  

   Источник: Позняков Н. И. Соловьиный сад и другие рассказы. - СПб.: Типография М. Меркушева, 1900. - С. 107.

   OCR, подготовка текста - Евгений Зеленко, сентябрь 2011 г.

   Адрес: Викитека.